Текст книги "Чёрные короли. Свинцовые небеса"

– Ага, – солдат кивнул. Такой вариант его устраивал. Отчетность в армии святое. Он отошел от нас метров на семь и вернулся довольным. Протянул мне тесак в чехле.

– Рукоять немного оплавилась, – опечалился он, – и с наклейкой беда. Обгорела сильно.

Я принял предметы. Прочитал на клочке материи начальные буквы имени Дж… И прислушался к себе.

Ничего. Молчание. Вздохнул.

– Вот что… морячок, – начал бывалый капрал, который устал от нашей бесполезности, – давай без амбиций. Мы тебе не подчиняемся. Но ты можешь пойти с нами.

– Вы меня зарыли, – напомнил я и засопел от негодования.

– Так то не со зла! – развел руками старик. – Не взыщи. Нойдманы шастали. Передовой отряд за нами увязался. После сражения из восемнадцати нас только трое осталось. Дрались почти голыми руками.

– А потом я нашелся винтовку! – радостно сообщил здоровяк. – Случайно!

– И вовсе не случайно, – загорячился капрал, – я знал, где примерно должны быть боеприпасы. Вот и привел отряд к месту.

– Знал он! – хохотнул рядовой. – Нойдманы, видно, тоже знали. Сориентировались на месте и тоже нашли винтовки. Хорошо, что плохо стреляют.

– Плохо? – изумился старик. – Почти всех выкосили!

– Да где там. Половину точно с собой в плен увели. Теперь запытают. Я стрелял несколько раз по нашим, но не достал – далеко.

Новобранец заплакал. Дождь смывал слезы. Гримасы страха и отчаяния оставил. Я содрогнулся.

– Лучше бы все полегли, – согласился капрал. – Нойдманы – звери.

– Вот-вот, – поддакнул здоровяк.

Я кашлянул, привлекая к себе внимание. Покачнулся, упираясь о ствол деревца, и тихо спросил:

– А кто такие нойдманы?

3

Солдаты переглянулись. Хотели заговорить разом. Каждому было, что сказать, но капрал поднял руку, призывая к молчанию.

– Ты с какой планеты?

– Кенариум восемь, – машинально ответил я и удивился, замирая от боли в пояснице. Вот оно что, оказывается, я с Кенариума восемь. Мир пошатнулся, готовый рухнуть. Нет, нет, нет. Только не сейчас. Взять себя в руки и немедленно побороть в себе страх. Я ведь только справился со стрессом: нашел себя, для того чтобы снова потерять? Нет, не должны быть воспоминания такими сокрушительными для психики. Кенариум восемь! Я посмотрел вверх на свинцовые небеса, надеясь увидеть далекую планету.

Конечно, ничего не увидел.

– Понятно, – старик разочаровано выдохнул. Он даже не удивился, – вы там что, для титанов строите? Город подводный? Хозяева любят потайные места. Как упрячут какой город, потом сами не найдут. Да не тушуйся ты. Все знают про ваш Кенариум и подводный город, – капрал покривился, воспринимая мою реакцию по-своему. – У нас тут сложнее обстановка. Кенариум – дикая планета. Там местных теперь почти нет. Титаны их сразу истребили. Зачистили территорию. Не стали мудрить. Вы там больше для проформы плаваете. Мы же у титанов самый действенный полицейский кордон. У нас настоящая служба. С вашей колонией эта планета никак не сравнится. Здесь, лейтенант, периодически война происходит.

– Плавает, знаешь, что? – обиделся я. – Мы ходим по морю. Патрулируем.

– Ой, морячок, – капрал от меня отмахнулся. – Пошли уже. Патрулировать. По пути расскажу остальное.

– Так их едят или нет? – жалобно спросил новобранец, с тоской смотря на обугленные шары шиши.

– Нет, – рявкнул старик. – Кто падальщиков ест?

– Давай парочку возьмем, – настойчиво зашептал здоровяк своему товарищу. – Они вкусные. Посмотришь. В панцире запечем – пальчики оближешь.

Заговорщики чуть отстали, и капрал сделал вид, что так и надо. Мы брели вперед. Старик, кажется, знал цель. Я – нет. Я ничего не понимал, голова кружилась от новой информации: Кенариум восемь; колониальные планеты; полицейские кордоны и хозяева над всеми титаны. А мы-то кто для них? Союзники, вспомогательные войска или просто расходный материал? Сдается мне, что все разом. И какая моя роль во всем этом?

– Куда мы идем?

Солдат снял пилотку, стряхнул капли. Посмотрел с тоской на свинцовое небо – мрачность и под его взглядом не рассеялась. Большая капля воды сорвалась с носа, и старик вздохнул. Видно, курс просчитал. Сплюнул, беря себя в руки. Надел головной убор, проверил кокарду. Мне стало неуютно. Свою фуражку я потерял.

– К кабине пилотов. Отряд наш на холм поднимался, видели, куда упала передняя часть. Часов шесть хода. К ночи будем.

Я долго не мог поверить, что нас всего четыре человека. Думал, сейчас из-за деревьев остальные выскочат и закричат что-то типа: «Ну как тебе шутка, лейтенант?» или «Хорошо мы тебя прописали? Это тебе не вода, это джунгли. У нас тут свои правила, как принимать новичков! Даже транспортник по такому случаю грохнули». Но только видел я кругом одни следы катастрофы, где-то их было больше, а где-то меньше.

Проклятый дождь усилился. Вроде накрапывал периодически, а тут с неба полился без остановки, заливая душу. Все живое исчезло, и звуки стихли. Капрал остановился, я, шедший за ним, чуть не врезался в баллоны на его спине. Опасливо покосился на оружие. С трудом подавил зевок и неожиданно начал икать. От холода, наверное. Как такое можно таскать на спине?

Старик кивнул дулом огнемета в сторону, указывая на обглоданные человеческие останки, утащенные в папоротник, и сказал:

– Сержант Ченч. Мы с ним вместе в двести двенадцатом служили. Всегда в покер мухлевал. Нелепая смерть. Кто бы мог подумать.

– Похороним? – тут же предложил веселый здоровяк из-за моей спины. – все-таки друг ваш.

– Друг? – хмыкнул старший солдат и сплюнул, вспоминая, видно, про покер. – Звери похоронят, а не успеют, так команда скоро прибудет – нас забирать – и всех похоронит.

– Ладно! Как скажите! А знаете? Нам, наверное, медали дадут! – не унывал здоровяк. – Мы же заслужили! В таком аду выжили.

Я покосился назад. Он уже жевал что-то, и счастливая до неприличия здоровенная морда с ярко выраженным волевым подбородком блестела от жира. Я понял: солдат меня бесит. Я устал, а он нет?

– Не дадут, – спокойно сказал я.

– Это почему? – обеспокоился рядовой, на миг мрачнея.

– Вы живьем лейтенанта закопали.

– Начинается, – протянул капрал и повернулся к нам. – Что? Снова обидка заговорила? Так мы не со зла – для дела. Понимание иметь надо. Может, еще и извиниться? – дед поджал сердито губы: понятно кто я для него – перед таким точно не извиняются. Выдержал паузу и добавил своим солдатам: – Всем все дадут: и отпуска, и пайки, и медали.

– Паек – хорошо, – здоровяк кивнул, не переставая жевать, вытер жир с подбородка, – отпуск не нужен. У меня скоро дембель. Конец контракту! И не нужна мне ваша квартира. Сваливаю я из армии. В печенке сидите. Чуть шею не сломал под конец службы, а оно мне надо? А под дождем шагать надо? Кто страховку выплатит, если заболею? Скорей бы уже спасатели прилетели, да забрали домой.

– Пошли, – сказал капрал, показывая направление, – а то не дойдем никогда.

Со мной поравнялся новобранец. Некоторое время он шмыгал носом. Стряхивал капли с лысой головы. Чесался. Поправлял на поясе две обугленные тушки шиши. Кряхтел и противно сопел. Таращился безумными глазами по сторонам. Пытался мне под ноги встать. Мешал, как мог. Я не выдержал такого напора и спросил:

– Чего тебе? – и громко икнул.

– А ты точно, лейтенант? – сразу оживился паренек, переставая кряхтеть.

– Точно. Морской, правда.

– Да мокрый он, а не морской, – подал голос здоровяк. – Мокрый, как ты.

Капрал обернулся на шум и покрутил головой. Ему наши разговоры казались озорством. Ему вперед смотреть надо было, чтобы вовремя поджарить незваного гостя или охотника.

– Хорошо, – протянул салага и улыбнулся как-то виновато и облегченно. А я подумал, хорошо, когда в твоей жизни есть лейтенант, всегда решение за тебя примет, подскажет или научит новому. В подтверждении моей догадки рядовой сунул мне кулак под нос, так что пришлось отшатнуться, и раскрыл ладонь. Там, в круге покрасневшей кожи, лежала, свернувшись калачиком, мохнатая оранжевая гусеница. Омерзительная. Я брезгливо поморщился.

– Ее есть живьем можно? Или ждать, когда сдохнет?

– Я не знаю!

– Но ты же лейтенант! – озлобился сразу солдат. Старик обернулся.

– Выбрось! – поспешно сказал он. – Она же ядовитая.

– Выбрось, – посоветовал и я. Паренек шумно вздохнул – авторитета у меня явно поубавилось.

– То-то она мне так кожу жжет. – Гусеница полетела в траву. – Можно было и сразу сказать, теперь из-за вас рука болеть будет.

* * *

Я, когда обломок крыла увидел, подумал, что мы кругами ходим. Но место точно другое было. Камней больше, трупов не видно. Хлама кругом меньше. Да и крыло почти лежало на земле. Старик пнул обломок ногой и скомандовал:

– Привал. Навалились на крыло дружно, поставим на камень. Сделаем крышу.

Капрал дело говорил.

И про привал. И про крышу. Устали очень.

Я громко икнул и всем телом навалился на деревце-палку, переводя дыхание, а рядовые, чувствуя отдых и скорую трапезу у веселого костра, дружно навалились на обломок крыла. И как только стали двигать, из-под жести спиралью раскрутилась огромная пятнистая змея. Пригрелась, видно, наевшись халявной мертвечины. А тут мы. Атаковать она решила салагу, видно приняв его синюшный вид за особый вид цыплятины. Парень, ничего не подозревая, порыкивал от усилия, улыбался несмешным шуточкам здоровяка-дембеля и точно бы получил свое, не шагни я вперед, взмахнув привычно тесаком. Раз, и нет у змеи головы. Два, и шагнул обратно, с интересом рассматривая водолазный нож. Острый, оказывается.

Крыло выпало из рук солдат, накрывая бешено бьющиеся в агонии кольца огромной змеи.

– Меняю на винтовку! – сразу восхищенно предложил здоровяк, от возбуждения потирая руки, – как ты ее! Одним ударом и отсек голову! Патроны потом найдешь! Бери! Хорошая винтовка. Новая!

– Не нужна мне винтовка! – пробормотал я, перестав икать. Покосился на отрубленную плоскую голову. Пятнистая желто-зеленая гадина продолжала энергично грызть челюстями невидимого противника. – Зачем мне винтовка? У меня нож.

– Хороший, – с сожалением сказал рядовой. – Тоже такой хочу. Мне на дембель надо. На пояс бы прицепил для форса. Потом маме подарил бы, пускай картошку чистит.

– Захотел, чтоб она без пальцев осталась? Ты точно моряк? – на всякий случай уточнил капрал, сплевывая в дождь на змею. Попал точно в немигающий глаз рептилии. – Ловко ножом орудуешь. Как спецназовец. Где тренировали? Какой лагерь? Может, знаю кого из инструкторов. – Он упивался своей важностью. Словно голову змее сам отсек.

– А ее есть можно? – спросил новобранец, кивая на змею. В животах у всех тревожно заурчало. Здоровяк осторожно приподнял свой край крыла, поглядел на кольца и радостно сказал:

– Ее есть нужно!

– Не благодарите, – сказал я, махая головой, стряхивая капли дождя и вытираясь рукой. Дрожать начал. Видно адреналин стал отпускать.

Трое пехотинцев непонимающе посмотрели на меня. Потом капрал хмыкнул и отвернулся, поддевая ногой палку, типа начал хворост собирать. Я кивнул – еще помучаемся костер разводить из мокрых палок. Новобранец вдруг понял и, раскрыв объятия, начал шагать ко мне, приговаривая:

– Морячок! – на лице застыла гримаса радости. Страшнее я ничего не видел. Поспешно наклонил в его сторону деревце, отгораживаясь, и перекрывая путь к себе.

– Достаточно спасибо сказать. Не надо объятий.

– Спасибо! – подал голос здоровяк. – За ужин спасибо. Тебе лучший кусок будет.

– Спасибо, морячок, – новобранец выглядывал из-за веток моего деревца, и лицо его светилось от счастья. Близко стоит. Опасно. Я даже оробел немного, глядя на топор в его руках. – Слышал? Тебе лучший кусок будет.

Я кивнул, отворачиваясь. Палка в руках подрагивала. Рядовой отступил. Я облегченно вздохнул.

Скорей бы за нами спасатели прилетели. Тут я поддерживал высказанную вслух мысль дембеля.

Что-то мне на душе очень беспокойно.

После ужина тревога ушла. Разморило. Идти никуда не хотелось. И, видно, не мне одному. Под крылом было удобно, почти как у тещи на веранде. Нескончаемый дождь барабанил по жести. Пламя в костре мирно волновалось, убаюкивая. Курорт. Жаль, змея быстро кончилась. Рядовые запекали шиши. Я полулежал, прижимаясь спиной к камню. Капрал подкидывал мелкие сучья в пламя, больше забавляясь.

– Меня, кстати, Илья зовут, – добродушно улыбаясь, неожиданно сказал неунывающий здоровяк.

– Рядовой! А тебя кто-то спрашивал? – нахмурился ветеран и ветка в его руках угрожающе хрустнула.

– Нет. Вот я и представился!

– Представился он, – заворчал старик, веткой шевеля угли в костре, и неожиданно заявил. – Капрал Гнедович.

– А по имени? – Илья улыбался. Капрал привычно нахмурился, свел кустистые брови, сердито стрельнул глазами:

– По отчеству что ли?

– Ну да. По отчеству. Раз имени нет, – здоровяк махнул палкой с насаженным куском шиши.

– Прохорович.

Мы примолкли. В костре громко стрельнул уголек.

– Ничего себе отчество, – сказал Илья, – ели выговоришь. Тебе бы лучше подошло Порохович. Ты как порох. Спичку поднеси, и рванешь. Точно, как порох, я тебе говорю!

– Я как капрал тебе говорю, – задумчиво начал старик, – объявляю тебе два наряда вне очереди.

– За что?!

– За неуставные отношения со старшим по званию!

– Есть, два наряда вне очереди, – уныло отозвался Илья. – А тебя как зовут, салага? – Новобранец получил тычок локтем. Хотел расстроиться, но здоровяк протянул ему палку с мясом, и печаль тут же сменилась радостью. Обжигаясь, паренек задорно прочавкал:

– Сережка!

– Ну и имечко, – отожравшийся на армейских пайках дембель покачал головой, и я заметил большую складку у шеи – вот куда жирок отложился.

– Мама так всегда звала! – Сережка скривился, вспоминая дом, и снова обжегся.

– Да ты хоть дуй! – подсказал со своего места капрал. – Тут мамок нет. Но черт с тобой, будешь Сережкой.

Все покосились на меня. Я понял, что настала моя очередь. Прокашлялся для порядка и чинно, коротко представился:

– Иван, – кивнув головой.

Пехи недоверчиво посмотрели на меня. Сережка перестал есть и пугливо улыбнулся, растягивая перепачканные от жира губы. Капрал нахмурился, сдвинул пилотку на глаза. Илья не удержался и начал громко смеяться, хлопая себя по коленки. Через секунду к нему присоединился Сережка, решив, что понял шутку.

Глядя на их веселье, я, ничего не понимая, осторожно спросил у Прохоровича:

– Что?

Тот кашлянул, словно поперхнулся и отвел глаза.

– Да что не так-то? – я недоверчиво смотрел на пехотинцев.

– Какой ты Иван, если ты – Виктор, – пробормотал капрал и постучал себя по нашивке на груди. Я скосил глаза на свою нашивку и растерянно хмыкнул. Там было написано: Виктор Рябин, третий лейтенант ВМФ.

Странно. Но я-то себя Иваном ощущал. Всегда думал, что меня так зовут. И опять же красивая девушка из винтажного сна, где много кружева и тяжелых бардовых штор на высоких узких окнах, меня так звала. И потом я ее голос слышал, не такой уже ласковый – больше тревожный. И снова она меня Иваном называла. Будила меня, спасая от опасности. Шептала в уши. Не простая ментальная связь у нас, сразу видно, что родные души и космос не помеха. Такая женщина не обманет и просто так не придет. Значит, была у меня с ней связь.

А оказывается, я – Виктор. Ничего не понимаю. Какая-то нестыковка в моей голове. Может, у меня два имени? Предположим одно тайное, скрытое и доступное только для близких и родных, а другое для пехов и серой повседневности. Не может же во мне быть две личности. Я бы тогда являлся нескончаемым кладом для корабельного психолога. И в плаванье меня бы взяли не водолазом, а крысой для опытов.

Я напряженно замер, думая над новой информацией.

– А Витюля-то наш не прост! Наверное, под прикрытием работает! Вот и раскрыл себя! – хохотал Илья, вытирая слезы. Ситуация забавляла рядового. Я на такого даже злиться не мог.

– Мнимый морячок! – поддакнул ему развеселившийся Сережка, опасно помахивая топором. Наточенное лезвие лихо разрубило свисающий лист папоротника. Плаксой он мне больше нравился.

– Два наряда вне очереди! – рявкнул капрал. Смех у Ильи оборвался на высокой ноте. – Каждому!

Сережка расстроился и шмыгнул носом. Смахнул с уха большую каплю дождя, которая щекотала кожу, размазывая сажу по щеке из-за резкого движения. Закусил печаль горелым мясом. С неохотой начал жевать жесткое волокно, отстраненно, глядя перед собой. Тревожно вздохнул, вздрагивая всем телом. Его снова обидели и слезы готовы были сорваться с остекленевших глаз. Но драматическую ситуацию оборвал дембель, привычно ударяя салагу локтем в бок:

– Слышишь! – Молодой боец задохнулся от боли и кусок мяса застрял у него в горле. Не обращая внимания на такие мелочи, дембель продолжил:

– Это у меня уже четыре наряда? – Илья задумался. – Быстро я ими обрастаю.

– На дембель не уйдешь, пока все не отработаешь. – Капрал, похлопал Сережку по спине, не давая парню задохнуться, и покосился на меня. Оценил мой хмурый вид и кивнул, извиняясь за всех – нервы, непрекращающийся дождь, джунгли без края. Одно небо чего стоит – свихнуться можно. Люди устали, много пережили за короткое время. Понятно без слов. Прими и прости.

Я принял, но не простил.

А еще я все сидел, застыв в одной позе, боялся дышать и пошевелиться и думал: «Какой Виктор, если я – Иван?»

4

К ночи дошли до кабины.

Выглядела рубка ужасно: побитая, исковерканная, обшарпанная. Словно пролежала здесь с прошлого года. А всего-то меньше суток прошло. Я даже вовнутрь не захотел заходить, глядя на выбитые иллюминаторы и мрачный проем люка. Однако капрал думал по-другому. Он с Ильюхой скрутили из подручных материалов два факела и призывно замахали огнем, приглашая за собой. Старик дождался меня, пинком отсылая в кусты шиши, которая взялась невесть откуда и попыталась укусить меня за ногу.

– Специально, что ли, пряталась, – беззлобно проворчал Прохорович, провожая звериный полет пристальным взглядом. – Рядовых не тронула. А на тебя кинулась. Не любят тебя звери, лейтенант, не любят.

Я кивнул, соглашаясь, а самого передернуло, когда вспомнил, как подобная шиши перекусила деревце. С такими бы зубами да на флот – быстро бы применение нашли.

– Можно, конечно, и не идти, – сказал капрал, привычно сплевывая в дождь, молча проклиная мрачный и утомительный день, – но здесь хоть крыша над головой – для нас первая защита. Слышишь, лейтенант? – Я прислушался, жадно ловя звуки, а старик продолжил в зловещей тишине, так как ничего, кроме его тяжелого сопения я не услышал. – Там мертвое все. Чую. Пошли, пока рядовые что-нибудь не доломали.

Довод подействовал, но я остался стоять на месте, мрачно предполагая:

– Может, еще кто выйдет к рубке. – Ведь хорошая мысль. Правильная. Все, кто выжил, непременно бы пришли к рубке.

Старик посмотрел на меня, как на полоумного, и отрицательно покачал головой.

– Все здесь.

В темноте раздался пронзительный крик Сережки, и мы в едином порыве бросились вперед, к следующему темному проему. Из него посвятил Илья, крикнул:

– Эй, Прохорович! Не балуй огнеметом!

– Что у вас там, черти, происходит?! – вскричал капрал, тревожась за судьбу солдат.

– Да салага в темноте на себя топор уронил. Все в порядке. Отрубил три пальца. Будет жить.

В проеме показался бледный Сережка, в ладони он протягивал окровавленные комки плоти. Губы паренька дрожали.

– Спрячь. Потом пришьют, – посоветовал капрал, шарахаясь назад и прижимаясь баллонами к черной стене.

– Мне не надо, – прошептал рядовой.

– Не надо? – нахмурился старик. Он искренне не понимал, как можно отказываться от пальцев. Пришьют же. Главное успеть донести. Его взгляд искал поддержку у нас, но все завороженно смотрели в раскрытую ладонь рядового пехотинца. Факел у Ильи нещадно закоптил, затрещал, и пламя заволновалось, готовое потухнуть.

– Больше не надо.

– Вот ведь заладил! Почему?!

– Потому что это не мои пальцы!

Мы с Прохоровичем посмотрели на Илью одновременно. Здоровяк отмер, задышал и пожал плечом: с кем не бывает, попутал самую малость.

– Дайте, теперь я посмотрю, – потребовал капрал, шагая вперед. – Пальцы спрячь! Найдем хозяина – отдадим.

Внутри рубка выглядела еще хуже, чем снаружи. Ни одного целого предмета. Все разбито. Уничтожено в труху. Пострадала не только техника, но и мебель.

– Тут или граната какая разорвалась или жгли из трех огнеметов, – сделал вывод Илья, подсказывая капралу основную правильную мысль. Старик не поверил. Повернулся на голос, грозно зыркая из-под мохнатых бровей и спрашивая:

– Какая граната?

– Зажигательная? – наивно предположил Илья, голос его дал «петуха».

– Где ты такие гранаты видел? – Прохорович поднял ногу, угодившую в большую лужу крови.

– Может, морская? – спросил Ильюха, уже обращаясь ко мне. Я отрицательно покачал головой. Какая граната? Тут, похоже, зажигательный снаряд разорвался. От пилотов три пальца остались. Я зажмурился непроизвольно. Подумать только. От семи человек три пальца. Да, это уже не война. Это истребление звездной пехоты. Со всеми последствиями и привлечением главных сил. Однако капрал не сдавался и что-то продолжал искать в мусоре.

– Есть! – через некоторое время нашел. В голосе его не было радости. Он же искал? Вот и нашел. Армейская логика сработала и привела к успеху. В руках старик держал обугленный пенал. Открыл. И из-под черной трухи извлек новенькие часы. Я такие носил, когда по кораблю бегал. Шагомер называется. Это, конечно, был аварийный передатчик, и он только внешне походил на фитнес-браслет.

– Работает. Вот техника у титанов! Верхние сгорели, а нижний, как со склада! Работает! Учитесь, черти! Ага. Запустил. Теперь нас точно найдут. Жаль, только одни. Придется держаться вместе и никому, – ветеран посмотрел на Сережку и почему-то на меня, – не потеряться. Пошли. Говорил же: ничего здесь нет.

– Опять в дождь, что ли? – уныло протянул Илья. Сережка пальцем стал чертить в саже на стене кривую линию, глядя на меня невинными глазами. Я тяжело сглотнул, поперхнувшись спертым воздухом и вязкой слюной.

– А ты хочешь остаться в могиле? – зловеще протянул капрал и первым пошел к выходу.

* * *

В могиле никто не захотел задерживаться. Меня даже пару раз толкнули, когда выходили. Так и не понял кто. На свежем воздухе взял себя в руке и решил поиграть в лейтенанта: отдал приказ, что будем ночевать рядом с рубкой. Не покидала меня мысль о других уцелевших. Не верил я до конца, что остались мы одни. Да и если прилетят поисковики, то с головы транспортника начнут искать уцелевших.

Такая же мысль пришла в голову капрала, но сразу старик не сдался, решив повредничать. Он явно не возразил, но всем своим видом показал, как ему дороги моряки, особенно третьи лейтенанты.

Мысль никуда не идти на ночь, очень понравилась рядовым. У меня даже очки авторитета появились, и через полчаса мы сидели под навесом и ели изловленную Ильей шиши. Не удивлюсь, если ту самую, что минут пятнадцать назад хотела откусить мне ногу. Парень мастерски умел охотиться на падальщиков – сказывались года службы, проведенные на колониальной планете, и еще лучше умел готовить тварей на углях. Сносно получилось. Главное, чтоб на аромат никто из хищников не пришел. Я подозрительно вглядывался в зловещую темноту и передергивался иногда от резкого шелеста листьев. Тогда капрал хмыкал и любовно поглаживал ствол огнемета.

Еда сближает. Под конец Сережка мне подмигивал, пытался напеть мне детскую песенку про северный флот, который не подведет. И даже наряд вне очереди и первая смена ночной вахты никак не испортили настроение новобранца. Капрал надулся, когда его страшные приказы были проигнорированы. Илья похлопал его успокаивающе по плечу и решил отойти за деревья. Ел он в последнее время больше других, но не все подряд, как его молодой товарищ.

– Пацаны! Смотрите! – закричал Илья из темноты через некоторое время. Я вздрогнул от неожиданности, а салага на всякий случай вжал голову в плечи, обрывая свои бессмысленные бормотания. Старик сразу нашел, что ответить:

– Слышь! «Пацан»! Я, между прочим, капрал. А Виктор у нас – лейтенант. Хоть и морской.

– И что? – невозмутимо отозвался неунывающий здоровяк. Факел, где он стоял, подрагивал небольшим пятном, практически ничего не освещая. – Он что? Не человек, что ли?

– Морячок, – блаженно протянул Сережка. Пламя костра осветило его счастливое лицо. Я покосился на лопоухие уши и незлобно выругался в полголоса:

– Да идите вы, заморыши.

– Что там у тебя? – грозно рявкнул капрал, косясь в мою сторону – услышал.

– Идите скорее сюда и сами увидите! У меня нет слов для описания! Нисколько не пожалеете!

– Смотри, как бы самому потом жалеть не пришлось, – проворчал старик.

Не хотелось, конечно, никуда идти. Пригрелся. У меня все ломило: каждая мышца, суставы и сухожилия. Я сам сломался. Развалился на сотню частей. В жизни не поднимусь. Капрал сразу понял мое состояние и захотел вернуть себе потерянный авторитет. Поднялись мы одновременно. Слишком резко. У меня хрустнуло колено, а старика повело вправо. Чуть не упал! Тоже устал. Капрал незлобно ругнулся вполголоса:

– Да черт с ним.

Я тоже выдохнул свободно. В самом деле: глупо. Нашли, что делить. Тем более я все равно старше по званию, как ни крути. Опять же зарыли меня – вину должны чувствовать, вот это – настоящий промах в венце капральской карьеры. А тут зачем соревноваться?

Так я думал, пока мы шли к Илье. Парень призывно махал факелом по круговой, а потом ткнул в черный валун рядом с собой, говоря:

– Вот.

– Что «вот»?! – сразу огрызнулся Прохорович.

– Камень, – многозначительно сказал рядовой.

– Ты идиот, что ли? Мы ради камня сюда шли?! – взорвался сразу капрал.

Я вспомнил, как пару раз запнулся в темноте о сплетенные корневища и тяжело вздохнул – надо еще обратно возвращаться. Сережка завыл. Тоненько и жалобно. Худенькая его рука вытянулась, а скрюченные грязные пальцы стали показывать на валун. У меня выступил пот под мышками. Рука, сжимающая деревце-палку, начала мелко подрагивать. Испуг не проходил, и сердце непривычно застучало в груди, отбивая незнакомый ритм.

– Ага, – обрадовано протянул Илья, – проняло, салага? А меня, представляешь, как проняло? Я сел, а он как захрипит, как заморгает!

Сережка сильнее завыл.

– Свети! – буркнул старик.

Теперь и я увидел. Но не поверил. Мозг отказывался верить. Я не мог сложить картину. Восприятие не работало. Мне показалось, что на валуне, в расщелину, засунут человек по грудь. Но я не видел никакой расщелины! Человек поднял голову и на черном лице его блеснули глаза. Он смотрел на нас и губы его медленно раскрывались.

Сережка присел, озираясь по сторонам.

– Черт, – пробормотал капрал, включая огнемет, – ловушка!

– Нет никакой ловушки, – покачал головой Илья. – Захотели бы, давно бы нас накрыли.

– Точно, – старик расслабился, но огнемет не выключил. – В рубке могли бы. Мы там, как котята в мешке, были.

Я подошел к камню. Осторожно потрогал шершавую поверхность. Приблизился к человеку. Илья услужливо подсветил. Я с ужасом смотрел на идеально выточенный пилотский костюм, в черное лицо, в сумасшедшие глаза и с каким-то запозданием понимал, что передо мной человек в камне. Но кто? Кто мог туда его засунуть? И где ноги? И как… Казалось, он просто рос из камня. Шевелил губами, вращал глазами, силился что-то сказать. Внезапно я понял: он живой!

– Старина, – зашептал я, забеспокоившись. – Сейчас мы тебя вытащим.

– Не трогай его, – остановил меня капрал. – Ему не помочь. Теперь он – камень.

– Как не помочь? Он же живой!

– Он – камень! Остынь, Витюля.

– Вот и пилота одного нашли, – шмыгнул носом Илья. – Неожиданно, правда? Заметили? В этой жизни все случается неожиданно. Незавидная жизнь у пилотов. Летят, бороздят космос. Чистенькие и наглаженные мундирчики. Кушают всегда вкусно, и фрукты им по утрам дают. У них питание особое, Серега, не каша, как у нас с тобой. А потом ты – камень и ничего тебе не нужно.

– На его месте мог оказаться и ты! – огрызнулся капрал.

– Я? – засомневался рядовой. – Вряд ли. Я бы не дался! У меня разряд по бегу!

– А у них, думаешь, не было?! – вскипел Прохорович. – Разряд у него! Мы тут в шахматы, что ли, играем?!

– Кто это сделал? – зашептал я. Меня не слышали. Я смотрел на полуживого человека в камне и не знал, чем помочь бедолаге. Как облегчить его боль?! Как вообще можно оказаться в камне? – Кто это сделал?! – закричал я.

Илья и Прохорович замолчали, перестав бурно спорить. Рядовой потер щеку. Уныло посмотрел в сторону морского лейтенанта, смиряясь с мыслью о бесполезном существовании данного вида военных, и пробормотал, отвечая:

– Вестимо кто.

– Кто?! – вскричал я, чувствуя, как заалели щеки и начинают гореть уши.

– Так ведь, – рядовой нерешительно посмотрел на старика и виновато на меня, – нойдманы и сделали. Кто же еще!

Прохорович степенно кивнул, подтверждая его слова.

* * *

Мы сидели возле костра. Маленькие язычки почти не грели и в спину поддувало. Сон не шел. Каждый думал о своем. Я пытался расспросить капрала о странном народе, но старик толком сам ничего не знал. Давал какие-то отрывки информации, которые походили на пазлы весьма сложной картины. Цветные, яркие они пестрели островками в черном квадрате и никак не хотели складываться. Прохорович знал весьма поверхностно о нойдманах, об их религии – о карме и кармической связи рода, о влиянии прошлого на настоящее. А я удивлялся, как можно верить и поклоняться какой-то карме, когда истина очевидна: надо поклоняться Первому Колонисту – вот истинная религия, вот правда в каждом слове. Но что взять с дикарей? Куда бы ни прилетел, везде у племен свои верования. Старик осторожно рассказывал о ненависти титанов к непокорным рабам колониальной планеты. И не мог объяснить мне очевидного: как пилот оказался вросшим в камень. Я стыдился признаться себе, что боюсь нойдманов до икоты. Я не понимал простую логику. Дикари вызывали у меня страх. Я бы мог попытаться объяснить для себя жестокие пытки простых солдат, надсмотрщиков титанов, но превращение людей в камень я ни с чем и никак не мог увязать. Это же против любых правил!

Поэтому план, предложенный капралом, показался мне настолько абсурдным, что я замер, похолодев.

Старик же горячился и нервно потряхивал кулаком, рубя воздух:

– И что мы имеем? – грозно спросил Прохорович, обводя всех сердитом взглядом, после краткого предложения по спасению оставшихся пленных, которых надо было найти в непроходимых джунглях и отобрать у дикарей, умеющих людей превращать в камень.

– Нож, топор, винтовку без патронов и огнемет на два-три запала, – с готовностью отозвался Илья. Потом он развел руки в стороны, обнимая ночной бескрайний мир, и добавил, – почти проигрышное дело получается.

– Нет. – Старик упрямо махнул головой. – Нет!

– Разве?

– А если бы ты оказался на их месте?