Текст книги "Вашингтон"

Штаб-квартиру Вашингтон учредил в Винчестере, довольно далеко от границы. Это дало повод недовольным в Вирджинии действиями полка глухо обвинять Вашингтона в трусости. Его отношения с ассамблеей начали портиться. Стратеги в Вильямсбурге потребовали соорудить вдоль западной границы 27 фортов, а Вашингтону перенести свою ставку на линию огня, в форт Камберленд. Вашингтон разъяснил, что, по его мнению, нужна не пассивная оборона, а увеличение численности полка, ибо местные ополченцы непригодны к службе. «Трусость обитателей сих мест, – сообщал он, – можно сравнить только с их порочностью». Вашингтон упрекал вильямсбургские власти в том, что они не сумели обзавестись союзниками среди индейских племен. Отсюда все несчастья.

Осенью 1756 года он отправился в почти месячную инспекционную поездку вдоль границы, дабы добыть новые аргументы в подтверждение своей точки зрения. Хотя сам Вашингтон в этих диких местах не услышал ни свиста пуль, ни воинственных индейских возгласов, он увидел достаточно. В Вильямсбург полковник отправил грозную депешу, призывая к порядку ассамблею и губернатора. «Катастрофическое положение на границе и громадные потери земель за последние двенадцать месяцев могут представиться невероятными не видевшим это собственными глазами. Полоса шириной в 80 километров богатых и еще недавно густозаселенных земель, тянущаяся от Мэриленда до Южной Каролины, ныне полностью покинута, территория, прилегающая к ней в Вирджинии, также в значительной степени опустела, люди бегут из-за страха... Целые поселения раздумывают, сняться с насиженных мест или остаться». Он настаивал на принятии его предложений, эвакуации форта Камберленд и сосредоточении сил полка в Винчестере.

Капитальная ошибка! Такие выводы могла бы сделать следственная комиссия, но никак не командир, которому была вверена защита границы. Динвидди и ассамблея показали зубы. Вашингтон получил категорический приказ – сделать форт Камберленд основной базой, укрепить границу и вообще выполнять свои обязанности. Полковник, убедившись, что в Вильямсбурге засели враги его стратегических предначертаний, был вынужден подчиниться, но не смирился.

В это время из Англии прибыл новый английский главнокомандующий – лорд Лаудон. Вашингтон, как ему представлялось, задумал хитроумнейший дипломатический ход – с границы он направил в Филадельфию Лаудону длинное послание. Полковник описал свои труды на службе королю (наивно надеясь, что за это воспоследствует производство в чин королевской армии), обругал Динвидди и ассамблею, пожаловался на вильямсбургских упрямцев, отвергающих его военные планы, и пообещал победу над французами – нужно идти прямо на форт Дюкень. Вообще, Вашингтон открылся лорду, он намеревался подать в отставку, и его удержала «заря надежды», взошедшая в тот миг, когда нога Лаудона ступила на американскую землю. «Только не думайте, мой лорд, – заключал послание полковник, – что я собираюсь льстить, хотя я чрезвычайно высоко ценю ваши достоинства и уважаю ваш пост, я не намереваюсь восхвалять. Моя натура открыта, честна и свободна от раболепства!»

Как следовало ожидать, полковник, очернив попутно местные власти, добиться чего-то от британского лорда не смог. Эпизод, справедливо замечает Д. Флекснер, показал, что, «несмотря на обучение у Уильяма Фэрфакса, молодой человек не обладал складом ума придворного. Что до его попыток польстить, то они по изяществу походили на попытку слона сделать глубокий придворный поклон». Вашингтон добавил еще один ложный шаг – отправился в Филадельфию на поклон к Лаудону. Лорд принял полковника с величайшей холодностью, конечно, не стал обсуждать с ним привезенных планов кампании, а отдал сухие распоряжения, как надлежит действовать. Сердце англичанина не растопило льстивое сообщение Вашингтона – отныне Винчестер носит название форт Лаудон.

1757 год для Вашингтона оказался очень тяжелым морально. Склока с Динвидди переросла в острую вражду. Накануне окончательного отъезда в Англию в начале 1758 года губернатор упрекнул полковника в «неблагодарности». На границе по-прежнему было неспокойно. Укрепить ополчение было совершенно невозможно – ассамблея не желала призвать на службу ни одного человека, кто имел бы право голоса. Избирателями были только мужчины, имевшие плантации площадью не менее 10 гектаров с домом или владевшие участком земли не менее 40 гектаров. В ополчение загоняли бедняков, не горевших желанием сложить голову за толстосумов.

Сооруженные наспех пограничные форты с малочисленными гарнизонами не могли прикрыть границу. Вашингтон, поставленный на место, больше не издавал громогласных протестов, а воевал как мог, отражая бесчисленные вылазки индейцев. Он мрачно предрекал – если на будущий год не будет организована крупная военная экспедиция на запад или если Вирджиния не увеличит свои военные силы, «следующей осенью по ту сторону Блю-Ридж не останется ни души». Соответствующие, но теперь очень вежливые представления в Вильямсбурге последствий не имели. Там с большим интересом следили за военными операциями на главном театре далеко на севере, полагая, что Вашингтон как-то выкрутится на границе.

Военная служба, где приходилось делить внимание по крайней мере поровну между неприятелем и Вильямсбургом, глубоко опротивела Вашингтону. Разочаровавшись в возможности снискать лавры в боях, он исподволь стал готовиться к переходу к мирной жизни. Джордж наконец всерьез занялся Маунт-Верноном, стремясь наладить запущенную плантацию. Осенью умер Уильям Фэрфакс, муж Салли отправился в Англию хлопотать о вводе в наследство. Она осталась в Бельвуаре одна. И той же осенью заболел дизентерией Вашингтон. Его привезли в Маунт-Вернон, где одно время он всерьез готовился к смерти – сказались тяжкие испытания последних лет, усугубленные крахом надежд на военную карьеру.

Вероятно, он пытался получить утешение от Салли. Хлопотала ли она у постели тяжелобольного? Историки не знают. О состоянии духа Вашингтона говорит лаконичная записка. Получив письмо с сообщением о возвращении Джорджа Фэрфакса, он переслал его Салли с припиской: «Когда у вас будет время облагодетельствовать нас визитом, мы попытаемся максимально разделить с вами радость, которую вы испытали при этом известии». О планах на будущее говорил заказ в Англию – прислать ломберный стол из красного дерева и дюжину колод карт.

Ощущение близкой смерти все же не оставляло Джорджа. За многие месяцы в постели он ослабел и наконец решился точно узнать у специалиста, сколько ему осталось жить. В марте 1758 года страждущий проделал изнурительный путь до Вильямсбурга. Даже здоровый он добирался туда из Маунт-Вернона за четыре дня, ибо расстояние считалось значительным – 250 километров. Теперь путешествие оказалось еще длиннее. За большой гонорар – 3 фунта стерлингов – он получил исчерпывающий ответ – лечиться надо от меланхолии. Смертельно больной вышел из кабинета врача здоровяком, думая не о могиле, а о жене.

Страдая от недуга и принятых тогда методов лечения кишечных заболеваний, Джордж Вашингтон провел мучительную переоценку ценностей. Никто не знает и никогда не узнает, как именно он инвентаризировал накопленный жизненный опыт. На этот счет не осталось никаких документов, да едва ли человек, прислушивающийся к болям в желудке, думает о бумаге. Главное – поступки, ибо они были конечным звеном в цепи умозаключений Вашингтона.

До тех пор у него были две цели в жизни – обладать Салли и получить производство в королевской армии. В достижении обеих он потерпел фиаско. Первая оставалась недосягаемой, хотя Салли по-прежнему иной раз кокетничала без меры. Ей стала льстить привязанность прославленного воина Вирджинии. Служба в колониальных войсках, хотя и под королевскими знаменами, принесла самолюбивому полковнику одни разочарования. По мнению Джорджа, он получил ничтожно мало, хотя бы за серьезно расстроенное здоровье. Он, безусловно честный человек, не мог без стыда вспомнить о том, как приходилось пресмыкаться ради проклятого чина. В итоге всех размышлений он пришел к скромной по мудрости мысли: «Конечно, лучше проделать бурный жизненный путь не плача, а смеясь».

Возвращаясь от врача в Вильямсбурге, Вашингтон заехал в Белый дом, плантацию на реке Паманки, находившуюся в двадцати километрах с небольшим от столицы Вирджинии. Там жила двадцатишестилетняя Марта Кастис, потерявшая летом 1757 года мужа. У Марты было двое детей – четырехлетний Джон и двухлетняя Марта, а также колоссальное по тем временам состояние: плантация площадью около 7 тысяч гектаров, примерно 300 рабов, вклады в английских банках, превышавшие 23 тысячи фунтов стерлингов, великолепная резиденция в Вильямсбурге. Вашингтон знал лучшего юриста Вирджинии Николаса и его совет вдове – «нужно выйти замуж за хорошего управляющего». По законам тех времен все имущество женщины, сочетавшейся браком, переходило мужу.

Итак, Джордж проезжим гостем появился в доме Марты, с которой раньше уже встречался на балах в Вильямсбурге. К ней вошел человек, «прямой, как индеец, почти 190 сантиметров ростом, весом 90 килограммов... Мускулистая фигура свидетельствовала о большой силе... У него широкие плечи, но грудь не выступает, тонкая талия, длинные руки и ноги. Голова прекрасной формы, невелика и хорошо поставлена на прекрасной шее. Длинный прямой нос, сине-серые проницательные глаза, продолговатое лицо, заканчивающееся твердым подбородком. Чистая бледная кожа, хотя и покрытая загаром. Приятное, доброе, однако властное выражение лица, каштановые волосы. Большой, обычно крепко сжатый рот, в котором, однако, можно заметить плохие зубы. Черты лица правильные, он прекрасно контролирует себя, но лицо его подвижно и способно отражать глубокие чувства. Беседуя, он смотрит вам прямо в лицо, как бы оценивая. Его движения и жесты плавны, походка величава, и он прекрасный наездник...» Так описал полковника Вашингтона его задушевный друг и почитатель Мерсер.

В хлебосольном Белом доме его встретила хозяйка, славившаяся в округе своим тактом и рассудительностью. Крошечная спокойная женщина со склонностью к полноте, Марта, смеясь, отзывалась о себе как о «хорошенькой, здоровой девушке». Она, конечно, была далека от того, чтобы поощрять безумную любовь; такие чувства, если бы они обнаружились, наверняка повергли бы в смятение состоятельную вдову. Покойный муж был почти на двадцать лет старше ее, а она была старше Джорджа на два месяца. Марта, родив четверых детей, из которых выжили двое, несмотря на двадцать шесть лет, давно чувствовала себя зрелой женщиной. Всей душой она стремилась к спокойствию и приличию. Они, наверное, встретились как разумные коммерсанты и расстались очень довольные друг другом. Где-то летом 1758 года Джордж и Марта решили вступить в брак. Даже точнейшим образом настроенные исторические сейсмографы не зарегистрировали вулканических страстей в связи с бракосочетанием Вашингтона.

Тут представился случай достойно завершить военную карьеру – на повестку дня встало наконец овладение фортом Дюкень, о чем Вашингтон грезил наяву все годы, когда носил мундир. Операцию задумали не местные стратеги. В далекой Англии парламент возвел на пост премьер-министра способнейшего Вильяма Питта. Он немедленно сместил спесивого и инертного лорда Лаудона, Питт приказал провести против французов три кампании, одну из них в долине Огайо, предписав взять форт Дюкень. Командовать операцией был прислан энергичный генерал Джон Форбс.

Питт единым росчерком пера разрешил давно мучивший Вашингтона вопрос о старшинстве – отныне колониальные офицеры могли командовать нижестоящими по рангу офицерами королевской армии. А войско Форбс собрал порядочное – около трех тысяч пенсильванцев, несколько более полутора тысяч вирджинцев, остальные – регулярные части из Англии. Всего до семи тысяч человек. Вашингтон попросил друзей обратить на него внимание генерала: «...не корысти ради и повышения. С надеждами на это я давно расстался... Мне хочется чем-то выделиться среди провинциального офицерства, большого разноперого стада». В ожидании ответа он выехал в полк.

Новые подвиги – в будущем, а пока Джордж рассудительно готовился к скорому переходу к мирной жизни. Управляющий в Маунт-Верноне получил от него детальные инструкции привести в порядок дом к приему молодоженов с детьми. Он выставил свою кандидатуру в ассамблею колонии в округе Винчестер. Три года назад Вашингтон уже пытался добиться здесь избрания, но потерпел унизительное фиаско. За причинами не нужно было далеко ходить – добрые жители Винчестера нагляделись на распорядительного полковника, поднимавшего край на войну крутыми мерами. Они не выполнили своего обещания вышибить из него дух вон, но сумели с гиком и улюлюканьем провалить Вашингтона. Выборы были гласными.

На этот раз Вашингтон много лучше провел кампанию. Сославшись на неотложные дела, он не появился в округе, а вверил избирательную кампанию офицерам полка и друзьям. Джордж прошел громадным большинством – из 396 избирателей ему отдали свои голоса 309. Льстивый сторонник отнес успех за счет «вашего гуманного и справедливого обращения с каждым и вашего громадного рвения на пользу общего дела».

Вашингтон знал лучше, как все было. Организаторы избирательной кампании выставили за счет кандидата с учетом вкусов каждого избирателя 130 литров рома, 225 литров пунша из рома, 150 литров вина, 210 литров пива и 10 литров сидра. Полковник, не поморщившись, оплатил счет, прокомментировав: «Надеюсь, что не делалось исключения для лиц, выступавших против меня, отношение ко всем было равным и каждый получил достаточно... У меня только одно опасение – не поскупились ли вы...» Вероятно, он считал порцию полтора литра, с лишним на человека умеренной по нравам того времени.

Форбс не оставил обращение полковника Вашингтона без внимания, включив его вместе с вирджинцами в предстоявшую экспедицию. Полковник был польщен, но от планов Форбса пришел в ужас. Английский генерал решил двигаться на форт Дюкень не по стопам бесславного Брэддока, а проложить дорогу к цели по прямой с запада на восток из Пенсильвании. Вашингтон стал горячо отстаивать преимущества знакомого ему пути – Брэддок протоптал дорогу почти до самого форта Дюкень, а теперь снова прорубаться через дикие чащобы. У него была и задняя мысль – по изгнании французов из Огайо торговля пойдет через Вирджинию. Одобрение плана Форбса означало бы, что все преимущества получит Пенсильвания. «Давняя, несчастная судьба бедной Вирджинии, – сокрушался Вашингтон, – она всегда жертва хитрющих соседей».

Американские военные историки согласились, что путь, предлагавшийся Вашингтоном, стратегически был менее выгоден, чем намеченный Форбсом. Вашингтон отстаивал свою точку зрения с большой горячностью и проявил, по словам Форбса, качества, «постыдные для любого офицера». В письме спикеру ассамблеи Вирджинии Робинсону полковник обозвал сторонников марша из Пенсильвании дураками и выразил готовность выехать в Лондон, чтобы разоблачить перед королем организаторов кампании, обреченной на провал: «Пусть Его Величество узнает, как нагло проституируются его честь и государственные средства». К счастью для репутации Вашингтона, поездка в Лондон не состоялась, ибо в срок, потребный для поездки, Форбс успешно завершил операцию. Было бы слишком ясно, кто остался в дураках.

А пока Вашингтон гневался по поводу длительных сборов – дорога из Пенсильвании, над которой работали две тысячи человек, сооружалась действительно крайне медленно, Форбс объявил, что проведет съезд дружественных индейских племен, к собраниям такого рода сашемы готовились очень неторопливо. Новая оттяжка! Вашингтон заподозрил, что Форбс боится рисковать и едва ли всерьез собирается брать форт Дюкень.

«Все пропало, – восклицал полковник, – все рухнуло! Наше предприятие не удастся, нынешней зимой мы остановимся у Лаврового Холма (пункт на пути к Дюкеню. – Н. Я.), но не для того, чтобы пожать лавры (если не считать тех лавров, которые растут в горах)». Он почти отчаялся и в этот момент получил письмо от Салли. Она наконец ответила на одно из его бесчисленных посланий и, наверное, если судить по ответу Вашингтона – знаменитому письму от 12 сентября 1758 года, – поддразнила: он торопит с кампанией, ибо сгорает от желания обладать Мартой.

Последняя капля переполнила чашу. Джордж отвечает 12 сентября тем письмом, которое спустя более ста лет взволновало общину историков. «Ты, наверное, допускаешь, – писал он Салли, – что можно заслужить репутацию честного человека, выступая против нынешнего образа действия (при подготовке похода. – Н. Я), но тут же полностью уничтожаешь мою уверенность, что я веду себя достойно, приписав мое беспокойство вдохновляющей перспективе обладать г-жой Кастис. Как в действительности обстоят дела, тебе говорить излишне, можешь догадаться сама». Затем последовали по необходимости туманные – он оставлял документ, писанный своей рукой, – заверения в любви, ибо «ты заставила меня или скорее я заставил себя признать этот простой факт». В заключение меланхолического письма Джордж написал: «Жизненный опыт – увы! – прискорбно напоминает, что возвращение к прошлому невозможно, и укрепляет мое давнее убеждение – даже сверхусилия человека не могут изменить судьбу, властную над нами».

От печальных дел сердечных вновь к не менее плачевному, по мнению полковника, состоянию дел военных. Небо затянули тучи, шел октябрь. Съехались наконец сашемы индейских племен. Девятнадцать дней в английском лагере раздавались их церемонные речи. Превозмогая болезнь, Форбс терпеливо слушал, надеясь на то, что удастся вбить клин между французами и их союзниками. Он не скупился на подарки и порох для орудийных салютов. Наконец индейцы разъехались, дав не очень определенные обещания.

В слякоть, под проливным дождем отважное воинство тронулось в путь, бросая увязшие по ступицы в грязи интендантские фуры. Вашингтон едва скрывал свое удовлетворение – события развивались именно так, как он и предсказывал. Разве не торопил он с выступлением в поход, разве не убеждал, что вести переговоры с индейцами безрассудное расточительство времени?

Смертельно больной Форбс командовал операцией с носилок, подвязанных между двумя лошадьми. Сомнения терзали командиров – высказывались предложения остановиться на зимние квартиры, не доходя до форта.

Мрачным осенним днем Вашингтон подвергся, как он запомнил до старости, «самой большой опасности» за всю жизнь. Со стороны авангарда – части вирджинского полка – внезапно раздалась частая пальба. Форбс послал Вашингтона с подкреплением. В пустом лесу их встретил интенсивный огонь. Полковник сначала опешил, но быстро разобрался – вирджинцы стреляли по своим. Вашингтон бросился между отрядами, требуя прекратить огонь, ударами шпаги по мушкетам и головам приводя в чувство рьяных стрелков. Итог – 14 убитых, 26 раненых, а противника поблизости нет.

Смелость Вашингтона произвела впечатление на Форбса. Он назначил его командовать передовой дивизией в 2500 человек, без обоза, с несколькими легкими орудиями. Вашингтону присвоили ранг бригадного генерала и приказали форсированным маршем идти на проклятый форт. Форбс получил обнадеживавшую информацию, что там остался небольшой гарнизон, покинутый индейскими союзниками. Дивизия Вашингтона выступила в лютую стужу по бездорожью, к тому же выяснилось, что точный маршрут неизвестен, а впереди еще 80 километров.

Утром 25 декабря 1758 года кавалькада офицеров во главе с Вашингтоном выехала из леса. Перед ними простиралась унылая зимняя равнина, темная река Огайо, еще свободная от льда. На берегу дымились развалины – французы взорвали и сожгли форт Дюкень, а сами накануне бежали в лодках по реке. «Овладение этим фортом чрезвычайно удивило всю нашу армию, мы не можем не отнести это только за счет их слабости, недостатка провианта и дезертирства индейцев», – доложил Вашингтон.

Он достиг своей цели, но далеко не так, как ожидал. Без борьбы вирджинцы ходили по пеплу вражеской фортеции. На долю Вашингтона выпала честь поднять английский флаг над развалинами. Победители переименовали укрепление, назвав его форт Питт (ныне город Питтсбург), оставили для восстановления палисада и охраны 200 человек и поспешно тронулись в обратный путь.

Вашингтону было над чем поразмыслить – предприятие преуспело вопреки всем его советам. Он оказался кругам не прав, а презираемый им Форбс проявил качества прекрасного военачальника. Генерал ничего не упустил, организуя марш, сумев, помимо прочего, дипломатическими маневрами нейтрализовать союзных французам индейцев. Форбс, с блеском выполнив возложенную на него королем миссию, отправился в Филадельфию умирать, Вашингтон – в Вильямсбург жениться.

Прослышав об уходе командира в отставку, офицеры полка обратились к Вашингтону «с почтительным адресом», прося остаться на службе «еще год и вести нас, дабы довершить славный разгром врага». Офицеры воздали неслыханную похвалу полковнику, «отличному командиру, искреннему другу, приятному товарищу! Человека, наделенного всеми этими качествами, встретить величайшая редкость. Невыразимо тяжка утрата его! Прощай то отличие, которое неприятель оказывал нам среди всех войск. И где найти другого... способного отстоять столь доблестно воинскую честь Вирджинии?» Под документом подписались 27 офицеров.

В «прощальном послании» офицерам вирджинского полка Вашингтон писал: «Я попытаюсь проявить благодарность, которая составляет немалую часть характера человека, которого Вам было приятно похвалить... Тот факт, что в течение ряда лет (в необычайно трудных обстоятельствах, которые до конца познали только немногие) я мог своим поведением удовлетворить Вас, приносит мне величайшую радость, ибо я почти отчаялся в достижении этой цели. Трудно быть приятным, когда приходится действовать в неприятных обстоятельствах!.. Мне хвастаться нечем, разве неукоснительной честностью, что я сделал неуклонным правилом всех моих действий... Если бы все вели как Вы, делая все, чтобы удовлетворить меня, мне бы не пришлось познать то горе, которое я испытываю, прощаясь с полком, разделявшим мои труды и перенесшим все трудности и опасности, выпавшие на мою долю. Однако тут встают воспоминания, омрачающие мой разум, которые я должен предать забвению».

Так писал товарищам по оружию 26-летний полководец, утомленный пятилетними трудами в защите родины. Хотя война в Северной Америке продолжалась еще два года, Вашингтон к 1 января 1759 года покончил, как ему казалось навсегда, с военной службой. Ибо в «прощальном послании» он заверял соратников, что их высокая оценка его как командира вирджинского полка «составит величайшее счастье моей жизни и до гробовой доски будет пробуждать приятнейшие воспоминания».

Оборудуя для новой жизни Маунт-Вернон, Вашингтон сразу же заказал в Лондоне шесть бюстов – Александра Македонского, Юлия Цезаря, Карла XII, Фридриха II, принца Евгения Савойского и герцога Мальборо. Торговец не смог подобрать комплект означенных полководцев, предложив компенсировать нехватку бюстами поэтов и философов. Вашингтон отказался наотрез. Он не хотел видеть перед собой штатских в мраморе.