Текст книги "Туркестан"

Напуганные купцы решили ограничиться вокзальным буфетом, чуть не единственным на линии. Наевшись селянки, Лыков с Титусом размяли затекшие ноги на дебаркадере. Купы тополей манили их, вдали шумел полноводный Мургаб. Потом паровоз дал свисток, и путешествие продолжилось.

Сразу за городом открылась живописная зеленая равнина без конца и края. Это было Мургабское государево имение. Сто тысяч десятин орошаемых земель! Фруктовые сады, поля хлопка и пшеницы, а между ними разбросаны кирпичные домики поселенцев. Рай! Справа мелькнули развалины Старого Мерва. Скобеев сообщил, что по площади он превосходит нынешний город в десятки раз. Кто и когда разрушил его, неизвестно. Приписывают и Тамерлану, и Александру Македонскому, двум любимым персонажам здешней мифологии. Но за станцией Байрам-Али оазис закончился. Пустыня сменила наружность. Огромные барханы в пять саженей высотой напоминали застывший океан. Лишь многочисленные кусты саксаула немного оживляли угрюмый пейзаж.

К Мерву капитан Скобеев окончательно определился со своими попутчиками. Главным он назначил Лыкова, когда выяснил, что тот – потомственный дворянин и отставной надворный советник. Да еще и богатый помещик! Поэтому с Алексеем полицмейстер говорил особенно учтиво и именно ему стал предлагать всякие авантюры.

На последнем месте оказался доверенный. Ивана Осиповича очень насмешили его шелковые подштанники. Напрасно Христославников объяснял, что это лучшее средство от вшей и в дороге надо быть предусмотрительным. Солдатская душа старого туркестанца не приняла шелк, и Степан Антонович сделался объектом острот. Доверенный, как человек незлобивый, кротко их терпел. Ему важно было, что он в русской компании, под надзором опытного знатока края. Портфель с ассигнациями Христославников никогда не выпускал из рук и даже спал, подложив его под голову.

Сложнее всего капитану пришлось с Титусом. Вроде бы все понятно: управляющий при барине. Но говорит ему «ты» и общается, как с равным. Яков умел ладить с людьми, ничего для этого специально не делая. И полицмейстер, присмотревшись повнимательнее – а он был очень наблюдателен, – поставил управляющего вторым. Себя самого туркестанец считал хозяином, обязанность которого – помочь гостям освоиться.

Выстроив иерархию, Скобеев стал донимать Алексея разными проектами. Начал он так:

– Я, конечно, в отставку не собираюсь. Служу с охотой. Но сорок три года уже! И, признаюсь, боюсь нищенской старости. Да. Жалование скромное, пенсия курам на смех. А взяток я не беру.

Лыков сделал сочувственное лицо и молча ждал продолжения.

– И вот думаю я… как бы это, войти в какое предприятие? Здесь, на местном, так сказать, материале. Если бы нашелся человек с капиталами, и притом порядочный. Вот как вы. И задумал бы учредить тут новое дело. Не зная особенностей, добиться успеха ему было бы трудно! А я, как заинтересованный пайщик, тут бы ему и помог. Связями своими, знакомствами в разных отраслях местного управления. И денег бы еще вложил, пять тысяч. Больше пока не скопил. Как вам, Алексей Николаевич, такая мысль?

– Мысль неплохая, но какие именно предприятия вы имеете в виду?

– А это зависит от ваших умственных наклонностей.

– То есть?

– Ну вот, к примеру, можно было бы добывать здесь сантонин.

– Сантонин? – опешил Лыков. – Это глистогонное средство?

– Оно самое, – с важным видом подтвердил капитан. – Наипервейший в мире препарат от глистов. Спрос – на сто лет вперед! Я уж все продумал. Само лекарство фабрикуют в Гамбурге, у германцев. А сырье для него произрастает лишь в двух местах на всем земном шаре. Одно место – в Алжире, во французской колонии. А второе – здесь у нас, в Чимкентском уезде. И больше нет нигде! Каково?

– А что за сырье?

– Дикорастущая полынь особенного сорта. У нее собирают незрелые цветки – обязательно, чтобы были незрелые! – и потом обрабатывают. Из пятидесяти пудов цветков выходит пуд сантонина. Я и процесс изготовления записал. Желаете послушать? – И Скобеев полез в карман.

– Погодите, Иван Осипович. Не думал я пока, признаться, о глистах. Нет ли чего более понятного?

– Зря, Алексей Николаич! Верное дело, это я вам говорю! Начальник Чимкентского уезда подполковник Сухоруков – мой давнишний товарищ. Он поможет.

Лыков только вздохнул.

– Хорошо-с, – миролюбиво продолжил Иван Осипович. – Желаете более понятного? Могу предложить золотодобычу.

– У вас и золото есть?

– Здесь все есть. Туркестан по площади больше, чем Австро-Венгрия, Германия, Франция, Дания и Италия вместе взятые. Представляете себе размер? А живут лишь пять миллионов человек. Золото в россыпях находят в Семиреченской области, по рекам Кетень и Боянкол. Тринадцать долей металла на сто пудов песку! В Сибири на кабинетских приисках бывает и меньше. Еще берут золото в Ферганской долине, на реке Муксу. Отличные россыпи! И чем выше по течению, тем золота больше. Очевидно, что в верховьях, особенно в теснине Саок-Сай, прячется главная жила. В тех местах еще никто не мыл, мы будем первые! Там у меня тоже приятель имеется, в областном правлении не последний человек. А? Интересно? Только скажите, мигом соорудим.

– Но…

– Вам и золото не интересно? Тогда войдите в табаководство!

– А…

– Здешний табак очень хороший! Много лучше кавказского и крымского и не уступает ни в чем турецкому. Землю для посадок найдем. Неподалеку от Ташкента сыщем! Она сейчас стала дорогая, но для общего нашего предприятия я смогу снизить цену. Верное дело! Я уже набросал приблизительные расчеты. Вот, взгляните. – И полицмейстер снова полез в карман.

– Я не курю, – быстро ответил Алексей.

– Не курите? Хорошо. Но жена ваша носит же шелковые платья?

– И… что из этого следует?

– Откройте гренажное заведение! – радостно воскликнул полицмейстер. – Чрезвычайно выгодно! Один золотник грены[8]8
  Грены – яйца бабочки тутового шелкопряда.


[Закрыть] дает два фунта чистого шелка. Грены отличные, вывезены с Корсики. Француз Алоизи основал в Ферганской области фабрику со школой шелководства. Купите у него на первый раз, а дальше пойдет дело! У меня и на это есть расчет. Не угодно взглянуть?

– Иван Осипович! – взмолился Лыков. – А лес на шпалы нельзя продать?

– Вот тут помочь не смогу… Никто меня туда не пустит. Потому – не в капитанском чине соваться в такие обороты.

– Но Яков Францевич говорит обратное! В окружном интендантском управлении лесом занимается какой-то подъесаул по фамилии Кокоткин. Личность вполне ничтожная.

Скобеев усмехнулся:

– Ну вы сказали: какой-то по фамилии Кокоткин! Смотрите, ему так не заявите… Тогда всем вашим планам в Туркестане конец.

– Да ему годков-то сколько?

– Неважно. Здесь играет другое. Во-первых, Кокоткин – внебрачный сын самого Гороховцева. А во-вторых, он доверенное лицо Ларионова.

– Гороховцев – это кто?

– Он, можно сказать, характерный туркестанский типаж. У нас в крае, знаете ли, много диких генералов и действительных статских советников…

– Диких?

– Именно что диких. Кадры для администрации всегда брались с ветру[9]9
  Взятые с ветру – всякий сброд, случайные люди.


[Закрыть]. То, что невозможно у вас в России, здесь обычное дело. Взять, к примеру, Степана Петровича Петрова. Недавно совсем в отставку вышел. Ко всеобщему облегчению… Он выслужил «превосходительство» в интендантском управлении, а кличку имел – Каторжный! Знаете, за что? В молодости Петров служил писарем в штабе Оренбургского военного округа. За подлоги по производству офицеров был разжалован из унтеров в рядовые. И выпорот. Но это не помешало ему затем пролезть в интендантские чиновники и достичь чина четвертого класса. Потомственным дворянином стал! с поротой-то задницей… Нажил дома, земельные участки, капитал. Мошенник, каких свет не видел. Из этого же ряда и Гороховцев. Будучи окружным ветеринаром, он сумел украсть и оформить на себя большой земельный участок. И не где-нибудь на окраине, а в лучшем месте русского Ташкента. Официально дозволялось покупать у казны не более трех тысяч квадратных саженей для постройки дома. А Гороховцев хапнул двадцать пять тысяч! Сейчас посреди города стоит длинный забор. Это его владения! Власти судились с ним, пытались землю вернуть, но дело проиграли. Взял-то он по-умному! Провел сделку через несколько рук, а документы потом уничтожил. По сию пору на этом месте пустырь, а цена того пустыря уже полмиллиона…

– Понятно. А кто такой Ларионов?

– Генерал-лейтенант, начальник окружного интендантского управления. И первый на сегодня в Туркестане вор. Без мешка золота к нему на прием не попасть. Краем управляет Военное министерство, поэтому окружные интенданты делают все закупки. Все: от конских консервов до земельных участков!

– Зачем армии земельные участки? – удивился Алексей. – Хлопок сажать?

– Ну, это я к слову. Армия, конечно, хлопок сажать не будет. Но, например, она строит железную дорогу. Для дороги требуется земля. Само отчуждение земель от туземных обществ производит специальный отдел, что входит в дирекцию строительства. Но команды он получает от тех же окружных интендантов.

– Стало быть, Кокоткина нам никак не объехать?

– Если хотите поставлять сюда лес, то никак. Разве только у вас есть письмо на имя генерал-губернатора. Он известный добряк, никому не отказывает…

У Алексея не было такого письма. В кармане у него лежали рекомендации на имя начальника штаба Туркестанского военного округа генерал-майора Хорошхина. Они были подписаны полковником Таубе, который учился со штабистом в одной академии. Барон сообщал в них, что знает Лыкова как порядочного человека. Должен же генерал-майор окоротить какого-то там подъесаула! Но говорить о письме постороннему Алексей не хотел и перевел разговор на другое. А полицмейстер понял, что коммерческие проекты его попутчику неинтересны. К чести Ивана Осиповича надо сказать, что он не обиделся. И продолжил опекать новичков столь же доброжелательно.

Между тем поезд уже ехал по землям Бухарского ханства. В вагоне появились узбеки. После станции Барханы местность внезапно переменилась. Даже воздух, что летел в распахнутое окно, сделался влажным и освежающим. Словно кто махнул волшебной палочкой! Появились птицы, всюду шумели рощи и текли полноводные арыки.

– Что это? – спросил у Скобеева Алексей.

– Подъезжаем к Аму-Дарье.

На станции Чарджуй все вышли из вагонов. Подлетели шумные туземцы в русских экипажах и разобрали пассажиров. Колонна двинулась вперед, и Лыков с пригорка вдруг увидел реку. Она поразила его. Куда там Волга! Ручей рядом с Аму-Дарьей! На вид та достигала в ширину трех верст. Сильное течение несло грязную мутную воду. Тут и там по ней сновали барки и паромы, а на пристани застыло несколько больших пароходов. Веселый городок в пятьсот домов, деревянные тротуары, фонари, магазины и даже рестораны били в глаз. Отвыкшие путники крутили головами, указывая друг другу все новые приметы цивилизации. Лента реки была пересечена пунктиром искусственных островов, они стояли через каждые тридцать саженей. Полуголые рабочие возводили на них опоры будущего моста. Длинный же получится мост! Иван Осипович и тут дал пояснения. Когда закончится весенний паводок, Аму-Дарья войдет в свое обычное русло. Мост закладывают в семьсот пятьдесят саженей. Строить его будут из железа, и еще не один год[10]10
  Мост через Аму-Дарью открыли в 1901 году.


[Закрыть], а пока поезда ходят по деревянному мосту. Стоянка здесь длинная, и можно не только размять ноги, но и пообедать.

Путешественники успели помолиться в часовне и полакомиться на одном из пароходов. Аму-Дарья славится своими осетрами. Буфетчик даже предложил пироги с визигой, а пиво подал в запотевших кружках. Затем четверо русских опять сели в вагон, пересекли реку по низкому, еле живому мосту и покатили дальше на северо-восток.

Вид в окне менялся теперь на каждой станции. После Фараба зелень резко оборвалась и вновь появились пески. Но за Ходжа-Довлетом опять начались квадраты хлопка, разбавленные прямоугольниками клевера. Скобеев пояснил, что поливное земледелие здесь идет из Зеравшана и что настоящей пустыни не будет до самой Бухары.

На станции Кара-Куль Лыков решил прикупить каракуля. Цены поразили его: почти как в Москве. Но появился Иван Осипович и быстро поставил торгашей на место. Алексей взял самые редкие мерлушки – коричневые. Жене на капюшон к зимнему пальто, а дочке на шубку… Полицмейстер поговорил с туземцами на их тарабарском языке и сообщил грустные вещи. Город Кара-Куль, что стоит в двенадцати верстах от станции, умер окончательно. Его завалили подвижные пески. На месте большого оживленного пункта теперь обычный кишлак. И того может скоро не быть…

Наконец прибыли на станцию Новая Бухара. Это оказался целый поселок с населением больше, чем в уездном городе Варнавине. В Старую Бухару отсюда вела особая ветка железной дороги. Почти все восточные купцы вышли, а их место заняли русские торговые люди. Христославников отправился по вагону выяснять виды на урожай. Вернулся он повеселевший. Все указывало на то, что год будет хороший. Степан Антонович поведал кстати, как сейчас устроено в Туркестане хлопковое дело.

Когда русские покорили край, производство хлопка пришло в упадок. Это было связано с отменой налога харадж, часть которого население платило хлопком. Одновременно снизился его ввоз из Америки, из-за гражданской войны. Дошло до того, что хлопка стало недоставать даже военным на производство пороха! Правительство приняло меры. В частности, начали повышать пошлину на ввоз очищенного волокна. В 1878 году за пуд взимали 40 копеек, а в этом году довели пошлину до 3 рублей 15 копеек. Фактически, запретительная пошлина! А все оттого, что со временем хлопок стал повсеместной культурой, и имеет место даже хлопковая горячка. Но и сейчас Туркестан дает лишь треть необходимого России хлопка. Приходится докупать его задорого в Америке. Там только один штат Луизиана производит больше волокна, чем весь край.

По словам Христославникова, лучший хлопок выращивают в Ферганской долине. Там не бывает летних дождей, которые ухудшают качество хлопка. И длинный вегетативный период, при температуре до 60 градусов по Реомюру![11]11
  48 градусов по Цельсию.


[Закрыть] Волокно выходит длинное и тонкое. Центром торговли является Коканд. Но и во всем крае туземцы охотно осваивают эту культуру. Объяснение простое: выгодно. Русские мануфактуры купят все, сколько ни предложи. Из старых злаков обильно высевают только ячмень. Он не осыпается, его не едят воробьи, и потому лишь ячмень держится. Пшеницу армия не покупает, и ее посевы сокращаются. Рис хоть и дорог, но требует большого ухода. А залитые водой поля способствуют распространению малярии.

Хлопковую торговлю начинали русские купцы Беляев и Тарсин. Но пришли туземные евреи и быстро их вытеснили. Сейчас четыре брата Давыдовы сосредоточили в своих руках почти всю скупку. Братья – первостатейные мошенники, и конкурировать с ними сложно. Они в качестве задатка дают землевладельцам не деньги, а мануфактуру, чай и сахар. По сильно завышенным ценам. Недавно их уловки переняли богатые сарты Хакимбеков и Дададжанбаев и тоже славно обирают своих земляков. Чтобы перебить таких ловкачей, русским фирмам приходится держать в крае своих доверенных круглый год. Но с ноября по март с хлопком нет никаких дел. За это время наши люди спиваются и начинают воровать хозяйские деньги.

Московское товарищество, которое представляет Степан Антонович, придумало способ вырваться в первый ряд. Туземный хлопок – гуза – дает волокно низкого качества. Хоть его и можно выращивать на богарных землях[12]12
  Богарные земли – земли с достаточным естественным орошением.


[Закрыть], в отличие от заморских видов, но он создает большие неудобства. Коробочки у гузы до конца не раскрываются, и плохо отделяются орешки (семена хлопчатника). Приходится тратить много сил на ломку и очистку. Еще Кауфман, первый туркестанский генерал-губернатор, задумался над этим. Он отправил человека в Америку, чтобы тот привез оттуда высокопроизводительные сорта. Американский хлопок упланд теперь очень популярен. А товарищество Христославникова второй год продвигает сорт си-айленд. И с успехом. Он называется еще египетским, но на самом деле тоже привезен из Америки. Его коробочки при созревании раскрываются на четыре створки, волокно удобно извлекать. И орешки легко отделяются, они потом идут на маслобойни и дают дополнительный доход. Только что появились два новых сорта – мамонт и петеркин. Они еще урожайнее. Но остается старая беда: отсутствие надежных людей. Христославникову поручено найти порядочного урючника[13]13
  Урючник – русский житель Туркестана (самоназвание).


[Закрыть], знающего край. Если он такого человека не отыщет, то будет зимовать в Ташкенте…

Полицмейстер на этот раз воздержался от совета.

– Все мои знакомые, – сказал он, – люди военные. Для торговых операций не годятся. Могу предложить, где снять на зиму квартиру получше, поскольку хороших гостиниц в городе нет. А вот порядочного урючника ищите сами…

За такими разговорами они ехали и ехали. После Бухары начались солончаки вперемежку с болотами. Потом состав почему-то стал двигаться большими зигзагами. Оказалось, он поднимается по отрогам Гиссарского горного хребта. Последняя перед Самаркандом станция Джума вся утопала в зелени. Густонаселенная местность предвещала приближение большого города. Всюду поля, расчерченные сеткой арыков. Участки огорожены низкими заборами из глины. Арбы, запряженные быками, везут какие-то диковинные фрукты. Азия, сказочная страна Гаруна аль-Рашида, готовилась распахнуть русским свои объятья.

За окном мелькнули крыши железнодорожных мастерских. Станция! 1415 верст рельсового пути позади! Паровоз дал гудок и стал замедлять ход.

Глава 2. От Самарканда до Ташкента

Не успели пассажиры выйти на дебаркадер, как к ним подошел поездной обер-кондуктор. Он вел за собой очкарика в фуражке почтово-телеграфного ведомства. Оказалось, капитана Скобеева третий день дожидается важная телеграмма.

Иван Осипович разорвал бланк, прочел текст и нахмурился. Но быстро овладел собой, убрал бумагу в карман и обратился к попутчикам:

– Господа! Неужели расстаемся? А давайте добираться до Ташкента той же компанией!

– Разумеется! – закричали торговые люди. – Вы уж нас, Иван Осипыч, не бросайте!

– Тогда поехали в Варшавские номера. Они почище других, и бани неподалеку. Заселимся, отмоемся, а за ужином и переговорим.

– О чем?

– О том, как дальше ехать. Со мною вы не пропадете, но кое-чем надо будет запастись.

– Иван Осипович, а неужели вы нам город не покажете? – влез с вопросом Лыков. – Говорят, что Самарканд самый красивый во всем крае!

– Да, это так, – подтвердил капитан. – Правда, я тут телеграмму получил, которая обязывает меня торопиться… Ну да ладно. Один день потратить можно.

Они сняли комнаты у бравого веселого пана, помылись в торговых банях и съели фляки. Потом разделились. Христославников отказался осматривать город. Таскать портфель ему не хотелось, а бросить деньги в номерах доверенный не решился. Он остался «в карауле», а лесопромышленники со Скобеевым отправились гулять.

Русская часть Самарканда состоит всего из двадцати пяти улиц. Чистый городок, всюду зелень, в арыках течет хрустальная горная вода – хоть сейчас пей. Но смотреть здесь нечего. Иван Осипович повел туристов на другую сторону Абрамовского бульвара. Прямо за ним начинался туземный город. У Алексея разбежались глаза. Он попал в восточную сказку! Тут и там из глиняных построек лезли вверх весело раскрашенные высокие минареты. Шумел азиатский базар. С чего начать?

К русским сразу же подскочили несколько сартов с лукавыми физиономиями. Скобеев насмешливо спросил первого из них:

– Ну? Самого Верещагина водил?

– Водил, тюря[14]14
  Тюря – начальник.


[Закрыть], водил. Откуда знаешь?

– И я, и я водил! – закричали двое других. – Возьми лучше меня, мне Верещагин рубль дарил!

Капитан, не обращая на крикунов никакого внимания, пояснил попутчикам:

– Это туземные чичероны. Они показывают русским город. И каждый утверждает, что лично водил по Самарканду Верещагина!

– Какого Верещагина? Художника?

– Точно так.

– Но этого не может быть, – возразил Алексей. – С тех пор столько лет прошло! Все они тогда еще под стол пешком ходили!

– Конечно, врут, – констатировал полицмейстер. – Живописец Верещагин был здесь в 1868 году, двадцать шесть лет назад. Это первое. А второе, ему в тот момент было не до развлечений. Самарканд осадили бухарцы, русский гарнизон едва не вырезали. За отличие при восьмидневной обороне города прапорщик Верещагин получил Георгиевский крест!

Тут голос капитана чуть дрогнул. Понятно – каждый военный человек мечтает о такой награде… Скобеев прогнал туземцев и повел гостей сам, рассказывая и показывая.

– Люблю Самарканд! Вот попадете в Ташкент и поймете меня. Столица края этому месту и в подметки не годится. В смысле исторических красот. И то сказать: во всей русской Азии нет ничего красивее! Ведь здесь бывшая столица Тамерлана, здесь его могила! Я хоть и обычный офицер, не сильно образованный, но не могу устоять.

– А сколько лет городу? – спросил Яан.

– Точно никто не знает. Доподлинно известно, что под именем Марканд он был столицей богатейшей страны Согдианы. В четвертом веке до нашей эры ее покорил Александр Македонский. В седьмом веке пришли арабы, в одиннадцатом – сельджуки. В 1221 году город взяли штурмом войска Чингиз-хана, а в 1369 Самарканд сделал своей столицей Тамерлан. Представляете, какая история! А, вот мы и подходим к Регистану…

Они вышли на огромную площадь, с трех сторон окруженную старинными живописными постройками. Оказалось, что это знаменитые в мусульманском мире медрессе. Какая красота! Лыков был ошарашен. Он читал о великолепных мозаиках и глазурованных кирпичах Самарканда, видел фотографии. Но живьем, в цвете все это выглядело непередаваемо прекрасно. Каждая медрессе имела собственную мечеть, и каждая отличалась от других. Тилля-Кари (Вызолоченная) – самая богатая, Шир-Дар (Обитель львов) – самая неуклюжая, а Улугбек – самая старая. Удивительные орнаменты куполов и минаретов, казалось, были выложены лишь вчера, так ярко и свежо играли их краски. Дивное зрелище! Негоцианты ходили, разинув рот. Закончив с Регистаном, Скобеев двинулся к Биби-Ханым, необыкновенно изящному храму. По приказу Тимура его построили индийские мастера, в память о любимой жене завоевателя. Далее туристы осмотрели мечеть Шах-Зинда, наиболее нарядную из всех. И уже на границе старого города капитан вывел туристов к Гур-Эмиру.

Мавзолей над прахом великого человека произвел на Алексея сильное впечатление. Будто энергия Железного Хромца витала под куполом! Перед самой могилой гостя пробрала нервная дрожь. Глыба черно-зеленого нефрита, самый большой монолит в мире, была расколота надвое и затем тщательно скреплена. Кто испортил надгробие, достоверно неизвестно. Грешат на многих, в том числе на персидского царя Надир-шаха, завидовавшего славе Тамерлана. Самой могилы не видно – она спрятана в подземелье. Нефрит украшен бунчуком и белым знаменем. Рядом еще восемь камней-надгробий – сына повелителя Шахруха, внука Улугбека, советников и какого-то святого. Возле могилы группа правоверных вполголоса занималась каламом[15]15
  Калам – основанное на разуме толкование догматов ислама.


[Закрыть]. Увидев русских, все замолчали. Но когда туземцы заметили, с каким уважением те относятся к памяти военачальника, то оттаяли. Старший из них лично отвел кяфиров[16]16
  Кяфир – неверный.


[Закрыть] в подземелье, показал весь мавзолей и рассказал много интересного. А когда Лыков захотел вручить ему «синенькую», не взял, велел отдать нищим на площади.

Потрясенные, туристы выбрались наружу. Уже смеркалось. Желто-черные изразцы на куполе Гур-Эмира напоминали тигриную шкуру. На том же Абрамовском бульваре капитан поймал извозчика и отвез своих спутников в крепость. Там, в бывшем дворце правителя, обращенном теперь в артиллерийский склад, гости увидели невзрачный параллелепипед из темно-серого мрамора. Им пояснили, что это – уцелевший трон Тимура. На него поднимали всех новых эмиров в момент их восхождения на престол. На белой кошме, держа ее за углы… Теперь легендарный камень пылился без дела.

Переполненные увиденным, Алексей с Яаном вернулись в Варшавские номера. Пора было ужинать. Забрав скучающего Христославникова, компания отправилась гулять по русскому Самарканду. Но идти было особо некуда. После дивных мозаик на что тут глядеть? В конце концов они ввалились в ресторан Общественного собрания. Лыков, морщась, прочитал надписи на плафоне. Экая глупость! «Кто буфет пройдет, тот удачи не найдет», «Почитая завет родной, не закусывайте, господа, по одной»… Пришлось напиться.

Утром Лыкова с Титусом разбудил энергический стук в дверь. Капитан Скобеев, веселый и свежевыбритый, звал их на завтрак. Лыков был крепок на выпивку, а Яан вчера вовремя остановился, поэтому они оба выглядели молодцом. Степан Антонович чувствовал себя хуже всех: он охал, держался за голову и просил рассолу. Иван Осипович послал коридорного с запиской в крепость. И тот – о чудо! – не оплошал. Ради соотечественника в гарнизоне распатронили бочку квашеной капусты. Доверенный вернулся к жизни и даже сумел позавтракать.

За чаем полицмейстер сказал:

– Вот что, други мои! Выезжаем завтра поутру. Все необходимое в дорогу я запасу. Но вам придется купить в складчину тарантас. В Ташкенте я помогу его продать, не за полную цену, конечно… Но тарантас нужен, без него не доедем.

– А лошади?

– Лошадей дадут туземцы. Я на коронной службе, а вы со мной.

– Иван Осипович, – не удержался Титус. – А не будь вас, как бы мы добирались до Ташкента?

– Плохо было бы ваше дело! Почтовых трактов в крае всего два: Ташкент – Верный и Ташкент – Оренбург. Там и станции, и смена лошадей, и подорожные. А тут нет ничего!

– Пришлось бы нанимать обывательских?

– Легко сказать, да трудно сделать. Извозный промысел у туземцев отсутствует. Они, конечно, возят товары. Но на арбах. Вы готовы проехать на арбе четыреста верст?

– А как же наши купцы ездят?

– Так и мучаются. Собьют компанию, чтобы не страшно было. Покупают экипаж. И ползут долго-долго, от аула к аулу с большими перерывами. В каждом новом месте одно и то же: постоялого двора нет, буфета нет, лошадей нет.

– И что делать?

– Купцы идут к аксакалу, обещают большие деньги. Тот не торопясь ищет охотников заработать. День-два пройдет. Купцы спят в экипаже, едят барана, которого им продали втридорога, и ждут. Потом охотник провозит их тридцать верст до следующего аула, и все повторяется. А вы? Королями помчитесь! С ветерком то есть. Не везде на лошадях, правда, но зато ждать не придется.

– Как не везде на лошадях? – насторожился Христославников. – А на чем же еще?

– На верблюдах. Сарты обучают их мерной ходьбе со скоростью восемь верст в час. И запрягают заместо кобылок. Но хоть будет о чем в России рассказать!

– Иван Осипович, а что было в той телеграмме? – спросил Лыков. – Правитель канцелярии интересуется, нашелся ли асфальт? Вряд ли. Вы, как прочли, сразу нахмурились.

– Наблюдательны вы что-то для лесопромышленника, – ответил капитан. – Но вопрос верный. Мне поручено по пути в Ташкент провести одно дознание. В Джизакском уезде убит русский поселенец. Уже третий за полгода. Не было, не было, и вдруг прорвало…

– Третий подряд в одном уезде? – усомнился Алексей.

– Нет. Первых двух зарезали в Ташкентском. Искать сразу поручили мне, хотя по службе я не имею к уездной полиции никакого отношения. А теперь вот Джизак. Это вообще другая область! И опять Скобеев. Скоро за весь край стану отвечать, мать его ети! В капитанском-то чине…

– А вы нашли убийцу в первых двух случаях? – не унимался с расспросами Лыков.

– Нет. Пока нет. Трудное дело. Судя по всему, это барантачи[17]17
  Барантач – то же, что и басмач: разбойник, угонщик скота.


[Закрыть]. Но почему они забрались к нам на север? Барантачество – большое зло Туркестана, справиться с ним власти пока не в силах. Разбойничают почти исключительно выходцы из двух бекств: Китабского и Шахрисябского. Их беки столетиями воевали с Бухарским эмиром, не желая ему подчиняться. Ну и привыкли вместо плуга добывать пропитание саблей… Так и держат в страхе весь юг. Но Ташкентский уезд, а теперь вот и Джизакский – это для них далековато. Надо разбираться; что-то здесь не так.

За столом повисла тревожная пауза, но Скобеев быстро повеселел.

– Ладно! Это моя морока, а не ваша. У вас, чай, своих забот хватает: лес продать, хлопок купить… Да? Но коли уж со мной едете, то придется на день-другой задержаться в Джизаке. Поучитесь у меня сыскному делу. Вдруг пригодится? Хе-хе… Согласны, господа купечество?

– Как не согласиться, – ответил за всех Христославников. – Без вас и за месяц не доберемся.

– Иван Осипович, – вмешался Лыков. – Но мы же частные лица!

– Ну и что? Зато я на коронной службе. А вы со мной. Кто что скажет?

– То есть сарты будут нас возить и кормить на свой счет?

– Да. В Туркестане это называется «ехать с содействием». Лицам из военно-административного управления полагаются ночлег, лошади и питание в пути. Волостные старосты уж все знают, приучены. Вот увидите.

– Но… вас лично мы разве не обязаны вознаградить? За такое содействие.

Скобеев сделал строгое лицо:

– Я ведь уже говорил, что взяток не беру! Купите тарантас и провизию в дорогу, вот и квиты. Давайте двести рублей под отчет. А сами погуляйте, наберитесь сил. Дорога будет трудная.

– Иван Осипович, – вдруг вкрадчиво заговорил доверенный. – А правду я слышал, что в Самарканде есть публичный дом? Чуть не единственный на весь Туркестан.

– Правду. Называется он бай-кабак и находится в туземной части. Что, соскучились в пути?

– Без женщины мужчина, что без паров машина, – ответил Степан Антонович известной поговоркой.

– Ишь ты! Утром за голову держались, а после рассолу на баб потянуло? Сходите, раз невтерпеж. Все туристы Самарканда туда ломятся.

– Что, всего один бордель на весь край? – удивился Титус.

– Ну что вы, Яков Францевич. Только в Ташкенте их больше двадцати. Но туземный действительно один этот. Хозяин сарт, и женщины там сартянки. Для здешних обычаев дело почти что невозможное. Туземки, конечно, такие же бабы, как и все остальные. В физиологическом смысле. Есть и слабые на передок – где их нет? Но магометанский уклад жизни таков, что девушки с детства отделены от мужчин. В двенадцать лет ее, бедную, уже выдают замуж.

– Да поди не первой женой! – вставил доверенный, но полицмейстер не поддержал.

– Действительно, мусульманину дозволяется иметь четырех жен, но так живут пятеро из ста – остальным не по карману. Только если жена не рожает или рожает одних девок, муж заводит себе вторую. Так вот. Выйдя замуж, женщина поселяется во внутренней части дома, называемой ичкари. Мужчины живут во внешней части, ташкари. Богатый сарт выстраивает особую комнату для гостей – мехмонхону. И в ичкари может войти только супруг. Даже отцу и брату не дозволяется переступить тот порог. Дети, родственницы и товарки – вот все ее общение. Изменить мужу практически невозможно. Но некоторые ухитряются.