Текст книги "Мертвый остров"

– Вы земляк Ломоносову?

– Нет, что вы! Я балаковский. Знаете такое место на Волге?

– А то! Я же сам нижегородец. Но почему тогда Холмогоры?

Фомин через силу улыбнулся.

– Все покидающие Сахалин берут местом пребывания Холмогоры. На бумаге. Потому как дотуда самые большие прогонные. Тысяча триста целковых на переезд! А я за четыреста рублей доберусь до своего Балакова и сразу же куплю домик. С видом на Волгу… Окуней стану ловить… Эх!

Фомин ушел, а Лыков еще какое-то время постоял на палубе. Суровый берег настраивал его на минорный лад. Что-то здесь будет? Как сложится? Мертвый остров, остров-тюрьма. Как тут вообще живут люди?

Утром 6 июня Лыков и Таубе, оба взволнованные, вышли на палубу. Пятьдесят пять дней путешествия позади! Прибыли. Панорама Сахалина медленно надвигалась на них. В версте от берега «Петербург» встал на якоря. От пристани отвалили сразу три катера. Два тащили баржу, а один шел налегке.

Друзей окликнул капитан. Он был в кожаной «шведке», из-под которой выглядывал парадный мундир.

– Вы к генералу? Я с вами!

Так втроем и сели в катер. Лыков, не переставая, вертел головой. Вот он, Александровский пост! Справа по борту красовались три живописных скалы, называемые Три брата. За ними – громада мыса Жонкьер с маяком наверху. В подошве мыса чернела какая-то огромная дыра. Рудник, что ли, выкопали? Но капитан пояснил, что это тоннель. Дурацкое, никому не нужное сооружение… По форме гора, образующая мыс, немного напоминала крымский Аю-Даг. Целый ряд высоких холмов уходил на юг. За ними – Алексей помнил это – прячется залив Дуэ и бывшая сахалинская столица. Там угольные копи и Воеводская падь с кандальной тюрьмой. В этой тюрьме собраны самые страшные и отчаянные узники острова. И порядки там самые жестокие. Потому, наверное, и побегов больше всего происходит именно из Воеводской тюрьмы.

Налево, на север, удалялись более пологие мысы. Их перспектива была даже красива. А прямо перед приезжими раскинулась обширная долина, окольцованная горами. Посреди долины текла река. Перед самым морем она делала резкий поворот к северу и впадала в залив, образуя длинную песчаную косу. Позади пристани с карантинными бараками виднелась слобода, а в полуверсте за ней, на холмах – Александровский пост. Чистый и уютный городок, много больше Корсаковска. На первый взгляд в нем не было ничего зловещего: дома как дома, и храм стоит как полагается… Но кучер тарантаса на пристани, сняв шапку, обнаружил наполовину выбритую голову. И вся толпа сделала то же самое, как только «благородия» сошли на берег.

– Изволите садиться, вашества! – густым басом сказал кучер. – Их превосходительство ждут.

Они уселись в объемистую коляску и поехали в город. Вдоль речки шло образцовое шоссе. Параллельно ему тянулись рельсы, по которым каторжные толкали к морю пустые вагонетки. Капитан «Петербурга» объяснил:

– Речка называется по карте Александровкой, а в народе – Дуйкой. Селение, что мы сейчас проезжаем, тоже Александровка. Сам город на правом берегу, а здесь, на левом, склады, паровая мельница с лесопильней и Солдатская слобода.

Коляска поднялась в гору и выехала на обширную площадь. На первом плане стояла новенькая тюрьма. Справа и слева от нее, образовывая стороны прямоугольника, тянулись казенные дома. Капитан стал их называть: полицейское управление, почтово-телеграфная контора, военный лазарет, окружной госпиталь, батальонный штаб, квартира начальника округа, лавка колонизационного фонда, переводная контора… Позади тюрьмы угадывались казармы. В одном углу площади стоял православный храм, в другом – леса строящейся мечети. Всезнающий моряк пояснил, что мечеть за свой счет возводит мулла из поселенцев.

Все казенные строения в городе были деревянные, но добротные, крытые железом и выкрашенные охрой. Немощеную площадь окаймляли деревянные тротуары. Народу на улице было немного, в основном каторжные в арестантских азямах. Часто встречались солдаты в высоких черных папахах, и иногда – озабоченные чиновники.

Кучер остановился перед большим одноэтажным домом затейливой архитектуры, с часовым у входа. Капитан «Петербурга» на правах бывалого человека повел своих пассажиров внутрь. В приемной гости сбросили шинели. Несколько чиновников ахнули вполголоса. От орденов вошедших, казалось, исходило свечение… Секретарь пошел докладывать. Через минуту появился генерал.

– Здравствуйте, господа! Я вас уже заждался.

Кононович оказался сухощавым брюнетом среднего роста, с высоким лбом и кустистой бородою с проседью. На казачьем чекмене – Владимир третьей степени. Глаза у начальника острова были живые и пытливые. Начал он с капитана, которого отпустил через пять минут. Моряк доставил какой-то частный груз и желал получить за него расчет. Отослав его в канцелярию, Кононович обратился к гостям:

– Теперь я в вашем распоряжении. У господина подполковника свое обширное хозяйство, в полторы тысячи душ. Не смею вас поэтому задерживать, барон, но жду к обеду. Обед у нас в два пополудни.

– Благодарю, ваше превосходительство.

– Для вас – Владимир Осипович.

– Спасибо. Тогда не прощаюсь. Честь имею!

Таубе ушел. Алексей остался с генералом один на один, но тот сказал:

– Я позову сейчас своего помощника статского советника Гизберт-Студницкого и начальника здешнего округа коллежского советника Таскина.

– Но, ваше превосходительство, – попробовал возразить Лыков, – секретная часть моей командировки должна быть известна только вам!

– Я полностью доверяю Бенедикту Станиславовичу и Ивану Сергеевичу, – отрезал генерал. – Кроме того, ввиду моей большой занятости я не смогу опекать вас лично!

– Слушаюсь, – ответил Алексей, мысленно ставя Кононовичу минус.

Вошли два господина. Один представительный, с нафиксатуренными усами – сразу видно, что поляк. Другой – русак с усталым недовольным лицом, явно себе на уме.

Гизберт-Студницкий немедля перешел к делу.

– Пока вы плыли, мы провели свое расследование. И правда, на поверку оказалось, что все трое найденных в Японии каторжных находятся в бегах. А по отчетам были под замком.

– Как смотрители это объяснили? – задал Лыков давно интересовавший его вопрос.

Сахалинское начальство разом скривилось. Таскин, смущаясь, пояснил:

– Воеводский смотритель тут же заболел, выехал во Владивосток на лечение и оттуда прислал прошение об отставке.

– А кто отпустил его с острова до окончания расследования?

– Я, – признался Кононович. – Ну хворает человек… Обещал: туда-обратно, показаться специалисту. Показался, сукин сын! Кто знал, что он такой?

– Ясно. Из Воеводской тюрьмы бежали Щетинкин и Язев. Большой Со… Рафаил Осипов исчез из Рыковской тюрьмы. Что говорит тамошний смотритель?

– Там начальником Ливин. Даровитый, из числа лучших. Но строгий дисциплинатор. Иногда даже чересчур. Зато в Рыковском всегда порядок. Учтите, что я Ливина в обиду не дам!

– Ваше превосходительство. Я приехал сюда не с целью кого-то обижать. Снимать с должности, наказывать – у меня и полномочий таких нет. Я расследую преступление.

– Сами не снимете, так Врасскому нажалуетесь! – отмахнулся начальник острова. – А у меня и без того служить некому! Ливин действительно на своем месте. И на старуху бывает проруха. Особенно при состоянии нашей отчетности.

– А что отчетность? – насторожился Лыков.

– За 1886 год отсутствует полностью, – пояснил Гизберт-Студницкий. – Съедена мышами.

– И копий не осталось?

– Никаких.

– Целый год не отражен в бумагах?

– Да. Еще бы не было от этого путаницы…

И поляк добавил со злорадством:

– А ни Владимира Осиповича, ни меня на Сахалине тогда не было!

Лыков сразу все понял. При открывшихся обстоятельствах поиск виновных терял смысл.

– Хорошо. Если мы не знаем, как каторжные уклоняются от учета, надо провести сверку. В один день и час по всем тюрьмам.

Кононович с сомнением покачал головой.

– На острове шесть тысяч каторжных и около семи тысяч поселенцев из ссыльных. Как проверить всех одновременно? У меня не хватит людей! И за месяц не управимся. А сверка, растянутая на месяц, бесполезна.

– Надо организовать внезапную поверку списочного состава только кандальных тюрем, – возразил сыщик. – Самые опасные там. Их не так уж и много, надо полагать.

– Корсаковск мы не берем, вы там сами ищите, когда приедете, – заговорил Гизбер. – Да и связи с ним нет. А тут, в середине острова, три кандальных тюрьмы: Александровская, Воеводская и Рыковская. Общим числом в них около семи сотен арестантов.

– На их проверку сил хватит?

– На кандальных хватит, – согласился генерал. – Вы правы, господин надворный советник. Устроим-ка хорошую облаву! Я телеграфирую Ливину. Бенедикт Станиславович нагрянет в нашу. А вы с Иваном Сергеевичем с утра пораньше налетите на Воеводскую. Господин Таскин у нас Александровский лицей кончил, как сочинитель Пушкин, хе-хе… Образованный человек! Всему, что нужно, он вас научит; а вы слушайте бывалых-то людей. Ну, согласны? Так кандальные все разом и проверим. Сколько времени вам нужно, чтобы отдохнуть с дороги?

– Нисколько, ваше превосходительство. Все бока отлежал, пора и делом заняться. Хоть нынче ночью готов!

– Нет, вы еще не готовы. Даю вам два дня на ознакомление с инструкциями и циркулярами. Посидите в канцелярии, поглядите отчеты, ведомости… А на третьи сутки в бой. Иван Сергеевич будет вести поверку, а вы учитесь. Вопросы есть?

– Да. Одновременно с нами то же станет делать и Ливин в Рыковском, так?

– Так. Сами же выдвинули идею!

– Я о другом. Как вы намерены известить его об этой поверке?

– Обыкновенно, телеграфом.

– Я бы предложил письмом с нарочным. И человека выбрать понадежнее…

Кононович нахмурился:

– Вы опасаетесь?..

– Опасаюсь. Каторга внимательно следит за администрацией. Писаря все продажны. Телеграфистов тоже можно купить.

Генерал покосился на статского советника. Тот сказал:

– Господин Лыков прав. Я сам напишу и запечатаю письмо Ливину. У нас сегодня шестое июня? Девятого в три часа ночи производим одновременную облаву. Подробную: сравниваем статейные списки, ведомости урочных работ, отчеты по вещевому довольствию…

– И лазарет с околотками, – вставил Алексей.

– Да, и медицинскую часть полностью. Выстраиваем людей – и поименно!

– Только не голосом, – снова вмешался надворный советник. – В темноте обязательно кто-то крикнет «я» дважды. Пусть выходят из строя и встают в шеренгу напротив.

– Разумно! – хором согласились Таскин и Гизберт-Студницкий.

– Вот и договорились, – резюмировал генерал. – Господин Лыков! Я увидел сейчас, что вы человек… не без опыта. И ордена имеете хорошие. Опять же, единственный на Сахалине камер-юнкер, хе-хе! Давайте служить душа в душу. Называйте меня Владимир Осипыч.

– Благодарю. Я, знаете ли, не интриган. Тем более служить мне здесь всего три месяца…

– Вот-вот! Чего нам тут делить? Округ у вас самый лучший на Сахалине. Тепло, рыбы много… ягоды всякой… Одна беда – нет с ним никакой связи, только по морю. Сейчас все силы каторги брошены на проведение дороги из Рыковского в Корсаковск. Дошли пока лишь до Онора. Трудно! Дай Бог сделать хотя бы телеграфную просеку. Под ней пройдет вьючная тропа. А там, глядишь, и колесную дорогу родим… когда-нибудь. Но вы будете начальствовать у себя в округе как полноправный наместник! Поэтому и прошу вас, пока здесь, поработать в канцелярии. Чтобы полнее уяснить свои права и обязанности.

– Слушаюсь, Владимир Осипович. Я понимаю: неопытность может дорого обойтись. А кораблей за советом посылать не напасешься.

– Это верно! – дружно закивали сахалинцы. Обстановка в кабинете наладилась. Хозяева увидели, что столичный ревизор – человек разумный и важничать не собирается. Лыков решил воспользоваться минутой и спросил:

– Господа здешние старожилы! Мучает меня всю дорогу один вопрос. Как, по-вашему, беглые «иваны» попали на Японские острова? Значит ли это, что есть «цепочка»?

– Какая такая цепочка? – не понял Кононович.

– Сейчас поясню. Помните, в восемьдесят третьем году вскрылись большие злоупотребления в Нерчинском каторжном районе? Некий негодяй Свищев по прозвищу Бардадым держал в страхе все Забайкалье. Скупал ворованное золото, похищал и убивал людей…[27]27
  См. книгу «Между Амуром и Невой».


[Закрыть]

– Как же! – обрадовался генерал. – Знаменитый случай! Я тогда заведовал Карийской каторгой и все наблюдал вблизи. Из Петербурга приехал необыкновенно ловкий человек с секретным поручением. Причем – не знаю, как этому верить, – но чуть ли не по этапу, под видом арестанта! И переворошил все болото. А Бардадыма того просто шлепнул. Шуму было – до государя дошло!

– Этот человек из Петербурга был я.

– Вы?! – Кононович даже привстал. – Так это были вы… Секретный агент Департамента полиции, «демон»! Ну нет слов! Теперь я… понимаю, за что такие ордена дают в столь молодом возрасте. Знаете, мы тут все опасались…

– Что приедет камер-юнкер и наломает дров?

– Да. Уж вы без обиды…

– Не наломаю, – успокоил генерала Алексей. – А придворное звание мне, кстати, дали именно за тот случай. Но я начал говорить о цепочке. С чего тогда все началось? Департаменту стало известно, что петербургский преступный «король», некто Лобов, создал необычное предприятие. И назвал его «этапная цепочка». В главных пересылках от Москвы до Томска и при всех забайкальских каторжных тюрьмах у Лобова были заведены свои люди. Чаще всего писари в канцелярии. Они могли выправить любые бумаги и сопровождали важных беглецов из Сибири, передавая их с рук на руки. Словно бы по цепочке – отсюда и название. Побег совершался или для нужного человека, или за немалые деньги для любого желающего. Это предприятие мне и пришлось тогда разрушить. Так вот, нет ли у вас здесь сахалинской «цепочки»? Ведь как-то три «ивана» попали в Нагасаки!

Но сахалинцы догадку Лыкова не одобрили. Их соображения совпали с мыслями штабс-капитана Бисиркина. Для найма японской шхуны нужны большие деньги, и не бумажки, а золото. С прошлого года иностранные рыбаки должны платить за лов в сахалинских водах особый сбор – семь с половиной копеек за пуд добычи. Сбор взимается русскими золотыми монетами. Рыбакам приходится обменивать их во Владивостокской конторе государственного банка. Удовольствие это и дорогое, и хлопотное. Чтобы склонить японцев вместо рыбы заняться перевозкой беглых каторжников, нужно сильно переплатить. Где же сидельцы кандального отделения достанут столько благородного металла?

Кроме того, сами пути бегства представляются невозможными. С южного и западного берегов в Японию не переберешься. Мест, где корабль может пристать к берегу, мало, и все они под охраной. Голодный север еще менее вероятен. Остается только восточное побережье. Там теоретически можно встретить японскую шхуну, особенно во время хода рыбы. Но как беглые туда доберутся? Пешком нельзя. Больше шансов доплыть на лодке, по реке. Но даже если беглые выйдут к морю, что дальше? Все побережье населено гиляками, которые тут же поймают каторжан. Или убьют. За представленного беглеца администрация платит инородцам по три рубля за голову. И они охотно пополняют таким способом свой бюджет.

Сахалинские начальники завершили этот анализ следующим выводом: «иваны» могли попасть в Нагасаки только из Владивостока. Сначала они пересекли Татарский пролив, как поступают все. Потом пешком по тайге добрались до города. А там все просто. Во Владивостоке полно притонов, где сфабрикуют любые документы. И денег в долг «ивану» занять не проблема. Попробуй такому откажи!

Лыков обдумал услышанное и нехотя согласился. Уж очень логично. Да и люди опытные, знают, что говорят. Затейливая фантазия сыщика, что бегут прямо с Сахалина, что есть «цепочка», трещала по швам. Практика опровергала теорию. То, что представлялось логичным в столице, здесь, на месте, выглядело нелепо. Причем для всех, кто сведущ. Что ж… Секретная лыковская командировка оказалась бессмысленной. Послужит он тогда до сентября, когда вернется Белый. Снарядит в дорогу Буффаленка, поможет Виктору. И домой! Оно и к лучшему…

До обеда у генерала оставалось еще три часа. Таубе в гарнизоне. Чем себя занять?

Вспомнив о Буффаленке, Алексей решил, не теряя времени, определить его в свой округ. Операция военной разведки держалась в тайне от Кононовича. И хорошо, что так, – учитывая его страсть делиться секретами с окружением. Воспользовавшись беседой, Алексей испросил у генерала право самому отобрать арестантов из нынешнего сплава. А ему сообщить лишь квоту. Владимир Осипович посмеялся («кого получше хотите забрать?»), но согласие дал. И Лыков пошел в канцелярию. Там сыщик взял статейные списки прибывших на «Петербурге» и все три часа их изучал. Из 443 человек его округу доставались 140. Алексей честно забрал себе треть бессрочных, самых опасных. На остальные места назначил арестантов второго и третьего разрядов, исходя из принципа землячества. Человеку на каторге несладко, пусть хоть будет коротать ее в кругу своих. Между прочими Лыков внес в списки и немца Фридриха Гезе.

Закончив дела, он вернулся к генералу. Виктор уже сидел в приемной. Он представился той роте своего батальона, что стояла в Александровске. Познакомился с кадром управления войсками острова Сахалин. И заселился в квартиру. Оказалось, что это целые хоромы из восьми комнат. Одну из них барон отвел для друга и даже послал вестового на пароход за их багажом. Алексей шепотом доложил, как забрал в свой округ Буффаленка.

Ожидая, пока их позовут, Лыков и Таубе подслушали курьезный разговор. Повар спросил у Кононовича, выставлять ли на стол паюсную икру, что привез «Петербург». Генерал вполголоса ответил: нет. Эти только что приплыли, не успели еще соскучиться… оставь нам, сахалинцам.

Обед у начальника острова был сытный и простой. Мяса принесли немного: битки из говядины и суп из гуся. Рыбу представляли камбала и чевица. Лыков отведал экзотики: съел огромного морского рака и трепангу. Кроме хозяина и двух друзей, за стол сели капитан «Петербурга», Гизберт-Студницкий и священник отец Ираклий. Прислуживали два лакея из каторжных. Бенедикт Станиславович, не стесняясь их присутствием, пояснил Алексею, что оба присланы сюда за убийство. Так же, как и повар, сготовивший обед, и кучер, доставивший гостей с пристани. Такая вот сахалинская специфика.

После обеда, простившись с генералом, Лыков отправился заселяться. Дом батальонера стоял по другую сторону от храма. Он поразил сыщика богатством обстановки. Были даже акварий с рыбками и фисгармония. Умеют жить сахалинские командиры! Вещи с парохода уже доставили. Лыков переоделся в переходный костюм и пошел купить бритвенного мыла, а заодно и посмотреть городок. И был неприятно удивлен. Все встречные за двадцать шагов сходили с тротуара и снимали перед сыщиком шапки. Сидевшие на лавочке вставали. Так делали даже те, кто не походил на арестанта. Когда появился какой-то совсем молодой чиновник в фуражке с кокардой, ему оказали такие же почести.

Алексей не знал, как ему поступить. Он отвечал «здравствуйте» всем, кто обнажал перед ним голову. И один раз сам приподнял шляпу, когда ему встретился явный интеллигент. Но все равно «шапочный вопрос» давил. Сыщик решил поменьше гулять по сахалинской столице. Когда он уже возвращался домой, ему навстречу попалась партия кандальников. Звон их цепей вносил в сердце какое-то особенно заунывное настроение… Солдаты с суровыми лицами держали винтовки на изготовку. При виде «благородия» вся партия, как один человек, безо всякой команды сорвала бескозырки.

– Здорово, ребята! – вполголоса ответил сыщик и побыстрее убрался восвояси. А что же ждет его в Корсаковске, где он будет царь и бог?

До вечера Алексей просидел в своей комнате, не показывая на улицу носа. Уже в сумерках из казармы вернулся Виктор, и они вдвоем поужинали. Батальонного командира, как выяснилось, тоже обслуживали каторжные. Повар был из тифлисского ресторана и готовил прилично. Алексей умял еще три жареные трепанги, выпил полграфинчика водки и несколько успокоился. Черт с ним, с Сахалином! Свои порядки заводить глупо, буду жить по ихним, решил он. До осени потерплю и вернусь туда, где шапку передо мной будет ломать только дворник…

Друзья засиделись до полуночи, стараясь говорить о приятном. Наконец глаза стали слипаться, и они легли спать.

Глава 6
Новые беглецы

Два дня Лыков провел в канцелярии, зазубривая свои права и обязанности. Жил он у Таубе. Раз на минуту туда зашел Бисиркин – проститься. Ему пора было возвращаться в Рыковское. Договорились встретиться там как-нибудь, и штабс-капитан уехал.

На третий день, в два часа ночи, за Алексеем явилась пролетка. В ней сидел хмурый и невыспавшийся Таскин. На козлах возвышался огромный детина при винтовке и револьвере.

– Это Буянов, – пояснил Иван Сергеевич. – Выдающейся силы и смелости. Я без него по Сахалину не езжу.

В кромешной тьме пролетка двинулась куда-то на юг. Коллежский советник, зевая, продолжил:

– Воеводская тюрьма отсюда в семнадцати верстах. Дуэ был когда-то первой столицей острова. Но сейчас просто обычное селение. Рядом угольные копи, поэтому там две тюрьмы: кандальная и вольная. Все добывают уголь.

– Мы не опоздаем? Надо застигнуть их до рассвета.

– Успеем. Буянов тут все канавы знает. Где мы с ним только не бывали!

Их на пароме перевезли через Дуйку – у Таскина все оказалось приготовлено заранее. Мелькнули в темноте какие-то два огня и скрылись.

– Провиантские склады, – сообщил Иван Сергеевич. – В Дуэ есть две дороги. Одна вдоль моря, короткая. Но там надо ехать через тоннель в горе Жонкьер. Мы этот путь не любим, потому что, когда выбираешься из горы, приходится часть пути катить по отмели. Если прилив или сильный ветер – беда! Поэтому сделали вторую дорогу, через горы. Она много безопаснее.

– Значит, тоннель зря строили?

– Не совсем зря. На другой стороне мыса выходит из моря телеграфный кабель. Телеграфисты – вот те пользуются тоннелем. Еще там солеварня. А другие ездят в обход.

Помолчав, начальник округа добавил:

– Опять же надо было чем-то занять каторжных…

И выпускник Александровского лицея уныло выругался по матери…

Дальше ехали молча и даже успели подремать. Через час экипаж остановился перед высокими палями. Лыков и Таскин вышли. Их встретили двое. Один был в тужурке тюремного ведомства, другой – в офицерской шинели.

– Ваше высокоблагородие! – доложил первый. – К поверке все готово!

Таскин представил Лыкова местному начальству. Штабс-капитан Машинский возглавлял Дуйскую воинскую команду. Смотритель Фищев заменял своего предшественника, бежавшего во Владивосток. Не имея никакого чина, он управлял двумя тюрьмами (Дуйской и Воеводской), рудником и еще селением Дуэ. Такое несоответствие – и всего в семнадцати верстах от столицы. Что же творится на окраинах?

– Сколько человек под вашей рукой? – спросил Лыков.

Фищев стал загибать пальцы:

– В обеих тюрьмах общим счетом восемьсот каторжных. В Дуэ поселенцев триста душ… Воинская команда сто сорок… И в копях по вольному найму сто пятьдесят. Полторы тыщи выходит, ваше высокоблагородие!

– И как справляетесь?

– Бог грехами терпит…

Лыков заметил, что по периметру забора тюрьма окружена солдатами. Когда ворота распахнулись, выяснилось, что на дворе выставлен усиленный караул.

Собственно Воеводская тюрьма состоит из трех больших бараков и одного малого. Сюда присылают со всего Сахалина штрафников и рецидивистов. Здесь же содержатся те, кого за беспокойный характер приковали к тачке. Народ самый отчаянный. Теперь Лыкову предстояло проверить его на предмет наличия. Интересно, сколько тут встретится его, Алексея, знакомцев? За время службы сыщик арестовал несколько сот уголовных. Будучи «демоном», в притонах и на пересылках тоже знавал многих. Память у него феноменальная. Ну-ка, ну-ка…

Проверяющие вошли в первый корпус. Длинный коридор, в конце его чадит масляная лампа. Вонь невообразимая… По обеим сторонам двери, рядом с каждой табличка. Лыков подошел и едва разглядел в темноте: «Камера нумер один. Иван Непомнюзвать, бессрочный. Василий Концов, бессрочный. Полуект Федюнин, бессрочный» и так далее, всего двенадцать человек.

Надзиратель, со злым чугунным лицом, распахнул ближайшую дверь и заорал:

– Подъем! Выходи строиться!

– Чево орешь, околелый черт! – послышалось в ответ, а затем полетели и матюки. Но тюремщик уже шел к следующей двери. Не выдержав ужасного запаха, Алексей вернулся на двор. Следом за ним выскочило и остальное начальство.

– Как они этим дышат? – спросил сам себя Таскин, отплевываясь.

На тюремном плацу тем временем зажгли все четыре фонаря. Из бараков стали выползать люди. Раздраженные, невыспавшиеся, они выстраивались в шеренгу. Темно, холодно, промозгло… Каторжные стояли без шапок и мерзли на ветру. Алексей не выдержал и скомандовал:

– Шапки надеть!

Арестанты мигом накрыли головы и будто повеселели. Матерная брань сменилась приглушенным разговором. Кто это там такой добрый? Из новых – лицо незнакомое. Каторга любопытна, она все подмечает и истолковывает по-своему.

Фищев почтительно тронул Лыкова за рукав:

– Ваше высокоблагородие! Дозвольте начинать? А то на штрафы попадем.

– Какие штрафы?

Подошел начальник округа и пояснил:

– Штрафы владельцу копей. Угольные ломки сданы в аренду акционерному обществу «Сахалин». По договору, мы должны ежедневно командировать в общество четыреста рабочих. За каждого недопоставленного – рубль штрафу. Вот смотритель и опасается, что поверка затянется и…

– Иван Сергеевич, давайте сегодня наплюем на штрафы. Проверять будем тщательно, не глядя на часы. Иначе не имеет смысла.

– Наплюем так наплюем, – нехотя согласился Таскин. – С генерала, конечно, голову в Петербурге снимут за перерасход. Ну да не в первый раз…

Наконец все арестанты выстроились на дворе. К ним вышел Фищев со списками в руках. Старший надзиратель светил ему лампой. Лыков и Таскин стояли сбоку. Огромный Буянов занял позицию в затылок коллежскому советнику. Как бы невзначай он положил ручищу на кобуру…

– Аванезов Ашот!

– Я!

– Ко мне!

Подошел оборванец, придерживая кандалы руками. Смотритель тщательно сверил его приметы по спискам и кивнул в сторону:

– Вставай туда. Архипов Иван!

Шеренга враз загудела:

– Эвона што! Ай да поверка! Беглых ищуть!

– Архипов Иван! – повторил смотритель, повысив голос. – Ко мне!

Перекличка шла быстро. Лыков встал поближе к бумагам и читал их через плечо Фищева. Через несколько минут тюремщик выкрикнул:

– Збайков Иван!

Подошел рослый парень, и Алексей узнал его. Это был маз[28]28
  Маз – главарь шайки (жарг.).


[Закрыть] дорогомиловских налетчиков Ванька Пан. Они встречались в Москве в восемьдесят третьем году. Лыков под своим именем, но в образе независимого человека, искал тогда двух убийц[29]29
  См. книгу «Выстрел на Большой Морской».


[Закрыть]. Когда личность была удостоверена и Пан перешел в новую шеренгу, сыщик обратился к Таскину:

– Иван Сергеевич! Я знаю вон того детину. А мне нужен денщик. Этот бы сгодился. Могу я забрать его с собой?

Коллежский советник заглянул в бумаги.

– Збайков? Но он же бессрочный!

– Полноте! А то ваш кучер не из таких! А лакеи? Переведите Збайкова в исправляющиеся и отдайте мне.

Таскин несколько секунд смотрел на Алексея, словно пытаясь понять, не шутит ли он. Потом рассмеялся.

– А вы ловкий человек, Алексей Николаевич! Ну хорошо. Если этот громила так вам приглянулся, берите.

И скомандовал смотрителю:

– Збайкова расковать, отвести в караульную. С вещами!

– И статейным списком, – добавил Алексей.

Фищев кивнул надзирателю, Ваньку Пана взяли из строя и увели; лицо у него сделалось растерянное.

Поверка продолжилась. Сыщик узнал еще одного знакомца – учетного[30]30
  Учетный – домушник (жарг.).


[Закрыть] с московской Арженовки. Потом смотритель крикнул:

– Редькин Федул!

Подошел арестант с угреватым добродушным лицом. Фищев задрал ему левый рукав, обнаружил на предплечье родимое пятно размером с двухкопеечник и кивнул. Хотел уже отослать парня, но тут Лыков сказал вполголоса:

– Это не он.

– Но пятно сходится! – возразил смотритель. – И рост, и цвет волос!

– Подобрали по приметам, а пятно выжгли ляписом, – пояснил надворный советник. – Я сам арестовывал Редькина три года назад. Это не он.

– Вот и первая добыча! – рявкнул Таскин. – В карцер его!

Лже-Федула утащили, потчуя ножнами по спине. А вскоре вновь случилась заминка. Когда смотритель выкрикнул Садрутдинова, из толпы ответили, что он в лазарете.

– Тащи его сюда хоть замертво! – скомандовал Таскин. Надзиратель побежал в лазарет. Все – и триста арестантов, и начальство – стояли и ждали. Уже рассвело, потушили фонари. Изо рта у людей шел пар. Оставшиеся два десятка непроверенных сбились в кучу. Фищев стал что-то говорить, но начальник округа махнул на него рукой. Потом отобрал у смотрителя бумаги, поглядел в них и с многозначительной гримасой передал Лыкову. Тот пробежался глазами: однако! Бессрочная каторга за четыре убийства, два побега, особо опасный.

– Настоящий Редькин такой же, – сказал сыщик начальнику округа. – Только убийств больше – пять. Зверюга. Когда я его брал, он мне чуть палец не откусил, сволочь.

– Полагаете, татарина нет в лазарете?

– Конечно. Сбежали оба.

Догадка Алексея подтвердилась. Надзиратель, весь в мыле, вернулся и доложил, что Садрутдинова не нашли. Таскин с бранью накинулся на смотрителя и даже замахнулся кулаком. Тот стоял навытяжку и бормотал:

– Не могу знать, ваше высокоблагородие… Столько людей, а я один… Не могу знать…

Лыков понимал, что перед ним как приезжим разыгрывают спектакль и никто смотрителя не накажет. Когда коллежский советник наорался всласть, сыщик спросил штабс-капитана Машинского:

– Скажите, а куда здесь обычно бегут?

– В старые копи. В новых галереи пошире и народу много. А в старых есть такие места, куда никто не лазит. Опасно! Завалить может. Вот беглые и живут там неделями, а каторга им еду носит. Пока не уберутся на материк…

– Немедля туда! – скомандовал начальник округа. – Я им покажу материк! Оцепить все выходы и послать под землю команду!

Лыков с сомнением покачал головой.

– Мы не знаем, когда были совершены побеги. Может быть, месяц назад? И ребята уже давно на той стороне.

Штабс-капитан поддержал сыщика:

– Я солдат в старые копи не пошлю! Это значит погубить их за пустяк! Сначала укрепите своды, а потом приказывайте такое!

– Побег двух особо опасных для вас пустяк?! – взбеленился Таскин. – Они ведь на вашей совести, как старшего лица в карауле. Я немедленно доложу об этом генералу! Под суд пойдете!

– Как угодно, господин коллежский советник. На Сахалине ежегодно бежит пятьсот человек. Если за каждого под суд отдавать, с кем останетесь?

Штабс-капитан и коллежский советник повернулись друг к другу спиной, перепалка смолкла. Наконец Таскин рявкнул на смотрителя:

– Что стоишь? Посылай на работы!