Текст книги "Безобразные улицы крутят сонет"

Безобразные улицы крутят сонет
Николай Жарченко

© Николай Жарченко, 2023

ISBN 978-5-0060-4131-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Если меня спросят, какой стиль я считаю наилучшим, то я отвечу – тот, на котором можно разговаривать с пятью сотнями людей самых разнообразных профессий, исключая идиотов и сумасшедших, и быть понятым всеми».

– Даниэль Дефо

«Цензура в конце концов приходит к тому, что запрещены все книги, кроме тех, которых никто не читает».

– Джордж Бернард Шоу

Глубина, масштаб и тяжкий крест

Когда я впервые увидела Николая Жарченко, меня поразили его взгляд и речь. Глаза небывалой глубины, в которых считывается тоска и горечь. Николай Игоревич может поддержать любой разговор. С ним можно поговорить обо всём, затронуть различные темы и уйти глубоко в обсуждения. Это очень ценно, особенно в наше время, когда некоторые люди не могут связать и нескольких слов.

В России судьба поэта – тяжелый крест, и по-разному их судьбы складываются, чаще трагически, но если поэт и задерживается на этой земле, то его жизнь, как правило, полна драматизма и терзаний. Они из другой глины, у них другая внутренняя структура, они по-иному мыслят и воспринимают окружающий мир, видят красоту там, где мы ее никогда не заподозрим, беда человечества – их собственная беда, их психика, сердце – одна большая рваная рана. И жить рядом с таким человеком, любить такого человека – это счастливый, но очень тяжкий и трудный путь.

Для меня поэзия Н. Жарченко – глоток свежего воздуха, среди различных копий и подделок. На самом деле, когда читаешь его стихи, твой внутренний климат меняется. Николай Жарченко может всего несколькими строчками вбить в ступор и потом от этого отходить можно порой днями. Тончайшая чувствительность сердца поэта, которая, увы, портит жизнь, но дает возможность видеть то, что не дано простому смертному, спрессована в удивительные строки.

Проще

 
Жить с зашитым ртом попроще,
Проще мысли брать чужие,
И кивать когда попросят
Тоже проще, но забыли:
 
 
Как в начале было слово,
Так в конце повиснет фраза —
Вспыхнет ярко миром новым,
Громом праведного гласа.
 

Его стих краток, но это лаконичность другого масштаба, из иных сфер. В строчках Н. Жарченко присутствует самое главное – полет, парение, глубина без чего нет ни настоящего искусства, ни тем более поэзии.

Поэзия Николая Жарченко не просто попадает в тебя, а становится твоим личным переживанием.

Софья Поспелова,

редактор издательства «КНИГА»

От автора: Что такое поэзия

В сентябре двадцать первого один небезызвестный, уважаемый поэт, чьё имя я не хочу называть, задал мне вопрос: «Что такое поэзия?». Я опрометчиво ответил: «Поэзия – это всё вокруг». Сейчас понимаю, что эту формулировку можно притянуть к чему угодно.

Если бы мне сейчас пришлось отвечать на этот вопрос, то ответ звучал бы по-другому: «Поэзия – это отражение эпохи». Любой эпохи: Античности, Средневековья, Возрождения, Модерна, Постмодерна, Метамодерна, эпохи свершений, эпохи потребления и прочих неназванных. Чтобы понять ту или иную эпоху, а также настроения общества в интересующий момент истории, можно спокойно обращаться к поэтам тех лет, я уверяю, ответ найдётся достаточно быстро, а так же обнаружится интересная закономерность: эпохи сменяют друг друга, а проблемы поколений, в общем-то, одни и те же.

Например, извечный спор о «потерянных» и «непутёвых» поколениях решается коротким отрывком из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Дума» (1838 г.): «Печально я гляжу на наше поколенье! / Его грядущее – иль пусто, иль темно…». Оказывается, что двести лет назад, так же, как и в наше время, люди ругали либо своё, либо предыдущее, либо последующее поколение.

Опять же, для примера. Как чувствовало себя общество в начале прошлого столетия? Метафоричный ответ нам даст Н. С. Гумилёв в стихотворении «Заблудившийся трамвай» (1919 г.): «Мчался он бурей тёмной, крылатой, / Он заблудился в бездне времён… / Остановите, вагоновожатый, / Остановите сейчас вагон!». И действительно, общество, потрясённое масштабными историческими событиями первых двух десятилетий ХХ века, с опаской и неуверенностью ожидало неизвестность будущих времён.

Подобных примеров можно отыскать тысячи среди произведений поэтов различных времён и народов, но суть общая: поэзия – это отражение эпохи, помогающее заглянуть в прошлое, понять настоящее и подготовиться к будущему.

Автобиография

 
Где-то на юге, где жарко, что в поле
Хлеб вырастает желтее, чем солнце,
В маленьком городе Жарченко Коля
Напишет стихи и впервые напьётся.
 
 
Много «впервые» в том маленьком месте
Будет твориться, пылать и случаться:
Что-то на «Ивушке», что-то в подъезде,
В парке, на «Школьном», где сыро и грязно.
 
 
Стукнутся годы, закончится школа:
Новые люди, друзья, КубГУ,
Тысячи строчек – тетрадное соло —
Будут забыто пылиться в углу.
 
 
Дальше декабрь обнимет за плечи,
Август у ЗАГСа закружит в семью.
Море, Архипка, вечерние встречи —
Всё в голове приведут к одному.
 
 
Время стремительно в линию жизни
Тонкой иголкой впивается жгуче.
Сзади – учёба, старания, мысли,
А впереди плодотворное «лучше».
 
 
Всё впереди: и тяжелая доля,
Тихие дни, увы, неизбыточны.
Спи в колыбельке, Жарченко Коля,
В марте далёком в начале двухтысячных.
 

Безобразные улицы крутят сонет

 
Безобразные улицы крутят сонет,
Отдавая глазастым вечерним отливом.
Недопонятый мир, переполненный свет
Разжигаются окнами, стонут лениво.
 
 
Безобразные улицы жаждут забвений,
Выводя голосами живущих людей
Замудрённые строчки живых поколений,
Пополняют забывчивость будущих дней.
 

В декабре

 
Как оказалось, тогда, в декабре,
Сильные волны похожи на брызги,
Айсберг внутри придаёт теплоте
Бо́льшую ценность, а синие диски,
 
 
Что озаряют ночной небосвод,
Больше похожи на жалкие дырки.
В том декабре по-другому не мог
Выразить чувства. Мелодией скрипки
 
 
Мысли скользили, плясали в тени
В пыльном углу. В переулке Благоева
Я ожидал восходящей зари,
Тихо плывущей в объятия Родины.
 
 
Странное утро в конце декабря
Всё на места переставило временем:
Сильные волны и айсберг, моря,
Жизнь – пустота пред твоим появлением.
 

Великий наблюдатель

 
По странным лесам, по худым коридорам,
По берегу моря, у подножия скал
Бродила фигура, бесшумно ступая,
По древним руинам, по новым местам.
 
 
Пылились могилы, сужался некрополь,
Где-то вдали зарождалась звезда,
Вселенная гасла, дрожала поодаль,
Пока «никогда» превращалось в «всегда».
 
 
Сверкали нейроны, нефть полыхала
И люди молились забытым богам,
Фигура плыла, в сиянье металла,
По новым руинам, по древним местам.
 

Ветер понёс в переулки истории

 
День монотонно идёт к завершению,
Дети с площадки орут про любовь.
Дождь намочил, к моему сожалению,
Кучу страниц неизвестных стихов.
 
 
Ветер понёс в переулки истории
Жёлтую стаю разбухших листов,
Каждый стихами пропитан, которые
Пишет, наверное, чей-нибудь Бог.
 
 
Дети, кричите! Любуйтесь цветами!
В ваши пятнадцать хватает забот.
Время ехидное пишет стихами
Ваши признания в мокрый блокнот.
 

Вечер

 
Сегодня вечер из шкатулки
Достал охапку тёплых слов,
Упёрся локтем в быль разлуки,
Провёл рукой по книге снов.
 
 
Открыл её, мокнул в чернила
Хвосты комет, слова сложил
О том, как ночь его любила,
О том, как он её любил.
 

Вечная весна

 
Душно думать. Душно очень.
Где весна моя? Ушла?
Будто бы пришла вновь осень,
Только плавит мозг жара.
 
 
Я смотрю в окно из кухни,
Там несут мои года,
Копошатся птицы, мухи —
Не догнать их никогда.
 
 
Я поверил, будто юность
Улетела, уплыла,
Я беру в охапку глупость
И кричу: «Верни года!».
 
 
Тот, кто нёс их, встал на месте,
Двинул пальцем у виска,
И пропел он будто в песне:
«Тут не осень! Тут – весна!».
 

Воины, спите

 
Воины, спите.
Сон – беспечен.
Вас забудут и опять
Будут битвы,
Человечки
В поле лягут вечно спать.
 
 
Будут пули
И молитвы.
Боль и слёзы матерей
Время сдует,
А могилы
Встанут вместо сыновей.
 
 
Но могилы
Не сумеют
Ни работать, ни помочь…
Вместо нивы
Здесь сыреют
И судьба, и кровь, и плоть.
 

В тёмном доме

 
В тёмном доме ночка злая
Бьётся в стёкла кувырком,
Я стихи себе читаю,
Чтоб не тронуться умом.
 
 
Строчки горло сильно давят,
Но зовёт меня блевать
То ли водка, то ли память,
То ли скорбь, стена, кровать.
 

Горят невозможным пожаром

 
Вижу: горят невозможным пожаром
Юные годы в шафране весны.
Кто их догонит – получит задаром
Самые крепкие, яркие сны.
 
 
Помни, пожалуйста, сны иллюзорны,
Правда – опасна, но истина в ней.
Тот, кто за юностью гонится вздорной —
Жизнь потеряет: не станет взрослей.
 

Два стакана семечек

 
Если история выбросит в яму,
В бездну забвений, туда, к остальным,
К тем забулдыгам неряшливым, пьяным,
Что промотали всю жизнь за спиртным,
 
 
К тем бедолагам, забытым поэтам,
Чьё естество похоронят в словах,
Хочется верить: каким-нибудь летом
Семечкой стих прорастёт в головах.
 
 
Вспомнят меня, удивятся потомки:
«Люди похожи во все времена!»,
И, надевая на плечи котомки,
В вечность свои понесут семена.
 

Живые стихи

Стихи оживают там, где петля Есенина

И могила Егора Летова,

Где слова коробятся, как лужи осенние,

Где чувства мёртвого

Тревожат живого сквозь тени поэзии.

Там, где пули пробивают грудь Гумилёва

Или сердце Маяковского —

Там строчек около миллиона,

Там слова Высоцкого.

Там, где Цветаевой не хватает пары сантиметров до пола,

Там, где Лермонтов замаливает в церкви грехи —

Там кружит, кружит священное слово,

Там рождаются живые стихи.

Задверье

 
Я с паранойей за ручку,
Сидя у берега чёрной реки,
Прячу все мысли за тучку,
Как бы не грянули злые дожди.
 
 
Берег кончается дверью.
Там завывает подъездная хтонь,
Скалятся дикие звери,
Плавно ползёт ядовитая вонь,
 
 
Там незнакомые лица,
И темнота открывает глаза,
А двухголовая птица
Сыпет бумажно-пустые слова.
 
 
Я на песочке рисую
Пальцем незримость опухших недель.
Что же: петлю или пулю
Прячет проросшая страхами дверь?
 

Зверь

Зверь, в котором ужас зреет,

Жмётся в угол и рычит.

Каждый был таким вот зверем,

В каждом зверь ужасный спит.

Он проснётся, пустит когти,

Ранит тех, кого любил,

А затем любимых в гости

Будет ждать с последних сил.

Будет ждать, смотреть в окошко,

Но дорога пустотой

Даст понять, что даже кошка

Не придёт к нему домой.

Будет жизнь вокруг крутиться,

Будут люди петь и пить,

Только зверь в своей темнице

Станет жалобно скулить.

Зима

 
Божья перхоть будет падать
Белой сталью прям в сугроб.
Вот дорога – злая память:
Я шагаю без следов.
 
 
Тут зима пришла хозяйкой,
Но снаружи ли она?
С юга птицы, дружной стайкой,
Снег догнали. Где весна?
 
 
В куче старой серой пыли,
Мимо грозных, сильных слов
И в плену морозной были
Я шагаю без следов.
 

Злобный мир

 
Круглый год одну картину
Вижу я в окне, куря:
Ветки липы, из резины
Крыши, небо, облака,
 
 
И влечёт тоской незваной
Злобный мир меня к себе.
Лучше уж топиться в ванной,
Чем уплыть на корабле
 
 
В море будней. Жизни хватит
На бутылку, шпроты, хлеб.
Не зови меня на паперть,
Злобный мир, закрой-ка склеп.
 

Знаешь, Лисица

1

 
Знаешь, Лисица,
Эта ночь так сияет
И светом струится,
И жаль далеко ты,
Лисица,
И не видишь такой красоты.
 
 
Знаешь, Лисица,
Дни как резина —
Неделя всего,
Но как до зимы.
Скорей бы, Лисица,
Чаю свариться,
А мне бы потрогать
Руки твои.
 

2

 
Знаешь, Лисица,
Мне сегодня не спится,
От чего – не пойму.
Душа, как теплица:
В ней цветочные лица
Отходят ко сну.
 
 
Знаешь, Лисица,
Мне сегодня не спится
От того, как тебя я люблю.
Знаешь, Лисица,
Без тебя тут темница.
Наверно, оттого и не сплю.
 

3

Знаешь, лисица,

От чего мне не спится,

От чего я верчусь, как в бреду?

Где-то летит зари колесница,

А я, как и прежде, не сплю.

Знаешь, лисица,

Мне сегодня не спится,

Ночь меня к чёрту слала.

Сердце моё пока будет биться,

Я звёзды гашу, чтоб ты поспала.

4

 
Знаешь, Лисица,
Выросли оба.
Стали взрослее, вернее сказать.
Серою птицей
Бьётся об стёкла
Грусть и тоска. Холодеет кровать.
 
 
Время застыло,
Треснула вечность.
Мысли, сплетаясь змеиным клубком,
Лунным кадилом
Сон и беспечность
Гарью обдали. Стоят за окном
 
 
Тёмные души
Долгой разлуки —
Ночь вышивают серебряной спицей,
Давят на уши,
Царапают руки,
Имя твоё повторяют, Лисица.
 
 
Знаешь, Лисица,
Выросли оба.
Стали взрослее, вернее сказать.
Так же не спится.
Выпитый кофе
Будит меня календарь оторвать.
 

Истина в вине

 
День, облачившись в пальто, собирая пожитки, уходит к другим.
Вспыхнул закат волосами стареющих женщин, штурмующих кассу в Магните.
Я – Галахад, отыскавший Грааль в выцветающих ценниках вин,
Словно поехавший, в старом домашнем отцовском прикиде.
 
 
Мысли, вскипая, трещат, как поленья в искрящем костре,
Небо протухло десятками тысяч сверкающих луз.
В древней инструкции сказано: «истина только в вине»;
Стоило б сноску подставить: «вина – отвратительный груз».
 

Круговорот

 
Утро придёт, несомненно, придёт.
Солнце сожжёт сетчатку зарёй,
Утро тягучее, будто бы мёд,
Каждую крепость сравняет с землёй.
 
 
Ночка погаснет ушедшей войной.
Каждый убитый за дёшево
Вместе с рассветом вернётся домой
Памятью, злом перекошенной.
 
 
И обелиски покроют поля —
Всадники прошлого ужаса.
Будут убийства, случится война —
Люди без горя не учатся.
 

Кубань

 
Я люблю тебя, Кубань.
Как люблю? Необъяснимо.
Пять перстов – сухая длань
Угол неба тянет мимо…
 
 
Мимо поля, мимо стога,
И людей свободных, края.
Чья рука? Наверно, Бога.
Он хранит тебя, родная.
 

Колыбельная (песня)

 
Лисицы в лесах шепчутся вдоволь,
Лисят прогоняя поспать.
Деревья молчат, и даже поле
Снегом укрылось опять.
 
 
Звёзды на небе тоже уснули,
Луна постелила постель.
Уснули косули, и у сверчков
На часик уменьшилась трель.
 
 
Спит зимний ветер,
весенние грозы, летнее солнце, цветы —
Спит всё на свете:
Утро и вечер.
Усни, наконец же, и ты.
 
 
Вот уже ночь в лобик целует
Уснувших в панельках людей,
Что с ними будет, кто с ними будет —
Утро всегда мудреней.
 
 
Что с ними будет, кто с ними будет,
Что будет у них впереди?
Утро рассудит, утро разбудит,
А ты поскорее усни.
 

Мой бог

 
Мой бог таскает обноски
Или заячьи уши надевает в халате на голое тело
И позабыв про все документы и сноски
Творит очень страшное дело.
 
 
Он словами кидает об землю,
Да так, что разлетаются искры
И разжигают огонь вселенной,
А так же пожарами жизни.
 
 
Он дружит со странной компанией —
С проповедником и филателистом.
Кто-то из них начальник компартии,
Кто-то пропитан либерализмом.
 
 
У них на троих одна квартира,
И спят они, как виноградная горсть,
А от сурового внешнего мира
Их отделяет лишь лобная кость.
 
 
Мой бог способен творить что угодно,
Мой бог – это вера и сущность всего,
Мысли его светлы и свободны,
Но я больше не верю в него.
 

Морфий

 
Будут тучи, будет небо,
Будет солнце, высота,
И стихи пролезут хлебом
Словно в поле, а глаза
 
 
Тёплым морем вспенят души,
Ведь стихи – из сердца вон.
Будут люди тихо слушать:
«Ночь. Булгаков. Морфий. Сон».
 
 
Будут слушать, плакать будут,
Кожей впитывать слова
И поверят, как в Иуду:
«Мать печалей – тишина».
 

Наша жизнь – переулки и квартиры

 
Наша жизнь – переулки и квартиры,
Солнце и обиды горьких дней.
В ней мы все – ожившие Шекспиры,
Авторы трагедий наших в ней.
 
 
Довольно жить в замшелых, серых буднях,
Довольно миновать свои огни!
Пусть свет тебя скорей разбудит,
Недаром ведь горят костры!
 
 
Довольно жариться в коробках из бетона,
Вдохни прохладный воздух голубой.
На миг представь, что стены из картона
И начинай-ка думать головой!
 

Нервно

 
Нервы – шальная гармонь.
В зелени жаркого лета
Плавится серая нега
Общего целого в ноль.
 
 
И растянулись меха,
Вырвалась злая тревога
Жалкой мелодией Бога —
Выдумкой, мифом греха.
 
 
Нервы – шальная гармонь,
А гармонист невесомый
Кнопочкой давит особой,
Мысли кидая в огонь.
 

Некуда деться

 
Некуда деться из серой квартиры.
Люди кружатся пчелиным кольцом.
Я достаю головой до перины
Чёрной, покрытой серебряным мхом.
 
 
Люди, кружитесь, лечитесь от боли,
Ешьте таблетки и гладьте кота,
Пейте вино, дожидайтесь субботы.
Я засыпаю, вокруг – пустота.
 
 
Я засыпаю и вижу картины,
Будто срываюсь с обрыва… до дна.
Некуда деться из серой квартиры.
Если деваться, то всё же, куда?
 

Новый Год

 
Спутаны мысли колючим клубочком,
Море гремит в натяжном потолке.
Я на диване – забытая точка
В чьем-то стихе, что шептал сам себе.
 
 
Сон – пустота, бесполезное дело,
Ночь вышивает печальное небо.
Праздник ушёл. Остались нелепым
Грузом стихи, что написаны кем-то.
 
 
Дождь раздевает нарядные ёлки,
В окнах высоток фонарики светятся.
Выбор дают запылённые полки:
То ли напиться, то ли повеситься.
 

О ките и обидах

 
Этим утром, за домами,
Вместо солнца, где восток,
Кит плывёт. Смотри: дворами
Тень бежит. Какой восторг!
 
 
Он плывёт и смотрит в окна,
Но увидит ли чего?
Там народ угрюмый, сонно,
Пылью дышит на стекло.
 
 
Эта пыль внутри хранится —
Пыль обид. Чего ж скрывать?
Каждый день её частица
Спать ложится на кровать,
 
 
На работу едет тоже,
Завтрак жарит у плиты,
И считает непохожей
На других – себя, увы.
 
 
Если пыль осядет в окнах —
Вряд ли вас увидит кит.
Лучше уж дышать свободно,
Чем давиться от обид.
 

Образ прошлых дней

 
Снова ставлю чайник ночью,
Жду рассвет унылый, тусклый.
Небо жёлтый месяц точит
И плетёт тоску по-русски.
 
 
Из гостей сидит на кухне
Только образ старых дней.
Он расплылся весь и пухнет,
Смотрит, будто я злодей.
 
 
У него всегда есть правда
И сегодня на заре
Он сказал: «молчать бы надо —
Меньше скажут о тебе».
 

Потухшим

Вижу я: сияет небо,

Тухнут люди – пусто им.

Мысли их остывшим пеплом

Кроют ночь, рождая дым.

Сонный город дышит дымом,

Плачет светом фонарей,

Слёзы дарит тем унылым,

Что потухли без идей.

Проще

 
Жить с зашитым ртом попроще,
Проще мысли брать чужие,
И кивать когда попросят
Тоже проще, но забыли:
 
 
Как в начале было слово,
Так в конце повиснет фраза —
Вспыхнет ярко миром новым,
Громом праведного гласа.
.
 

Post scriptum. Юность

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Где черта? Конец – наивность.

Что ты, Юность, вскроешь тайну,

Ту, что в сердце томно билась?

Где стихи, мечты, подруги

И друзья живут бок о бок

Быстрой вспышкой, ведь разлуке

Нужно больше жертв. О, Боги!

Я считал, что жизнь бессмертна,

Будто смерть подарят старым,

Ну, а жизнь сказала: «Тщетно!

Смерть берёт любых задаром».

Я считал: талант – награда.

Но годов охапка вторит:

Нет награды, нет таланта —

Только труд, ученье, опыт.

Мне казалось: год огромен.

Но сейчас года в полёте,

Как бы делают феномен:

Двух минут – двенадцать ждёте.

Я считал: любовь впервые —

Это точно будет долго.

Как же был тогда наивен!

Сколько в ней таилось толку?

Я не знал: проблемы солит

Их создатель, не иначе.

Мне братишка Холден Колфилд

Это вряд ли б растолмачил.

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Так спокойно… как в воронке.

Ты ушла. Года считаю

И сижу, курю в сторонке.

Поезд

Мы умираем в вечернее время

И воскресаем с приходом зари.

Поезд «Сегодня тире Поколенья»

Бьётся по рельсам, сбивая мечты,

А пассажиры к окошку прильнули,

Белые все, как январская степь,

«Завтра» хотят, чтобы рельсы свернули,

Только за «завтра», увы, не успеть.

Рассвет

 
Рассвет лизнёт устало окна,
Чай поднимет плотный пар,
Очков твоих намочит стёкла.
Пей его, не засыпай.
 
 
Пока на кухне будет утро,
Пока горит сердец пожар,
Смотри в глаза мои, подруга,
Твои сияют, как квазар.
 

Родителям

 
Золотой приоткроется купол
Таинственных, сказочных троп.
Я много чего перепутал,
Я много к чему не готов.
 
 
В суете позабытых фрагментов
Мне память рисует одно:
Становился ребёнок поэтом —
Почти что разбился об дно.
 
 
Миновали наивные грозы,
Уменьшилась детская драма,
В душе расцветают мимозы —
За них благодарствую, мама.
 
 
Закалился характер упрямый,
Да так, что не виден конец!
Говорить не устану я прямо:
За это спасибо, отец.
 

Сестре

 
Вспыхнет солнце на рассвете.
Ты увидишь много раз,
Как краснеет что-то в небе,
Проходя миллионы фаз.
 
 
Так и жизнь – кружит, танцует,
Плачет, радует, грустит
То среди великих су́ет,
То среди больших молитв.
 
 
Пусть октябрь строчки эти
В память бросит далеко.
Вспыхнет солнце на рассвете,
Остальное – всё равно.
 

Серость дорог

 
Серость этих дорог
Разъедает радужку глаз,
Где из окон рассвет льет —
Не видно больше.
Я будто ослеп,
И, как остолоп,
В поиске нужных фраз
Ищу себя
В закоулках памяти.
 
 
Там темно.
Там волков едят жуткие тролли,
И грешно
признать, что все играют роли,
Как в театре или шапито.
Там не был никто.
Там лежат по полочкам
Коробки с воспоминаниями,
там закрыто наволочками,
Что видеть не в состоянии.
 
 
А где-то в подсознании,
Где всё заставлено стихами и страстью,
Я должен, видимо, веками наблюдать
Мораль, испачканную грязью.
 

Соне

 
Соня! Мне б увидеть мир,
Как способна видеть ты,
Хоть разочек: как сапфир
Каждый камень, как цветы
 
 
Ветки, что с концом упали,
В лужах – звёзды, и с полями
Шёпот ветра, как стихами
Слушать, и в тоске-печали
 
 
Помнить радость. Но, увы,
Где сапфиры – вижу камни,
Вижу ветки, где цветы,
Вместо ветра – я стихами
 
 
С полем говорю на «ты».
 

Старой подруге

 
Знаешь, Илона, спустя километры,
Мимо прожитых свирепых годов,
Память-подружку окутали ветры
Из Армавирских забытых дворов.
 
 
Встала она, посмотрела на небо.
«Неба такого нигде не видать!
Юностью пахнет», – подружка пропела,
В облако прыгнула, словно в кровать.
 
 
С облака лучше, наверное, видно
Тот полигон, потонувший в траве,
Горы с дольменами, первое пиво,
Музыку Битлз, стихи в голове.
 
 
Ладно, Илона, метафоры к черту.
Годы плывут, неизменно плывут,
Выровняй мачту! Надеюсь до порта
Нам далеко. Не вдавайся в маршрут.