Текст книги "Мелодия открытого окна. Сказки для взрослых и взрослеющих"

Как Ослик пошел в детский сад

Пришел Ослик в детский сад. Он был маленький Ослик, но очень упрямый и сам себя считал Большим Осликом. Сначала в детский сад его привела мама, но ему не понравилось, что его привели. Ослик заупрямился и не пошел в садик. Он сказал маме:

– Не хочу и не буду!

Уперся своими крепкими ножками, опустил голову вниз, и теперь никто не смог бы его уговорить.

– Не буду и не хочу, – снова и снова повторял он.

Мама сказала ему:

– Тогда гуляй тут на полянке один, если так хочешь.

Ослик побегал немного по травке один, попрыгал, погонялся за стрекозой. Но играть одному было скучно. Никто его не догонял, не звал, не говорил, что нельзя так прыгать, потому что можно упасть. Скоро Ослику уже не хотелось быть одному.

– Не хочу, не буду! – снова сказал он. – Не буду бегать один, не хочу!

Но ему никто не возражал. И это тоже было скучно. Ослик подумал тогда, что надо найти кого-нибудь, кто будет возражать, и вот тогда он ни за что с ним не будет соглашаться. Но на полянке никого не было видно. Только где-то далеко возле леса щипала траву старая Корова из соседнего двора. Ослик подумал и побежал к Корове.

– Здравствуйте, тетушка Корова! – сказал он и приготовился спорить.

– Здравствуй, Маленький Ослик, – ответила Корова и безразлично отвернулась от него. Но потом добавила: – А почему ты не в садике?

– А я не хочу и не буду! – начал Ослик.

– Вот оно что, – сказала Корова и больше ничего не добавила.

– Не хочу, – еще раз сказал Ослик, но Корова не ответила.

Тогда Ослик немного попрыгал вокруг Коровы очень высоко и красиво. Мама сразу бы сделала замечание, что так можно упасть, но в этот раз Ослику никто ничего не сказал. И он, обиженный, пошел опять на поляну. Но там было все так же пусто, тучка закрыла солнышко, и ему стало совсем скучно и одиноко.

Ослик брел по полянке, опустив голову, и незаметно подошел к детскому садику. Он встал на пригорке и стал смотреть, что происходит там во дворе.

Во дворе садика дети играли в догонялки, и маленький Пони гнался вприпрыжку за худеньким длинным Жирафиком. Другие зверята бегали и шу мели вокруг кругами. Было видно, что им там весело и интересно. Один Козлик подпрыгнул так высоко, что перепрыгнул через Свинку, которая завизжала от удовольствия и восторга. Ослик подумал, что он мог бы перепрыгнуть Свинку еще выше, и тогда Свинка еще больше обрадовалась бы. Но он стоял один.

Ослик еще постоял немного, наблюдая за тем, что делается во дворе. А потом… потом он снова побрел на поляну, потому что он не захотел пойти в садик.

«Не хочу и не буду», – снова произнес он про себя.

А на полянку тем временем пришел старый-старый Конь Белон, он был белый, седой и такой старенький, что уже плохо видел и слышал, но он был очень добрый. Ослика он знал и учил его распознавать разные запахи.

Теперь Белон просто гулял по полю, опустив голову. Он размахивал своим огромным белым хвостом и только иногда поднимал голову к небу.

Ослик побежал к Дедушке Белону, чтобы спросить его про желтых бабочек. Пока Ослик бежал по полю, он увидел, как туда же, к Белону, с другого конца поля идет огромный и страшный Бык Задор. Задора все боялись, он был мрачный и сердитый.

Ослик первый добежал до Белона и успел прокричать ему:

– Дядюшка Белон, здравствуй. Я бегаю один по полю, потому что не хочу идти в садик, и хочу спросить про желтых бабочек. Почему раньше я их не видел, а теперь их так много у ручья?

Старый конь помолчал, потом встряхнул огромной гривой и ответил:

– Здравствуй, Маленький Ослик. Ты увидишь еще много нового, чего не видел раньше, потому что вокруг нас новое никогда не заканчивается, оно всегда вокруг тебя.

– И для тебя вокруг тоже много нового? – удивился Ослик.

– Да, и вокруг меня тоже, если мои глаза и уши открыты.

– А когда твои глаза закрыты и ты стоишь, будто спишь?

– Тогда я вижу новое в своих воспоминаниях.

Тут подошел Бык Задор и вместо приветствия протяжно замычал. Хотя, может быть, это и было приветствие, Ослик этого не знал. Он постоял еще немного с Задором и Белоном, но они не играли, а молчали. Ослику стало с ними неинтересно. Он побежал в поле.

Рядом с забором детского садика Ослик увидел Большой Синий Цветок, и его, конечно же, нужно было рассмотреть. На Большом Синем Цветке сидела полосатая пчела. Цветок чуть покачивался от того, что пчела ползала по нему. Ослик хотел его понюхать, потому что запах от цветка был очень приятный, но пчела так страшно зажужжала, что Ослик испугался и просто смотрел на цветок, которого раньше не видел. Пчела улетела, цветок расправил свои лепестки к небу и, как показалось Ослику, улыбнулся. Ослик тоже улыбнулся. Ему стало весело и совсем не скучно.

Можно было просто смотреть в небо, такое большое и голубое. В небе помещались и облака, которые куда-то плыли по своим делам, и жаркое Солнце, стрекозы и бабочки, птицы и много еще разного, чего Ослик прежде не знал или не успел увидеть. Он прилег в траву, поджав ноги с копытцами под живот. Так лежать было очень хорошо. И задремал…

Когда он проснулся, то увидел, что Солнце светило совсем с другой стороны и уже не так ярко. Вокруг было тихо и грустно.

Ослик встал, потянулся и стал смотреть на садик. Туда уже шли папы и мамы зверят – большая толстая тетя Хрюша и дядя Верблюд, что смотрел на всех свысока и только на своего сыночка Верблюжонка – всегда улыбаясь…

Тут он увидел и свою маму, которая была так красива! Она была самая-самая лучшая Мама! Мама спешила к Садику с противоположной стороны поляны и не видела своего Ослика. Он быстрее побежал ей навстречу и радостно закричал:

– Иу-а, И-а, Ия-а! – что означало «Мама, я здесь, я жду тебя».

Они встретились у самых ворот, и Ослик подумал, что завтра он обязательно пойдет в садик.

Нарас Хват

Мальчика звали Нарас по фамилии Хват, и он был популярен у девушек.

Мальчик учился в нефтяном институте в одном уральском городке, потому что хотел стать олигархом. Но он не успел подружиться со всеми, чтобы реализовать свою мечту, как учеба закончилась и началась новая жизнь.

Ему выдали новый паспорт, в который закралась одна маленькая ошибка в имени, которую он и сам не сразу заметил. Теперь его звали по имени-отчеству. А так как у него был папа, которого так и звали – Был, то молодого человека стали называть Нараз Был Хват.

Так жизнь и не получилась.

Поганки

Жили-были Большая и Малая Поганки. Росли они рядом, из одного корешка и были сестрами. Они, конечно, считали себя тонкими, хрупкими, изящными красавицами, а не поганками. Белые, с нежно-розоватым оттенком, они привлекали всеобщее внимание и гордились собою.

Однажды Малая Поганка говорит Большой:

– Мы – самые красивые в этом лесу, и нам нельзя унижаться и общаться со всеми. Посмотри, как безобразно толсты эти Боровики и Маслята, их шляпки грубы и неровны, а цвет вульгарен и совсем не идет к таким ножкам. Я уже не говорю про Рыжики и Лисички, те вообще не имеют ни малейшего представления о манерах и красоте форм. Давай теперь будем Принцессами среди грибов, и пусть они все нам служат.

– Да, ты права, – ответила Большая Поганка, – нельзя нам быть с ними ровней. Я старше тебя, и потому буду Главной Принцессой нашего леса, а ты будешь младшей Принцессой, моей помощницей.

– Ну вот еще, помощницей, – возмутилась Малая, – это я придумала быть принцессами, а теперь должна быть второй? Ни за что! Или я главная, или отпочкуюсь от тебя и буду одна расти, а ты станешь трухлявой старухой.

– Ладно, давай будем вместе править поровну, мы же родные сестры, что нам делить? Будем советоваться и командовать грибами сообща.

– Хорошо, я согласна, но больше никогда не старайся стать главнее меня.

– Но и ты не пытайся меня подчинить, помни, что от моего корня ты питаешься, я могу стереть тебя в порошок, если захочу.

Так мирно они договорились между собой и стали думать, как будут управлять грибным государством в своем лесу, какие указы издавать и какие привилегии себе назначать, чтобы отдать должное своей избранности. Последнее их особенно заняло, но тут их пожелания расходились. Большая Поганка хотела, чтобы утренней росы им доставалось больше, чем прочим, а Малая считала, что важнее, чтобы им отдавали почести и ими восхищались. Понятно, что скоро они договорились объединить свои желания и начать уже пользоваться всем незамедлительно.

Так, они издали указ, что отныне все грибы леса – их подданные. Все обязаны подчиняться, восхищаться и, если придется, то и шляпу снимать перед ними. Потом к грибам решили добавить и насекомых, что в лесу проживают, чтобы те тоже знали, кто из грибов главней.

Указ грибам зачитали. Лисички улыбнулись, Сморчки сморщились, Волнушки только чуть поволновались, но быстро успокоились. Белый Гриб вообще не услышал ничего, а зевнул да дальше дремать продолжил. Грибы подумали, что они, конечно, и без государства какого-либо прекрасно жили, но раз теперь будут у них Принцессы, может, им еще лучше жить станет. А любоваться ими, конечно, приятно – девки красивые, может, и правда у них кровь голубая, особая.

Доводить указ до сведения насекомых оказалось сложней. Они все так быстро мечутся от гриба к грибу, от травы к траве, что и не слышат ничего. Высокоблагородные сестры решили, что насекомые, наверное, в курсе по поводу их статуса, потому что они уже давно почтительно облетают и оползают их стороной. Вот ведь! Знали, оказывается, а им-то и не сказали, что они принцессами родились. При случае решили всей лесной мошкаре это припомнить!

Начали править. Утром росой освежатся, напьются и обзор государству делают. Росы теперь заметно на Поганках прибавилось, разумеется, не само по себе так получилось – указ к концу лета заработал.

Однако скоро оказалось, что привилегий совсем мало у них, а дел много – за всеми следить, порядок поддерживать. Трудятся, ответственность несут, пока другие грибы соком их леса наливаются, а им-то всего – роса да чуть внимания. Решили справедливость восстановить, они ж на то и поставлены. Новым указом ввели привилегию – светить Солнцу на них первыми. Подданные не возразили, тогда они еще добавили: и Грибным Дождям поливать их ежедневно после полудня.

Большая Поганка, как всегда, стала придираться к придуманному:

– Я не уверена, что мы Солнцу можем приказы отдавать. Оно не наше подданное.

– Ну и что, что не подданное, раз приходит на наш лес светить, значит должно нашим указам подчиняться. Является каждый день, будто мы его звали. Пусть теперь знает!

– Ну, если так, то это – справедливо, – подтвердила Большая Поганка.

– Скажи еще, что и Грибной Дождь – не наш подданный.

– Нет, тут я согласна, раз Грибной – значит наш, это очевидно.

Таким образом, указ «О справедливости», так он назывался, был принят. Грибам огласили, мошкаре передали, Солнцу зачитывать не стали – пусть само законы их государства изучает, раз в гости с визитами к ним ходит. А Грибной Дождь, как только пойдет, так и его ознакомят с новым порядком. Но Грибной Дождь почему-то долго не приходил, прослышал, видать, стороной про указ и прятался, а Солнышко, наоборот, указ исполняло рьяно. Поганки за эти жаркие дни не раз пожалели, что им первым лучи Солнца достаются. Потускнели, обвяли и сморщились от сухости и света.

Объявили всем грибам, что влагу пить из земли разрешается не больше нормы. Норму долго придумывали, но от злости и жадности не договорились между собой. Норму не назвали, решили, что и так сойдет – главное, чтобы все знали, что норма есть и нарушать ее нельзя.

Принцессы сильно выросли за время царствования. Они возвышались на поляне над всеми грибами и важно покачивались, если только замечали непорядок. Целыми днями Поганки теперь выдумывали указы и старались забирать себе все подряд. Прочие грибы, и старые крепыши, и молодежь, обходились тем, что им оставалось, не роптали, а росли в ограничениях здоровыми и крепкими.

На Принцесс Поганок смотрели уже без восторга, не любовались их красотой, а косились, как на неизбежную неприятность бытия. Юнцы-сорванцы братья Опята, что появились недавно во множестве ватагами вокруг, те вообще не обращали внимания на два огромных бледных зонта посредине поляны, для них это были смешные старухи. Принцессы ненавидели молодежь и иногда фыркали на них желтыми спорами, чтобы те не забывали, кто тут старшие.

В конце лета зарядили дожди. Сначала Принцессы Поганки издали очередной указ, что весь дождь – их, остальным грибам они будут выдавать влагу по заслугам перед государством, но потом как-то замяли этот указ. Водой заливало все вокруг, и дождя уже было слишком много. Тогда сестры объявили о наступлении изобилия в стране и разрешили всем пить воду без ограничений.

Грибы воду исправно пили и росли.

Вылезли на свет большими шапками Грузди, что до этого прятались под хвоей и листьями. Принцессы испугались богатырей, мало ли, что у тех на уме, и вообще – в курсе ли они, кто тут правит? Но открыто воевать не решились, пустили слух в грибной народ, что это Грузди червей распространяют, из земли на всех напускают. Грибы сначала поверили, запаниковали, но быстро поняли, что совсем не Грузди тут виной, а насекомые, которых от себя Поганки отгоняют. Пороптали, но смирились.

Затихли дожди, снова выглянуло Солнце, и на разноцветных грибных шляпках заиграли его лучи. Только от Поганок оно почти не отражалось, такими они стали тусклыми. А все другие грибы обрадовались – жизнь, казалось, вполне удалась. Теперь можно было жить вволю, кому как нравится, и не обращать больше внимания на надоевших Принцесс…

И вот однажды на большую лесную поляну вышел Человек. В руках у него была корзина. От увиденного он сначала замер, а потом откинул капюшон своего плаща и улыбнулся. Он присел на корточки и стал срезать крепкие крупные грибы. Грибы были разные, и их было много. Когда он собрал их все, Человек выпрямился, потянулся и с недоумением уставился на две огромные поганки, что росли посредине поляны. Они были уродливы, бледны и дряблы. Человек размахнулся огромным сапогом и дал такого крепкого пинка бывшим Принцессам, что они разлетелись мелкими крошками во все стороны.

Человек склонился еще раз, срезал небольшой ровный груздь, который он пропустил, не заметив под хвоей, и затем покинул это бывшее царство.

Первый снег

Снег пытался задержаться в воздухе, не желая садиться на грязную землю, но обреченно падал на стылый асфальт и сразу терял индивидуальность снежинок в серости городской пыли. Так трупики снежинок, смешанные с землей, образовывали сугробики, в которых дети должны были радоваться жизни, привыкая играть в войну.

Про Репку

На грядке выросла Репка. Большая-пребольшая! Дед подумал, что это такая же Репка, как выросла в прошлый раз. Почесал, почесал затылок и пошел звать Бабку, чтобы та позвала Внучку, которая будет звать Жучку, чтобы та разыскала Кошку, которая бы кликнула Мышку.

Но пока шел Дед до амбара, в котором Бабка сметала остатки муки, чтобы испечь Колобок, вспомнил, что Жучка убежала за телегой с цыганами и не вернулась, Кошка залезла на березу и третий день оттуда слезть не может, Мышка наелась украденного вчера сыру и из норы не выходит. А Внучка вообще с женихом Емелей где-то хороводы водит. Поохал, поохал Дед, да и вернулся к Репке.

Подумал Дед: «А чего это я буду всех ждать, искать да уговаривать, а возьму-ка я сам, да и вытащу эту здоровенную Репку».

Сказано – сделано! Подошел он к Репке, поплевал на ладони, кушак подтянул, шапку поправил и… хвать за стебли Репкины с силой молодецкою. Уперся, напыжился… и потянул! Тянет-потянет, тянет-потянет… не дается Репка. Однако еще сильнее навалился Дед, аж глаза зажмурил, и… выдернул упрямую из земли. Даже сел с размаху с Репою в руках. Вытащил Репку!

Однако чувствует Дед, что не так что-то… а в чем дело – не поймет. Вроде и тянул напряжно, и кряхтел, и вспотел, и умаялся, а… не то! Глянул Дед на свою добычу и удивился. Вместо огромной румяной Репки с крутыми боками да пышною ботвою увидел он у себя в руках ма-аленькую сморщенную репчонку, на редиску неказистую похожую.

И понял тут Дед, что не Репка была большая и крепкая, а совместный общий Лад и дружба Старания все дело правят, делам и сказкам смысл дают! Почесал Дед затылок, да и пошел, задумавшись.

В чем главная Льдина жизни (cобачья сказка)

Из дневника молодого хаски Винтралла, о путешествии из Сисимиута в Кангерлуссуак двумя упряжками с незнакомыми людьми.

С мыслями о жизни, собаках, людях и снеге земли Гренландия.

Нет ничего противнее, чем запах той метки, что сделал вчера вожак Халс после того, как съел черный снег под ревевшим железным вонючим оленем. Этот быстрый олень привез вчера двух новых людей.

Сегодня мы бежим с ними двумя упряжками в чистый снег и волнующие запахами горы. Я соскучился по чистому запаху льда, по ветру, что от быстрого бега обдувает шерсть на морде, и по снегу, скрипящему под санями…

* * *

Ласха, эта немолодая и скучная в игре собака, у которой, говорят, было уже восемь пометов, вдруг привлекла мое внимание. Она скулит неожиданно, но вовсе не жалобно, и запах от нее разгоняет кровь и туманит глаза, как свежее мясо оленя. У нее, оказывается, интересная морда и теплые глаза. Никогда не чувствовал себя таким жалким щенком и охотником одновременно. Но я заметил, что и вожак в ее сторону ноздри поворачивает. Хочу завтра потрепать Ласху за ухо, когда на первой остановке все будут отдыхать и жевать снег.

* * *

Он назвал их «русские». Это, наверное, такая порода у людей. Посмотрим, как они лают и охотятся.

У одного из них мало шерсти на голове, поэтому он всегда в чужом мехе. А у другого, наоборот, большая седая шерсть длиннее моей, но он все равно прячется в шкуру тюленя. У того, что шерсти совсем мало, голова наверху совсем голая, как если бы ее долго-долго вылизывала своим черным языком белая медведица Тумква. Хорошо, что в прошлую зиму я вырвался из ее лап, а то был бы сейчас таким же, и снег таял бы на моей розовой голове и щекотал каплями, а не застывал бы в приятную холодную корочку в шерсти.

Завтра побегу справа от вожака, но чуть поодаль. Так мне будет лучше видно этого нового ездока, да и к Ласхе буду ближе, она всегда бежит справа. Бечеву буду тянуть как надо, пусть видит, что я настоящий хаски… Ух-х, а сколько сегодня было свежих следов оленя! Хозяин делает вид, что их не замечает, но все время трогает ружье…

* * *

Они другие. По крайней мере тот человек, что сидит с моим хозяином в санях, он все делает смешно и неловко. У него белая морда, и шерсть клочком торчит внизу, как у моржа. Я видел, что он не умеет править стаей, и так же, как мы, прячет голову от жгучей длинной и гибкой палки, когда хозяин недоволен кем-то из стаи и размахивает ею.

Вечером, на закате красного солнца, я видел, как они глотали жидкий лед, и это их грело, как живое горячее мясо, а не кусок льда. Я задумал погрызть эту их льдинку, внутри которой жидкий лед, как они отвернутся. Интересно, почему они мерзнут от снега, но согреваются от жидкого льда?

* * *

Сегодня этот незнакомец с запахом другой земли остановился и опустился ко мне на свои лапы. У него не было в руках никакой упряжи, и не похоже было, что он хочет меня стукнуть. Я гадал, чего он от меня хочет, но смотреть в его глаза было не страшно. Потом он стал трепать мою шерсть и чесать морду. Признаюсь, было приятно, и я закрыл глаза. Хотелось заскулить, как юнцу, и лизнуть этого чудака. Если честно, то я и лизнул его разок в морду, а он зашумел и обрадовался. Конечно, он не хозяин мне, но теперь я буду его охранять. Буду звать его Нук, другой русский его как-то похоже называет.

Еще он пахнет зеленым летним ветром. Хотя я и не люблю лето, теплый ветер приятен.

* * *

Они говорят между собой про какой-то бизнес. Когда хозяин спросил их, не охотники ли они, они ответили, что нет, они занимаются бизнесом. Интересно, что это? И почему они не занимаются охотой? Они же не похожи на больных и мясо так же любят. Постараюсь в этом разобраться.

Может, они пасутся среди зелени, как олени, когда становится тепло и снег убегает в море? А зимой они не могут достать мох из-под снега, потому что их копыта слабы, и другие их кормят мясом? Тогда они не умеют охотиться, а значит – охотятся на них.

Кто же охотится на тех, кто занимается бизнесом?

Мой хозяин оберегает этого русского и кормит его своей едой чаще, чем нас. Мне даже показалось, что этот человек главнее моего хозяина, он – вожак. Не знаю, почему я так решил, ведь он же слабее моего хозяина и не правит нами. Неужели моя догадка верна? Мы еще посмотрим, что дальше будет, бежать еще долго…

* * *

Вечером лизнул их жидкий лед… Если бы они были собаками хаски, то они бы издохли сразу! В моих глазах ночное сияние в небе сразу стало всем мной, но я остался живым. Я не скулил и не выл, но снег, который я глотал потом, долго был горячим, как кровь большого загнанного овцебыка.

* * *

Сегодня другой русский (похоже, он тоже там стал вожаком) провалился под лед в ручье, где в прошлую весну нашли замерзшего оленя. Русского вытащили всей стаей, а сам он ничего не делал для этого. Даже не скулил и не цеплялся лапами за лед. Он вытащил из-под шерсти маленький блестящий камень с большим глазом, смотрел на нас сквозь него и нажимал курок. Хорошо, что эта штука не стреляет… да он бы все равно промазал. Хозяин той упряжки горячился и своей жгучей гибкой палкой заставил всех спасать русского в санях.

* * *

Этот подлиза старый Мускук говорит, что не бывает, чтобы в альбатросе были живые люди. Но я сам несколько раз видел в большом альбатросе, за прозрачными льдинами, головы живых людей.

Интересно, вдруг и этот мой русский Нук полетит в таком же неживом, но шумном альбатросе?

Тогда они умеют управлять альбатросами…

* * *

Потрепал вчера Ласху за ухо…

* * *

Ночью оба русских выходили из своего мягкого дома, который они каждый раз утром сворачивают в мешок и грузят в сани. Они выходили, я думаю, для того, чтобы повыть на луну, потому что я чувствовал, что им обоим плохо. Но луны в ту ночь не было, и никто вообще не выл. Они стояли и смотрели на небо, где металось огнем разноцветное сияние. На него, конечно, не повоешь! На это и я иногда смотрю ночью…

Потом русские пошли спать в свои мешки, а я подкрался к ним ближе. Хотел понять, почему им сейчас плохо…

У них не такие толстые шкуры, как у нас…

Люди опять глотали жидкий лед, и я отошел подальше…

* * *

Сегодня Ласха сама бежит со мной рядом, и мне это нравится. Почувствовал себя важнее и сильнее в нашей стае. Вот только вожак огрызнулся утром на меня, хотя я не был ни в чем виноват.

* * *

Сегодня, когда мы добежали к вечеру до последней стоянки и люди уехали на ревущем вонючем олене, старый Мускук сказал мне, что теперь я стал взрослым.

Интересно, почему? Наверное, потому, что я лизнул жидкий горячий лед русских.

* * *

Нук, когда уходил, снова потрепал меня за шерсть и что-то сказал про льды и снег. Он ушел, и я понял, что он сюда никогда больше не вернется. Его не надо больше охранять. Я ткнулся носом в его горячий лоб – от него все так же пахло летом. Я не буду его ждать…

В этом путешествии, совсем обычном, каких много уже пробегано за мои две зимы, со мной что-то случилось. Я чувствую, что стал другим, большим псом. Буду думать теперь об этом, лежа на снегу до тех пор, пока не побежим со стаей назад – домой, где лед не такой, как здесь, там он сливается с морем и пахнет совсем иначе. Там пахнет домом…