Текст книги "Черные розы для снайпера"

Въезд на киностудию обсажен высоким разросшимся кустарником, по обеим сторонам длинной дорожки стоят фанерные павильоны, центральное здание – стекло и металл, гордость Фабера – светится зеркальными окнами, цоколь обложен грубым серым камнем, крыша асимметричных ярусов из красной черепицы. Фабер пристраивает машину, отметив, что сегодня приехало много народу. В прохладном коридоре, на лестнице и в павильоне, где проходят съемки сериала «Красивая пуля», пахнет апельсинами. Фабер удивленно разглядывает пол, забросанный оранжевой кожурой. В дверях в павильон он сталкивается с исполнительницей главной роли, она в бешенстве, в глазах – слезы.

– Лидочка, вытри сопли, – раздражение у Фабера еще не прошло.

– Хорошо вам говорить, Климентий Кузьмич!

Ладошки у Лидочки маленькие, но сильные, она цепляется за его рукав и судорожно со всхлипом вздыхает.

– Вы только посмотрите на эту… Как ее? Прототипа!

– Кто привел? – спрашивает Фабер освобождаясь.

– Писатель ваш привел. Это же лошадь, Климентий Кузьмич! Лошадь!

Фабер проходит на съемку, щурится от ярких осветительных ламп и сразу выхватывает из знакомой толпы киношников чужеродное тело. На стуле позади оператора сидит, закинув ногу на ногу, крупная худощавая женщина и громко смеется, отставив руку с «беломориной».

– Что у вас тут? – спрашивает Фабер, отыскав грустного режиссера.

– Писатель привел женщину из милиции для ознакомления с типовым поведением.

– Ну и?..

– Вот. Матерится и хохочет после каждой реплики героини. Я устал.

– А почему у тебя везде кожура валяется? Вы что, теперь апельсины всей съемочной группой давите?

– Все давят, – кивнул режиссер. – Давят, потом чистят и едят или сначала чистят, потом давят, потом едят… Осветителю удалось добиться очень кадрового разбрызгивания. Два ящика апельсинов за два дня.

– Режиссер! Слушай, режиссер! – Женщина из милиции подзывала его, не вставая. – Твоя актриса четыре секунды достает из кобуры оружие! Ее три раза убьют, режиссер! – Она встала и подошла. – Отдай-ка мне ее на пару дней, пусть поработает в отделении, чтобы в образ войти!

– Вы можете сесть на шпагат? – спрашивает женщину Фабер, прикрывая ладонью рот и разглядывая вытянутое, вполне привлекательное лицо, темные глаза и крупный нос над яркими обветренными губами. Около сорока, поджарая. На голову выше его.

Женщина улыбается, достает следующую «беломорину». Фабер потянулся за зажигалкой, но женщина быстрым движением выдернула откуда-то из-под мышки пистолет и приставила к его животу.

– Пук! – сказала она, прикусив зубами папиросу. – Шпагат, говоришь? Я могу пяткой припечатать в лоб вашего главного по музыке так, что он даже движения моей ноги не заметит. – Она притянула руку Фабера к себе и сжала. Фабер щелкнул зажигалкой, удивившись сильному и горячему прикосновению ее ладони.

Режиссер закатил глаза.

– Почему именно его? – Фабер отыскал глазами высокого нескладного звукорежиссера. В наушниках, с трагической грацией в движениях длинных рук, он слушал, закрыв глаза, музыку за пультом.

– Да он тут у вас один выше меня. Видный мужик. Ты же про шпагат спрашивал, отвечаю! А вообще, ребята, очень даже клево! Заводит. Что интересно, в Москве года два назад работала в органах одна умная и красивая молодка. Я тут полистала ваш сценарий, почти про нее! Кто у вас будет сидеть в конце творческой жизни? – спросила вдруг она, покусывая губу, чтобы сдержать неуемный смех.

– В каком смысле? – напрягся режиссер.

– Ну, я спрашиваю, кто на эту лажу деньги дает? Кто главный по бабкам?

– Я директор, – сознался после паузы Фабер.

– Ну тогда слушай. Твой писатель это писал, считай, с натуры. Про половые сношения с апельсином не знаю, но по ходу других действий точно – это она. Факты некоторые совпадают. Просекаешь, как говорит мой сын?

– Нет, не просекаю, – сознался Фабер.

– Да спроси у своего писаки, с кого он писал, найди ее, не трать время зря, ни одна актриса не сыграет тебе профессионалку, а тем более такую! – Женщина потрясла страницами сценария. – Мужиков завораживала, как удав! Она тебе и шпагат изобразит, и апельсинчиков нарожает! – Женщина закинула голову и засмеялась громко, от души. Фабер с режиссером в некотором оцепенении уставились на ее зубы.

Отсмеявшись, женщина из милиции поинтересовалась, где находится буфет. Фабер пошел с ней.

В буфете за деревянным круглым столиком режиссер «крутой эротики» Стас Покрышкин набрасывал сценарий. Фабер обрадовался Стасу, позвал его за стойку и заказал холодный чай с лимоном.

– Я пью и пью, – пожаловался Стас. – Не могу остановиться уже второй день.

Глаза у Покрышкина были воспаленные, на щеках – пятнами – румянец.

– Что у тебя?

– К Наталье финны приехали. Ревную.

– Слушай, к ней клиенты приезжают почти каждый месяц.

– Я каждый месяц ревную. Слушай, Клим, я фильм про нее снять мечтаю. Баню, первый снег на зеленой траве, а возле бани…

– Лавка, – перебил его Фабер, – на лавке бело-розовая женщина с косой, и ее бьют плеткой. Все это знают. Посмотри назад. Видишь женщину?

– Ну? – Стас откровенно рассматривал милиционершу, она подмигнула ему, отпивая из высокого бокала.

– Она из милиции. Очень необычна. Как ты думашь, если снять издалека ее и моего Данилыча. Она бьет его ногой в лоб. Сними, Стас, я его уговорю.

Покрышкин еще раз развернулся и внимательно рассмотрел женщину, провел ладонью по лицу, словно вытирая его.

– Кому снять?

– В архив сними, ну нравится мне такая сцена, понимаешь!

– Ты знаешь, Клим, по-моему, твой звук метра два ростом, ты уверен?..

– Она сама предложила дать ему пяткой в лоб.

– Что творится! – пробормотал Покрышкин. – Сплошной сюр. А кто тебе нос подбил?

– Я влепился мордой в руль.

Они сели за столик, помолчали. Фабер выпил чай.

– Слушай, – поинтересовался Покрышкин, – а что у тебя в мыльном павильоне делают с апельсинами? Я иду утром, а на лестнице два осветителя задницами на ступеньках!..

– Ты не поверишь, – попробовал усмехнуться Фабер и скривился, потрогав верхнюю губу, – я тоже сегодня купил два апельсина и пытался их раздавить на улице.

– На спор?

– Да нет. По сценарию у Велиса героиня давит промежностью апельсин. А очистить забыла. И Велис – ни в какую. Говорит, что очищенный апельсин – это убожество. А неочищенный – сексуальный символ. Когда же этот писатель изволит явиться?

– Что-то мне это напоминает, – кивнул головой Стас.

Женщина, офицер милиции, тащит к ним сопротивляющуюся главную героиню. Лидочка отталкивет ее и уже слабеет ногами.

– Вот, смотрите, – громко говорит женщина, развернув Лидочку поудобней возле мужчин, – скажи «блядь»!

Лидочка жалобно смотрит на Покрышкина, на Фабера и еле слышно выговаривает необходимое слово, краснея лицом и шеей.

– Видели! – злорадно замечает ее мучительница. – Когда научится это говорить весело и равнодушно, как «доброе утро», тогда, считайте, вошла в образ! Бицепсы у нее ничего, ноги длинные, но внутренний настрой отсутствует напрочь!

У Фабера запищал пейджер. Пока Покрышкин рвет свои бумажки на мелкие кусочки, женщина из милиции уходит с Лидочкой, перечисляя необходимый, по ее мнению, для общего профессионального милицейского уровня запас ненормативной лексики, а к столику приближается великий писатель Велис Уин и заявляет, что работать в подобной обстановке невыносимо.

– Клим, – задумчиво разглядывает Покрышкин писателя снизу вверх, – а наш Лев Пискунов тоже ничего, высокий. Эта страшилка из милиции не хочет его сделать пяткой в лоб?

– Вы с утра пьяны, и это отвратительно, – заявляет Велис Уин, присаживаясь.

– Блондины бывают иногда очень темпераментны, – не сдается Покрышкин. – Мне такая сцена больше нравится. Ну что хорошего в том, что эта тетка стукнет нашего стесняющегося и комплексующего звукорежиссера! – Покрышкин судорожно закрыл руками голову, изображая испуг. – А вот самовлюбленного альбиноса!..

– Климентий Кузьмич, – тихо произносит писатель, прикрыв глаза, – я долго терпел, но больше не хочу. Все знают, кроме вас. Ваш режиссер короткометражных фильмов…

– Как тактично он выражается, Клим, ты слышишь! – возбудился Покрышкин. – Коротко и метражных!

– …присутствующий здесь Стас Покрышкин, – еще тише продолжил Велис Уин, – пользуется имеющимися у него видеоматериалами в целях собственного обогащения. А если конкретно, то он продает так называемое «мясо» иностранным любителям подобного рода кино. Его оператор, шизофреник, которого никто на киностудии не видит, ездит снимает по моргам, родильным домам и операционным, а режиссер Нехлебов вторую неделю не может найти себе хорошего оператора для сериала.

– Я знаю, почему ты рот открыл! – радостно заявляет на это Покрышкин. Фабер молчит. – Потому что ты узнал, что Кумус пишет книгу. Как же, кто-то еще смеет писать книжки, и не просто про Одноглазых, Хромых или Припадочных, а настоящую книгу! А в морги он ездит, потому что Ангел Кумус единственный в Москве уничтожитель вампиров! – Покрышкин стукнул по столу ладонью и икнул.

– Мне совершенно неинтересны литературные изыски шизофреников, – казалось, что Велис Уин задремал и еле ворочал языком, – и я еще не закончил. Кроме всего прочего, вы делаете музыкальные клипы с элементами ню и также продаете их на сторону. Мне это тоже совершенно неинтересно, но вчера, например, съемочная группа не смогла работать, потому что в павильоне с декорациями отделения милиции вы полчаса снимали голых девочек. Режиссер Нехлебов опять же почему-то хочет, чтобы именно ваш оператор снимал эротические сцены сериала.

– Мне пора, – поднялся Фабер.

– Почему твой великий писатель уже вторую неделю вертится на студии и щупает актрис? По совместительству? – Покрышкин не мог остановиться.

– Я сценарист! – не выдержал и повысил голос Велис Уин. – По моему сценарию ставят фильм!

– А у Нехлебова уже невроз! – радостно сообщает Покрышкин.

– Лев Иванович, – Фабер оперся руками о столик, – я посмотрел. В книжке эта сцена – полная чушь. Удивляет. Но в кино все по-другому. Пусть давит апельсин. Только не надо приводить на площадку посторонних. Не надо приводить женщин из милиции, или крутых бандитов, или зеков. Вы должны понять, что в книжке должно быть все по правде, а в кино наоборот. Не надо, чтобы мои актеры видели этих, как вы называете, «прототипов». Это выбивает их из колеи и доставляет дополнительные неприятности. Стас, – Фабер постучал по столу, и Покрышкин поднял голову, – я буду у тебя сегодня вечером. Надо поговорить.

Фабер нашел режиссера и постоял еще несколько минут вместе с ним сзади камеры, наблюдая, как Лидочка в коротком платьице и в лодочках на высоких каблуках раскидывает вокруг себя упитанных крепких мужиков, симметрично заполняя их неподвижными телами пространство «комнаты в гостинице».

– Мне нужен Ангел Кумус, – сказал Нехлебов, не поворачивая головы к Фаберу и иногда давая указания оператору, – а Пискунов рассказывает про него какие-то невероятные вещи, то ли он в моргах теперь снимает, то ли вообще расчленяет кого-то.

– Писатель, – вздохнул Фабер, – что с него возьмешь! Ты его поменьше слушай. Испорченное воображение – основной источник дохода.

К полудню небо затянулось тучами. Дождь накрапывал, отталкиваясь от свежих молодых листьев с еле слышным звоном, листья сопротивлялись, пружиня и подрагивая от каждой упругой капли. Ева слушала это сопротивление, стоя под огромной липой и радуясь вместе с деревом недолгой свежести раннего московского лета. Прислонившись спиной к стволу, Ева подняла голову вверх и задержала дыхание, став на цыпочки. Закружилась голова, и тело сразу подчинилось иллюзии полета, подаренной живым зеленым сплетеньем вверху.

– Друиды поклонялись деревьям до маниакальности жертвоприношения.

Ева вздрогнула и глубоко вздохнула. Перед ней стоял Аркаша, начальник аналитического отдела.

– Ты к нам идешь или просто гуляешь?

– Я по делу, – оторвалась от дерева Ева.

– Я в курсе. Ты неудачно выстрелила. – Аркаша пропустил ее вперед в стеклянных дверях.

– Аркаша, ты только послушай, что ты говоришь! Что такое вообще – удачный выстрел, если стреляешь в труп? Удачно попасть или удачно промахнуться? Я попала! – Ева плелась по ступенькам вверх. Аналитический отдел находился на третьем этаже в здании коммерческого банка, назывался страховым обществом и, кроме нескольких кабинетов, имел замаскированный вход в благоустроенную квартиру с пуленепробиваемыми окнами и постоянно обновляемым запасом необходимой провизии, достаточным для месячной отсидки. Жена Аркаши Зоя сидела за компьютером в кабинете с табличкой «Начальник отдела», в кабинете пахло духами и крепким кофе.

– Ты едешь из регионального управления. Тебя пропесочили, ты злая, обиженная и удивленная. Тебе нужна только капелька, одна капелька! – Зоя свернула ладошку, словно боялась расплескать пойманный дождь. – Понимания! Сочувствия! Утешения! Можешь убираться, у меня ничего такого нет.

– Как-нибудь обойдусь без сочувствия. Какие у тебя духи? – Ева принюхалась и напряглась.

– Духи? – Зоя быстро стучала по клавишам, не отводя взгляда от экрана.

Ева вздохнула, взяла ее сумочку и вытряхнула на стол.

– Ты что, сдурела?! – Зоя не поверила своим глазам. – Рыться в моей сумке!

Разгребая одной рукой сваленные в кучу пудреницу, помаду, две связки ключей, записную книжку, паспорт и удостоверение, три съежившихся разноцветных резиновых шарика, две плетенки-удавки с захватами для ладоней, набор металлических звездочек-убийц, пачки жевательной резинки, освежающие салфетки в маленьких пакетиках, Ева другой удерживала на расстоянии разъяренную маленькую обезьянку – Зою.

– Где это у тебя? Где у тебя духи?

Зоя сбросила туфли, присела и резко прыгнула вверх, выпрямив в прыжке ногу. Ева отбила ладонью, не глядя, ее ступню, продолжая другой рукой ощупывать сумку.

– Чайник закипел, – сообщил Аркаша, аккуратно расправляя на спинке стула снятый пиджак и с удовольствием оттягивая от шеи узел галстука. – Девочки, я не спал всю ночь, и знаете, где именно я не спал? В клубе развлечений для состоятельных мужчин. Вы можете сейчас изображать что угодно, я и глазом не моргну, такого насмотрелся! – Он расстегивал белую рубашку и снимал с груди липучки, закрепляющие микрофон.

– Да она бешеная! – Зоя тяжело дышала, сидя на полу. – Я ей про сочувствие, понимание, а она просто бешеная!

Ева наклонилась к ней, схватила и притянула к лицу сопротивляющуюся ладошку. Понюхала, раздувая ноздри.

– Отстань от меня! – отбивалась Зоя.

– Говори, какие у тебя духи, иначе я за себя не отвечаю. – На Зою смотрели прищуренные глаза цвета слегка разбавленных чернил.

– Ну, бравый оперативник, они здесь, на мне! Ищи!

– Я ведь сначала разорву платье! – честно предупредила Ева.

Аркаша заметил, что ему нравится платье жены, и предложил быстро отдать неудачливому снайперу таблетку.

– Какую еще таблетку?

Зоя подняла вверх руку, показывая Еве часы. На тонком золотом браслете рядом с часами прикреплен крошечный медальон. Ничего не понимая, Ева потянулась к медальону, Зоя сняла часы.

Крышка открывалась просто, в выемке, как раз под размер, лежала белая таблетка. Букву F, выдавленную на ней, можно было разглядеть, только приблизив таблетку к глазам.

– Что это такое? – Ева удивленно вдыхала резкий запах.

– Духи. Спорим, ты бы в жизни не нашла! – Зоя встала и обулась.

– Она бы нашла, – мечтательно сказал Аркаша.

– Как ими пользоваться? – Таблетка пахла так сильно, что Ева убрала браслет с часами и медальоном подальше от лица.

– Сначала скажи, что тебе конкретно было нужно. Таких духов больше ни у кого нет.

– Есть. – Ева села на стул, глядя перед собой.

– Нет!

– Есть!

– Девочки, давайте по делу, а то вы меня уже утомили! – повысил голос Аркадий.

– Пусть она сначала скажет, где именно унюхала своим чувствительным носом эти духи! – потребовала Зоя.

– На оружии. – После этих слов Ева замолчала, стойко выдерживая паузу.

– Тебе дали вчера оружие, которое пахло этими духами? – шепотом спросила Зоя. Аркаша развернул стул в их сторону и сел, уставившись на задумавшуюся Еву.

– Нет. Так пахло оружие террористки. Я нашла ее автомат на крыше.

Наступила тишина. Аркаша и Зоя обменялись быстрыми взглядами. Ева сидела, все так же глядя перед собой.

– Эта таблетка… – начала Зоя.

– Подожди. – Аркаша занервничал, встал и прошелся пару раз из угла в угол. – Ты уверена? – Он наклонился к Еве.

– Это было сегодня ночью, я запомнила запах. Я не трогала автомат, пока его не проверили на скрытую взрывчатку. Потом один боевик сказал, что автомат пахнет духами. Я пошла и понюхала, сама не знаю зачем. Этот самый, душный и сладкий, запах. В квартире тоже пахло, но слабее.

– Растертая лаванда и мускус дикой кошки. – Зоя кивнула, улыбаясь. – Не спутаешь ни с чем.

– Скажем? – спросил Аркаша, посмотрев на жену.

– Ни за что! – возбудилась Зоя. – Она у нас теперь кто? Коллега? Единомышленница? Как бы не так! Она у нас – резерв, так, перебивается случайными выстрелами за деньги. У нее на главном месте семья. Пусть сама разбирается.

– Так это ведь как посмотреть, – задумался Аркаша. – Дело только в доверии.

– Доверие здесь ни при чем. Дело в принадлежности. Если человек работает с нами, если он заодно, вся информация используется им по назначению. Если он отдыхает, развлекаясь иногда для собственного интереса, от скуки, это совсем другое дело!

Ева раскручивалась в компьютерном кресле, закинув руки за голову и уставясь в потолок.

– Ладно, извращенцы, дайте бумагу, я напишу заявление. – Она резко остановилась, шаркнув по полу носками туфель.

Зоя и Аркадий бросились к столу одновременно. Зоя шлепнула перед Евой на стол пачку чистых листов, Аркадий склонился к ней с другой стороны, щелкнув дорогой ручкой.

Ева задумчиво осмотрела сначала розовощекое, в легких желтых кудряшках лицо Аркаши, потом возбужденное, с крошечными капельками пота на темнеющих над верхней губой усиками, лицо Зои, еще раз обозвала их извращенцами и стала писать.

«Начальнику Федеральной службы безопасности от Кургановой Е.Н., старшего лейтенанта отдела аналитических разработок, код 513, временно отстраненной от участия в оперативных мероприятиях по семейным обстоятельствам (приказ №… основание – личное заявление).

Участвуя в проведении операции по захвату и уничтожению террориста, (номер приказа – …дата – …время – …), я обнаружила некоторые факты, требующие детального рассмотрения. Прошу на время проведения операции по установлению личности террориста зачислить меня в отдел по борьбе с организованной преступностью регионального управления с доступом к любой информации по этому делу. Прилагаю подробный рапорт и отчет».

– Ерунда получается, – вздохнула Ева, перечитав написанное, – я уже почти дословно знаю ответ. Меня вызвали как снайпера, а я…

– Ты проявила чудеса сообразительности, объяснив, как именно террористка ушла из квартиры, ты нашла оружие на крыше, ты обнюхала его! – Зоя трясла подробным отчетом Евы. – Не очень понятно, почему ты не задержала подозрительную женщину в метро, но, как говорится, схватил бы зайца, да уши кусаются!

– Ну ладно, а теперь скажете, вымогатели? – Ева показала глазами на часы.

– Теперь – скажем! – защелкнула медальон Зоя. – Держись за стул. Эту таблетку мне подарил лично шеф одного отдела ЦРУ. Вот в этом золотом медальончике, с наилучшими пожеланиями и подробной инструкцией.

– Да ну вас, честное слово, – встала Ева. – Я могу придумать что-нибудь поинтересней.

– Ладно, Зоя, скажи тете правду! – повысил голос Аркаша.

– Можно, да? Ладно, говорю правду. Он не просто подарил, он проиграл. У нас было пари. Три месяца назад в Женеве судили плохого русского мальчика. Я сказала Фредди Смейеру, он с нами общается по линии Интерпола, что нашего Карася отпустят, а он не верил. Он наивный, как все американцы, выросшие в эру сплошного правосудия и порядка. Он говорил, если дело дойдет до суда, – Карасю конец. А я как раз считала, что Карася оправдают, как только дело дойдет до суда. Он проиграл.

– Вы что, серьезно? – Ева все еще не верила и улыбалась.

– Ты отстала от жизни. Ты три месяца назад что делала? – поинтересовался Аркаша.

– Я? У меня дети поползли, я их с утра до вечера ловила как могла. Еще я доила козу…

– А нас случайно занесло в Нью-Йорк, – мечтательно вспоминал Аркаша, – мы к Фредди заскочили, он гордый был, как беременный осел. Он, оказывается, главных свидетелей по делу Карася прятал и охранял почти два года. И вдруг такая удача: Карася арестовали в Швейцарии, в аэропорту взяли. Ну, Зойка решила поспорить, уж не знаю, какая муха ее укусила, дело было ночью, в баре, мы совсем плохо соображали. Слово за слово, дело дошло до пари.

– Ты понимаешь, какая беда с этим швейцарским правосудием – в русской жизни они полные профаны. Один из обвинителей на полном серьезе интересовался на процессе, что это такое за понятие – «вор в законе», просил объяснить, – Зоя развела руками перед лицом Евы. – Я, когда про это услышала, поняла, что толку не будет. А Карасик невинный такой, глазки удивленные! Первый раз, говорит, слышу про солнцевскую группировку, это где вообще? Неужели я там – главарь?! Короче, Фредди проиграл и преподнес мне на долгую память эти духи. Это новое слово в парфюмерии, а правильнее сказать – в ядах. Таблетка пахнет сквозь крошечное отверстие в медальоне. Если взять ее в руки – неделю запах не отмоешь ничем. А вообще-то это яд. Растворяется в жидкости без остатка, в теле трудноопределим – спазм сердечной мышцы. Фредди поклялся, что эта таблетка – жертва неудачного эксперимента, все остальные уничтожены как не прошедшие испытания.

– Ребята, подождите, если я займусь этим делом и для начала объясню начальству все про запах и что вы мне сейчас рассказали!..

– Только попробуй! – Зоя угрожающе сдвинула густые брови и подбоченилась. – Не изображай из себя идиотку. Никто не станет связываться с Интерполом только потому, что снайпер на задании где-то чего-то унюхал! Найди другую точку отсчета. Бумаги оставь. Мы сами пробьем твое назначение.

– Спасибо за заботу. – Ева встала и уходила. – Отвечаю на непременные вопросы при прощании. Дети здоровы. Близнецы уже ходят понемногу. Мой старший покуривает втихаря травку, а самый маленький толстеет и орет по ночам.

– Не понял, – Аркаша приготовил пальцы для счета, – у тебя же было трое.

– У нас с апреля месяца их четверо. Муся, кормилица, прошлым летом сходила прогулялась на переезд и забеременела от паровоза. Так что прошу в гости, если надумаете. – Ева подмигнула, закрывая за собой дверь.

– Ненормальная женщина, – вынесла Зоя приговор после молчания.

– За что мы ее и любим, – подытожил Аркаша.

– Кто это любит? Кто любит? Мы просто удивляемся, как ей все удается!

– Талант, – предположил Аркаша.

– Стечение обстоятельств! – не сдавалась Зоя.

– У нее нет проигрышных дел, взгляни же на вещи объективно.

– За ней гора трупов, а она нежная и светлая, как утренняя роза!

– Зойка, это штамп, давай по существу.

– А если по существу, то она ненадежна. Непредсказуема. Мы целый год просили ее заняться серьезными делами, знаешь, почему она их не брала?

– Семья, дети.

– Черта с два! Эти дела ее не заводили! Понимаешь, неинтересны ей были наши проблемы. А сегодня, пожалуйста, прибежала!

– Кстати, как ты думаешь, почему она прибежала?

– Ну как же, унюхала необыкновенные духи и прибежала!

– Нет, духи она унюхала здесь. – Аркаша улыбался.

– Ох, черт! Действительно. У нее что-то было, она хотела об этом поговорить, а потом принюхалась. Зараза.

– Ладно. А что ты думаешь про эти духи?

– Я думаю, что, если в лаборатории ЦРУ работала хоть одна женщина, она бы с ними не рассталась.

– Я так понимаю, что версию «Фредди – гад и обманщик» ты совсем не берешь в расчет? – Аркадий перечитывал отчет Евы.

– Ну, если я пойму, как именно он хотел посмеяться… Аркадий, я ненавижу романтику в нашем деле.

– А это ты к чему?

– Ева Курганова как-то так исхитряется жить в нашей профессии, что рисует цветы кровью.

– Зойка моя, назови-ка одним словом нашу профессию. Молчишь?

В машине Климентий Фабер предложил великому писателю закурить, чтобы вдохнуть запах табака, но Велис Уин сообщил, что с зимы ведет правильный образ жизни и даже иногда бегает в парке по утрам. Вот, например, к киностудии сегодня он пришел пешком. Сорок девять минут.

– Вас домой? – спросил Фабер, заводя мотор.

Оказалось, что в час дня у писателя лекция в Литературном институте.

– Приключенческий жанр у нас в стране в данный момент терпит бедствие. Без криминальной основы он категорически неинтересен. Никто не читает про клады, путешествия или спорное наследство, если рядом нет преступления. А с преступлением этот жанр уже называется криминальным. Я читаю восемь лекций из курса «Романтика в криминальном жанре». – Велис Уин обнаружил рядом с собой на заднем сиденье журнал с голой девочкой на обложке и тут же занял руки, скручивая его в трубочку. – Если подойти к этому вопросу уж совсем конкретно, то клады, путешествия и наследство – непременные атрибуты еще и любовных романов, поэтому…

– Лев Иванович, я все хочу спросить. Откуда у вас эта героиня?

– Простите?

– Эта ваша непобедимая сексуальная героиня, откуда она взялась?

– Ну знаете, Климентий Кузьмич, вы меня удивляете. Подобные вопросы я могу простить начинающему журналисту.

– Да ответьте же!

– Рациональное начало этого образа отчасти искусственно навязано информационными источниками, отчасти это результат реакции моего собственного воображения на раздражающие факторы.

– Поподробнее об источниках информации, пожалуйста, – перебил писателя Фабер.

– Мне не очень понятен ваш интерес к моей творческой кухне, но если вы настаиваете, то пожалуйста. В последнее время, как вы могли заметить, информационный поток криминального содержания перекрывает все другие в газетном и телевизионном…

– Я спрашиваю не о том, – опять перебил Фабер, – перестаньте вилять, Лев Иванович, я вас слишком хорошо знаю. Я не спрашиваю, о чем вы пишете, я спрашиваю, о ком!

– Ну, это навязанный временем образ, созданный в противовес жестоким либо аморфным литературным героям других книг.

– То есть, – не выдержал Фабер, – вы хотите сказать, что это образ вымышленный?

– Бог мой! – с облегчением вздохнул Велис Уин. – Конечно, вымышленный! Этот образ мог создать только мужчина с определенным опытом и фантазией. Но вопрос ваш весьма интересен, весьма. Уже неоднократно в беседе с читателями я слышал, что они знают такую женщину, что вот она, рядом! Ее где-то видели, в каком-то отделении милиции, она носит заводные юбки, неправильно проводит допросы. Что вы, собственно, хотите у меня спросить? Знаю ли я такую женщину? Нет, не знаю. Существует ли она на самом деле? Конечно, существует! Она появилась сразу же, как только вышла моя книга!

Свернув журнал в узкую трубочку и размахивая им перед собой, великий писатель Лев Иванович Пискунов вдохновенно объяснял издателю Фаберу мистику происхождения и существования определенных книжных героев, опасность некоторых книжных событий, внедряющихся в жизнь пишущего человека и управляющих ею, уверял, что будущее литературы – за подобной мистикой, что события в книгах – это перепутанные пространство и время жизни, то, что уже было когда-то или скоро произойдет, что сам бог – на самом деле просто писатель, и Фабер, заглушивший мотор, повернулся назад и залюбовался лицом в общем-то неприятного ему человека, его возбужденным взглядом и мокрым ртом и на какое-то время поддался вдохновению Велиса Уина, хотя сам он считал, что важно не что писать, а как.

Старое здание на улице Кузнецкий Мост. На двери большая синяя табличка с надписью «Центр психологической помощи семье. Сексопатологи. Психиатры» – по счету пятая. Перед ней короткая – «Психотерапевт. Консультации и помощь», а после нее – «Психологический тренинг для женщин». Ева Николаевна перечитала все надписи и задумалась. Она несколько раз подвозила Далилу к работе, но никогда не была в ее кабинете. Потянула на себя массивную дверь и с опаской попробовала обойти необъятную женщину-вахтера.

– Куда премся? – спросили ее ласково.

– Мне нужна Далила Марковна Мисявичус, психолог, – доложила Ева.

– Мисявичус принимает вечером, с шести часов.

– Мне нужна срочная помощь.

– А, это! Пройди сюда. – Еве предложили войти в застекленное помещение вахтера с лежанкой, застеленной шерстяным одеялом, небольшим столиком с телевизором и тумбочкой, заставленной чашками, банками с кофе, пачками с печеньем. Еву толчком в плечо усадили на лежанку.

– Бьет, сволочь? – поинтересовалась вахтерша, включая чайник.

– Что?

– Я говорю – бьет? Муж бьет?

– А, спасибо, поняла. Нет, у меня другая проблема.

– Какая еще другая? – подозрительно спросила женщина, раздумав угощать Еву печеньем.

– Очень много детей, я не справляюсь, – пробормотала Ева тихо.

– Понятно. Насилует, значит.

Ева взяла большую и не очень чистую чашку в руки и вдохнула запах крепкого чая. Вахтерша набрала номер телефона и сообщила, что пришла еще одна жертва.

– Ты тут пей пока, – объявила она Еве, – а я на улицу гляну. Мужики, они, знаешь, хитрые! Только что вытащила одного за шкирку, хотел прорваться. Читай, говорю, табличку, гад! Читал? Еще читай! Чуть не заплакал, говорит, работаю я здесь. Ну что ж, попутала, а бывают знаешь какие злые мужья! Ты сиди, к тебе спустятся и отведут в надежное место. А на занятия у нас приходят позже, к вечеру.

– А с мужьями сюда нельзя? – поинтересовалась Ева.

– Почему нельзя, – прищурилась вахтерша и задумчиво осмотрела сидящую перед ней женщину. – Если прорвется мимо меня, пусть идет. Почему нельзя!

Открыв глаза, Сонечка Талисманова обнаружила за открытым окном накрапывающий дождь, потянулась и поняла, почему так сладко спалось до полудня. Она встала, высунулась в окно. Почти полчаса Соня медленно и тщательно разглядывала мир спокойного двора, детский сад, целующуюся на скамейке в беседке парочку, старушек у подъезда, соседа с третьего этажа с закрепленными чуть повыше локтя захватами протеза – здоровой рукой он судорожно цеплялся за поводок, на котором его волокла огромная лохматая собака. Голуби в лужах на асфальте и запах новорожденных тополиных листьев.

– Ма! – крикнула Соня и обнаружила, что она в квартире одна. Сбросив на пол длинную рубашку тонкого полотна, Соня с кошачьей грацией прошлась возле зеркала в прихожей сначала совсем голой, потом в огромной шляпе с перьями, потом, скрючившись и шаркая, в шляпе и старых горных ботинках, потом босиком, танцуя маленького лебедя, потом сбросила шляпу и просто некоторое время любовалась нежным свечением в сумраке коридора хрупкого, почти неразвитого тела.

Сонечка натягивала трусики, лежа на ковре и болтая ногами, когда зазвонил телефон. Еще минут пятнадцать она разговаривала, надевая шорты и перебирая футболки в шкафу. Натянутый провод телефона опрокинул большую вазу с засушенными зонтичными, Соня наступила на сухие растения, они зловеще хрустнули. Уходя, Соня провозилась в коридоре еще минут пять, потому что не могла найти ключи. Она захлопнула дверь в два сорок шесть пополудни, сбежала по ступенькам вниз, в дверях подъезда еле успела прижаться к стене – огромный сенбернар проволок мимо нее соседа, сосед скороговоркой пробормотал угрозу в ее адрес. Два сорок восемь – Соня заворачивает за угол дома, направляясь к автобусной остановке. Соня старается не смотреть в окно на первом этаже, но этот тип уже там, она чувствует его и не глядя.