Текст книги "Ледяной ключик"

Вернуть восхищение

Он возвышался на самой вершине горы и всем своим видом излучал достоинство, благородство и особую величественность. Я заметил это издали, даже при неброском свете луны, на которую то и дело наползали клочья дымчатых облаков, рисуя неровные тени. Ожидалась гроза, поэтому, спрыгнув с подножки автобуса, я стремительно поспешил наверх, нарушив традиционное правило сначала осматривать незнакомый ландшафт, прежде чем начать путь. Идти было неудобно: ботинки на тонкой подмётке проваливались в углубления между брусчаткой – это сковывало движения и причиняло боль в ступнях.

В тот момент я был одержим идеей – вернуть это всегда ускользающее и почти эфемерное чувство восторга, снова ощутить неземное прикосновение к вечности, заставить вновь петь уставшее сердце…

Когда-то этого всего у меня было через край. Я считал себя счастливым человеком, поцелованным судьбой. Я обладал тем, к чему стремится каждый, пусть неосознанно, пусть в самых далёких своих мечтах. Я искал любви, и я нашёл её. Любовь женщины перевернула мир вокруг меня и подарила силы для вдохновения, ежесекундного горения, небывалого взлёта моего творчества.

По профессии я музыкант и не случайно выбрал из множества инструментов саксофон: только этот, на мой взгляд, инструмент передаёт тончайшие колебания человеческой души. Моя любовь не прошла мимо, я был вознаграждён взаимностью, и моя Мара стала мне женой. Вкладываю в это звание самый глубокий смысл. Связывая себя узами брака с желанной женщиной, мы обретаем друга, родного самого близкого человека и любовницу одновременно. Так было и у нас, и так продолжалось достаточно долг. Но вдруг в одночасье всё испортилось. Так бывает с погодой, когда внезапно в самом разгаре цветущего летнего дня набегают нежданные тучи и начинается никому не нужный дождь.

По надёжной и крепко сколоченной крыше нашего союза прошёл ливень и почти что размыл её до основания. Не могу сказать точно, с чего всё началось, с какой такой отправной точки.

Я долго размышлял на эту тему и ничего не мог вспомнить такого, никакого события, из ряда вон выходящего. Всё шло своим чередом, бывали в нашей семье и разногласия, и касались они в основном вопроса добывания денег. У меня заработки носят случайный характер, Мару это чаще не устраивало, и она пыталась что-то придумать, как-то посодействовать мне в этом вопросе.

У неё всегда голова забита различными идеями, разнообразными проектами, многие из которых никогда не осуществляются. Мара человек творческого порыва, она создаёт эксклюзивные украшения и так же, как и я, никогда не знает, сколько у неё денег будет завтра. Относительная нестабильность нашей семьи толкала нас порой в авантюры, которые, как правило, ни к чему хорошему не приводили. Как следствие этих неудач происходили никому не нужные разборки, расшатавшие вконец наши когда-то с таким теплом и любовью выстроенные отношения. А потом я будто ослеп. Перестал видеть красоту своей некогда любимой женщины, замечать достоинства, восхищаться ею. А ведь именно последнее было самым большим моим приобретением и счастьем. Осознал утрату слишком поздно – к тому времени от Мары я ушёл, тогда мне казалось, что поступаю верно. Мало того, брак виделся мне ошибкой, а любовь Мары – игрой. Я перестал видеть в ней богиню, от того вёл себя чересчур жёстко, принёс ей, по-видимому, много боли своим слишком холодным и отстранённым отношением.

Когда я снова прозрел? Думаю, что и сейчас я не смог до конца научиться видеть её и понимать, как раньше. Просто в один день мне стало страшно не оттого, что незаслуженно обидел жену, – я эгоистично испугался потерять свои ускользающие эмоции…

Почему ускользающие? Они где-то ещё жили внутри меня, томились, не давали спокойно существовать, дразнили сладкими воспоминаниями. Я осознавал, что все годы, проведённые вблизи Мары, я был неуязвим для негативных эмоций и желаний, надёжно защищён от любых жизненных неприятностей собственными сильнейшими чувствами, которые сводились к восхищению единственной женщиной. Я ею действительно восхищался и всегда боялся потерять остроту накала этого чувства. Всегда знал – после этого перестану быть счастливым. Пока мы любим – мы счастливы, ибо высокий градус этого восторга не купишь ни за какие деньги. Он либо даётся нам, скорее посылается в награду – либо его просто не существует.

Когда я потерял его – понял не сразу, чего лишился, продолжая злиться на супругу и обвиняя её во всём, что первое приходило на ум, – только не в утрате собственных эмоций. Глаза мне открыл случай, когда познакомился я с единственно необходимым тогда человеком, ставшим впоследствии моим другом. Он и подсказал мне дорогу сюда, в край диковинных, почти сказочных гор, поросших дремучим лесом, наполненным всевозможными мистическими звуками, перебиваемыми лишь кваканьем лягушек и пением голосистых птиц.

Отель мой утопал в чарующих звуках словацкого леса, я наслаждался чистотой воздуха и покоем отдалённого горного посёлка, пока ждал его возвращения, того единственного, кто по совету моего нового друга должен был помочь в решении моей проблемы. Этого человека звали Вацлав Йенек, он, как и я, был музыкантом, а кроме того, писал необычную музыку…

Подъём к дому Йенека, крутой и неудобный, к счастью, закончился, и я стоял теперь на самой верхней площадке перед утопающим в пышных зарослях винограда входом в старинное обшарпанное временем здание, похожее на средневековый замок.

Искал глазами звонок, не найдя его – постучал. Плотные дубовые двери не откликнулись даже лёгкой вибрацией – колотить впустую было бесполезно. Номера телефона Вацлава я не знал – только адрес, поэтому рисковал, так как хозяин мог быть в отъезде. Последнее было похоже на правду. Я присел на грубо сколоченную низкую лавочку у входа, вытянул вперёд уставшие ноги, потянулся и готов был отправиться в обратный путь, как почувствовал слабый, еле различимый аромат свежезаваренного кофе.

Он доносился, очевидно, из открытой форточки окна на втором этаже. Мне пришлось набрать в лёгкие побольше воздуха и поприветствовать окрестности своим зычным возгласом. Вскоре из-за белой занавески мелькнуло женское личико. Образ в пастельных тонах. Она увидела меня, замерла – соображала, что предпринять, и исчезла… Я сделал вывод, что гости к пану Йенеку захаживают нечасто.

Наконец массивная дверь распахнулась, и я вошёл вовнутрь. В прихожей пахло столярным клеем и тонкой сладковатой смесью ароматов различных пород древесины, присущих любому старинному жилищу. В углу стояла корзина для зонтов и тростей. Слева находилась просторная гардеробная, на вешалке – всего один плащ серого цвета и шляпа на этажерке.

Стало быть, хозяин был дома.

– Я приехал к пану Вацлаву. Он очень занят? – спросил я милую барышню, что открыла мне дверь.

Девушка в смешном старинном чепчике округлила глаза.

– Я не туда попал или вы плохо понимаете меня?

Барышня улыбнулась и жестом показала мне, чтобы я следовал за ней. Она засеменила по довольно широкой лестнице наверх. Аромат кофе усиливался с каждой ступенькой.

Мы оказались с ней на небольшой, но уютной кухне.

На окнах висели белые накрахмаленные занавески.

– Пан Йенек у себя? – спросил я со знанием дела, так, если бы приходил сюда каждый день. Правильно выбранная интонация сработала.

– Пан Вацлав сейчас работает и спуститься не может. Вы можете его подождать в гостиной. Я могу угостить вас кофе.

Ни до, ни после я не вкушал столь дивно приготовленных ватрушек с маком и творогом, как те, которые выпекает Беата, помощница господина Вацлава, та девушка, что открыла мне дверь. Пока мы молча пили с Беатой кофе, кто-то зашагал по лестнице, шаги приближались. Я встрепенулся.

– Это пан Йенек?

– Пану нельзя мешать, пока он не закончил. Он пишет симфонию.

– А сколько это может продолжаться?

– От нескольких дней до нескольких месяцев, – равнодушно ответила девушка.

– Но я не могу так долго ждать, у меня нет столько времени.

Беата пожала плечами, повернулась ко мне спиной, показывая, что разговор исчерпан, и принялась мыть посуду.

Я решил найти у неё сочувствие, расположить эту обученную служанку к себе.

– Конечно, я останусь и буду ждать. Когда мне заглянуть в следующий раз? Что вы мне посоветуете? Дело в том, что мне очень нужна помощь пана Йенека. Я слышал, что он обладает редким умением возвращать утерянные чувства, это правда?

Девушка повернулась. Вытерла руки о фартук. Невозмутимо прошла мимо меня, словно не услышала вопроса. Ответ я всё же получил, но не из её уст. На пороге кухни выросла человеческая фигура внушительных размеров. Мужчина средних лет стоял, скрестив руки на груди. Коричневый кожаный пиджак, который выдавал в нём модника восьмидесятых, никак не сочетался с домашней толстовкой и заострёнными лаковыми туфлями. Нелепость образа пришедшего ненавязчиво располагала. Обаятельная улыбка ослепила угрюмую обстановку, Беата преобразилась. Из недоверчивой и скучной девушки – в услужливую веселушку. Нетрудно было догадаться, что хозяин вызывал в сердце этой тусклой девушки самые высокие чувства, а Вацлав, по-видимому, этим умело манипулировал.

– У нас в доме гость? А почему я об этом не знаю?

– Так ведь вы сами просили не беспокоить вас, когда пишете музыку!

– Беаточка, ты опять всё не так поняла… Я не против визита друзей, но этого человека я вижу впервые. А для посторонних я занят всегда. Напрасно открывала дверь. И пан Йенек, не церемонясь и даже не поздоровавшись со мной, развернулся и вышел.

Я нисколько не расстроился из-за столь негостеприимного приёма, оказанного мне впервые, ибо уже тогда знал наверняка, что словацкий композитор, он же хозяин дома, на редкость добрый и мягкий и что мы обязательно подружимся. Откуда я понял это? Трудно сказать, но бывает, что мы чувствуем нечто, и это не всегда можно объяснить законами физики, и это ирреальное оказывается подчас самым точным внутренним убеждением. Так случилось и в тот раз. На удивление служанки, я пребывал в самом прекрасном расположении духа и с воодушевлением самого желанного гостя лучезарно улыбнулся.

– Сегодня я переночую у себя в отеле, а завтра приду снова, – вежливо сказал я на прощание. У девушки открылся было рот, но произнести она ничего не смогла. Я развернулся и быстро зашагал по кирпичной дорожке, и чувствовал затылком, что пан с интересом и пробуждавшейся симпатией смотрит мне вслед.

Следующим днём в полдень я сидел на скамейке под окнами у пана Йенека и читал газеты, не обращая внимания на тревожно-недовольные взгляды Беаты.

«Ну-ну», – думал я, а сам не знал, когда точно это случится. Возможно, мне пришлось бы ходить сюда ещё неделю. Но бастион пал значительно раньше.

Уже к вечеру пан спустился вниз и, по обыкновению, неожиданно вырос передо мной.

– Будете ругаться и выгонять? – спросил я его в лоб.

– Не сразу. За упорство и терпение угощу вас чаем, а затем выгоню.

За нарочитой строгостью угадывалась добрая душа хозяина дома и его весёлый нрав.

Я рассмеялся, сочтя последнее милой шуткой. Вацлав угадал мою тонкую игру и решил меня больше не мучить. После чаепития он предложил мне составить ему компанию и пригласил в бильярдную.

До этого играть мне не приходилось, но я с радостью принял приглашение вчерашнего сурового хозяина. На сей раз одет он был ещё более странно: поверх широких трикотажных брюк, которые я окрестил шароварами, был небрежно накинут махровый халат, перетянутый поясом, на ногах красовались неизменные лаковые ботинки, причём хорошо поношенные и растоптанные. Я сообразил, что теперь они заменяли пану домашние тапочки. Многие талантливые люди неприхотливы в быту, но не до такой же степени! Я продолжал удивляться несоответствиям и странностям хозяина, но это было только начало, позже мне предстояло прожить в доме пана Йенека целую неделю, и каждый день дарил мне новые штрихи к портрету чудаковатого талантливого музыканта с огромным сердцем.

После трёх выигранных у меня бильярдных партий интерес Вацлава к игре закончился. И не потому, что скучно выигрывать у слабого, – композитора угнетала неловкость за нелепое положение проигравшего человека. Он сам мне позже расскажет об этом, как и о многом другом. Внешне Йенек напоминал огромного плюшевого медвежонка, причём старого, довоенного ещё образца игрушек, слегка потрёпанного и милого.

Шоколадные с проседью волнистые волосы были зачёсаны назад, открывая высокий разрезанный морщинками лоб, насмешливые умные глаза, будто бы всю жизнь умиляющиеся детским шалостям, и живые виртуозные руки придавали образу хозяина дома неповторимый и располагающий шарм.

После бильярдной партии он жестом предложил мне занять уютное кресло у камина. Когда угли в камине хорошенько разгорелись, Вацлав спросил:

– Что привело вас ко мне?

– Мне рекомендовал вас приятель… Я хотел бы вернуть чувства. Потерянные чувства.

Пан Йенек мне ответил не сразу. После моего ответа он замкнулся, долго наблюдал за кокетливой игрой огня и пепла в каминном окошке, затем скрестил руки на груди, откинулся в кресле.

– Молодой человек, и где же вы умудрились растерять ваши бесценные чувства (вы проделали немалый путь, потратили время, стало быть, цена их для вас велика), на каких таких дорогах судьбы?

– Верно, я не стал бы обращаться к вам, потеряй я нечто мимолётное и легковесное. Из-за собственного эгоизма и беспечности я растерял, растратил, выпустил из сердца любовь, которая грела меня все эти годы. Это была любовь к жене, её зовут Маруся, Марочка.

– А вас, простите, зовут?..

– Елисей.

– Запомните, Елисей, о любви не говорят в прошедшем времени. Она может обидеться на это и не вернуться.

– Вы говорите о чувстве как о живом существе…

– Любовь – не просто чувство… Это смысл всего. Итак, ваша Маруся больше не вызывает в вас трепета души?

– Это превратилось для меня в самое настоящее испытание. Я потерял чувство, мне кажется, скоро потеряю и жену, она может уйти, а я не перенесу этого. Мне хочется вернуть то время, когда замирало сердце, душа вздрагивала и трепетала от одного её лёгкого прикосновения, от телефонной трели, от еле уловимого дыхания… Я сильно любил её, а потом всё куда-то исчезло.

– Что ж, я помогу вам, но для этого мне надо будет узнать вас поближе, я должен проникнуть в суть вашей истории, именно вашей, и ничьей другой. Иначе я не смогу. Беата вас проводит в комнату для гостей, у меня вы пробудете ровно столько, сколько потребуется для решения вашей проблемы.

– Но я вырвался к вам всего на три дня, у меня дела, работа.

– За один или два дня я ничего не смогу сотворить! Ведь для того, чтобы помочь вам, мне необходимо почувствовать вас, услышать ваши ускользнувшие чувства – а это непросто и требует более длительного общения. Вначале я накапливаю эмоции, а уже потом следует сама работа, которая тоже требует временных затрат.

Мне стало неловко, что чужой человек подарит мне неделю своей жизни. Его бизнес должен быть дорогим. Я спросил его о цене.

– Не беспокойтесь, с каждого я беру по его уровню доходов, у меня нет чёткой таксы. И потом, я не живу материальным и не коплю богатство, у меня всё есть. А помогать людям и при этом получать удовлетворение – моё хобби. Денег у вас хватит – последнее не заберу.

– А бывает так, что к вам обратились сразу несколько человек и времени для всех у вас не хватает?

Вацлав глубоко вздохнул, затем встал и принялся набивать табаком свою трубку.

– Вы будете удивлены, но такого не случалось. Почему? Ответ напрашивается только один.

– И какой? Я заинтригован.

– Очевидно, то, что я делаю, действительно нужно людям, и я на правильном пути. И мою помощь нельзя поставить на поток и сделать массовой. Поэтому больше мне не дают.

– Вы имели в виду не финансы – я правильно понял?

– Отнюдь. Давно заметил, что объёмы нашей деятельности чётко и планово регулируются. И большего, чем вы в состоянии сделать, от вас никто не потребует.

– Но люди ведь часто не понимают этого и могут требовать…

– Нет, этого не случается. Во всяком случае, со мной. Ну так не будем терять время. Расскажите мне о ней. О вашей любви, о том, что в ней было особенного, необычного. Я попытаюсь представить…

Вацлав откинулся на спинку высокого кресла и прикрыл глаза. Комната наполнилась нетерпеливой тишиной, потрескивали лишь в камине дрова.

Я приступил к повествованию.

– С самой первой минуты, как только я увидел Марусю, или Марочку, как я называю свою жену, в мою жизнь ворвалось волшебство…

И так без остановки до самого расставания. Как искрящийся и обжигающий льдом снежный ком. Как жаркое дыхание летнего вечера, опьяняющее умиротворением и тревогой одновременно.

Она заполнила собой всё моё предыдущее пространство, весь мой непростой и богатый мир. До Маруси я жил счастливо и разнообразно, никак не скучал, имел огромное количество друзей и интересов, крутился, везде поспевал и зарабатывал неплохие деньги за мои выступления. Я музыкант – играю на саксофоне.

Этот мой мир не то чтобы рухнул – его заменили на другой.

Потом мы открывали вместе этот новый совместно построенный мир. Начались самые счастливые годы познания и проникновения друг в друга. Нам было вдвоём хорошо и комфортно, мы не ссорились почти никогда. Наоборот – защищали и поддерживали друг друга от остального враждебного, как нам казалось, мира. По отношению к двум любящим всё остальное кажется априори чуждым. С Марочкой мы ощущали нечто вроде душевной экзальтации: редкое состояние, когда происходит небывалый эмоциональный взлёт, трепет и легчайшее щекотание от прикосновения душ. Не знаю, как можно ещё это объяснить, все слова будут неудачными. Возможно, это передать может только музыка и вам это удастся сделать. Пан Йенек сидел не шелохнувшись, всё так же наклонив голову набок, внимательно слушая, или же, напротив, пребывал далеко от моей болтовни, а сам думал о чём-то своём, возможно, уже тогда он почувствовал первые аккорды нашей любовной симфонии.

Я легонько тронул его за рукав. Он вздрогнул.

– Мне продолжать, или вы устали слушать?

– Я только погрузился в ваш мир и пока не в состоянии оттуда выходить. Продолжайте.

Я встал, подошёл к столику с графином, налил воды в стаканы, один осушил, другой протянул хозяину.

– Спасибо, но когда я проникаю в историю взаимоотношений, я слышу музыку, а вода отрезвляет и возвращает меня обратно. Я выпью, когда захочу отдохнуть.

– Алкоголь мешает или наоборот? – мне было интересно.

– Я вообще не пью. Иначе не мог бы творить то, что я делаю. И эту способность у меня бы отобрали.

Я рассказывал Вацлаву, этому удивительному чудному человеку и талантливому музыканту, свою историю. И, сам того не замечая, стал по-новому смотреть на произошедшее со мной. Как бы со стороны и глазами другого человека. Его глазами, пана Йенека. Не секрет, что, когда мы что-то рассказываем другому, мы непроизвольно проживаем рассказанное глазами слушателя.

Каждый день после обеда, около пяти вечера, мы устраивались поудобнее у камина, и я продолжал своё повествование. На утренней прогулке тщательно обдумывал то, о чём собираюсь говорить, намечал основные вехи и одновременно размышлял, анализировал. Целую неделю был погружён в решение самой главной моей проблемы. Никогда не думал, что это так сложно и порой нереально – понимать женщину, её мысли, желания. Раньше я просто никогда не задумывался над этим. Теперь же невольно был поставлен в условия, когда у меня имелось и время, и желание, и, что самое главное, – настроение для тщательного и неторопливого анализа.

Каждые новые сутки из недельного пребывания на вилле пана Йенека приносили какие-то открытия и ценные духовные приобретения. Я вдруг понял, не сразу, а лишь на третий день, что женщинам необходимо и ценно совсем иное, чем нам, мужчинам. Это открытие я сделал самостоятельно и как-то незаметно, делая выводы из собственного рассказа. Для лиц прекрасного пола нужно чувствовать себя единственными ценными созданиями, им важно знать, что мы их любим не просто так, не за что-то, а за то, что они именно такие, замечательные и красивые! Маруся не раз намекала на это, а я тогда её не понимал. Однажды она меня так разозлила своими приставаниями и расспросами, что я вспылил и довольно грубо ответил, что мне всё равно, с кем жить, что я ужился бы с любой.

– Неужели ты меня не любишь? – услышал я каверзный и типично женский возглас моей жены.

– Люблю, но не только тебя, а всех люблю!

Я упорно не хотел идти у неё на поводу и вновь превращаться в вечно юного воздыхателя после десяти лет брака. Той обычной в супружестве перепалке я не придал никакого значения, теперь же понимал, что совершил серьёзную ошибку и глубоко её ранил. Именно после этого разговора жена стала постепенно отдаляться, уходить в свой мир, чувства поблекли – зеркально и мои тоже. Причину я видел в другом: был уверен, что любовь Мары притупилась, она не понимает меня теперь, ей на меня наплевать, поэтому и опускает глаза, не улыбается, эгоистично живёт собой. Я вздыхал, жалел только себя и успокаивался тем, что у всех так происходит после стольких-то лет совместной жизни! Никогда не подумал бы, что это из-за меня, моих несдержанных слов, грубо ранящих нежное женское сердце, всегда жаждущее признаний и трепетной любви.

Это потрясающее открытие я совершил во время утренней прогулки по заросшим мхом и папоротником лесным дорожкам.

Вечером я поделился этим с паном Йенеком.

– Ты прав. Все мы, и мужчины, и женщины, по сути хотим, чтобы нас любили, ждём этого от супруга, только в различной форме. Мы мечтаем, чтобы жёны нами восхищались и не перечили, а во всём нас поддерживали, в каком бы мы настроении ни пребывали, будь то меланхолия или же неоправданный гнев. А они мечтают о поддержке и тепле, о нежных словах и вечной влюблённости. И ищут подтверждений этому, если мы молчим, то – в поступках, подарках, во взгляде. Им нужно чувствовать себя единственными ценными созданиями в нашей жизни.

– Выходит, и Маруся ждала от меня этих подтверждений? Оттого и засыпала меня дурацкими расспросами после десяти лет знакомства, как школьница, типа: «Ты меня любишь столь же сильно?» «Что за чушь, – думал я, – неужели я всей своей жизнью не доказал этого?» Думал, что она надо мной издевалась, хотела специально разозлить. Сейчас понимаю, что нет. Ошибался я.

– Многие ломаются на этом, и, как результат, рушатся крепкие семьи. Но мало осознать и понять вину – восстановить союз одной лишь трезвой головой не получится, если ушло чувство восхищения, умиления, обожания… Ушла любовь, одним словом.

– Что же в таком случае делать?

– Возвращать утерянные чувства. Другого пути нет. Я помогаю именно в этом.

– Когда вы обнаружили в себе этот дар? И как вам это удалось?

Я давно хотел задать пану Йенеку этот вопрос, но всё никак не решался…

Вацлав ответил не сразу. Сначала он встал, подошёл к камину и долго помешивал кочергой тлеющие угли. Настраивался. Или решал, что можно рассказать, а что нет. У каждого человека есть свои запретные зоны, куда других пускать не следует. В какой-то момент я было подумал, что пан разозлится на меня и, чего доброго, прогонит и не станет помогать.

Но он повернулся ко мне, и по выражению его глаз я понял, что он расположен к разговору. В этот момент мне показалось, что незнакомая мне синева мелькнула в его взгляде, как у молодого совсем юноши. Он прокашлялся.

– Это началось после того, как меня покинула моя любимая женщина… Она ушла в небытие. Я овдовел. Я никогда не называю её словом «жена», это очень узкое понятие и не подходит для наших с Лаурой взаимоотношений. Долго страдал, как если бы мне отрезали руку или ногу, а рана никак не заживала. Постоянная боль, только душевная, давящая, тупая и безысходная. Я чуть было не приложился к бутылке в тот момент. По-прежнему зарабатывал тем, что исполнял музыкальные произведения старинных композиторов, работал в Праге, стоял в основном на Карловом мосту, играл на мини-органе, был, проще сказать, уличным музыкантом. И вот в один осенний непогожий день людей не было вокруг меня, собирался дождь, и мне пора было уходить, а свои кроны я ещё не заработал. Дома у меня не было ужина, и я продолжал стоять в надежде на случай. Но по-прежнему никто не появлялся. От отчаяния я принялся утешать себя тем, что перебирал струны, играл что-то своё, импровизировал. В какой-то момент вспомнил Лауру… Полилась музыка. Это было сплетение осеннего холодного безнадёжного дня, пустого ужина и моей тоски по любимой. Получилось красивое произведение. Не заметил, как оказался в окружении промокших, но счастливых людей, под единой крышей из сплетённых зонтов… Все они стояли не шелохнувшись и слушали, в их глазах читалось восхищение…

Надо сказать, что в тот день я отужинал в ресторане. Но это не главное. Самым главным было то, что именно в тот пасмурный день я совершил небывалое открытие. Я открыл закон сохранения любви.

– Что? Любви? – перебил я его, недоумевая.

– Любви – той энергии, которую мы принимаем за это чувство. Объясняю. Когда мы кого-то любим, рождается некая очень сильная и мощная энергия и никуда не девается после, даже если любовь якобы проходит либо объект любви уходит от вас. Она томится внутри вас, и ей необходим выход. Пока его нет, могут быть проблемы у вас с настроением, с психикой. Любовь должна перетекать во что-то, трансформироваться, к примеру, в произведения искусства. Когда я написал своё первое музыкальное произведение, мне сразу же полегчало, я выпустил значительную часть этой томившейся нерастраченной энергии. Это я и понял в тот день, в ресторане, в тот самый момент, когда я заказал себе отбивную. Я вкушал честно заработанный ужин, запивал его красным вином и успокаивался, впервые после ухода Лауры мне было хорошо и спокойно. А дальше произошло самое интересное…

Спустя несколько дней, когда я опять был на мосту, ко мне подошла женщина… Лицо её было неестественно возбуждённое, красное, говорила она с придыханием, проглатывая слова, и я не сразу понял, что она хотела. Оказалось следующее. В тот самый несчастный и унылый день, когда я сочинил свою первую сонату, её услышал мужчина, муж этой женщины, что подошла ко мне. По её словам, они собирались разводиться, была назначена дата этого невесёлого события их жизни.

Чувства к тому времени остыли у обоих, шутка ли – прожить вместе двадцать пять лет… В тот день, когда муж проходил по Карлову мосту, он спешил встретиться с друзьями в пивной – единственной отраде его почти холостяцкой жизни. И тут до его сердца докатились звуки моего органчика… Мужчина остановился, застыл на месте, так и остался стоять, пока не окончилась моя тогда ещё сырая и полная импровизаций соната. И с ним что-то произошло, по словам его жены – он иначе взглянул на их отношения, и к нему вновь пришло утерянное ощущение восхищения своей супругой, как в первый год знакомства…

Радостный и ошеломлённый, он что было сил побежал не в пивную, а к своей жене, с которой не жил порядка полугода. Моя музыка вернула ему любовь и в итоге воссоединила семью, в которой подрастало двое детишек. Я и представить не мог, что моя соната может творить чудеса! Дальше было ещё интереснее. Вскорости весть о возвращающем чувства бедном музыканте облетела весь город. Люди стали специально подходить ко мне, рассказывая свои истории, и я начал писать мелодии под конкретные ситуации. И что удивительно – это действительно помогало людям! Ко мне приезжали из других городов, я писал ночи напролёт, а скоро смог купить себе этот замечательный домик в горах и перестал играть музыку на мосту, превратившись в композитора, спасающего любовь.

– Какая трогательная история! – воскликнул я. – И многим вы успели помочь таким образом?

– Только тем, кто действительно желал вернуть любовь всем сердцем. Если приходили просто любопытные – у меня ничего не получалось, именно эти люди и распустили слухи о моей несостоятельности, оттого вы не увидели очередь страждущих. Как ни странно, это оказалось мне на руку – вначале я трудился и днём и ночью, чуть было не заработал нервный срыв и вконец не испортил себе здоровье. Сейчас ко мне обращаются только те, кто в меня действительно верит, а их немного. Гораздо больше скептиков и пересмешников, считающих меня шарлатаном. Вы разве не читали их едкие очерки в интернете?

– Признаться – не читал. Мне рассказал о вас друг, он уверял меня, что вы настоящий кудесник.

Дни летели, и я с каждым днём ощущал всё большую заинтересованность моей историей со стороны пана композитора и всё большее доверие к моей персоне.

Постепенно наши разговоры стали приобретать более душевный характер, я сумел распахнуть перед этим незнакомым мне человеком мой скрытый от остальных мир, а он, заглянув туда, обещал написать музыку, которая вылечит меня от возникшего равнодушия к жене.

В процессе наших ежедневных бесед я и сам возвращался к теме наших с Марусей взаимоотношений, многое передумал, пересмотрел, понял и был готов вернуться к ней. Не хватало только одного – повторной вспышки моих угасших чувств, а это было непросто. Бывает, что головой мы понимаем, что пора влюбиться, и понимаем, насколько человек хорош и что он во всём нам подходит, а вспышки, озарения не происходит. Кто-то называет это химией, но я полагаю, что это состояние гораздо глубже обычного притяжения и сексуальной совместимости.

Тем временем моё пребывание в доме гостеприимного пана Йенека подходило к концу, и мне не терпелось поскорее услышать заветную мелодию, ту, что способна будет воскресить любовь в моём сердце. Я знал, что Вацлав пишет не простую музыку, а имеющую индивидуальную направленность, и эта симфония будет касаться только наших с Марочкой взаимоотношений и должна будет реанимировать их. Он поведал мне как-то, что у каждой любовной истории существует своя неповторимая гармония звуков, и его задача – услышать её и записать, а также дополнить необходимой аранжировкой, чтобы восприятие было более привычным для нашего слуха и эмоционального восприятия.

Как-то я поинтересовался у композитора, как продвигается его сочинение. На что пан раздражённо ответил, что пока произведение не написано – он никогда не говорит о нём. Я высказал сомнение, успеет ли он закончить его до моего отъезда. И своим вопросом я опять огорчил пана композитора, а вечером он объяснил причину своего беспокойства.

– Дело в том, мой друг, что мне никак не удаётся обозначить кульминационный лейтмотив в первой части произведения. Мне необходимо задать вам один вопрос.

– Я готов помочь вам и ответить на всё, что спросите.

– Не припомните ли вы какой-нибудь ключевой момент в ваших взаимоотношениях, когда чувство только зарождалось? Эпизод этот может быть на первый взгляд незначительным, казаться мелочью и зависеть от мимолётно брошенного взгляда или случайной мысли – вы меня понимаете? Причём меня интересует то мгновение, когда ответное чувство зародилось в сердце вашей жены. Ведь вы добивались её, а она пока что не открывалась вам, и когда же произошло то, о чём вы мечтали бессонными ночами?