Текст книги "Паутина"

– В тюремной конторе есть специальный счетовод. Внутрь коробок он, конечно, не заглядывает, только пересчитывает. Потом отгружает заказчику, оформляет накладные и прочее.

– А получатель?

Титулярный советник пожал плечами:

– Откуда мне знать? Скорее всего, пуляет их на кондитерские фабрики.

– Четыре дня по три тысячи коробок, получается двенадцать тысяч штук. Как «иваны» узнают, в которой из них спрятано письмо? Такую коробку должны как-то пометить.

– Наверняка, – согласился помощник смотрителя.

– Уже четыре дня! – Алексей Николаевич вскочил. – У меня к вам просьба. Я сейчас наведаюсь к заказчику и обшарю картонки…

– Такая прорва товара, как вы себе это представляете?

– Возьму у Кошко людей, всех засажу за поиски.

– И испортите готовые изделия? – ужаснулся тюремщик. – Я же говорю: вощенку просто так не оторвешь.

– Там видно будет. Возможно, сумеем разглядеть на просвет, имеется ли вложение между слоями. Тогда ваши коробки уцелеют. Если же нет – чтобы исполнить приказ министра внутренних дел, потребуется взломать ваши изделия. А вы, начиная с этого дня, попробуйте сами перехватить секретное письмо. Но так, чтобы «иванская» камера об этом не узнала.

Дружинин не обрадовался просьбе. Она больше напоминала поручение. Однако в кармане у сыщика лежала бумага за подписью Хрулева. Начальник ГТУ обязывал всех чинов ведомства оказывать статскому советнику Лыкову полное содействие. Деваться помощнику смотрителя было некуда. Питерец попытался ублажить его:

– Если перехватите, выхлопочу вам награду.

– Все вы обещаете… – вздохнул Дружинин и ушел. А сыщик отправился в восьмой коридор каторжного отделения, потолковать со старшим надзирателем Комиссаровым.

Старший сидел у себя в комнатке и что-то писал. Увидев гостя, вскочил и вытянулся во фрунт:

– Здравия желаю, ваше высокородие! Рад видеть вас в прежнем чине!

– Слышал уже?

– Так точно. Переживал за вас…

– Спасибо, Аким Петрович. Да, я вернулся на службу. Полгода выброшено из жизни, несколько раз меня чуть не зарезали в Литовском замке… Однако обошлось. Мне нужен твой совет.

Комиссаров прикрыл дверь и вытянулся еще сильнее:

– Слушаюсь.

Лыков знал цену этому человеку. Высокий, сильный, совершенно безжалостный, он был грозой кобылки[34]34
  Кобылка – арестантская масса.


[Закрыть]. Мог круто обойтись и с «иваном», но старался без необходимости не дразнить фартовую верхушку. Кличка у него была – Столыпин. Вместе с помощником Храповым Комиссаров держал в кулаке все каторжное отделение. Он отправил в больницу многих протестантов[35]35
  Протестант – беспокойный заключенный, постоянно протестующий против режима (жарг.).


[Закрыть], а кое-кого и на кладбище. И сейчас именно этот человек мог помочь сыщику.

– Со дня на день обитатели восемьдесят первой камеры должны переправить на волю секретную депешу. Как мне ее перехватить? И так, чтобы это осталось в тайне.

Старший надзиратель наморщил лоб:

– Там народ серьезный, почти все вечники.

– Были бы карманники, я бы сам справился.

– Ваше высокородие, мне известны два способа, как выносят они письма. Первый – это через надзирателей, моих, значит, подчиненных. Самый продажный из них будет Терешкин. Второй способ – когда почтальонами выступают вольнонаемные рабочие. Видели, наверное, какая стройка во дворе? Там полсотни одних только каменщиков. За рублевину что хошь вынесут, их же никто не обыскивает на выходе. На входе лишь глядят, да и то после того, как они всю тюрьму водкой споили… Корзинами протаскивали под видом инструмента! И помешать стачке очень трудно, поскольку каторжные бок о бок с ними стены кладут. Сунет в карман – как уследишь?

– Аким Петрович, а есть будто бы и третий способ.

– Это какой же, ваше высокородие?

– Да в переплетной мастерской. Они клеят картонки для кондитерской фабрики. Спрятать внутри маляву и отослать заказчику.

Комиссаров озадаченно почесал нос:

– Эх-ма… Не подумал. А ведь и взаправду могут. Только как потом ту депешу на воле сыскать и в нужные руки передать? Тех коробок мильон. Мои-то способы испытанные и потому надежные.

– Знаешь что, Столыпин. Давай чаю попьем и покалякаем. Может, еще что важное вспомнишь.

Старший надзиратель зашел в сборную[36]36
  Сборная – общее помещение для рядовых надзирателей отделения.


[Закрыть], велел принести чаю и, вернувшись, спросил у гостя:

– Не желаете, пока заваривают, в камеру ихнюю сходить?

– В «иванскую»? А зачем?

– Ну… поглядеть, что там за народ.

– Там у тебя кто? Знаю лишь про Зуйка и Хаджи-Дуку.

Комиссаров стал загибать пальцы:

– Другие – это Приговоренный, Мазепа, Бершов, Васька Полундра, и еще три поляка из Варшавы присланы. Всех «иванов», с панами, мы считаем в девять человек. Остальные два десятка – ихние поддувалы[37]37
  Поддувалы – то же, что и причандалы, свита «иванов».


[Закрыть], заместо лакеев прислуживают. Рядовых блатных нет, их туда не пускают, таятся.

– Тридцать человек в камере? – заинтересовался статский советник. – А в других как?

– В тех по восемьдесят. В тесноте и в обиде!

– Сколько всего у тебя в отделении?

– С утра было девятьсот сорок три.

– А что за паны? Я их знаю? Точно они из «иванства»?

– Самый главный у них этот… Жджарский. Налетчик из Варшавы, на нем семь убийств. Еще Рава и Пронашко. Все трое бессрочные.

– У них свои поддувалы в камере или русских используют?

– Свои, пятеро.

Лыков отхлебнул чай, глянул старшему в глаза и спросил:

– Осведомитель в «иванской» камере у тебя есть?

Тот замялся.

– Ну? Не темни. У меня приказ министра.

Комиссаров нехотя признался:

– Есть один, Прохор Чефранов. Однако он не все говорит, а только что ему выгодно.

– Сделаю так, чтобы остался доволен, – похлопал себя по карману сыщик. – Давай его сюда. Придумай какой-нибудь повод и вызови.

Старший сообразил быстро:

– Жалоба на него была из заборной лавки. Украл, шильник, полфунта рафинада. Сей секунд!

Пока старший надзиратель ходил за арестантом, Алексей Николаевич думал. Задачка трудная. У обитателей камеры несколько способов послать депешу. Все перекрыть невозможно. Не остановишь же стройку и не выгонишь со двора вольнонаемных каменщиков. Если начать их обыскивать не только на входе, но и на выходе? Бумажку можно спрятать в сапог или за подкладку – поди сыщи… Пока что версия с картонками самая правдоподобная. Но уже отослано заказчику двенадцать тысяч этих картонок. Как адресат на воле отыщет среди них ту, в которой спрятано письмо? «Иваны» и впрямь должны были ее пометить. Поехать сейчас в контору Машистова и поискать знак? Возможно, она необычного цвета или немного другого размера.

Тут размышления Лыкова прервал старший надзиратель. Он завел в комнату рослого малого с угреватым лицом и бегающими слезящимися глазами.

– Вот, ваше высокородие, этот Чефранов и есть.

– За что сидишь? – обратился к арестанту сыщик.

– Разбой, – лаконично ответил тот, разглядывая начальство.

– Шесть дали?

– Шесть с половиной.

– Сколько осталось?

– Четыре года.

Сыщик и каторжник какое-то время смотрели друг другу в глаза, словно каждый хотел составить правильное мнение о собеседнике. Лыков понял, что Прохор – человек хитрый. Не то что себе на уме, а именно хитрый и умный. И с ним придется договариваться по-настоящему.

– Я статский советник Лыков из Департамента полиции…

– Слыхал про вас, – перебил сыщика арестант.

– Где и от кого?

– Да в камере, а от кого, не помню, – уклончиво ответил собеседник. – Там скучно, вот и болтают все с утра до ночи. Про ваше высокородие заходил разговор. Что вы будто бы в тюрьму угодили. «Иваны» обрадовались. А потом вдруг вас обратно выпустили, приговор отменили, и вы опять сыщик.

– Верно, так и было.

– Еще говорили, что вы самых, так сказать, кровожадных иной раз казните. Собственной волей, без суда.

– И такое было.

Чефранов сразу подобрался. До этого он стоял несколько развязно, позванивал ножными кандалами. А тут вытянулся по-военному:

– Слушаю, ваше высокородие.

– Ваша камера должна передать на волю письмо. В Петербурге фартовые готовят выборы «ивана ивановича». Слыхал про это?

– Так точно.

Лыков тоже посерьезнел:

– Что именно слыхал, доложи.

– Спор идет между Мезгирем и Сорокоумом, кому править. Еще Сашка Антихрист… как это?

– Баллотировался? – сообразил Лыков.

– Вот! Но его поймали, сейчас следствие назначено, и он, стало быть, вышел из кандидатов.

Статский советник впервые услышал, что гайменник Ухов по кличке Сашка Антихрист тоже претендовал на роль главного вождя. Получалось, что Прохор – человек информированный.

– В вашей камере голосование уже было?

– Так точно, ваше высокородие. Поляки, знамо дело, не участвовали, а наши того… Постановили.

– И кого выбрали?

– Мезгиря, единогласно.

Лыков обратился к Комиссарову:

– Нерчинская каторга тоже за Мезгиря. Похоже, он соберет голоса всех «иванов», которые сидят сейчас за решеткой. И часть голосов тех, кто на свободе, особенно кто кормится с Горячего поля.

Старший надзиратель кивнул: принял к сведению. Он давно состоял в должности, и выборы фартового атамана входили в круг его служебных интересов.

Алексей Николаевич подступил к самому главному:

– Давно ли прошло голосование? Бюллетень наружу уже передали?

Разбойник поскреб немытую голову:

– Точно сказать не могу… Разговор был неделю назад. Потом, вижу, маляву сочиняют. А что дальше – черт его матери разберет… Я же не «иван», мое дело маленькое.

– Узнать можешь? Плачу двадцать пять.

– Смотря что вы хотите получить, – возразил Прохор. – Как ушло письмо, если уже ушло, мне никто не скажет. Я могу разуть глаза, что-то заметить, сложить одно с другим и угадать. А могу и не угадать. Потом, вам же не только это надо. Вы хотите проследить, куда отправят маляву. Так ведь?

– Так.

– А это уж и вовсе мне не по чину. Сколько денег ни посулите, а выше головы не прыгнешь.

– Но…

– Стану интерес проявлять – лишь в подозрение попаду. И не уговаривайте, ваше высокородие: жизнь дороже.

Алексей Николаевич отхлебывал чай и думал. Голосование прошло неделю назад. Этого в камере не скроешь, «иваны» обсуждали выбор в открытую, при поддувалах. Так же при всех оформили бюллетень. А дальше уже секрет. В камере, по словам Комиссарова, случайных людей нет, атаманы их оттерли. Из поддувал любой может вынести бумагу и сунуть украдкой надзирателю или вольнонаемному рабочему. Или спрятать во второе дно конфетной коробки, если трудится в переплетной мастерской.

– Так, – поднялся Лыков. – Вот, держи. Это тебе «синенькая» за рассказ.

Арестант схватил пятерку и упрятал в карман.

– Дальше вот что. Глаза надо разуть. Понял?

– Так точно.

– Если узнаешь важное, немедля сообщи Акиму Петровичу. Кто передал, кому, как дальше пойдет депеша – мне все интересно. Условия я уже сказал: четвертной билет. Если же удастся обнаружить адресата, тогда с меня еще пятьдесят рублей. Семьдесят пять выйдет на итог! Постарайся.

Чефранов кивнул, но всем видом показывал, что удача маловероятна.

– Еще вопрос к тебе. Зуёк ходит в переплетную мастерскую. Он может передать маляву, если, к примеру, спрячет ее в конфетной коробке?

Осведомитель опять зачесал в голове:

– Про такое разговору не было. Хотя почему нет? Там политические работают, а наши только в карты режутся. Но спрятать так, чтобы надзиратели не увидели – легко. Политические не скажут, у них с этим строго.

– Ясно. Ступай.

Как только каторжный ушел, статский советник сказал Комиссарову:

– Он очень хитрый. Слишком хитрый.

– И что с того?

– А то, Аким Петрович. Расскажет все «иванам», они накатают поддельную бумагу и почтальона придумают с липовым адресом. Заберут мои деньги, пустят по ложному следу, да еще и посмеются над дураком.

– Запросто, – вздохнул старший. – Вы не москвич, приехали и уехали. Мстить из Петербурга будет затруднительно. Это если вдруг узнаете, что Прошка вас обманул. А можете и не узнать. Если доносить всерьез, он сильно рискует. А если открыться атаманам, рисков никаких. Деньги огребет опять же, черт люстриновый. Запросто…

Что делать? Голосование было неделю назад. Сыщик решился. Он отправился в контору Машистова, предъявил полицейский билет и приказал выдать ему все конфетные коробки, что были получены из Бутырской тюрьмы. Расписался в их получении и повез добычу в Малый Гнездниковский переулок. Выпросил у Кошко трех надзирателей и заставил их осмотреть товар. Гора разноцветных картонок заполнила целую комнату. Сыскные с Лыковым во главе изучили их и не обнаружили условного знака. Все коробки оказались одинаковые, с яркими цветами на крышках. И вощеная бумага была так плотно приклеена к донцу, что не оторвать.

– Ломай их! – приказал статский советник и первый подал пример.

Закипела работа. Надзиратели откладывали крышки, а сами коробки рвали пополам. Вскоре куча обрывков накрыла пол. Вчетвером дело спорилось, да еще Лыков велел принести чаю с баранками для перекуров. На такую уловку подтянулись все свободные надзиратели. Питерец обещал тому, кто найдет рапорт, червонец. К вечеру явился Азвестопуло и присоединился к москвичам.

Поиски письма продолжались почти сутки. И не дали ничего, кроме кучи разодранной бумаги. Усталый и разочарованный, Алексей Николаевич пошел к Кошко. Тот посмеялся:

– Я слышал, вы объявили войну картонажной продукции?

– Не всей, а лишь той, где нарисованы цветочки.

– И как результат?

Статский советник развел руками:

– Погублено готовых изделий на тысячу восемьсот рублей. Надо восполнить потери Машистову. Платить из своих неохота, я же старался по служебной надобности. Но объяснить ситуацию Макарову вряд ли получится. Вот напасть!

Кошко покачал головой:

– Я могу списать рублей двести на агентурные расходы. Но не больше.

– Ну, я тоже сотню-другую спишу. А остальные? Все Дружинин со своей догадкой! А я, старый дурак, купился.

Лыков испил чашу унижения до конца. Он лично отвез уцелевшие крышки в контору общества и сдал кладовщику. Тот пришел в ужас:

– Мы готовим конфеты для Нижегородской ярмарки, она вот-вот кончится, времени в обрез. А вы вон что! Как выполнить заказ? Нам грозит неустойка! Пойдемте к хозяину, пусть он решает.

Но беседа с Машистовым получилась короткой. Сыщик выгнал крикливого конторщика из кабинета, показал хозяину свой билет и приказ министра внутренних дел. После чего сказал строго:

– Проводилась операция по поиску секретной корреспонденции. Вот деньги в качестве компенсации, давайте расписку. И чтобы никому ни слова!

Уже ночью в номере гостиницы «Метрополь» Лыков заслушал доклад помощника.

– Варенцов оказался человек серьезный, – начал Азвестопуло. – Вопрос он понял сразу. Больше того, мне показалось, что он сразу знал и ответ.

– Вот как? Значит, есть такой разбойник среди мануфактуристов? Вряд ли их несколько, должен быть один. Тот, кто нам нужен.

– Варенцов рассказал занятную историю. Год назад, сообщил он, в контору Кинешемской мануфактуры пришел доверенный. По фамилии Махотин.

– От кого доверенный? – ухватился статский советник.

– От торгового дома «Продаткань», из Петербурга.

– Что это за лавочка? Никогда про нее не слышал.

Сергей хихикнул:

– Лесом они не торгуют, а вы только про такие предприятия и знаете… Так вот. Махотин пришел не с пустыми руками, а с рекомендательным письмом от банковской конторы «Ахенбах и Колли-младший». Есть такая у нас в Петербурге, а еще эти капиталисты владеют торговым домом. Занимаются ситцами, миткалем, кумачом и прочей лабудой. Поставляют товар в Среднюю Азию, в том числе в Афганистан и Персию.

Алексей Николаевич занес названия в блокнот. Коллежский асессор продолжил:

– Махотин с виду сильно отличался от обычных доверенных. Хлопец саженного роста, шрам на скуле, вид… пугающий. Кулаки как арбузы. А лоб такой, что на нем только гвозди гнуть. Словом, типичный разбойник с большой дороги.

– Но с рекомендательными письмами…

– Именно!

– Чем он запомнился Николаю Александровичу, кроме пугающего вида?

Сергей с готовностью сообщил:

– Предложением своим запомнился. Махотин сказал, что может обеспечить безопасность поставок кинешемского товара в Персию. Там-де неспокойно, лихие люди громят караваны, страна дикая и власти никакой. Нужна серьезная охрана. И компания «Продаткань» готова такую предоставить. Настолько надежную, что ни один абрек не покусится.

– Ого! Петербургский доверенный гарантирует безопасность поставок в Персию. Нешуточное дело. Вроде бы наши купцы торгуют с теми ребятами и обходятся без «Продаткани». И что ответил на это Варенцов?

– А примерно это и ответил. Мы поставляем туда товар, все более-менее отлажено, нам никто не нужен. Добавил еще, что они оказывают материальную помощь нашим санитарным отрядам на афганской границе. И те взамен отвечают за безопасность поставки. Слыхали про отряды?

Лыков, конечно, слышал. МВД много лет получало из Минфина сверхсметные кредиты на содержание специальных отрядов, стоящих на границе Персии с Афганистаном. Якобы эти силы служили санитарно-эпидемиологическим кордоном, не допускавшим проникновения чумы в дружественную нам Персию. На самом деле отряды состояли из военных: кавалеристы, пограничная стража и разведчики. Врачей там как раз почти и не было… «Санитары» занимались борьбой с шайками пуштунов, пресекали контрабанду и – охраняли русские торговые интересы.

– Значит, Варенцов отказал столичному гостю?

– Точно так, – подтвердил Азвестопуло.

– И какое было продолжение?

– Никакого. Разбойник с доверенностью развернулся и ушел. И больше не появлялся.

– Он не пытался угрожать, запугивать?

– Нет. Просто удалился.

Сыщики обсудили полученные сведения. Есть фамилия загадочного коммерсанта, который обещал обеспечить сохранность товаров на беспокойном Востоке. Есть банковская контора, которая выдала ему рекомендательное письмо. И все. Вроде бы негусто, но возможно, тут кончик ниточки. Если осторожно за нее потянуть… Порешили на том, что посвятят в эту историю Кошко и попросят его навести подробные справки о господине Махотине. И еще следует расспросить о нем Гучкова. До встречи с городским головой оставалось полдня.

Затем статский советник рассказал помощнику о своей незадаче. Письмо от бутырских «иванов» существует, но как его перехватить? Способов переслать бумагу на волю не счесть. Или нечистоплотный надзиратель, или вольный каменщик вот-вот доставят ее по назначению. Либо это сделает рабочий ассенизационного обоза. Обоз ежедневно выезжает за пределы тюрьмы. Работают там каторжники из отряда исправляющихся, с которых цепи уже сняты. Что стоит им, подкупив конвой, завезти депешу в «почтовый ящик»? А еще есть адвокаты, которые общаются с клиентами без надзора. Каторжники постоянно пишут жалобы, вызывают присяжных поверенных для пересмотра дела… Где гарантия, что такой поверенный за мзду не возьмется доставить бюллетень? Голова идет кругом. Видимо, перехватить бумагу не удастся. Только время зря потеряли и тысячу восемьсот рублей в придачу.

Азвестопуло даже не скрывал злорадства. Так, мол, тебе и надо, миллионщику. Богатство шефа всегда вызывало у него нездоровую зависть. Но он превозмог себя и сказал:

– Попросите Белецкого списать хотя бы часть из негласного фонда. Чай, там на всех хватит.

Департамент полиции имел огромный секретный фонд. Ежегодно туда направлялось втайне от Государственной думы пять миллионов рублей «на известные Его Величеству надобности». На эти деньги содержалась зарубежная агентура департамента, обеспечивалась безопасность государя во время его поездок, субсидировались охранные отделения и дворцовая полиция. Кроме того, много уходило на оплату чинов самого департамента. Его штаты давно устарели, приходилось принимать на службу людей сверх комплекта. Реальные расходы на их содержание превышали официальную смету в три раза! Вряд ли Белецкий откроет мошну в ответ на причитания Лыкова. У него нахлебников полно. Но попробовать стоит…

Московский городской голова Гучков принял питерских сыщиков в своем думском кабинете. В том самом, где почти двадцать лет назад был смертельно ранен сумасшедшим его предшественник Алексеев.

Стройный, худощавый, с интеллигентным умным лицом, Гучков начал беседу с вопроса:

– Скажите, господин Лыков, не о вас ли мне рассказывал генерал Таубе?

– Виктор Рейнгольдович – мой старый друг. Но мне он о вас ничего не говорил, только о вашем брате Александре Ивановиче.

Гучков кивнул:

– Таубе весьма хвалил сыщика Лыкова. А генерал – достойнейший человек, просто так хвалить не будет.

– Что достойнейший – соглашусь.

– Итак, для чего вы просили о встрече?

Лыков деликатно откашлялся и начал:

– Мы разыскиваем в Москве следы необычного субъекта. С виду он предприниматель. Не в смысле внешности, а по роду занятий. Но предпринимательство для него лишь одна из личин. На самом деле он тот, кого в уголовных кругах называют «иван». Слышали такой термин?

– Главарь, атаман шайки, верно?

– Не совсем так, Николай Иванович, – поправил хозяина гость. – Атаманов много, у каждой дрянной команды такой имеется. «Иван» командует целой отраслью преступного мира, под ним ходят десятки фартовых. Угодив в тюрьму, такой вожак управляет ею как бы по праву. Авторитет у них огромный, власть реальная, а люди они злые и опасные.

Гучков подумал, кивнул и молча ждал продолжения. Лыков перешел к делу:

– Человек, следы которого мы ищем, необычный бандит. По нашим сведениям, он занимается коммерцией, богат, входит в руководящие органы всяких правлений и дирекций. А при этом главарь преступного мира Петербурга.

– Хм. Как его имя?

– Если бы мы это знали! – влез в разговор Азвестопуло. – Но нам известна лишь его кличка: Сорокоум.

Городской голова удивился:

– Чего же вы хотите от меня? Я москвич, муниципальный чиновник. С бизнесом имею дело не каждый день. А тут предприниматель из столицы. И как его кличут, вам самим невдомек.

Он спохватился:

– Слово «бизнес» надо переводить?

– Нет, нам оно известно, – успокоил собеседника статский советник. – А хотим мы от вас сведений. Или хотя бы догадок. Нет ли среди ваших деловых знакомых такого вот подозрительного человека? Мир торговопромышленников для полиции почти закрыт. А вы там свой.

– Капиталист и при этом атаман бандитов… Задали вы задачку. Многие деловые люди могут нарушить закон, если им это будет выгодно и останется безнаказанным. Про род Гучковых, сами знаете, чего только не болтают.

– Николай Иванович, нам нужна не болтовня, а факты. Вот послушайте, что нам рассказал вчера Варенцов…

И сыщик изложил хозяину сведения, полученные от мануфактуриста. Гучков выслушал с большим интересом и констатировал:

– Теперь мне стало понятнее. Но ведь Махотин не тот, кого вы ищете? Не Сорокоум?

– Нет, конечно. Однако вполне возможно, что его представитель, доверенное лицо. И его послали к вам в Москву налаживать деловые связи. Встречались вам подобные типы?

Гучков задумался, и надолго. Встал, походил по кабинету, крутя тонкий ус. Поглазел в окно на Воскресенскую площадь. Питерцы терпеливо ждали. Наконец хозяин заговорил:

– Прямо того, кто вам нужен, я не назову. Потому как привык котировать факты на основании доказательств. Но могу дать подсказку. У вас в Петербурге есть первой гильдии купец Игнатий Порфирьевич Манус. Он не только банкир, биржевик, но и… хватается за все. Крупнейший пайщик Товарищества Петербургского вагоностроительного завода. Имеет интересы в золотопромышленности, нефтедобыче, страховом и транспортном деле. Очень богат и крайне нечистоплотен. Дружит с Распутиным! Манус, вообще-то, его кошелек… Так вот. В окружении Игнатия Порфирьевича имеются не просто жулики, а настоящие уголовные преступники. Думаю, вам надо искать вашего Сорокоума среди них. Только будьте осторожны: Манус и его артель опасны. Даже для статских советников из Департамента полиции.

– А…

– Со своей стороны обещаю смотреть в оба, – перебил Лыкова городской голова. – И если замечу вдруг нужное вам лицо, сразу сообщу. Через брата Александра, он постоянно в Петербурге, в отличие от меня.

Сыщики встали и откланялись. Когда они вышли на панель, Алексей Николаевич с досадой произнес:

– Я сам мог бы догадаться про Мануса. Для это не нужно было ехать в Москву.

– Что это за гусь? – поинтересовался Сергей. – Даже не слыхал про него.

– Такой гусь, что кого хочешь заклюет. Им очень интересуется контрразведка.

– Банкиром? Военные?

– Точно так. Игнатий Порфирьевич считается в их кругах эдаким экономическим резидентом Германии. Подозрительный тип. Хотя, конечно, правды ради следует сказать, что наша контрразведочная служба не дружит с головой. Шпионы видятся им повсюду. И очень трудно понять, где их опасения справедливы, а где просто маниакальный психоз.

– А брат нашего собеседника? – не унимался Азвестопуло. – Про него тоже разное говорят.

– Имеют основания, – возразил статский советник. – Александр Иванович Гучков – личность весьма и весьма необычная. У него с головой тоже, видимо, не все в порядке. Лезет и лезет в передряги, словно испытывает судьбу. Служил офицером охраны на строительстве КВЖД, цеплялся с хунхузами. Воевал с англичанами на стороне буров, получил тяжелое ранение и чуть не помер в полевом госпитале. Англичане же его и выходили, спасли ногу от ампутации, но с тех пор наш забияка сильно хромает. Второй раз он попал в плен уже к японцам, в минувшую войну. Остался в госпитале с ранеными, отказался эвакуироваться. Ну, тут достойный поступок… Помог медицинскому персоналу, возможно, спас жизни увечных солдатиков. Смелый, наглый, решительный. Ходил в Пекинский поход, ездил в Тибет, в армянскую Турцию, в Македонию во время восстания. Во время Первой балканской войны опять воевал, теперь уже с турками в рядах сербской армии. Бретер, у него на счету то ли три, то ли четыре дуэли.

– Гучков был председателем Третьей думы, – напомнил Сергей. – Значит, он не только драчун, но и политик.

– Для настоящего политика у него слишком вздорный характер, – возразил шеф. – Из председателей думы он ушел, поссорился со Столыпиным и хлопнул дверью. Барон Витька, кстати, об этом сильно горюет. Гучков наладил отношения с военными, очень деловые и доверительные. Александр Иваныч – председатель думской комиссии по государственной обороне. Через него идут все расходы на армию и флот. И он сблизился с военными на этой почве. Совещания проходили у него на квартире, при закрытых дверях, поскольку данные, которые там обсуждались, относятся к высшим государственным секретам. И после таких бесед, где стороны находили компромисс, бюджетные расходы на армию шли без сучка без задоринки. Военные очень уважают Гучкова и считают его своим ангелом-хранителем.

– А вы говорите – не политик! – поддел шефа помощник.

– Он старается, конечно, но характер не дает. Если ты политик настоящий, то характер должен спрятать в карман. А у Гучкова не выходит. Со Столыпиным поругался, и то сотрудничество правительства и Думы, которое было продуктивным и полезным для страны, спустил в трубу. Потом рассорился с царем, теперь они страшные враги. Как тут влиять на политику, если ты со всеми в контрах?

– Но его партия…

– Партия «Союз семнадцатого октября» называет себя центристской, – напомнил Лыков. – И в нынешней Думе она заправляет, октябристов чуть не треть. Но разлад с властями усиливается. С Коковцовым у Гучкова тоже не клеится. Осенью новые выборы, весь состав Думы может перемениться. И кто тогда будет Гучков, а? Так, как сейчас, вряд ли останется. Макаров с Харузиным «топят» кандидатов Александра Иваныча как злейших врагов престола. Нельзя в России быть влиятельным политиком и при этом личным врагом государя. Ты это понимаешь?

– А может, тем хуже для государя? – тихо сказал Азвестопуло и на всякий случай оглянулся.

Алексей Николаевич задумался, что ответить. Мысль была не новая, но для него пока что слишком радикальная. А вдруг так и есть? Государь явно не тянул воз. Жил старыми идеями, унаследованными от отца, большого любителя закручивать гайки. До того все завинтил, что в девятьсот пятом году котел чуть не взорвался. Объявили Думу; вроде бы наступила конституционная монархия. Но царь Думы не хотел. У него осталось чувство, что его вынудили уступить этой поганой общественности, когда все рушилось и всероссийская забастовка парализовала жизнь страны. А теперь ситуация выправилась, и хорошо бы обратно завинтить. Как папаша завещал…

– Поживем – увидим, – закрыл опасную тему статский советник. – Давай думать про наши дела. Как дальше поступим?

– А вы про что конкретно? – осведомился на всякий случай грек.

– Да про тысячу восемьсот рублей! Неужто из кармана придется заплатить? Ведь в интересах службы. Для пользы дела.

– Про свои деньги вы сами и думайте, – осадил начальника подчиненный. – А наши дела хуже некуда. Письмо не перехватили, представителя Сорокоума в Москве не нашли. Голосование, похоже, состоялось. Может, и выборы «ивана ивановича» тоже. Мы топчемся на месте, не знаем ни черта, а тут еще вы со своими копейками. Постеснялись бы…

Азвестопуло явно издевался над шефом. Мелкий завистник… Но по сути он был прав: командировка в Москву ничего не дала. Конец упущен, ниточка никуда не ведет. А выборы и впрямь уже могли состояться. Теперь у преступной «головки» есть верховный вождь. Кто он?