Текст книги "Пастбищный фонд"

– С Егором едет пастух Фёдор Ямзин, – опустив бинокль, произнёс бригадир Иван Прокопьевич, – а вот, кто те двое? Не могу узнать.

Тогда, в далёком 1941 году, в этот июльский жаркий день, эти мужественные жители тундры – пастухи, женщины, дети и предположить не могли, какая страшная весть «едет» к ним. Беда, которая унесёт миллионы человеческих жизней. Со всех чумов, женщины, дети, старики вышли на улицу. Старая традиция оленеводов обязывает встречать гостей на улице. Впереди стада бежали прирученные олени в надежде полакомиться хлебом из рук любимых хозяек. Олени, практически не останавливаясь, прошли по тандаре и зашли в ёр. Спрыгнув с нарты и ведя упряжку за вожжи, Егор с гостями подошли к ожидающим их у ёра пастухам. Учётчика стада Загваздина и инспектора стад Иойля здесь хорошо знали. Оленеводы были рады встрече. К пастухам обратился Михаил Загваздин:

– Мы с Иойль приехали по поручению дирекции совхоза и сельского Совета. К вам идём от бригады Вокуева, сообщить, что 22 июня 1941 года началась война. Фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз. Люди выслушали сообщение Михаила Филипповича и, не спрашивая ни о чём, стояли, молчали, осознавая услышанное. Тишину нарушил Егор Прокопьевич. Поднявшись на нарты, всё ещё держа в руках хорей и вожжи он, обведя глазами стоящих возле ёра пастухов, женщин, детей и стариков, обратился ко всем присутствующим:

– Пусть фашисты не радуются, мы всё равно их победим. Победа будет за нами!

Сколько их было, пастухов, женщин, специалистов, рыбаков, уходивших на фронт. Уходивших кто-то чтоб возвратиться, кто-то пал смертью храбрых на поле битвы. Никто не должен быть забыт, помнить всех! Отдавших жизнь свою за наше будущее. Мы, потомки, должны знать все места, где трудились наши предки. Всех! Кто ушёл на фронт, всех, кто сражался на трудовом фронте, тружеников дававших фронту победоносное оружие, обмундирование, продовольствие и уверенность в победе.

Война пришла в тундру в самый разгар отёла и коральных работ. Всё больше пастухов, специалистов уходила на фронт. Впервые месяцы войны ушли на фронт учётчики стада Загваздин Михаил Филиппович, Хомченко Иван Фролович, инспектор стада Иойлев Иойль Германович, пастух Вануйто Егор Прокопьевич. Многие не вернулись домой. Сержант Хомченко Иван Фролович после призыва был направлен служить в оперативное общевойсковое обьединение 10А, 10 армия. В январе 1944 года, от полученных тяжёлых ранений умер в госпитале. Михаил Филиппович умер в октябре 1942 года, от полученных ран. 29 июля 1944 года героически погиб в бою с фашистами Иойлев Иойль Германович. Начальник стада Вануйто Иван Прокопьевич уйдёт на фронт в июле 1943 года. Шёл третьи год войны, ожесточённые бои шли на всех фронтах. Солдат, северянин беспощадно бил врагов на фронте. В боях с фашистами был ранен и получил контузию. После победы вернулся в родной посёлок и продолжил трудовую биографию в совхозе. «Началась война!». Осознание этой страшной беды придёт позже, а в тот день, эта была просто весть. Война не просит разрешения, она без спроса вошла в каждое стойбище, в каждый чум, дом, в каждую семью. Специалисты, оленеводы, рабочие стали получать повестки из военкомата. Началась мобилизация в ряды Красной Армии. Северяне, как и жители всего Советского Союза, не раздумывая встали на защиту Родины. Осенью 1941 года по повестке прибыл военкомат и мой дед. Передав все дела старшему сыну Андрею, собрался в дорогу. В дорогу полную тревог, будет ли возвращение домой, кто знает? Призвали на фронт и племянников Николай Васильевича, Захар Дмитриевича Вокуева, Алексей Дмитриевича и Пётр Семёновича Вокуева.

«Я тоже хотел поехать с ними на фронт, – вспоминал отец, – очень хотелось пострелять, пришёл к секретарю Совета Корикову А. В. и сказал, отправьте меня в Салехард, буду воевать. Он улыбнулся и говорит: призовут, когда подойдёшь по возрасту, такой закон! вот послушай и стал читать:

„Согласно дирекции ВЦИК и СНК от 28 сентября 1922 года все трудящиеся считаются военнообязанными от 20 лет идо 40 лет“».

Захар Дмитриевич прошел всю войну и после Победы вернулся в родные места. Из воспоминаний племянницы Захар Дмитриевича Татьяны Алексеевны Герасимовой, «В первые же месяцы войны многих из села Мужи забрали на фронт. Не прошла эта страшная трагедия и мимо нашей семьи. Призвали по повестке на фронт и наших родственников, дядю Лёшу и Захара. Мама рассказывала. Рано утром, ещё был туман на воде, пришёл пароход. Людей было много на берегу, все, что то говорили, давали наказы, прощались. Какой то военный дал команду и мужчины стали грузиться на пароход. Пароход дал гудок и уплыл. Уехали и мои братья. Семьи, жители села, дети ещё долго стояли на берегу и плакали. Расходиться стали только к ночи, берег стал таким родным, где остались следы ушедших на фронт. Война тяжёлое и опасное испытание для человека. В разное пекло кидало братьев война. Прошли Сталинградский фронт с её необычно сильными морозами и степными ветрами, испытали натиск танковой группировки Манштейна на реке Мышкова, было Харьковское сражение, тяжёлый выход из окружения. Были ранения. В одном из боёв Захар Дмитриевич был тяжело ранен в голову и попал в госпиталь. После лечения был демобилизован и вернулся в село Мужи. Вскоре вернулся и Алексей с фронта. Про войну не любили рассказывать, не кичились своим участием в боях, говорили, что страшно было, всякого навидались, и героизм и нервные срывы и панику. Захар всегда носил военную фуражку, а голова была перевязана и это выдавало в нём участника войны. Братья гордились, что внесли личный вклад в борьбе Советского народа с фашисткой армией и приблизили час победы. После войны продолжали работать в родном хозяйстве. Не боялись никакой трудной работы. Женились, обзавелись семьёй. Плохо было с жильём. Все ютились в одной маленькой избушке. Решили построить собственный деревянный дом в селе. Строительный материал готовили своими силами.

Весной заготовили на деляне „кругляк“ для стен и сплавили плотом по воде до села. Возвели фундамент под дом и в течение лета подняли дом под крышу». Осталось добавить в рассказ Татьяны Алексеевны, что за боевые заслуги Захар и Алексей Дмитриевич удостоены нескольких правительственных наград.

За чашкой чая, рассказывая по фотографиям о родственниках, Татьяна поведала мне очень интересную историю, которая полностью перекликается с той, что мне рассказывали мои родители и другие родственники проживущие в Самбурге.

Алексей Дмитриевич Вокуев с детьми

Осенью 1947 года Захар Дмитриевич решил посетить родственников проживающих в посёлке Самбург Пуровского района. Долго выбирал маршут поездки. Был вариант через райцентр посёлок Тарко-Сале, либо, пассажирским катером по Обской и Тазовской губе. Но все эти варианты, по разным причинам, отклонялись. После долгих споров и советов выбрал вариант: добираться до ближайших чумов совхоза «Пуровский», через оленеводов Ныдинского совхоза. Захар искусно управлял оленьей упряжкой, этому он научился ещё в детстве, до войны, а потом отточил каюрское мастерство уже во время работы в агитбригаде, «Красный чум»-как их называли в тундре. В октябре добрался до оленеводческой бригады, где бригадиром работал родной дядя, Семён Васильевич Вокуев. Каким Захар представлял встречу с известными, строгими и опытными родственниками, мы не знаем. Встречи, воспоминания всегда наполнены запоминающими и трепетными моментами. Гость в тундре часто неожиданный визитёр и к этой необычной традиции, продиктованной условиями жизни, оленеводы относятся спокойно. К встрече гостей в тундре всегда готовы. Вот и встреча! Первые слова, объятия, весёлые улыбки и какая то неприметная скованность. Хозяйки быстро организовывают праздничный стол и приглашают в чум. Горячий, ароматный чай, тёплый, уютный чум, добрые, милые лица, радушный приём предрасполагают к откровенной беседе, к доверительному общению. Разговор шёл на разные темы, с глубоким волнением слушали обоюдные воспоминания, уточняли родственные узы. В совхозных стадах в это время шла инвентаризационная компания, «осенний просчёт» оленей. Бригада Семён Васильевича сработала не плохо. Хозяйство держал строго и крепко. Захар принял активное участие в коральных работах. Участвовал в перегоне «плановых» оленей до убойного пункта в поселок Самбург.

В ту осень на забой выделили пятьсот голов, в основном телят текущего года отёла. Убойный пункт располагался на окраине посёлка, на берегу небольшого озера, между холмами. В совхозе не было холодильных установок, поэтому туши забитых оленей подвешивали на деревянные вещала и так замораживали. Замороженные туши взвешивали и сдавали в заготконторы «Райпотребсоюза», часть продукции закупали жители посёлка. Химус, субпродукты и нестандартное, низкосортное мясо оставляли для зверофермы на корм зверям. Кроме оленеводства, совхоз «Пуровский» занимался разведением голубого песца и черно-бурой лисицы. Выходное поголовье песцов, на начало года, или на первое января, составляло двести голов и лисиц до ста особей.

С инициативой о развитии звероводства, как подсобной отрасли хозяйства, руководство совхоза вышла в районный исполнительный комитет в первые послевоенные годы. Аргументы были весомые: заметно улучшились производственные показатели в оленеводстве, в достаточном количестве кормов собственного производства: это и рыба, субпродукты от забойной компании, продукция от непроизводственных отходов в летний период. В связи с переводом на территорию посёлка Самбург фактории Старый Самбург и Уренгой, ускорился рост населения, улучшились жилищные условия. Партийная и исполнительная власть округа одобрила инициативу расширения производства и выделила финансовые средства на строительство объектов зверофермы и закуп племенных зверей. Основное поголовье песцов и лис закупили в звероводческих хозяйствах города Норильск и самолётом доставили в посёлок Самбург.

Весной, перед отёлом оленей, родственники стали собирать Захара в обратную дорогу. Надо было торопиться, в первых числах апреля оленеводческие стада начинают кослать на весенние, отельные пастбища и пересекать маршруты перегона стад, небольшой группой оленей, будет сложно. Обсудили наиболее оптимальный и безопасный маршрут дороги. Прощание, не зависимо с кем и как на долго, всегда трогательный процесс, никогда не знаешь, будет ли встреча в будущем. Семён Васильевич внимательно посмотрел на Захар Дмитриевича долгим, задумчивым, печальным взглядом и произнёс, «Может останешься?». Николай Васильевич, стараясь скрыть нахлынувшие волнения, отвернулся и подошёл к нарте, отвязал вожжи, поправил лямки, погладил за загривок передового и передал упряжку Захару.

В сопровождении пастуха Ямзин Фёдор Егоровича, который помогал гнать выделенных оленей до бригады Евку, Захар на оленьей упряжке, четыре оленя были запряжены в лёгкие нарты, в сцепке из одной грузовой нарты, выехал в обратную дорогу. Весенний наст был уже довольно крепкий и упряжки с места взяли в галоп. Звонким громыханием, под лай собак на привязи, нарты вскрылись за холмами. Проехав километров тридцать, преодолев ряд длинных, бесформенных холмов, Фёдор остановил нарты и внимательно стал осматривать горизонт. По его расчётам, они должны были уже выйти на стойбище оленеводов, но впереди было пусто. На открытой местности ветер усилился и задул в лицо. Окружающая мгла и мелкий снег, поднимаемый ветром, ухудшали обзор. Проехали еще, какое то расстояние и у опушки небольшой берёзовой рощи, на вершине небольшого ручья, появились треугольные силуэты чумов, на улице никого, оленеводы явно не ждали гостей. В это время года Евку жил с семьёй один, обособленно от основных совхозных стад. Кослая с вершины реки Хадутта он расстораживал и складывал песцовые пасти на летнее хранение.

Когда нарты остановились, Евку направился в сторону гостей. Уже с близкого расстояния, в одном из гостей, он узнал старого друга. Восклицая удивление, лицо Евку засияло в широкой улыбке, какую может вызвать только особо уважаемый, почтительный гость.

– Не может быть!? – удивлённо воскликнул он на ненецком, – неужели это ты Фёдор? Не ожидал я тебя встретить в это время.

– Ты прав, – согласился Ямзин и добавил, – я тоже рад нашей встрече. Вот гостя провожаю, от Семёна едет в Сале-хард.

За гостеприимным кушаньем, Ямзин рассказал хозяину чума детали поездки.

– Однако тебе далеко ехать, – обратился к Захару Евку, – стадо мешать будет, на Хусь-яге оленеводов нет, кослали с Ныдинскими стадами.

– Ну, хорошо, а что ты скажешь, Евку, если оленей временно оставить у тебя?

– Ну, я ещё не настолько слаб, чтоб отказать в помощи друзьям…

– Что ж, если это тебе, Евку, не в тягость, – вмешался в разговор Ямзин, – то так и решим. Только обещай сохранить поголовье и дай знать, если тебе будет трудно. Пожилой оленевод улыбнулся и ответил:

– Я не припомню, чтобы обидел кого-нибудь в своём чуме.

Погода заметно ухудшалась, ветер усиливался и поднимал всё больше снежной пыли над тундрой, закрывая всё вокруг белой пеленой.

Фёдор заторопился вернуться назад. Евку, питая к другу искреннее уважение, хотел попросить Фёдора остаться до утра, но мудро заглушил эту идею в себе.

После не продолжительного отдыха в бригаде Евку, обменявшись друг с другом тёплыми словами взаимного уважения, договорившись о следующей встрече, заменив упряжных оленей, Захар собрался в дорогу до Ныдинским оленеводов. Перед выездом гостя, хозяин чума подошёл к нему.

– Я много чего видел в тундре: обогащение бедного, неудачи состоятельного, ты Захар, хороший человек, а путь твой долгий, могут возникнуть затруднения, на вот возьми это!

– Нет, нет, друг! Спасибо за ночлег, еду, помощь, а подарок не возьму, – Захар вежливо отклонил руку Евку, – с этим пока у меня не туго, спасибо друг!

После не продолжительного диалога, в которой гость категорически отказывался от подарка, Евку, понизив голос до шепота, настойчиво повторил:

– Я настаиваю: возьми, это часть твоего стада.

В памяти земляков Евку Вануйто был смуглый, не высокого роста, от природы замкнутый и сдержанный человек. Благодаря смекалке, усердию и некоторым другим природным способностям Евку удалось утвердиться в касте оленеводов. Природная склонность бережного отношения к имуществу, позволила ему нажить кое – какой достаток, в основном это в виде личного поголовья оленей. Слабой стороной в своей личности он считал, и не скрывал этого, неграмотность и не знание языков, кроме родного, ненецкого. Будучи в общении не речист Евку добивался расположения к себе со стороны земляков исключительно трудолюбием.

Всё, что я изложу далее о Евку Вануйто, это воспоминания, рассказы очевидцев тех событий и того времени.

Стоял прекрасный весенний день. Пожилой оленевод, подставив, уже изрядно загорелое лицо к солнцу, наслаждался теплом весенних лучей. Активно курил. При очередной, сильной затяжке, от которой табачная смесь готова была воспламениться, суровое морщинистое лицо напрягалось и от последующего резкого расслабления мышц, сопровождаемое выдохом, клубы дыма устремлялись в наружу со всех складок губ. Так продолжалось до очередной папиросы.

Небольшое личное стадо Евку разбрелось по склонам холмов и дружно поедало ягель на проталинах. Содержать стадо Евку помогал его родной брат, Лепти Вануйто.

Привыкший жить по устоявшимся семейным традициям, Евку не понимал новых правил устройства жизни. Время не может идти без перемен. Известные октябрьские события привели к образованию нового государства, с новыми законами…

О приближении упряжек почтового обоза, заблаговременно известили хозяев чума, дружным лаем чуткие, бдительные собаки. Любому гостю в тундре относятся с уважением и встречают всегда радостно и сердечно.

Уполномоченный вручил Евку Вануйто и его брату Лепти повестку с требованием прибыть в райцентр, в посёлок Тарко-Сале.

Когда уполномоченный при помощи жестов и мимики растолковал братьям что надо собираться и ехать, Евку удивлённо выпучил глаза. После начальственной команды, «Ну же!», Евку неуклюже потащился в чум. Оленьи упряжки быстро мчались по накатанной трассе, то и дело, переходя на спусках в галоп. Мимо проносились прекрасные, живописные места. Евку восторженно любовался этими видами, словно видел всё это впервые. Поднявшись на возвышенность, упряжки остановились на привал. Сверху взору открылись ошеломляющие виды. У подножья холма расположились избушки центральной усадьбы совхоза. От избушек, с печных труб, поднимался дым и тут же прижимался плотным холодным ветром в пойму протоки Самбург. Вся низина была укрыта, синей пеленой. Миновав посёлок, упряжки спустились в пойму реки Пур и двинулись в вдоль русла реки.

(Посёлок Самбург, с право русло реки Пур).

По прибытии в районный центр, Евку и его брата Лепти повели к «высокому начальству». Через переводчика братьям растолковали, что надо сдать излишек личного поголовья оленей государству. Застигнутый врасплох этим, непонятным для него требованием, Евку в ярости, размахивая руками, направился в сторону «начальника», сопровождая свои действия грозным монологом на ненецком языке. Лепти Вануйто, для поддержки брата, с места, в необычайном волнении выкрикивал слова неудовольствия. «Высокий начальник» видя, что опрашиваемые не на шутку разошлись и видимо от них можно ожидать чего угодно, стукнул кулаком по столу и вызвал охрану. Появление в дверях строгих, вооружённых людей и суровость «начальника» успокоительно подействовало на братьев. Переводчик перевёл на ненецкий слова «начальника», который пытался довести до частников требование закона. Слова «олень» и «отобрать», приводили братьев в очередную ярость и негодование. Переводчик, неизвестно почему, переводил слово «сдать» как «отобрать». Евку, как и его брат, не увидел ловушку: они стали активно возражать, выказывать недовольство и открытый отказ от сдачи оленей. Возникла опасная дискуссия, итогом которой стало осуждение Евку и Лепти Вануйто к тюремному заключению…

От природы спокойный и молчаливый, Евку, много лет спустя, коротая время во время дежурства в стаде, рассказывал о тех временах, когда они с братом находились в заточении, кто помог им в эти трудные времена, не оставил их без помощи.

…После освобождения, подзаработав кое, какие средства на случайных работах, они с братом решили пешком добраться до посёлка Самбург. Рано утром вышли с посёлка Лабытнанги и по реке Обь пошли в сторону Обской губы. Ориентируясь правым берегом, всё время шли вперёд по величественной судоходной реке.

Перешагивая через огромные снежные торосы, настойчиво двигались на Север. Река становилась всё шире, через какое то время левый берег слился с горизонтом, а потом и река превратилась в бескрайнее снежное море, это Обская губа. Прошёл день, второй и третий и четвёртый, а они упорно шли, шли и шли… Свирепый, холодный северный ветер, на обширных открытых участках, дул неистовой силой и пронизывал одежду насквозь. Сквозь снежную мглу, по огромному прирусловому песчаному полю, они поднялись на материковый берег. Из-за надувных песков весь берег и долина небольшой реки, впадавшая в губу, представляли собой своеобразный дюнный рельеф. Преобладающие, в летний период, сильные северные ветра со стороны открытого водного пространства, привели к выносу песков на берег, постепенно засыпая и уничтожая мелкий лес и кустарники.

Постоянные сильные ветра не позволяли снежному покрову укрепиться на скользком песчаном поле. С высокого берега, сколько было возможно обозреть глазами, открывался вид на бескрайнюю, заснеженную тундру. По очертаниям берегов, покрытых мелким кустарником, отчётливо виднелись поля огромного количества озёр, обширных впадин и занесённые снегом русла мелких речушек. Этот снежный пейзаж дополняли многочисленные небольшие сопки и отдельные группы деревьев. Перекусив мёрзлым хлебом всухомятку, обсудив маршрут дальнейшего движения, братья взяли направление на северо-восток…

Рассказывая об этих событиях, Евку всё время старался поддерживать костёр, либо подвинуться ближе к очагу, приобретенный синдром озноба не покидал его тело… Не далеко от берега, среди небольшого лиственного леса виднелась избушка, толи, улыбаясь, толи, смеясь, толи плача от радости, братья побежали, нет, поспешили, побрели, поползли к избушке. Дошли. К большому счастью, дверь была без замка, а просто приперта толстой, сухой веткой лиственницы. Улыбнувшись друг другу, проявляя нескрываемые радостные чувства, они вошли в помещение…

– Когда старый оленевод прерывал свой рассказ, – вспоминает очевидец, – то окружающие в один голос просили досказать историю.

… После небольшого отдыха в холодной избушке двинулись к вершине реки Пойлово, там была вероятность встретить людей. На этих территориях вели хозяйственную деятельность колхоз «Выльтуй» Норинского национального Совета, оленеводческий совхоз «Ныдинский» Главного управления северного морского пути и мелкие, бедняцко-средняцкие охотники – единоличники.

Евку привычно, уверенно, быстрыми шагами, выбирая, по только ему известным признакам, прочный наст между частыми торосами, решительно шагал по целине тундры. Останавливался, оборачивался назад в ожидании брата, прислушиваясь к звукам. Лепти заметно отставал от Евку, машинально шагая по следу брата, то и дела спотыкался на лунках. В районе развилки реки Халыбей-яха попали на свежую оленью тропу. На горизонте появился огромный, белый силуэт сопки «Сядэй-седе». Евку знал эти места, не раз посещал эту тундру, промышляя на зверей и дикого оленя, с любой сопки можно было осмотреть окрестности территории до десяти, пятнадцати километров. Темп ходьбы Евку ускорился и он резко уходил на отрыв, часто оборачивался, что то кричал брату и снова уверенно шёл вперёд. У большой, вырытой оленями, лунки, Лепти остановился, собираясь подобрать разбросанные на снегу замороженные ягоды брусники и в это время, он услышал громкий, встревоженный крик брата. Поднял голову и увидел, как Евку, размахивая руками и не переставая кричать, со всех сил бежал в сторону реки, которую, удаляясь от них, пересекала оленья упряжка.

Оленевод остановился, слез с нарты и обернулся на крик: Перед ним стояли два уставших, унылых, с трудом переводящих дыхание человека. Глаза, с загорающим огоньком радости, излучали неописуемое счастье. Оленевод подошёл к странникам. Последовали сдержанные, но сердечные приветствия. При помощи оленеводов братья Вануйто добрались до разгрузочной базы на правопобережье Тазовской губы. На высоком, обрывистом, без единой древесной растительности, обдуваемый ветрами с любого направления, стояло более двадцати чумов местных рыбаков и оленеводов единоличников. Здесь, у знакомого частника, Евку решил нанять в аренду оленью упряжку. Когда все вопросы были решены, когда остались позади все кошмарные муки, теперь, когда братья почувствовали себя в безопасности и совсем рядом семья и родное стойбище, они запоздало и стыдливо осознали, что не спросили своего спасителя кто он такой и откуда.

На следующий день, увязав нарты, поблагодарив за гостеприимство земляков, братья выехали к своим чумам. Наверное, Евку никогда ещё не торопился так, как в этом случае. Ехали очень быстро, упряжки набирали такую скорость, какую способны развивать олени при бегстве от хищников. Вот и чум, родные, объятия и обычный ужин с семьёй частника оленевода вернувшего с дальнего «путешествия». Когда все формальности, связанные с длительным, неприятным отсутствием, были улажены и в Нижне – Пуровском национальном Совете вопросов к нему не было, он, размышляя о положении, в каком он оказался, вернулся в стойбище.

Имея природный дар мастера, Евку взялся за изготовление разного типа нарт, шестов для чума и успешно продавал их оленеводам в обмен на оленей. Так, через свой труд, частную торговлю, в чём он всегда вполне преуспевал, Евку выполнил обязательство по восстановлению утерянного поголовья оленей и с огромной ответственностью взялся за личное хозяйство, стараясь улучшить структуру стадо, сделать его как можно доходным. Дальновидный, заботливый хозяин, он понимал, что олени это кормильцы семьи, источник доходов рода. На период осенне-зимней охоты, за определённую оплату, Евку предоставлял транспортных оленей безоленным и малооленным рыбакам-охотникам.

Фактории Ивай-сале и Пяси-надо, в окрестностях которых выпасал личное стадо Евку Вануйто, расположены по правому берегу реки Пур, соответственно, в пятнадцати и двадцати пяти километрах от устья реки, у подножья возвышенности, которая простирается вверх по руслу до 140 километра реки Пур. Стоит заметить, что топография реки, а особенности его поймы, очень сложна. От истоков и до устья Пур течёт не по одному, а двум руслам и в связи с этим пойма реки представляет очень сложную систему островов. Пересечённая, с уклоном в сторону реки, местность, на которых были возведены эти фактории, была неудобной площадкой в плане строительства. Грунт на местности глинистый, местами с тонкой прослойкой торфа, на верхних участках возвышенности с признаками заболачивания. В этих небольших населённых пунктах проживали в основном рыбаки простого – производственного товарищества «Едей Сэгери» и колхоза «Нарьян Нумги». Извилистые улицы с покатом, по обе стороны которой стояли жилые дома, расположенные в произвольном порядке, и хозяйственные строения различного назначения, были излюбленным местом времяпрепровождения местных ребятишек. Строительство факторий велось без возведения элементов инфраструктуры, к примеры отсутствовало водоотведение с территорий поселений и дренаж участков. Не было никаких объектов досуга. На берегу протоки, в северной части фактории Ивай-сале, стояла ручная, малопроизводительная пилорама, на которой ручным способом заготавливались доски и тёс для строительных нужд.

На склонах холма, выше тальниковых зарослей, подымались густые рощи ольхи, которая служила основным источником топлива. Возле каждого дома лежали, сложенные в поленья и валом, большие кучи ольховых дров. Занятия в начальных школах, которые функционировали на территории обоих факторий, завершались одновременно с окончанием светового дня. Главным источником света в жилых домах служили керосиновые лампы различных модификаций. Численность населения, в Нижне-пуровском национальном совете, составляла 589 человек.

Трудоспособного населения, в том числе, 311 человек, из них, мужчин -172 и женщин – 139 человек. Детей от 0 и до 12 лет 230 человек, пожилых, не трудоспособных людей – 48 человек. Средняя численность семьи – 5,8 человек, из них трудоспособных в семье 2 человека.

Из общего числа населения на 1 сентября 1937 года, в коллективных хозяйствах, расположенных на территории Нижне-Пуровского национального Совета, трудилось около 135 человек или примерно 54 семьи.

Основной доход семьи жителей факторий получали от рыболовства. Дневной доход рыбака составлял 7 рублей, 90 копеек или приблизительно 2900 рублей в год.

Чуть свет, рыбаки садились в свои лодки и уплывали неводить на пески. Основные рыболовные угодья располагались по руслу Пура, в нижнем течении реки Хадутта и в акватории Тазовской губы. Эти водоёмы были богаты разными видами рыб.

В начале июля в устье реки Пур заходил на нерест осётр.

Возвращались с рыбалки ближе к вечеру. Как только киль лодки касался берега, все без исключения: дети, женщины и старики, шли выгрузить лодки и перенести рыбу в мерзлотник, который был вырыт в южном склоне высокого холма. Ребятишки, свойственной им энергией, носились туда-сюда, стараясь помочь родителям в меру своих возможностей, иногда мешались под ногами, за что получали упрёки от взрослых. Для сохранения улова было важно, в кратчайшее время поместить рыбу в мерзлотник, в естественный вечно холодный склад для хранения рыбы и мяса.

Из воспоминаний уроженца фактории Ивай-сале Яптик Петра Лангевича:

«Мерзлотник строили рабочие и рыбаки. Помогали все кто мог. Основной вход и тамбур выходят на юг в сторону протоки. Центральный, входной коридор, проложили в грунте с наклоном, от неё в обе стороны расходятся боковые, горизонтальные штольни. Каждая штольня имеет вырытые по бокам несколько отдельных камер, для раздельного хранения различных видов рыб».

В зимнее время, когда рыба старого улова вывозилась, приступали к подготовке мерзлотника к приёму свежей рыбы. Выбирали самые холодные дни. Открывали все двери и проветривали шахты, после чего приступали к ремонту. Рабочие лопатками убирали со стен «куржак»: конденсат, образовавшийся за лето от вносимого снаружи, рабочими и продукциею, тепла. Снег, лёд и остатки продукции выносили на улицу, после чего приступали к «штукатурке». В больших самодельных, деревянных корытах готовили смесь из снега и воды, которую наносили на стены, потолок и на полы, начиная с дальней от входа стены.

От природы не рыбак, Евку и не собирался заниматься этим ремеслом. Учитывая занятость населения на основной деятельности, рыболовстве, Евку с братом предлагают членам артелей свои услуги по организации выпаса частных оленей рыбаков. Сформировав бригаду из пяти пастухов, ежегодно, в мае месяце, Евку принимал от рыбаков оленей на летнее-осенний выпас. В середине октября, по окончанию летней путины и началом зимнего охотничьего сезона, рыбаки, по мере надобности, разбирали своих оленей…

В целях охраны оленьих пастбищ от чрезмерного вытравливания, пожаров и организации эффективной борьбы с заразными болезнями, правление колхоза «Красный рыбак» согласовывает совместный выпас частного поголовья оленей колхозников с общественным поголовьем колхоза. На период летней путины, личные олени рыбаков вливались в колхозное стадо, которое содержала бригада Айваседо Талю…

Евку никогда не любил вспоминать о прошлом, мало рассказывал о себе…

Когда, в правлении колхоза Терентьев, Председатель правления, объяснил ему принятую схему выпаса частных оленей и предложил перейти пастухом в бригаду Талю, Евку несколько минут сидел, нахмурившись и ответил:

– Пиши охотник, – посмотрел на Терентьева, но взгляд, устремлённый из-под густых, скрученных бровей, был направлен куда-то в дальний угол комнаты, – пиши Гаврил, охотник, – повторил Евку после паузы молчания.

– Я понимаю тебя, хорошо понимаю, – ответил Терентьев, – не буду уговаривать: охотник, так охотник.

Пока они беседовали, и Терентьев подписывал членскую книжку и ставил на нём печать правления колхоза, отварилась дверь и в комнату вошёл зоотехник хозяйства Канев Павел Данилович. Терентьев на секунду оторвался от документов и мельком взглянул на бумаги, которые держал в руках Канев. Кивком головы указал на стул и вернулся к оформлению текущих документов.