Текст книги "Сторожи Москвы"

Часть 1
Кремль

Чудов монастырь

Ночь. Келья в Чудовом монастыре (1603 год)

О т е ц П и м е н, Г р и г о р и й спящий.

ПИМЕН

 
(пишет перед лампадой).
Еще одно, последнее сказанье —
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья,
Спасителя смиренно умоляют.
На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною —
Давно ль оно неслось событий полно,
Волнуяся, как море-океян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно…
 

А. С. Пушкин. „Борис Годунов“.

Обители нет. Давно. Ее стремительный снос понадобился в первые послеоктябрьские годы, чтобы расширить Ивановскую площадь Кремля. Это была та же участь, что и у соседнего Вознесенского монастыря. Резиденция новой власти не нуждалась в памятниках прошлого. Эйфория вседозволенности освобождала от обязательств перед предками и потомками. А между тем…

«Сигизмундов план». Фрагмент: Кремль и Китай-город.

Точный год основания монастыря остается неизвестным. Единственное и самое древнее относящееся к нему летописное свидетельство гласит, что в 1365 году митрополит Алексей заложил на этом месте каменную церковь во имя Чуда Архангела Михаила в Хонех, которая за одно лето и была завершена.

Память о чуде в Хонех должна была поддержать дух москвичей, перепуганных страшным летом 1365 года. Оно было отмечено жесточайшей засухой, от которой трескалась земля. А в очередную сухую бурю оставшийся в истории под именем Всесвятского пожар, вспыхнувший в одноименной церкви, за два часа уничтожил весь город и простоявший меньше тридцати лет дубовый красавец Кремль.

К тому же Москва только что получила нового и совсем еще молодого великого князя Дмитрия Ивановича, будущего Донского. Что мог он предпринять в свои семнадцать лет? Никто еще не знал, что обладал Дмитрий Иванович редким для правителя даром – советоваться со своими подданными, того больше – пользоваться их советами. Его настоящим советником стал митрополит Алексей, душой болевший за княжество. Это он подсказал великому князю начать строить – впервые на Московской земле! – белокаменный Кремль, а для начала словно положил предел несчастьям Москвы своим каменным храмом.

Ведь вблизи города Иераполя, в Колоссах Фригийских, в местечке Хонех, над источником, приносившим исцеление многим больным, находился храм Архистратига Михаила, построенный в благодарность за обретенное здоровье. Заботился об источнике бедный отрок Архип, бескорыстное служение которого начало раздражать живших в округе язычников. С помощью вод двух рек, протекавших по соседству, язычники решили затопить и храм, и чудотворный источник.

Узнав о неминуемой гибели, Архип обратился с молитвой к Архистратигу и услышал голос, приказавший ему выйти из храма. Юноша подчинился и стал свидетелем чуда. Вода из рек была пущена, но появившийся Михаил поднял руку, и потоки устремились в расщелину большого камня. Храм и источник остались невредимыми.

Указание о строительстве церкви, тем более каменной – что было большой редкостью в Москве, позволяет предполагать, что к этому времени Чудов монастырь уже существовал. По свидетельству некоторых летописцев, ранее на этом месте находился Царев Ордынский Посольский двор, где останавливались посланцы Орды, приезжавшие для переговоров или сбора дани.

Землю ханского представительства подарила митрополиту Алексею царица Тайдула, мать царствовавшего хана Джанибека, особенно благоволившая святителю после того, как он своими молитвами спас ее от слепоты.

В исторической литературе слишком редко упоминается о том, как складывались отношения ордынцев с православным духовенством, а между тем они имели подчас исключительное значение для Московского княжества. С начала своего владычества ордынские ханы очень уважительно относились ко всему православному церковному чину, более того – полностью освобождали священников и церковный причт от всяких даней и пошлин, потому что видели в них «молебников» не только за русских, но и за всех людей.

Любимейшая жена хана Узбека, царица Тайдула, еще в 1356 году выхлопотала для митрополита Алексея охранную грамоту, чтобы мог он беспрепятственно съездить в Царьград. А годом позже, начав терять зрение, она позвала святейшего к себе.

Сохранилось предание, будто накануне приезда Алексея в Орду Тайдула увидела во сне митрополита в окружении священства, направляющегося к ней в архиерейских одеждах невиданной красоты, и именно такие одежды она приказала приготовить своим гостям в подарок и благодарность за помощь, которую они действительно сумели ей оказать.

Приезду митрополита в Орду предшествовали необыкновенные события и в Москве. Святейший не мог быть уверенным в ожидаемом от него исцелении и потому отслужил в Успенском соборе просительный молебен, во время которого у гроба святого Петра Митрополита «се от себя сама загорелась свеча». Митрополит тут же раскрошил чудесную свечу, раздал ее как благословение молящимся, а часть взял с собой в дорогу.

Встретили Алексея царствующий хан Джанибек, сын царицы Тайдулы, и ее внук Бердибек с величайшим почетом, в окружении всех своих придворных. Митрополит отслужил молебен около царицы, зажег чудесную свечу и окропил глаза Тайдулы освященной в Успенском соборе водой, после чего слепая прозрела. Хан не поскупился на самые богатые дары митрополиту и его спутникам, которые составили целый обоз. Можно предположить, что тогда же Алексею были переданы права и на двор в Кремле.

Но так удачно сложившиеся дипломатические отношения оказались недолгими. В Орде, по словам летописцев, начались «замятни». Бердибек убил своего отца, но уже в 1359 году и сам лишился жизни. Несколькими месяцами позже была убита царица Тайдула. Митрополиту оставалось только предостерегать молодого великого князя от вероломства кочевников, раз за разом подступавших к Москве и разорявших ее дотла. В 1380 году это были полчища Мамая, двумя годами позже Тохтамыша. Жертвы Куликова поля не спасли Москвы.

Митрополит Алексей завещает похоронить себя у стен Чудовской церкви. Но Дмитрий Донской не захотел выполнить воли святейшего. Как более достойное было выбрано место погребения внутри храма, в Благовещенском приделе.

По всей вероятности, Чудовская церковь была достаточно велика. Когда в 1431 году во время литургии ее верх от ветхости обрушился, чудесным образом не задев служивших священников, ров для фундамента нового храма начали копать внутри старого здания и при этом обнаружили нетленные мощи святителя Алексея. Даже ризы митрополита остались «невреженны, яко вчера облечены». Они и были оставлены, но уже в специально устроенной раке, в заново отстроенной церкви.

«Кремленаград». Фрагмент: Чудов монастырь.

О Чудовской церкви помнили. О Чудовской церкви заботились все правители. Захоронения в ней и около нее представлялись самыми почетными. Так, рядом с митрополитом Алексеем оказывается в 1393 году его племянник, старейший боярин Дмитрия Донского, Данило Феофанович. Храм постоянно благоустраивали и достраивали. При нем строится «трапеза велия, каменная», келья настоятеля, большие погреба.

Одним из главных «благоустроителей» Чудова монастыря оказывается архиепископ Геннадий, возведенный затем в сан Новгородского архиепископа. В конце жизни он вернулся в любимую обитель и был погребен «в самом том месте», где лежало тело святейшего, опять-таки у стены церкви.

Геннадию пришлось пережить немало трудных минут. Независимый нравом, он мог себе позволить самостоятельное толкование церковного устава, что вызвало бешеный гнев митрополита. Геннадий бежал во дворец, под покровительство великого князя Ивана III, но митрополит сумел убедить князя выдать ему ослушника. Архимандрита Чудова монастыря сковали и посадили в ледник под палатами.

Узнав о столь суровом наказании, Иван III вмешался, выговорил прощение Геннадию, тем не менее ослушник уже на следующий год был назначен в Новгород Великий, подальше от двора.

В том же 1483 году Геннадий решает построить в Чудовом монастыре обетный – благодарственный храм во имя Святителя Алексея. Даже оказавшись в Новгороде Великом, он продолжает заботиться о стройке, давать на нее деньги и попечение о ней передает братьям Траханиотам – Дмитрию и Георгию и сыну Дмитрия Юрию Малому.

Церковь оказалась «вельми чудна, велика и высока, и трапеза, а в ней многие палаты, горния и дольныя, удобные на всякую монастырскую потребу и живущим тут братиям. На преупокоение». Именно в эту церковь и были перенесены мощи святителя и поставлены в раке на правой стороне у стены. В представлении великих князей, как и всех москвичей, митрополит Алексей оставался защитником и покровителем Москвы. Фрагменты этой постройки сохранялись вплоть до советских времен.

Архиепископ Геннадий представлял собой очень интересную личность в истории и Московского государства, и Православной церкви. Найти общий язык с новгородским священством ему не удалось. Он деятельно и непримиримо выступает как искоренитель ереси жидовствующих, стремится восстановить порядок в богослужении и, поскольку слишком часто помехой становится прямая неграмотность священнослужителей, хлопочет об организации церковного образования. Более того – сам начинает обучать своих подопечных.

Но одновременно архиепископ поддерживает идею взимания мзды за назначение на каждую церковную должность, хотя против этого решительно выступают и митрополит, и великий князь. Пренебрегая их выговорами и требованиями, Геннадий даже увеличивает размер подобной мзды, в результате чего его «сводят» с архиепископской кафедры. Подписав требуемое отречение от нее, Геннадий возвращается в Чудов монстырь и почти сразу умирает. К этому времени выстроенная им Алексеевская церковь успела обветшать. В 1501 году великий князь Иван III распорядился ее разобрать и возвести заново. Строительство велось, подобно соседнему Архангельскому собору, итальянскими мастерами и было закончено в 1503 году.

В 1535 году мощи святители Алексея были помещены в новую, серебряную раку, причем обстоятельства ее «построения» рассказываются разными летописцами по-разному. В одном случае говорится о том, что 11 февраля 1535 года великая вдовствующая княгиня Московская Елена Васильевна с пятилетним сыном Иваном (будущим Грозным) прибыла в монастырь и отстояла долгий молебен, в котором митрополит и все сослужащее ему священство просили святого благосклонно принять перемещение его останков, после чего митрополит с властями и совершил переложение.

Вариант так называемой Львовской летописи представляется более убедительным. Согласно ему, великий князь Василий III чуть ли не каждый день приходил к старой раке святого и к гробу святого Петра Чудотворца, «лобызая со слезами святые мощи, особо наедине, по вся дни и нощи с теплою верою призывает их, да помогут ему ходатайством к Богу и к Пречистой Его Матери о прижитии чад и обеты свои пред ними в сердце своем полагает… И родися ему сын Иван … и радостною душею обеты сердца исполняя, повелевает делать раки святым их мощам со всяким царским устроением: святому Петру раку золотую с его образом златым, а стороны раки серебряные; и камением дорогим повелел ее украсить. А святому Алексею раку серебряную всю и на раке образ святого и столбцы позлатить».

Львовская летопись утверждает, что начали раки делать в 1531 году, а раку святого Алексея доделали в феврале 1535-го. Переложение мощей действительно состоялось 11 февраля при архимандрите Ионе, присутствовали же вместе со всеми боярами царь Иван с младшим братом, слабоумным Георгием-Юрием.

Десяти лет от роду будущий Иван Грозный лишился матери, попав в зависимость от отравивших великую княгиню Елену бояр и от ее крутых нравом родственников – князей Глинских. Правда, благодаря Глинским смог он венчаться на царство и почти сразу сыграть свадьбу с молодой женой Анастасией Романовной.

Но первая семейная радость обернулась страшным горем. В Москве вспыхнул очередной, поглотивший в огненном море почти весь город пожар, от которого молодой царь с супругой бежал в село Воробьево. Туда же двинулись за ним разгневанные москвичи, обвинившие в поджоге Москвы царскую бабку – княгиню Анну Глинскую. Дядя царя Юрий Васильевич Глинский был убит ими в одном из кремлевских соборов. Старую княгиню москвичи заподозрили в колдовстве.

И вот в этот страшный пожар 1547 года Чудов монастырь выгорел дотла. Нетронутыми остались только мощи святителя. Между тем в огне погибли восемнадцать старцев, пятьдесят монастырских слуг и весь продовольственный запас.

Именно к Чудову монастырю Грозный всю жизнь будет испытывать особую привязанность. Когда в 1556 году у него родится дочь, царевна Евдокия, он будет ее крестить в Чудовом монастыре и прикажет построить над задними вратами монастыря обетную церковь во имя Иоанна Лествичника с приделом Евдокии Мученицы.

Через восемь месяцев церковь была закончена и освящена. На торжестве присутствовали сам Грозный, царица Анастасия, царевич Иван и царский брат Георгий-Юрий Васильевич, а также митрополит из Царьграда Кизитский Иосаф и старцы Святыя Горы, жившие в Чудовом монастыре. Совершал освящение митрополит Макарий «со всем собором».

У этой маленькой церковки Иоанна Лествичника оказалась совершенно особая судьба. Она в царствование первых Романовых вошла в число бедных церквей, которым периодически давалась царская милостыня. Так случилось и в 1649 году, когда случайно разбился один из «верховых» нищих, которых привечал и содержал при дворце царь Алексей Михайлович. В церковь, связанную с дочерью Грозного, были переданы деньги «на панихиды и обедни».

Во многом стараясь подражать Ивану Грозному, Борис Годунов, в свою очередь, заказывает новую, еще более дорогую и пышную раку для мощей святителя Алексея, якобы задуманную еще царем Федором Иоанновичем. «Рака, скованная из серебра, была украшена златом и многоценными бисерами и каменьем драгим; в верху ее образ Святого изображен, и так великолепно была устроена, что не можно было и достойно описать ее». При Борисе и состоялось переложение мощей.

Очередной великий пожар начался 3 мая 1626 года в Китай-городе и от верха Василия Блаженного перешел сначала на Вознесенский, а там и на Чудов монастырь. На этот раз сгорела соборная Алексеевская церковь, иначе называвшаяся «Чудо Михаила Архангела».

Но и новая царская династия – Романовых в отношении Чудова монастыря следовала традиции Рюриковичей. В Алексеевской церкви крестит своих сыновей, Иоанна и Федора, Иван Грозный и своего единственного ребенка – царевну Федосью царь Федор Иоаннович. Михаил Федорович Романов крестит в Чудовом всех своих детей, а царь Алексей Михайлович – своего погибшего в младенчестве царевича Дмитрия, позднее – будущего Петра I и его сестру царевну Наталью Алексеевну. В ХIX веке к этому обычаю вернется император Николай I для единственного своего ребенка – будущего царя-освободителя Александра II.

Чудовская обитель становится предметом постоянных забот юного Федора Алексеевича. Сначала, в 1677 году, он передает монастырю обширный двор покойного воспитателя царя боярина Бориса Ивановича Морозова – пространство, которое позднее было занято Малым кремлевским дворцом, – не скупится на постоянные взносы, но главное – сам выступает здесь в качестве архитектора.

Созданный Федором Алексеевичем план перестройки Алексеевской церкви, прилегающих к ней трапезной, палат и монастырских служб под ними начал осуществляться в 1680 году, при архимандрите Андриане, последнем патриархе Московском. Ранняя смерть царя – Федора Алексеевича не стало через два года – никак не сказалась на строительстве. Пришедшая к управлению государством царевна Софья Алексеевна берет все расходы на себя.

20 мая 1686 года, в день памяти Обретения мощей святителя, новый храм во имя Алексея Митрополита был освящен. Но этому событию накануне предшествовало великое торжество перенесения святых останков, примечательное к тому же по той роли, которую определила себе на нем правительница.

По описанию современников, 19 мая в старом храме Чуда Михаила, где хранились мощи, была совершена малая вечеря в присутствии обоих царей – Петра и Иоанна Алексеевичей, царевны Софьи и самого патриарха, который «шел в карете в передние монастырские ворота». Затем последовал молебен. «Святые мощи были поставлены посреди церкви и потом подняты на головы самим патриархом и царями, один по правую сторону, другой по левую и позади архиерей; и понесли из церкви в южные двери, вынесли на паперть, откуда в преднесении хоругвей, крестов и икон, со звоном вовся на Иване Великом и в монастыре, архиерей, архимандриты, игумены, протопопы понесли святыню в новый храм. Патриарх шел позади святыни, а за ним цари и царевна. Несли на главную южную лестницу мимо алтарей новой церкви и взошли на большой рундук, принесли в церковь и поставили на уготованное место сам патриарх со властьми. После молебна цари и царевна отбыли в свой царский дом, а за ними и патриарх в свой архиерейский дом».

Но на следующий день – на освящение церкви прибыл один царь Иоанн Алексеевич. Все эти богослужения совершал архимандрит Адриан, хотя еще в марте он был посвящен в митрополиты Казанские. Патриарх Иоаким разрешил подобное отступление от правил, отмечая исключительное участие Адриана в строительстве.

Впрочем, проект царя Федора Алексеевича еще не был полностью осуществлен. Не удалось закончить отделку другого храма, построенного рядом с Алексеевским, – его патриарх Иоаким освятил 28 ноября, в один день со вторым храмом во имя Апостола Андрея Первозванного, с западной стороны Алексеевской церкви.

Создание Алексеевской церкви было особенно знаменательным для царствующего дома и для Московского государства. Есть основания считать, что связано оно с «замирением» стрельцов после событий 1682 года. Использованные для воцарения Иоанна Алексеевича, то есть дома Милославских, а вместе с братом и царевны Софьи, стрельцы под именем «надворной пехоты» превратились в неуправляемую и слишком опасную для правительства силу. На руках у них осталось оружие, с которым они не расставались и на улицах Москвы. Стрельцы сами проводили свои сборы, с Пушечного двора развезли по полкам все пушки, из казны разобрали по рукам порох. Какие-то орудия ввезли в Кремль. По всему городу расставили свои караулы.

На деле государство оказалось без правительства. Вся царская семья находилась в Троицком монастыре, куда стрельцы никого не пропускали. Едва ли не единственное исключение представлял архимандрит Чудова монастыря Адриан, который по поручению оставшегося в Москве патриарха Иоакима возил его письма «царям» и передавал их ответы. Царевна Софья все надежды возлагала на одного патриарха. От Иоакима зависело, сумеет ли он помирить «царей» со стрельцами.

Мужества Иоакиму, былому лихому рейтару, сражавшемуся под стягами царя Алексея Михайловича, было не занимать. Он решился на неслыханный риск: 8 октября призвал все стрелецкие полки в Кремль, в Успенский собор и после торжественного «умилостивительного» богослужения вынес Евангелие и мощи Апостола Андрея Первозванного – его ощую руку. У аналоя, на который они были положены, патриарх произнес стрельцам, именно стрельцам и воинам, поучение о мире и любви, о необходимости вернуться к мирной жизни, ради своих семей и самих себя прекратить смуту, сложить ненужное оружие. При этом Иоаким прочел и царские грамоты, обещавшие стрельцам всепрощение, в каких бы деяниях ни были они участниками. Подлинность царских заверений патриарх подтвердил своим словом.

Слово Иоакима запомнилось надолго. Его убедительность оказалась так велика, что тут же в соборе стрельцы дали обещание покориться царской воле, целуя при этом Евангелие и мощи Апостола, которые взял в руки патриарх. Находившиеся в Москве иностранцы утверждали, что мир московской земле принесла «длань Апостола».

Верно и то, что смута избыла себя и потребность в ее прекращении испытывали все ее участники. Современники запомнили и слезы радости патриарха, когда он благословлял умиротворенную паству. В своей грамоте царям Иоаким звал их вернуться в стольный город, а правительство, в свою очередь, отблагодарило его так называемой широковещательной царской похвальной грамотой. Отметить подобное событие сооружением храма во имя Андрея Первозванного – это соотносилось с русскими обычаями. Патриарх сам освятил свое детище, после чего в новой трапезной состоялся большой стол.

Эта так называемая Братская трапезная была обращена окнами на церковь Двенадцати Апостолов. В примыкавшей к ней «полате» раздавали кушанья для братьев. Сама же церковь была совсем маленькой, одноглавой, причем ее главка, обитая железом, не имела позолоты – оставалась выкрашенной зеленой краской.

Построек в Чудовом монастыре было много, и описывались они главным образом в связи с постоянно вспыхивающими пожарами достаточно часто и подробно.

Главной святыней оставалась соборная церковь Архангела Михаила, однопрестольная и пятиглавная. Она имела одну вызолоченную главку, тогда как остальные купола и кровли были окрашены в зеленый цвет. Церковь окружала паперть с окончинами, рядом стояла колокольня. Из храма крытые переходы вели в Благовещенский собор и к архиерейским покоям.

Пятиглавой была и церковь Благовещения, также с одной позолоченной главкой. Ее особенностью было то, что начиная с XVIII века в стене обширной трапезной была устроена палатка, где продавался «чудотворный мед».

Алтарь церкви Алексея Митрополита сообщался переходом с алтарем Благовещенского собора. Перед церковью находилась обширная трапезная с выходом на паперть, откуда на Ивановскую площадь вел нарядный «сход»: «…крыльцо на двух столбах одинаковых и двух тройных каменных; при оных 4 жестяные трубы с змейками для сбегу с кровли воды; крыша крыльца железная; сверх оной две дуги железные, наверху дуг яблоко медное позлащенное, сверх яблока звезда с крестом».

Боярином Ховриным была построена в Чудовом монастыре церковь Воздвиженья. Еще при Иване Грозном появилась церковь над задними монастырскими воротами – Крестовая, которая неоднократно меняла посвящение алтарей – сначала во имя Платона и Романа, впоследствии во имя Всех Святых. Название Крестовой ей дала близость к архиерейским палатам. В отдельно стоящей пятиярусной колокольне четвертый, восьмиугольный в плане, ярус занимала библиотека, кстати сказать, находившаяся непосредственно под колоколами.

Среди многих монастырских строений в трехэтажном, например, помещались Братские кельи с служебными палатами – пирожною, поварнею, квасным погребом и пивоваренной. При том, что монастырский стол всегда оставался постным, его отличало исключительное разнообразие блюд, особенно на архиерейском обиходе и на царских угощениях.

По обычаю подавалось множество блюд, причем есть или даже пробовать каждое было необязательно. Каждый выбирал еду по вкусу. Есть на праздничных, например, столах начинали с холодных закусок. Обязательной считалась икра зернистая, вязига под хреном, реже подавалась икра белой рыбицы – красная.

Следующими шли так называемые прикрошки и присолы. Среди них главное место занимала паровая или копченая рыба. Подавались также щука, стерлядь, лещ, язь, линь, шелешпер, сиг.

Холодные блюда сменяли горячие – щи и разного рода уха. Уха ставилась щучья, стерляжья, подлещиковая, окуневая, линевая, судачья, карасевая, плотичья, язевая, озимая, шафранная, озимая черная, венгерская. К каждому сорту ухи подавались особые пироги: подовые, «с телесы», просыпные, росольные, кислые, косые, долгие, с молоками, печеные в виде карасей (их так и называли «караси»), троицкие, а также оладьи, пышки, кулебяка, блины простые, блины красные, драчина, каравай яцкой, каравай ставленой. Уху, как и все горячие блюда, подавали в медных сковородах. Другие горячие кушанья в виде соусов и похлебок – они назывались «росольными» – включали самую разнообразную разварную или вареную в рассолах рыбу, к которой также подавались особые пироги, печенья, пышки, оладьи, сырники, блины.

За постными столами вместо зернистой икры и вязиги подавались грибы, за которыми следовали кушанья гороховые, ягодные и т. д. Примерный список блюд праздничного постного стола выглядел так: голова гороху тертого, грибы холодные, грузди, рыжики холодные, щи, грибы гретые, грузди и рыжики гретые, лапша, капуста ленивая, пирог косой, пирог с грибами, пирог с морковью, пироги с горохом, оладьи в патоке, блюдо ягодников, блюдо левашников, блюдо пирожков «карасей», блюдо пряжья (сдобное). Нередко бывали также взвар сладкий, клюква гретая, кисель клюквенный, толокно.

Разнообразными были и сорта подававшегося к столу хлеба. Это мог быть белый крупитчатый, иначе – папошник, кольцо крупитчатое, калачи четвертные, калачи хомутинные – в виде хомута, укруги пшеничные, а также расхожий и братский – ржаной.

Кроме библиотеки «под колоколы», в Чудовом монастыре существовала богатая библиотека и в архиерейских покоях. Последние помещались на третьем этаже отдельного здания, имевшего также кельи, кладовые и казенные палаты. Всего жилище архиерея имело пять покоев: крестовую палату с четырьмя окнами, зал с шестью окнами, столовую с тремя окнами, наугольную с четырьмя окнами, опочивальню и библиотеку с двумя окнами.

Хозяйство Чудова монастыря было очень сложным. Поэтому наряду со столярной, каретной, кузнечной оно располагало и двумя больничными палатами, соединявшимися напрямую с церковью Воздвиженья, а также палатами Судейской, Секретарской, Подьяческой и Архивной, и это не считая бесчисленных кладовых.

В ХVI–XVII веках Чудов монастырь стал центром духовного образования. В нем действовала Патриаршья школа, среди преподавателей которой были знаменитые ученые своего времени. Об одном из них, создателе многих словарей, киевском монахе Епифании Славинецком, современники отзывались: «Муж многоученый, аще кто ни таков во времени сем, не только грамматики и риторики, но и философии и самыя феологии (теологии) известный бысть испытатель и искуснейший рассудитель, и опасный протолковник еллинского (греческого), славянского и польского языков».

Чудов монастырь. Фото 1920-х гг.

Начало традиции было положено самим митрополитом Алексеем: в монастыре хранилась собственноручная рукопись его перевода Нового Завета с греческого на славянский. Она осталась невредимой даже после того, как в 1812 году монастырь занимал штаб Наполеона и там было расквартировано несколько французских гвардейских полков. Образовательное значение монастыря вполне оценивал Петр I, который указом от 4 января 1723 года предписал в «Чудовом монастыре монахов иметь, которые бы достойны были к производству в духовные начальники».

Оказался монастырь и гостеприимным пристанищем для всех приходивших в Москву иноземных православных святителей и старцев, особенно из числа южных славян и греков. Многие из них подолгу жили под его кровом и находили себе последний приют на монастырском кладбище, как Матвей Гречин, митрополит Андрианопольский. Кончина митрополита наступила в 1392 году, через два года после приезда в Москву, куда он прибыл вместе с митрополитом Киприаном.

К примеру, в начале марта 1518 года в Москву приехали от Царьградского патриарха «митрополит Григорий, грек, да с ним старцы от святой горы Афонской бити челом о нищете и поможении: из Ватопеда монастыря три старца, – Максим Грек, Неофит Грек, Лаврентий Болгарин; от святого Пантелеймона из русского монастыря – проигумен Савва. А прежде тех старцев пришел от святых Сорока мучеников, от Скиропотама монастыря Исаия Сербин. Князь великий Василий Иванович принял их с великою честию и повелел им пребывать в монастыре архистратига Михаила Чуда, питая их и доволя всякими потребами от своей царской трапезы. Также и Варлам митрополит великую любовь и честь к ним показывал и, к себе призывая, часто с ними беседовал о божественных словесах духовных». Все гости уехали из Москвы в середине сентября 1519 года, прожив в монастыре больше полутора лет.

Летописец отмечает и другое необыкновенное обстоятельство. За время пребывания святых гостей у гроба святителя Алексея случилось особенно много чудесных исцелений – «явленных семь, а неявленных Бог ведает».

Принадлежала Чудову монастырю и совершенно особая роль перевоспитания строптивых и в чем-либо вошедших в «прю» с церковью иерархов. В 1391 году, например, в Твери епископ Евфимий Вислень поссорился с Тверским великим князем и после суда над ним был отставлен от епископства и поселен в Чудовом монастыре. Покаяние здесь не связывалось с пребыванием в казематах, да их в обители и не существовало, как и любых других «телесных удручений». Им противопоставлялся очень строгий распорядок монашеской жизни, которому наказуемый должен был подчиниться вместе со всей братией. Евфимий скончался в следующем же году и был погребен за алтарем храма. Спустя пять лет рядом с ним погребли владыку Смоленского Даниила. Впрочем, Чудов монастырь время от времени играл роль и места заключения.

В 1401 году в Москву приехал владыка Новгородский Иван «бить челом великому князю о Торжке». Сын Дмитрия Донского, великий князь Василий Дмитриевич, рассудил иначе. По его требованию митрополит Киприан посадил «вольнодумца» под арест в Чудов монастырь «за месячевый митрополичий суд, что не дали Новгородцы». Наказание продолжалось три с половиной года, после чего Ивана отпустили на волю.

При внуке Донского, великом князе Василии Васильевиче Темном, в Чудов монастырь был посажен в среду Крестопоклонной недели 1440 года митрополит Исидор – «чтобы отступился от латинского соединения и согласия, чтобы обратился и покаялся». Однако охрана оказалась недостаточно строгой. Узнику уже 15 сентября удалось бежать в Тверь, а оттуда «к Риму».

В январе 1480 года такая же участь постигла последнего независимого Новгородского владыку Феофила «за крамолу-измену к Литве», по определению великого князя Ивана III. Феофил умер в монастыре через шесть с половиной лет и там же был погребен.

При воцарении так называемого боярского царя Василия Шуйского в Чудов монастырь был отправлен «под начал» поставленный Лжедмитрием патриарх Игнатий. Простым монахом он дожил до 1611 года, когда овладевшие Москвой польские войска сместили патриарха Гермогена – он был посажен в тот же Чудов монастырь – и снова возвели Игнатия в патриарший сан.