Текст книги "Нонна Весник. Завещание любви"

Восьмидесятилетие мужа мы отмечали в Доме актера на Арбате. Вскоре после десяти вечера, когда в Вахтанговском закончился спектакль, в зал вошел премьер этого театра, очень известный актер Л. Сразу направился к нашему столу и стал произносить речь, полную фальшивых восторгов. Говорил и любовался собой. Я скосила глаза на Женю: у него на скулах ходили желваки. Ну, подумала, сейчас что-то будет… Однако здравицу Весник выдержал до конца, и только когда Актер Актерыч полез целоваться, гаркнул на весь зал: «Пошел ты!»

Матерился Женя мастерски, уверяя, что многие анекдоты, если заменить в них крепкие слова на литературные синонимы, потеряют остроту. В житейских ситуациях тоже мог завернуть в три этажа. При дамах, правда, старался не материться – ну если только само вырывалось. Хотя знаю по крайней мере два случая, когда муж использовал ненормативную лексику в воспитательных целях. Коллегу по Малому театру актрису Б. он не то что недолюбливал, а скажем так: относился к ней критически. Кажется, именно ему принадлежит авторство характеристик в ее адрес, которые тут же подхватывались театральной средой: «Б. выиграла Великую Отечественную войну!» и «Б. – нарядная артистка Советского Союза».

«Это какое-то наказание – играть с ней в одном спектакле! Прямо во время мизансцены шипит в ухо: «Отойди! Ты меня загораживаешь!» – грохотал Весник, вернувшись из театра. – Ты играть на сцену вышла или покрасоваться, как на подиуме?!»

Однажды Женя не выдержал и пожаловался на Б. ее мужу, с которым дружил. Тот посоветовал:

– Еще раз такое случится – пошли на три буквы!

Весник замялся:

– Не могу – женщина все-таки…

– Попробуй, пересиль себя – увидишь, подействует.

И Женя послал. Больше Б. ему в ухо не шипела.

Совсем другие отношения были у Жени с Руфиной Нифонтовой. Как партнершу он ее просто обожал. Думаю, и как женщина она ему нравилась. «Вот смотри, Нонка: обе они красавицы – и Нифонтова, и Б. Но за первой бегают толпы поклонников, а за второй – нет, – делился наблюдениями Женя. – А все почему? Потому что в Б. нет сучизма – холодная она, непритягательная».

О втором случае, когда слово Весника произвело мощный эффект, рассказал народный артист России Евгений Хорошевцев. Вместе с мужем они записали для радио несколько спектаклей: Весник как режиссер-постановщик, Хорошевцев как радиорежиссер. В социальной драме «Любовь в Старокороткино» было три главных персонажа: мужчина и две влюбленные в него женщины-соперницы. «Сердцеедом» изначально выбрали Виталия Соломина – и здесь никаких вопросов ни у кого не возникало. Зато узнав, что на женские роли режиссер-постановщик пригласил Нифонтову и Быстрицкую, Хорошевцев схватился за голову:

– Ты что, с ума сошел? Лучше меня знаешь, что они друг друга на дух не переносят, даже не разговаривают! Подумай, нужны нам скандалы во время записи?

– Это не твоя забота, я сам все решу, – заверил Весник.

Обе дамы явились к назначенному времени. Элина буркнула что-то в адрес Руфины – та завелась: «Я с этой играть не буду! Что это такое вообще, куда вы меня позвали?» Весник влетел в студию, выгнал оттуда всех кроме примадонн и… провел воспитательную беседу, после которой до самого окончания работы над спектаклем обе вели себя как паиньки. Какие именно слова Евгений Яковлевич использовал для увещевания, Хорошевцев не уточнил, но я догадываюсь…

Вскоре после смерти Жени его вторая жена Ника Прохорова дала интервью, в котором бросила в мой адрес обвинение: мол, увела Весника из Малого театра и заперла дома как в тюрьме. Смешно было читать такое. Разве мог кто-то повлиять на Евгения Яковлевича при принятии такого важного решения?

В Малом муж прослужил почти тридцать лет. Пришел туда уже известным состоявшимся актером и режиссером. На сцене «Сатиры» впервые в истории кино и театра воплотил образ Остапа Бендера – в двух спектаклях: «12 стульев» и «Золотой теленок». Там же вместе с Плучеком поставил «Наследников Рабурдена», на которых невозможно было достать билет. Хотя, кажется, именно после этой совместной работы главный режиссер и заявил на собрании коллектива: «Или я, или Весник!» Возможно, испугался конкуренции или считал, что Женя своими резкими высказываниями по поводу репертуарной политики, потребительского отношения руководства к актерам подрывает его, Плучека, авторитет.

В Малый Женя пришел по приглашению Царева, которого очень уважал, что, впрочем, не избавляло Михаила Ивановича от критики. Он ничуть не обижался – напротив, прислушивался и следовал советам. Однажды кто-то из коллег мужа пересказал мне разговор, произошедший между Царевым и Весником после спектакля: «Михаил Иванович по обыкновению опрашивал актеров:

– Ну как я сегодня сыграл?

И слышал со всех сторон восторженное:

– Это было замечательно! Бесподобно!

Повернулся к Евгению Яковлевичу:

– А ты, Женя, чего молчишь? Как я тебе?

– Плохо. Вам нельзя играть эту роль.

Михаил Иванович слегка опешил, помолчал немного, а потом сказал:

– Вот и я так думаю…»

После смерти Царева муж был первым, кому предложили возглавить театр. Он отказался и рекомендовал Соломина. Мне кажется, уже тогда, в 1987-м, Женя знал, что скоро оставит сцену. О каком руководстве могла идти речь, если каждый спектакль становился для него серьезным испытанием? В «Ревизоре», где он играл Городничего, после каждой мизансцены едва добирался до кулис, чтобы подышать ингалятором, а потом сутки отлеживался дома. Кроме нездоровья была для увольнения и другая причина: когда ушли легендарные актеры и актрисы Малого, Веснику стало не с кем играть…

Заявление об уходе он написал во время гастролей по Японии: «Так как я учился и работал в другом Малом театре, прошу меня уволить из этого Малого театра. Евгений Весник». Вопреки слухам, которые до сих пор повторяются в актерской среде, никакого конфликта ни с худруком, ни с коллегами не было. Все вообще думали, что Весник пошутил. И только когда осенью он не появился на сборе труппы, поняли: это не розыгрыш. Наверное, будь на месте Соломина тот же Плучек, не удалось бы избежать и разрыва личных отношений. После такого-то заявления! А они продолжали дружить. Юрий Мефодьевич приглашал нас с мужем на премьеры, поздравлял с праздниками, а Женя, когда становилось худо, неизменно повторял: «Если со мной что случится, звони Юре…»

Жестокие приступы астмы повторялись все чаще. Лекарства если и помогали, то ненадолго. А потом Бог послал нам замечательного доктора, которого Женя называл своим спасителем. Игорю Эмильевичу Степаняну (ныне профессору, доктору наук) тогда было немного за тридцать, но он уже пользовался серьезным авторитетом среди коллег-пульмонологов. Его разыскала и привезла к Евгению Яковлевичу Марина. Хорошо помню первый диалог врача и пациента:

– Евгений Яковлевич, положение серьезное. Нужна срочная госпитализация в отделение интенсивной терапии!

– Не поеду я ни в какую больницу! Впереди выходные, из врачей – только дежурные! И что я буду там валяться?

Так и пришлось начать лечение дома. К понедельнику Жене стало легче, но Игорь Эмильевич все-таки убедил его лечь в госпиталь ветеранов войн, где сам тогда консультировал.

В течение следующих четырнадцати лет доктор не раз вытаскивал Женю буквально с того света. Приезжал по первому звонку даже среди ночи, с каждого зарубежного семинара привозил новые препараты, применял самые передовые методики. Муж доверял ему бесконечно, и порой Степаняну приходилось брать на себя роль психотерапевта.

Тридцать первого декабря 1999 года Женя решил, что умирает: лег в постель и на все мои просьбы пообедать (а наготовлено к праздничному столу было немало) отвечал: «Оставь меня в покое. Ничего не хочу». Не скажу, что сильно в тот раз волновалась: двумя днями раньше Игорь Эмильевич осматривал Женю и никаких признаков ухудшения не нашел. Заглянув в очередной раз в комнату Жени, услышала, как он по телефону просит Степаняна немедленно приехать. Через час тот уже был у нас. Женя встретил его словами:

– Я знаю, это конец…

Проведя тщательный осмотр с прослушиванием, простукиванием, измерением пульса и давления, доктор пожал плечами:

– С чего вы взяли, что это конец? Вовсе нет!

Весник сразу приободрился:

– Правда? Вы уверены?

– Совершенно точно – никаких признаков.

Женя тут же встал с кровати и, натягивая халат, прокричал в сторону кухни:

– Нонна, ты где? Собери на стол!

Актеры – народ эмоциональный, склонный верить в приметы, гадания. И я, и Игорь Эмильевич слышали от Жени историю его встречи с цыганкой и, конечно, должны были сразу догадаться: «наступление близкой кончины» связано с ее предсказанием. Дело было в Австрии летом 1945 года. Цыганка напророчила двадцатидвухлетнему старшему лейтенанту, что он станет знаменитым, четыре раза будет женат и уйдет в мир иной на семьдесят восьмом году жизни. Поскольку первые предсказания сбылись, а семьдесят семь исполнялось через две недели, Женя и решил, что все, пора. Слава богу, вопреки пророчеству он прожил еще девять лет.

В одном из последних интервью, опубликованном уже после его ухода, я прочла: «С Нонной Гавриловной мы вместе сорок три года… Я никогда не был с ней «артистом», хвост не распускал». Это действительно так: не припомню ни одного случая, когда Женя ранил бы пренебрежением. Мог рыкнуть, если был занят с рукописями, а я звала обедать, но тут же спохватывался: «Нужно дописать главу, а то мысль уйдет. Через полчасика накроешь, хорошо?» Вставая из-за стола, обязательно благодарил: «Очень вкусно» – и чмокал в щеку. Целовал, уходя на работу и возвращаясь домой, перед сном и проснувшись утром. Многие знают, каким жестким и резким бывал Весник, а я помню его нежным и сентиментальным. «Ты мое золотце! Прости, что я тебя мучил. Здоровья тебе и спасибо за все», – так говорил он мне.

Как-то я устроила генеральную уборку и, видимо, перетрудилась. Резко упало давление. Со словами «Женя, мне что-то плохо…» рухнула на кровать, перевернув стоявший рядом таз с водой. Как же он испугался! Бросился ко мне, едва не упал, поскользнувшись на луже:

– Что принести? Где лекарства? Вызвать скорую?

Сидел рядом, держа за руку, пока не отпустило, и не позволил встать, когда сказала:

– Нужно воду вытереть – к соседям протечет…

– Лежи! Я сам!

С середины девяностых не было года, чтобы Жене не приходилось ложиться в госпиталь. На месяц, а то и на полтора. Иногда в этом была экстренная необходимость и первые дни муж проводил в реанимации, а иногда удавалось уговорить его лечь на профилактику. Я или Марина, а то и вдвоем, приезжали каждый день: привозили вкусненькое, подолгу разговаривали. Дочь и Евгений Яковлевич стали большими друзьями – часто советовались и очень доверяли друг другу. Хорошие отношения сложились у Весника и с моим сыном Александром. Кое-кто замечает, что в интервью я почти не упоминаю о Саше, и тут же придумывает причины: «полностью разорвали отношения», «долгие годы не общались». Это неправда. Несмотря на то что после развода с Нилом Каменевым сын остался с отцом и жил в Ленинграде, мы часто общались. Встречались, когда приезжали с Женей в Ленинград с гастролями и концертами, а Саша, бывая в Москве, обязательно заглядывал к нам.

Александра не стало в 2008-м. В мой день рождения. В обед мы всей семьей посидели за праздничным столом: Женя, я, сын, дочь. А вечером у Саши случился сердечный приступ. Перенести потерю мне помогли дочь и муж.... Вот уже восемь лет прошло. Я действительно редко говорю о сыне, потому что боль не утихла, помню о нем каждую минуту.

Очень хотела обойти молчанием отношения Жени с его сыновьями, но, видимо, не удастся. Слишком много в последнее время вокруг этого ведется разговоров. Не стану пересказывать упреки, во многом несправедливые, которые Евгений и Антон адресуют покойному отцу. Даже если сидит в их сердце какая-то заноза – разве взрослые мужчины не должны уметь прощать детские обиды? И еще хочу посоветовать им внимательно прочесть в биографической книге Евгения Яковлевича ту главу, где он описывает забавные высказывания и проделки своих маленьких сыновей. Там каждая строчка пронизана любовью и гордостью…

У Жени и Антона есть и ко мне претензии, главная из которых – не сообщила о смерти отца. Прежде я парировала: «А вы ни разу не навестили его в госпитале! Даже когда в 2005-м он попал в реанимацию с двусторонней пневмонией и был на волосок от смерти. Сослаться на то, что не знали, не получится – об этом писали все газеты!» Выходило, что не позвонила намеренно, а это не так. Известие о смерти мужа выбило из колеи – я просто плохо соображала.

Последние месяцы были тяжелыми. Постоянные приступы удушья, которые уже не очень облегчала маска стоявшего рядом с кроватью кислородного аппарата. Случалось, я проводила возле постели мужа всю ночь, а утром бежала на кухню – варить бульон, жидкую кашу, какао. Уговаривала как маленького:

– Ну хоть пару ложек! У тебя же сил совсем не будет!

Женя делал два-три глотка и мотал головой:

– Больше не хочу. Устал.

И все равно я верила, что он выкарабкается. Ведь столько раз уже стоял на краю, но возвращался.

Его увезли на скорой четвертого апреля и сразу положили в реанимацию. Туда не пускали, но я все равно ездила в госпиталь каждый день – говорила с врачами. Восьмого апреля меня обнадежили: «Евгению Яковлевичу лучше. Через несколько дней, скажем, четырнадцатого, сможете забрать его домой. Завтра не приезжайте, отдохните – вы выглядите усталой». Послушалась, не поехала. А десятого раздался звонок: «Нонна Гавриловна, крепитесь – Евгения Яковлевича больше нет».

Первое время после ухода Жени жила с постоянным чувством вины: «Зачем устраивала ему бойкоты?! Могла бы быть помягче, поделикатнее. Он же мучился моим молчанием, просил прощения, ластился как провинившийся ребенок, а я стояла гранитной скалой!» Помню, как разрыдалась над распиской, которую нашла среди его бумаг: «Торжественно обещаю, что больше никогда не буду пить на стороне. Только дома, только по случаю – и под твоим присмотром!» Перестала корить себя, когда в книге «Будет жизнь моя среди вас», составленной из воспоминаний людей, близко знавших Женю, прочла: «При каждом удобном случае Евгений Яковлевич говорил: «Мне мою Нонку Бог дал! Если бы не она, меня давно бы уже не было на свете. Она – мой ангел-хранитель!»

Прошло почти восемь лет, но боль утраты не притупилась. Утешаю себя надеждой, что, может, и вправду помогла отвоевать у смерти время, за которое Женя успел сочинить девятнадцать книг и записать на диски «12 стульев», «Золотого теленка», «Ревизора», большинство сказок Салтыкова-Щедрина… Работая над рукописями и сидя перед микрофоном, Весник продолжал играть, а значит, жил полной жизнью. Не говоря уже о том, что его книги и диски останутся людям.