Текст книги "Светлана. Белая коза Альба"
Автор книги: Нина Артюхова
Жанр: Книги для детей: прочее, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Нина Михайловна Артюхова
Светлана. Белая коза Альба
© Артюхова Н.М. (наследники), текст, 2021
© Горшкова Н.С., иллюстрации, 2021
© Издательство «Даръ», 2021
© ООО ТД «Белый город», 2021
Светлана
I
– И почему это все Гали – беленькие, а чуть Светлана – черная, как галчонок?
Девочка молча подняла на капитана огромные черные, без улыбки, глаза.
Странная маленькая фигурка. На вид – лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое, давно из него выросла. Сверху надета вязаная старушечья кофта с какими-то необычными пуговицами. Она слишком широка и длинна, доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно подшит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые волосы – как широкая черная папаха над худеньким лицом.
Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где еще дымятся кучи пепла и обгорелых бревен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом – деревня или то, что осталось от нее… Около уцелевшего здания школы – санитарные машины и сестры в белых халатах. Пожарище зарастет, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!
Хозяйка поставила на стол чугунок с картошкой и тихо сказала:
– Кушайте, касатики… Больше вас угостить нечем.
Морщинистое лицо, бледно-голубые, будто вылинявшие от слез глаза…
– Спасибо, мать, – ответил капитан. – Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.
Лейтенант с черными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.
На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса.
Капитан сделал приглашающий жест.
Хозяйка сказала:
– Спасибо вам… товарищи!
Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:
– Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?
Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.
– Садись сюда! – Он показал на ступеньку рядом. – Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.
– Стеснительная она, – сказала хозяйка.
Капитан спросил:
– Внучка?
– Нет, – понизив голос, ответила хозяйка. – Ее мать учительницей у нас… была. А отца еще в сорок первом году… на фронте.
– У себя оставите?
– Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я все хвораю. Да и учиться ей надо.
– В детский дом нужно устроить.
– Вот и я ей говорила: придут наши…
– Странное дело, – сказал Ромашов, глядя в окно, – как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а с Лебедевым уже что-то приключилось – успел в медсанбате побывать.
– Какой Лебедев? – удивился капитан. – Наш Костя? Так ведь он в штаб пошел, за документами.
Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шел, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца:
– Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?
Костя Лебедев вошел в избу, смущенно улыбаясь.
– Что у тебя с рукой? – спросил капитан.
– Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлете. И вдруг бегут девушки: «Товарищ военный! У нас в погребе немцы!» Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: «Хэнде хох!» Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.
– Сильно задело?
– Да нет, маленькие осколки.
– Некстати все-таки, перед поездкой. Документы получил?
– Все в порядке, товарищ капитан. – Он вынул бумаги и положил на стол.
– Вот видишь, – сказал капитан, разглядывая документы, – с сегодняшнего дня ты уже и не в дивизии. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?
Костя опять виновато улыбнулся.
Капитан спросил:
– А с машиной как?
– Утром, в пять часов, заедут за мной.
– Ладно. Садись. Поешь, отдыхай. Советую выспаться.
Хозяйка негромко сказала:
– У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.
– Какой же он был? – спросил Ромашов.
– Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…
Она замолчала, будто вспомнив о чем-то очень страшном.
Все смотрели на нее.
– Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, еще поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно-спокойно, даже как будто с жалостью говорит: «А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна, а люди нам не нужны». И пошел к себе в комендатуру…
Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:
– Врет! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!
Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.
– Светлана, пойди сюда! – Быстрым шепотом он сказал Косте: – Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати ее с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?
Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провел рукой по ее волосам:
– Хочешь в Москву поехать, Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дяденька утром уезжает и тебя отвезет. Нравится он тебе? Поедешь с ним?
Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем еще мальчишеское лицо и приветливые глаза, светло-карие, с теплыми золотыми искорками.
– Поедешь?
– Поеду.
– Ну и прекрасно! Понравился – значит, все в порядке. – Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой. – Я пойду пройдусь немного. А потом – спать. Заслужили.
Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.
– Расстроился наш капитан, – сказал он хозяйке. – У него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.
– Его дочку Галей зовут, и она блондинка? – полувопросительно сказала девочка.
– А ты откуда знаешь? – удивился Ромашов.
– Так. Мне показалось.
– Ишь ты! «Блондинка»! Слова-то какие употребляет! – шутливо сказал Федя.
Девочка посмотрела на него черными глазищами:
– А вы разве этого слова не употребляете?
– Ишь ты! – с добродушным удивлением повторил Федя. – Зубастая, как я погляжу! – Потом сказал: – Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил: эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!
Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.
II
Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно – проснуться.
Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза – и сразу все-все вспомнится… И хотелось опять заснуть поскорее.
Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.
Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: «Наши!» Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: «Когда наши вернутся…», «Наши идут…», «Наши близко!»
И вот наши здесь, совсем-совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате еще кто-то не спит.
На кровати слышалось ровное дыхание. Там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там – Ромашов, тот, с темными усиками, а дальше – Федя. А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… Чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.
Опять скрипнуло что-то, потом шаркнули о пол сапоги – значит, он не лежит, а сидит на лавке.
Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, спавшую рядом, Светлана подползла к краю печки.
В избе было темно: все окна плотно завесили. Но все-таки кое-где в щелки пробивался лунный свет.
Когда глаза немного привыкли к темноте, Светлана увидела, что Костя сидит, согнувшись, обхватив правой, здоровой рукой левую, завязанную, и раскачивается из стороны в сторону, будто баюкает ее. Потом что-то чиркнуло, желтый огонек зажигалки осветил на мгновение лицо, нахмуренное, с плотно сжатыми губами. Огонек погас, осталась только красная точка папиросы. Она беспокойно двигалась зигзагами туда и сюда.
В углу шевельнулся Ромашов, прислушался, тихо сказал:
– Ты что не спишь, Костя?
– Рука что-то разболелась, будь она неладна! – сердитым шепотом ответил Костя.
– Сходил бы в медсанбат.
– Спасибо! Чтоб из-за этой чепухи опять в госпиталь положили? Належался!
– Еще бы не обидно, – посочувствовал Ромашов, – ни тебе повоевать, ни тебе маму повидать. Осколки-то все вынули?
– А кто их знает! Кажется, все.
Ромашов скоро заснул, а Косте, видимо, невмоготу стало сидеть на одном месте. Он вышел в сени, осторожно прикрыв за собой дверь.
Светлана слышала, как на улице его негромко окликнул часовой.
Шаги то удалялись, то приближались к дому.
Кажется, Светлана все-таки задремала. Когда она проснулась опять, Костя уже снова сидел на лавке и курил, поджав под себя ноги, прикрывшись шинелью.
Он отодвинул немного одеяло, висевшее на окне, и смотрел в щель, как будто желая определить, скоро ли наконец начнется рассвет. И все перекладывал больную руку и так и эдак и никак не мог найти удобное положение.
III
Шофер открыл дверцу кабины:
– Садитесь, товарищ младший лейтенант!
– Нет, нет, – сказал Костя, – я не один еду, с вами девочка сядет, а я в кузов.
На крыльце Светлана прощалась с хозяйкой, обнимала ее «в последний раз», и еще раз, и «в самый последний»… Несмотря на ранний час, были провожающие. Клетчатый узелок с вещами девочки, совсем легкий вначале, увеличился почти вдвое: каждый из маленьких Светланиных приятелей считал своим долгом сунуть ей что-нибудь «на дорогу» или «на память». Капитан нагнулся и поцеловал девочку в лоб:
– Ну, Светлана, счастливо тебе!
Она серьезно ответила:
– И вам тоже.
Капитан протянул Косте руку:
– Так имей в виду, Костя, эту неделю мы еще здесь, а дальше – догоняй!
– Догоню, товарищ капитан! Светлана, садись к шоферу.
Но клетчатый узелок уже полетел в кузов. Светлана подпрыгнула, стала на широкое твердое колесо и с ловкостью мальчишки перемахнула через борт.
– В кабину садись, тебе говорят! – уже строго сказал Костя.
– По-вашему, я буду в кабине сидеть, а раненый трястись в кузове?
Девочка преспокойно стала усаживаться поудобнее на сложенном брезенте.
– Ты слезешь или нет?
– Нет.
Голова Светланы исчезла за бортом. Капитан усмехнулся.
– Я вижу, скучать в дороге ты не будешь, Костя! Федя, дай ей шинель какую-нибудь, ведь ее продует, она совсем раздетая.
Костя, стоя на колесе, перешагивал через борт грузовика.
– Раненому все равно придется трястись в кузове.
– Зачем же вы-то сюда?
– Буду следить, чтобы тебя ветром на поворотах не выдуло.
Машина затряслась, загрохотала и поехала. У крыльца все махали ей вслед.
Светлана встала, держась руками за борт, и тоже замахала платком.
– А ну, сядь! – сказал Костя. – Завернись в шинель хорошенько, благо она тяжелая, придержит тебя хоть чуточку!
Светлана опустилась на коленки; ей хотелось еще разок посмотреть на деревню отсюда, издали. Но дорога сделала крутой поворот, и теперь за холмом уже ничего не было видно, только изломанные, изувеченные снарядами верхушки желтых осенних кленов.
На ветру было холодно, и оба уселись впереди на брезенте, под защитой кабины.
– Так, – сказал Костя, – значит, всякая кнопка рассчитывает, что ей удастся мной командовать?
– Где кнопка? – вызывающе спросила девочка.
– Вот она, кнопка! – Костя легонько щелкнул Светлану по небольшому, чуть вздернутому носу.
Девочка с негодованием отодвинулась от него:
– Не деритесь!
Машину качнуло на ухабе. Костя схватился за больную руку.
– Вот видите, – сказала Светлана, – не послушались меня, растрясете руку, будет опять как ночью!
– То есть, что это «будет опять как ночью»? – удивился Костя.
– А вот то самое.
– Уж очень ты глазастая!
Они выехали на шоссе. Светлана опять привстала на колени.
– Ты что?
– Так. Посмотреть. Отсюда нашу школу видно.
Грузовик поехал быстрее. Светлана села и больше уже не оборачивалась.
– Ты здесь давно живешь?
– Нет. Маму как раз перед войной сюда перевели.
– А в Москве бывала когда-нибудь?
– Была один раз… папа поехал и меня взял.
Костя замолчал. Это было как с его рукой: с какой стороны ни дотронься – больно.
– Товарищ лейтенант, а вы в Москву в командировку едете?
– В командировку.
– А потом опять на фронт вернетесь?
– Потом опять вернусь.
Девочка кивнула головой, как бы успокаивая лейтенанта, что больше она его об этом расспрашивать не будет: мало ли что – может быть, военная тайна.
– А что у вас с ногой, товарищ лейтенант?
– С какой ногой?
– Вот с этой, на которую вы немножко хромаете?
– Ты и это уже разглядела, глазастая? Эту ногу я еще весной об немецкую мину ушиб.
– Это которые в земле лежат?
– Нет, которые с неба падают.
Светлана сейчас же поняла:
– Ага. Миномет. Товарищ лейтенант, вот, наверное, мама ваша обрадуется, когда вас в Москве увидит!
– Откуда ты знаешь, что у меня мама в Москве?
– А я ночью слышала, как тот, другой лейтенант сказал, что вы маму в Москве повидаете.
– Не совсем точные сведения, – возразил Костя, – мама моя не в Москве, а под Москвой живет – тридцать километров.
– Ну так что ж, увидитесь все-таки с ней?
– Увижусь, конечно.
– Вот я и говорю – обрадуется. Товарищ лейтенант, вы мне скажите, как вашего капитана зовут, и адрес дайте.
– Зачем тебе?
– А как же! Он сказал, чтобы я ему писала из Москвы.
– Дело важное, – согласился Костя. – Вот тебе блокнот, вырви страницу и записывай номер полевой почты.
В солдатских карманах всегда бывает тесно. Вместе с блокнотом Костя вынул и положил на колени фотографию и два письма.
– Это вашей мамы карточка? – спросила Светлана и вдруг покраснела и смутилась, как смутился бы взрослый человек, совершивший бестактность: девушка, снятая на фотографии, не могла еще быть ничьей мамой.
Костя засмеялся, тоже слегка покраснев:
– Нет, это просто одна знакомая. Нравится тебе?
– Нравится. Красивая очень.
– А мама моя вот.
Светлана долго и внимательно разглядывала фотографию. Наконец, вздохнув, сказала с глубоким убеждением:
– Она очень хорошая, ваша мама!.. А вашу знакомую Надей зовут?
– Ты что – цыганка или Шерлок Холмс?
– Нет, я просто глазастая. Вот здесь на конверте написано: «Надежде Сергеевне Зиминой». Написали письмо, а отправить не успели – сами поехали.
– Почему все-таки ты так уверена? Может, это маму мою Надеждой Сергеевной зовут?
– Не-ет! Вашу маму Зинаидой Львовной зовут. И фамилия Лебедева, как у вас. Ей вот это, другое письмо, без конверта, треугольничком сложено!
«Ну и бес эта девчонка!» – подумал Костя, расхохотавшись и краснея все больше и больше.
– Ладно, проницательная женщина, вот тебе карандаш, пиши: «Капитан Шульгин…»
Когда адрес был записан, Костя стал опять раскладывать по карманам свое имущество.
– Странно все-таки, – сказала Светлана. – Вам руку только перевязали, и все. Когда рука ранена, ее полагается вот так еще чем-нибудь широким к плечу подвязать. А то вы ее и туда и сюда…
Костя усмехнулся:
– У нас в медсанбате врачи и сестры тоже очень опытные. Они так и сделали. Только я эту повязку снял.
– Ага, – понимающе сказала Светлана. – Чтобы не так страшно было вашему капитану?
– Чтобы не так страшно.
– Вы бы хоть в карман ее положили, повязку. Теперь и подвязать нечем.
Светлана подумала с минуту, нагнулась к своему узелку, порылась в нем и решительным движением вытянула шелковый вязаный шарф.
– Согните руку. Держите так… Ну вот… – Она перекинула шарф ему на шею и завязала узлом. – Ведь лучше, правда?
– Красота! И шарф у тебя какой нарядный… шелковый… полосатенький. Откуда такой взялся?
Она ответила:
– Это мамин шарф.
IV
– Как здесь уютно! Правда, товарищ лейтенант? Я так давно не ездила в поезде!
Светлана жадно смотрела в окно, сначала молча – уж очень грустно было видеть сожженные деревни, вырубленные леса, разрушенные станционные здания. Но поезд бежал все дальше и дальше на восток, и пейзаж менялся.
– Смотрите, смотрите, товарищ лейтенант! Здесь уже пашут! Трактором! Товарищ лейтенант, смотрите, а здесь новые дома строят!
Костя вставал, подходил к окну и с не меньшим любопытством и радостью, чем Светлана, смотрел и на трактор, и на новые дома. Но день был свежий, от окна порядочно дуло через разбитое стекло, а Костю стало познабливать после бессонной ночи. Опять заболела рука. Он сел в углу, около двери, подложив под локоть вещевой мешок.
– Вы бы полежали, товарищ лейтенант.
– Вот что, Светлана, – сказал он, – хватит тебе меня лейтенантить. К тому же, заметь, ты каждый раз повышаешь меня в чине: я еще не лейтенант, а только младший лейтенант.
– Хорошо, товарищ младший лейтенант, буду называть младшим.
– И это не обязательно. Ты человек гражданский, и так строго соблюдать устав тебе ни к чему.
– Как же мне говорить? Товарищ Лебедев?
– Слишком официально.
– Тогда скажите, как вас по отчеству? Константин… а дальше?
– Вот отпущу себе бороду лет через пять, тогда мне отчество потребуется, а пока можно без него обойтись.
– Так как же мне вас называть?
– Зови, как все люди зовут: Костей.
Ему хотелось пить. На столике у окна стоял жестяной чайник. Костя спросил у соседа:
– Это ваш?
Сосед показал на верхнюю полку. Там кто-то спал, накрывшись с головой. Виден был погон танкиста с тремя сержантскими лычками, и торчали из-под шинели широкие подошвы сапог.
Костя взял чайник, болтнул его, но чайник был пустой и легкий.
Они подъезжали к станции. Светлана прижалась к окну, высматривая что-то на перроне. Как только поезд остановился, она вдруг сорвалась с места, схватила чайник и, быстро сказав: «Я сейчас!» – исчезла в коридоре.
– Куда ты? Стой, стой!
Девочка уже мчалась по платформе, прямо к баку с кипяченой водой, около которого образовалась очередь.
Бежать за ней вдогонку? Впрочем, это было недалеко. Наполовину сердясь, наполовину забавляясь, Костя увидел, как девочка подошла к баку, стала пробираться вперед и как вдруг расступились перед ней со смехом парни в гимнастерках, а один взял у нее чайник и налил кипятку.
Осторожно обмотав платком ручку, Светлана понесла чайник назад.
Когда она вошла с сияющими глазами и, поставив чайник на стол, сказала: «Вот, пейте», – у Кости даже не хватило духу бранить ее.
– Ты все-таки так не делай другой раз, – сказал он, – поезд уйдет, а ты останешься. Ты что им говорила? Почему они вдруг тебя вперед пустили?
– А я им сказала: «Товарищи военные, пустите ребенка без очереди. А то поезд тронется, вы-то на ходу можете вскочить, а я-то нет!»
Костя засмеялся и стал развязывать свой мешок.
– Есть хочешь?
– Эге! – послышался голос сверху. – Я вижу, здесь чаевничать люди собрались?
С верхней полки наклонилось добродушное лицо, такое загорелое, что брови и усы казались светлыми полосками на медно-красном фоне.
– Присоединяйтесь, товарищ сержант, – сказал Костя. – Мы тут похозяйничали у вас немножко.
– Хозяюшка у вас уж больно хороша, товарищ младший лейтенант!
Светлана поела с аппетитом, а Костя только выпил две кружки горячего чаю и опять уселся в своем углу.
Сержант предложил ему лечь на верхнюю полку, но Костя отказался. Сержант подумал, покряхтел, спросил сам себя удивленно: «Сколько может человек спать?!», перевернулся на другой бок и очень скоро опять заснул.
Костя думал с досадой, что без доктора все-таки не обойтись. Придется сойти где-нибудь на станции и потерять несколько часов до следующего поезда. Сегодня уж как-нибудь потерпеть, а завтра с утра узнать…
Светлана сидела у окна, подперев руками подбородок.
Большое багровое солнце скрылось за лесом. Закат был тревожным. Лохматые тучи метались по небу, как языки пламени, раздуваемые ветром. На востоке небо было спокойное, прозрачно-синее, там медленно вставала луна, такая же большая и круглая, как солнце. И казалось, что поезд убегает от тревожного зарева войны и торопится навстречу спокойной луне, в мирную жизнь…
В вагоне темнело, соседи дремали в разных позах: кто сидя, кто лежа.
– Ложилась бы ты, – сказал Костя.
Светлана зевнула и спросила:
– А вы?
– Я здесь посижу.
Она стала устраиваться – подложила вместо подушки под голову узелок.
– Где шинель твоя? – спросил Костя. – Накройся. Ночью холодно будет.
– Какая шинель?
– Которую тебе Федя дал.
– Так она же в машине осталась.
– Эх, ты! – с досадой сказал Костя. – И я, дурак, плохой нянькой оказался.
– Я же не знала, что мне ее насовсем дали, – оправдывалась девочка. – Не могла же я взять… казенное имущество!
– Ладно уж, спи! – Костя накрыл ее своей шинелью и опять сел в угол.
– Что вы, зачем вы? Вам холодно будет.
– Не будет холодно. Спи.
– Нет, будет! Не возьму ни за что! У меня кофточка теплая.
Она села и отодвинула шинель.
– Вот что, Светлана, – сказал Костя. – Хватит тебе своевольничать. Говорят – так надо слушаться. «Кофточка теплая» – без единой пуговицы! Нужно же было так откромсать неаккуратно, прямо «с мясом»!
– Вы знаете, почему я их отрезала!
Она легла, повернувшись лицом к стене.
Костя молча закрыл ее шинелью до самого подбородка. Светлана молча отбросила шинель.
– Лежи смирно, кому говорят! – прикрикнул Костя. – Нянчиться с тобой!
На этот раз Светлана исчезла вся, с головой, и под шинелью стало совсем тихо. Потом послышалось приглушенное всхлипывание и начал вздрагивать левый погон, который пришелся сверху.
Сержант кашлянул на своей полке.
Костя поднял голову и встретил его неодобрительный взгляд. С независимым видом Костя закурил и вышел в коридор. Он вернулся очень быстро, не докурив папиросы.
Сержант молчал и деликатно смотрел в потолок. Костя присел на скамейку. Левый погон продолжал потихоньку вздрагивать. Костя положил на него руку и сказал:
– Ну, перестань, не обижайся на меня, Светлана!
Светлана всхлипнула судорожно и громко.
– Ну-ну! – Костя просунул руку под шинель, нашел и погладил горячую, мокрую щеку. – Честное слово, нечаянно вышло. Не сердись!.. Не сердишься?
Маленькая рука нашла его руку и ответила легким пожатием: «Нет!»
– Будешь спать, да? – спросил Костя.
Рука ответила: «Да, буду спать, вот доплачу еще немножко и буду спать».
Светлана действительно очень быстро заснула.
Заснул и сержант после того, как Костя решительно отказался воспользоваться его шинелью и верхней полкой.
А для Кости это была очень длинная и очень беспокойная ночь. В особенности холодно стало перед рассветом. Костя то сидел, поджав под себя ноги, то выходил в коридор и шагал от окна к окну. Впрочем, в коридоре казалось еще холоднее – от лунного света.
Костя старался думать о Москве, о скорой встрече, но рука болела так, что даже думать мешала.
К утру трава за окном стала серебряной, а картофельная ботва на полях почернела и съежилась.
Косте иногда казалось, что он засыпает. Он даже начинал видеть сны: поезд подходил к московскому вокзалу, мама и Надя встречали его и радостно говорили: «Костя! Костя!» И почему-то еще мужским голосом: «Товарищ младший лейтенант!»
Костя открыл глаза. Поезд стоял. Светлана теребила за плечо:
– Костя, идите, только сейчас же, как можно быстрее, идите на станцию! Больница совсем рядом – вот она, отсюда видно!
Там очень хорошая докторша. Василий Кузьмич ей все рассказал про вас, что вы не хотите, чтобы вас в госпиталь… Она сказала: «Пускай приходит, я его не съем!»
– Какой Василий Кузьмич? – спросил Костя.
Ах да, сержант с верхней полки. Уже подружиться успели!
– Спасибо, товарищ сержант, только как же я пойду? Тогда пойдем вместе, Светлана, и возьмем вещи, ведь поезд…
– Здесь долго будем стоять, – сказал сержант, – часа два…
Светлана перебила:
– Василию Кузьмичу сам начальник станции сказал. А докторша говорит, что у вас, должно быть, остался осколок в руке и может начаться нагноение. Она говорит, что это опасно!
Костя встал, сержант накинул ему шинель на плечи:
– Оденьтесь, мороз был утром. Вот этот белый дом, вторая дверь. Видите?
Костя только сейчас заметил, что на Светлане надет ватник, в котором она совсем утонула, как в шубе.
– Откуда это у тебя?
– Докторша дала. Она очень хорошая.
– Ты говорила – Василий Кузьмич к ней ходил?
– А мы вместе.
Костя не возвращался так долго, что Светлана уже начала опасаться, не опоздал бы он на поезд. Наконец он вошел и, улыбаясь, протянул Светлане руку, ладонью кверху:
– Вот, посмотри: на память мне дала. Правда, что хорошая докторша.
На ладони лежал крошечный зазубренный кусочек металла. Светлана осторожно взяла его. Лицо ее было очень серьезно.
– Такой маленький, а как больно от него было!.. Костя, как по-вашему, кончится когда-нибудь война?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?