Текст книги "Обманутое время"

Нора Робертс
Обманутое время

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

Глава 1

Джоан и Тому – шутки ради

Он падал. Панель управления превратилась в лабиринт беспорядочно мерцающих огоньков и цифр; его кружило, словно он сел на сломанную карусель. Звенел сигнал тревоги, но он и без того понимал, что влип. На мониторе мигала красная лампочка, сообщавшая, что влип он крепко. Окончательное осознание этого пришло в тот самый миг, когда он увидел разверстый впереди вакуум.

Громко ругаясь, чтобы заглушить страх, он все же попытался как-то выправить положение. Приборы не слушались. Звездолет, попавший в поле тяготения, трясло и швыряло во все стороны. Перегрузки… на него как будто обрушилась бетонная стена и придавила к спинке кресла. В ушах звенело; повсюду слышался металлический скрежет.

– Держись! Держись, сукин ты сын! – с трудом выговорил он, едва разлепив губы, и попробовал выправить курс. Но, как он ни старался, черная дыра неумолимо затягивала в себя звездолет.

Свет в рубке погас; только мерцали огни на панели управления. Звездолет угодил в спираль, его раскрутило и с огромной скоростью швырнуло вниз, как камень, пущенный из рогатки. Он зажмурился от ослепительного света и жара и инстинктивно вскинул руку, чтобы защитить глаза. Его сильно тряхнуло; грудь словно сковало обручами. Он беспомощно разевал рот, пытаясь вдохнуть.

Перед тем как потерять сознание, он вдруг вспомнил: мама хотела, чтобы он стал юристом. Но ему всегда хотелось только одного: летать.

Когда он пришел в себя, оказалось, что его больше не крутит и не швыряет. Звездолет находится в свободном падении. Он с трудом бросил взгляд на панель управления. Цифры бежали в обратном направлении. Аппаратура вышла из строя? Его снова прижало к спинке кресла. Земной шар впереди рос, разрастался, заполняя собой обзорный экран…

Чувствуя, что вот-вот опять потеряет сознание, он метнулся вперед, ухватился за рычаг и перевел звездолет в режим автопилота. Компьютер посадит звездолет на необитаемой территории, и, если Бог есть, аварийное тормозное устройство на его старой посудине все же сработает.

Может быть – хотя надежды мало, – он увидит еще один рассвет… И почему он не стал юристом? Почтенная, безопасная профессия.

Сине-зеленый, очень красивый земной шар стремительно приближался… «Да ладно, – подумал он. – Почтенная, безопасная профессия – зато какая скука!»

Либби стояла на крылечке и смотрела, как молнии вспарывают ночное небо. Гроза и дождь – великолепное зрелище. Несмотря на то что она стояла под навесом, волосы и лицо у нее намокли. В окне за спиной горел свет – теплый, уютный, желтый свет. Вздрогнув от очередного раската грома, Либби подумала: хорошо, что она заранее запаслась свечами и керосиновыми лампами.

Несмотря на свет и тепло, в дом пока не тянуло. Хотелось еще немного постоять, глядя на дождь, и послушать громовые раскаты, усиленные эхом в горах.

Если грозовой фронт еще задержится, северный перевал на несколько недель окажется недоступен. Ну и ладно, подумала Либби, любуясь очередной вспышкой, которая расколола черное небо. Несколько недель у нее есть. И даже не несколько недель… Впереди у нее вся жизнь! Она улыбнулась и обхватила себя руками.

Она радовалась, что все так хорошо придумала. На редкость удачное решение – на время спрятаться в хижине, тайном убежище их семьи. Ее всегда тянуло в горы. Здесь, в Кламатских горах на юго-западе Орегона, есть все, что нужно. От здешней красоты захватывает дух… Зазубренные горные пики, чистый воздух и одиночество. Если даже на написание диссертации уйдет полгода, значит, так тому и быть. Она целых пять лет занимается культурной антропологией, из них три года провела в экспедициях. Ей кажется, что она знает все о влиянии достижений современной цивилизации на жителей острова Колбари. Либби не давала себе поблажки с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет. Она еще ни разу так долго не жила одна – в отрыве от родных, знакомых, коллег. Диссертация для нее важна – иногда ей кажется, что даже слишком важна. Приехав сюда и позволив себе немного побыть наедине с собой, разобраться в себе, она пошла на серьезный компромисс.

Либби родилась в этой самой приземистой двухэтажной хижине и первые пять лет жизни провела здесь, в горах. Она жила свободно и нестесненно, как олененок.

Она невольно улыбнулась, вспомнив, как они с младшей сестренкой бегали босиком, как верили, что мир начинается и заканчивается ими самими и их родителями-хиппи.

Перед глазами всплыли милые картины детства: вот мама сидит за ручным ткацким станком и увлеченно придумывает новые узоры для своих ковриков и циновок, а отец самозабвенно вскапывает грядки в огороде. По вечерам они слушали музыку; родители рассказывали им сказки и разные увлекательные истории. Они вчетвером жили счастливо; им никто не был нужен. Других людей они видели только раз в месяц, когда ездили в Брукингс пополнить запасы.

Возможно, все так бы и продолжалось до сих пор, но шестидесятые годы закончились, а в семидесятых их жизнь круто изменилась. Один заезжий торговец произведениями искусства обратил внимание на гобелен, сотканный матерью Либби. Примерно в то же время отец вдруг открыл, что из смеси определенных лекарственных травок – он выращивал их за домом – получается вкусный успокоительный чай. Незадолго до того, как Либби исполнилось восемь лет, ее мать превратилась в известную художницу, а отец стал преуспевающим предпринимателем. В хижину они теперь приезжали только в отпуск, а все остальное время семья жила в Портленде.

Наверное, культурный шок, который тогда пережила Либби, и подвигнул ее к занятиям антропологией. Она училась самозабвенно, постигая устройство различных обществ и изучая внешние воздействия на них. Она так увлеченно искала ответы на интересующие ее вопросы, что часто забывала, в каком времени живет сама. И всякий раз, как с ней происходило нечто подобное, она брала несколько дней отпуска и приезжала сюда или к родителям. Она понимала, что не должна отрываться от настоящего.

Либби дала себе слово: если гроза пройдет, завтра она включит компьютер и приступит к работе. Но будет работать всего по четыре часа в день. Последние полтора года она частенько засиживалась за компьютером втрое дольше установленной для себя нормы.

Всему свое время – так говорит мама. Что ж, сейчас ей представился прекрасный случай вспомнить ту безмятежную свободу, которой она наслаждалась первые пять лет жизни.

Как здесь спокойно – несмотря на грозу! Либби радовалась ветру, треплющему ей волосы, и слушала, как по камням и по земле шлепают капли дождя. Несмотря на оглушительные раскаты грома, она чувствовала безмятежность. За всю жизнь она не встречала такого спокойного, мирного места.

В первый миг она приняла особенно яркую вспышку за шаровую молнию или метеор. Вдруг все кругом осветилось, и она разглядела неясные очертания чего-то большого. Тускло блеснул металл. Либби вышла из-под навеса под дождь и инстинктивно прищурилась. Огромный предмет стремительно падал. Либби прижала руку к шее.

Неужели авиакатастрофа?! Она следила за непонятным предметом, который вихрем пронесся над соснами. Послышался оглушительный грохот удара… Либби как будто приросла к месту. Опомнившись, она бросилась в хижину за плащом и аптечкой.

Через несколько секунд, не обращая внимания на раскаты грома, она села в свой «лендровер». Она заметила место, куда упал самолет, и надеялась, что врожденная способность ориентироваться на местности не подведет ее и сейчас.

На то, чтобы найти место аварии, ушло почти полчаса. Пришлось объезжать глубокие рытвины, продираться сквозь бурелом. Стиснув зубы Либби переправилась через ручей, вышедший из-за дождя из берегов. Она прекрасно понимала, как опасны ливневые паводки в горах. Она ехала медленно и осторожно, лавируя и поворачивая по памяти и по наитию. И все равно едва не задавила его.

В лучах фар высветилась человеческая фигура, скорчившаяся сбоку от узкой тропинки. Либби поспешно нажала на тормоз. «Лендровер» занесло; во все стороны полетела грязная жижа. Когда машина, наконец, остановилась, она схватила фонарик, выбралась из машины и опустилась на колени рядом с незнакомцем.

Она приложила пальцы к его шее, стараясь нащупать пульс. Жив! Либби вздохнула с облегчением. Незнакомец, одетый во все черное, вымок до костей. Она накрыла его одеялом, которое также захватила с собой, и начала ощупывать руки и ноги – нет ли переломов.

Незнакомец оказался молод, худощав и мускулист. Осматривая его, Либби молилась про себя: только бы он вьтжил! Не обращая внимания на вспьттттки молний, то и дело раскалывающих небо, она посветила фонариком ему в лицо.

Глубокая рана на лбу внушала опасения. Несмотря на проливной дождь, кровотечение не останавливалось. Либби боялась двигать незнакомца – вдруг у него сломан позвоночник? Как бы там ни было, надо стянуть края раны… Она сбегала к машине за аптечкой и наложила ему на лоб повязку «бабочка». Неожиданно незнакомец открыл глаза.

«Слава богу!» – подумала Либби, инстинктивно хватая его за руку.

– С вами все будет хорошо. Не волнуйтесь. Вы один?

Он смотрел на нее в упор, но едва ли понимал, кто перед ним.

– Что?

– С вами еще кто-нибудь есть? Больше никто не пострадал?

– Нет. – Он попытался сесть, но перед глазами все закружилось, и он ухватился за нее, чтобы не упасть. Рука скользнула по мокрой ткани дождевика. – Я… один, – с трудом произнес он и потерял сознание.

Почти всю ночь Либби спала урывками. С трудом она ввела незнакомца в хижину и уложила на диван. Потом раздела его, обтерла полотенцем, обработала раны. Сама она пристроилась в большом кресле у камина.

Незнакомец перенес шок; поэтому время от времени Либби вставала, щупала ему пульс и проверяла зрачки. Она решила, что сотрясение мозга у него определенно есть. Зато остальные раны оказались незначительными. Несколько сломанных ребер и кровоподтеки. «Ему крупно повезло», – думала Либби. Она пила чай и разглядывала спасенного при свете камина. Говорят, дуракам везет. Кто еще, кроме дурака, полетел бы в горы в такую погоду?

За стенами хижины по-прежнему бушевала гроза. Либби поставила чашку на пол и подбросила в огонь еще полено. Пламя взметнулось выше, по комнате побежали тени. «Дурак, но очень симпатичный», – подумала она и улыбнулась, разминая затекшую шею. Ростом под метр девяносто, хорошо сложен. И еще в одном ему повезло. Либби сильная, привыкла таскать тяжелые рюкзаки и оборудование. Прислонившись к каминной полке, она наблюдала за незнакомцем.

Да, он, несомненно, очень привлекателен. Хотя он смертельно бледен, видно, что черты лица у него классические. «В нем есть что-то кельтское», – подумала Либби, разглядывая узкие, высокие скулы и широкий чувственный рот. Судя по всему, он пару дней не брился. Из-за щетины и повязки на лбу вид у него был диковатый, почти внушавший опасение. Она запомнила, что глаза у него голубые – темно-голубые, почти синие.

«Да-да, у него явно кельтские корни», – снова подумала она, беря чашку с чаем. Волосы черные, цвета воронова крыла и слегка вьются. Значит, он не военный – военные коротко стригутся. Либби нахмурилась, вспоминая, какая у незнакомца странная одежда. Черный комбинезон выглядит очень даже по-военному, и на нагрудном кармане какой-то значок или эмблема. Может, он в каком-нибудь элитном отряде воздушных войск?

Пожав плечами, Либби вернулась в кресло. Странный комбинезон военного образца и при этом старые, потертые высокие кеды. Да, и еще у него очень дорогие часы – на них с полдюжины крошечных циферблатов. Либби осмотрела часы и поняла одно: часы идут неправильно. Показывают неправильное время. Наверное, пострадали при аварии – как и их владелец.

– Насчет часов не знаю, – зевая, обратилась она к незнакомцу, – но с тобой, по-моему, все будет в порядке. – С этими словами она задремала.

Он проснулся оттого, что голова раскалывалась. Перед глазами все расплывалось. Он видел огонь – или его прекрасную имитацию. Пахло дымом… и, кажется, дождем. Он смутно помнил, как, сгорбившись, брел под дождем. Потом он сосредоточился на главном: он жив. И ему тепло. А совсем недавно было холодно и мокро; он понятия не имел, где находится. Сначала он испугался, что упал в океан. Потом из темноты кто-то появился. Женщина. У нее низкий, спокойный голос, мягкие, ласковые руки. Он попытался вспомнить что-то еще, но голова раскалывалась от боли, и у него ничего не получилось.

Потом он увидел свою спасительницу. Она сидела в старом, продавленном кресле, накрыв колени пестрым одеялом. Галлюцинация? Возможно, но галлюцинация определенно приятная. У нее темные волосы до шеи, очень густые и взлохмаченные; на них пляшут отблески огня. Она спит; ее грудь ритмично поднимается и опускается. При тусклом свете пламени кажется, что кожа у нее отсвечивает золотом. Черты лица резкие, какие-то экзотические; большой рот, мягкий и расслабленный во сне.

Галлюцинации проходят; с этим ничего не поделаешь.

Он вздохнул, закрыл глаза и проспал до рассвета.

Когда он проснулся, спасительницы в кресле не оказалось. Однако в очаге по-прежнему потрескивал огонь, а через окно пробивался тусклый, бледный, водянистый свет. Хотя голова не прошла, боль стала вполне терпимой. Он осторожно ощупал повязку на лбу. Наверное, он пролежал без сознания несколько часов – а может, и дней. Снова попытался сесть, но оказалось, что он очень ослаб. Руки и ноги его не слушались.

Голова тоже отказывалась соображать. Он напряг все силы и огляделся. Оказывается, маленькое, тускло освещенное помещение, в котором он находится, сделано из камня и дерева! Ему доводилось видеть бережно сохраненные реликвии, построенные из этих устарелых, примитивных материалов. Однажды они с родителями ездили в отпуск на Запад. В стоимость тура входило посещение исторических заповедников. В некоторых из них сохранились такие вот памятники старины. Он скосил глаза к очагу и стал следить, как огонь пожирает поленья. В помещении было жарко; от очага шел запах дыма. Неужели ему предоставили убежище в музее или историческом парке? Не может быть!

– А, проснулись! – Либби остановилась на пороге. В руках она держала чайную чашку. Когда незнакомец молча воззрился на нее, она ободряюще улыбнулась и подошла к дивану. Вид у него был такой беспомощный, что она легко преодолела застенчивость, от которой страдала всю жизнь. – А я волновалась за вас. – Она присела на край дивана и пощупала ему пульс.

Наконец-то он смог как следует разглядеть свою спасительницу. Она успела причесаться, разделив волосы на косой пробор. Оказывается, они у нее светло-каштановые. Он решил, что слово «экзотическая» все-таки лучше всего подходит для описания ее внешности: миндалевидные глаза, тонкий нос, полные губы. В профиль она напомнила ему одну картину, изображавшую древнеегипетскую царицу Клеопатру. Пальцы, лежавшие у него на запястье, оказались прохладными.

– Кто вы?

«Состояние стабилизировалось», – думала Либби, кивая и продолжая считать пульс. Да, он заметно окреп.

– Я не Флоренс Найтингейл, и все же лучше меня у вас никого нет. – Она снова улыбнулась и, по очереди приподняв ему веки, внимательно осмотрела зрачки. – А ну-ка, скажите, сколько женщин вы сейчас видите перед собой?

– А сколько надо?

Спасительница улыбнулась и поправила ему подушку.

– Я всего одна, но у вас сотрясение мозга; возможно, у вас в глазах двоится.

– Я вижу только вас одну. – Улыбаясь, он поднял руку и дотронулся до ее чуть заостренного подбородка. – Только одну красавицу.

Либби поспешно отклонилась и залилась густым румянцем. Она не привыкла к тому, чтобы ее называли красавицей. Гораздо чаще ее называли умницей и ценным работником.

– Вот, попробуйте. Тайное зелье моего отца. Его еще даже не выпустили в продажу.

Не давая незнакомцу отказаться, она поднесла чашку к его губам.

– Спасибо. – Как ни странно, аромат вызвал в памяти полузабытое воспоминание детства. – Что я здесь делаю?

– Выздоравливаете. Ваш самолет упал в горах, в нескольких километрах отсюда.

– Мой… самолет?

– Вы что, не помните? – Спасительница слегка нахмурилась. Он заметил, что глаза у нее золотистые. Большие золотисто-карие глаза. – Ну ничего, наверное, скоро память к вам вернется. Вы сильно ударились головой. – Она снова поднесла чашку к его губам; ужасно захотелось отбросить ему челку со лба, но она удержалась. – Я вышла посмотреть на грозу, а то бы и не заметила, как вы упали. Вам повезло, что у вас нет более серьезных травм. Телефона у меня нет, а рация сейчас в ремонте, поэтому я даже не могу вызвать врача.

– Рация?

– Ну да. – Либби кивнула. – Как по-вашему, вы сейчас в состоянии что-нибудь съесть?

– Наверное. Как вас зовут?

– Либерти Стоун. – Она отставила чашку и положила ладонь ему на лоб – проверить, нет ли температуры. Нет, кажется, он не простудился – еще одно маленькое чудо. – Мои родители входили в первую волну так называемых шестидесятников, представителей контркультуры. Поэтому меня назвали Либерти – «Свобода». И все же мне повезло больше, чем сестре. Ее назвали Сан-бим – «Солнечный луч». – Заметив его замешательство, она рассмеялась. – Зовите меня Либби. А вас как зовут?

– Я не…

Рука на лбу была прохладной и настоящей. Наверное, и она все-таки настоящая… Но о чем она толкует, ради всего святого?

– Как вас зовут? Интересно все-таки узнать, кого я спасла в авиакатастрофе.

Он открыл было рот – и вдруг сообразил, что ничего не помнит. По спине от страха пробежал холодок. Либби заметила, как снова побелело его лицо, как остекленели глаза. Спасенный крепко схватил ее за руку.

– Не получается… Не могу вспомнить!

– Ничего страшного. – Либби обругала себя. Как не вовремя она отвезла рацию в ремонт! – У вас дезориентация. Отдыхайте, поспите еще, если хотите, а я пока приготовлю вам поесть.

Едва он закрыл глаза, Либби тут же ушла на кухню. Взбивая яйца для омлета, она вдруг вспомнила: при нем не было никаких документов. Ни бумажника, ни удостоверения личности, ни пропуска. Он может оказаться кем угодно! Сбежавшим преступником, психопатом… Нет! Либби улыбнулась про себя и натерла сыр поверх яичной смеси. Она всегда отличалась богатым воображением. Правда, во многом благодаря фантазии она и сделала такую головокружительную карьеру. Ей всегда помогала способность видеть в представителях первобытных и древних цивилизаций реальных людей, у которых были семьи, возлюбленные, дети…

Впрочем, ей помогала не только богатая фантазия, но и знание человеческой психологии. Наверное, любовь к психологии тоже коренится в ее увлеченности человеком как биологическим видом… К сожалению, ей всегда больше нравилось наблюдать за людьми, изучать людей, чем общаться с ними.

Незнакомый мужчина, который сейчас дремлет на диване, не представляет для нее угрозы. Кем бы он ни был, он безобиден. Либби ловко перевернула омлет, повернулась за тарелкой и вскрикнула. Сковорода с почти готовым омлетом полетела на пол. Ее безобидный пациент, совершенно голый, стоял на пороге кухни.

– Хорнблауэр, – с трудом выговорил он, сползая на пол и пытаясь ухватиться за дверной косяк. – Калеб Хорнблауэр.

Словно сквозь сон, он слышал, как она кричит на него. Преодолев головокружение, он с трудом вынырнул на поверхность и увидел совсем рядом с собой ее лицо. Она обхватила его руками и пыталась приподнять. Желая помочь ей, он вытянул руки, и оба рухнули на пол.

Обессиленная, Либби лежала на спине, придавленная его тяжестью.

– Говорила же я, у вас дезориентация!

– Извините. – Он успел заметить, что она высокая и очень сильная. – Вам больно?

– Да. – Она по-прежнему обнимала его за плечи; пальцы нащупали бугорки мускулов на спине. Она поспешно отстранилась. Наверное, она слишком выдохлась, потому и упала. – А теперь, если не возражаете… Мне вообще-то тяжело.

Ему удалось опереться одной рукой об пол и чуть приподняться. Как кружится голова! Калеб представил, как тяжело сейчас его спасительнице… Либби.

– Надо же, как я ослаб… Не могу подняться!

Неужели ему весело? Либби с сомнением покачала головой и посмотрела на спасенного. Так и есть – в глазах у него пляшут веселые огоньки. И еще она узнала типично мужской, не зависящий от возраста и состояния, взгляд. Такие взгляды всегда бесили ее.

– Хорнблауэр, если вы сейчас же с меня не слезете, вы ослабеете еще больше! – С трудом поднимаясь, Либби успела краем глаза уловить его насмешливую улыбку. Когда она помогала ему встать, то старалась смотреть только в лицо. – Если хотите пройтись, вам придется подождать, пока сможете ходить самостоятельно. – Она обхватила его за талию и тут же почувствовала, как он весь напрягся. Ей стало не по себе. – И не вздумайте разгуливать в таком виде! Я пороюсь в отцовских вещах и найду вам какие-нибудь штаны!

– Ладно. – Калеб опустился на диван.

– Не вставайте, пока я не вернусь.

Он не спорил. Не мог. Прогулка до кухни и обратно лишила его остатка сил. Он испытывал странное и неприятное чувство. Какая слабость! Он не мог вспомнить, чтобы хоть когда-нибудь во взрослой жизни болел дольше одного дня. Правда, один раз он здорово разбился, упав с аэроцикла, но сколько ему тогда было – восемнадцать?

Черт, раз он в состоянии вспомнить такие подробности, почему совсем не помнит, как сюда попал? Закрыв глаза, он прислонился к спинке дивана и попытался думать, несмотря на пульсирующую в висках боль.

Его самолет разбился. Так сказала она… Либби. Ну да, он точно откуда-то падал. Потом он все вспомнит, как вспомнил свое имя после нескольких минут ужасного забытья.

Вскоре вернулась Либби; она держала в руках большую тарелку.

– Вам повезло: я только что пополнила запасы.

Когда он открыл глаза, она смутилась и чуть не выронила тарелку во второй раз. Ничего себе! Сидит полуголый, только колени небрежно прикрыты одеялом, и так улыбается… Тут у любой нормальной женщины задрожат руки…

Калеб потянул носом:

– Как вкусно пахнет!

– Мое фирменное блюдо. – Либби вздохнула и села рядом. – Сами есть можете?

– Да. Голова кружится, только когда я встаю. – Он взял тарелку и набросился на еду, но тут же отложил вилку и метнул на нее изумленный взгляд. – Они что, настоящие?

– Что значит «настоящие»? Конечно настоящие!

Недоверчиво усмехнувшись, он проглотил еще кусочек.

– Настоящих яиц я не ел… даже не помню, с какого времени.

Либби вспомнила, что где-то читала: военных кормят яичным порошком.

– Не сомневайтесь, это настоящие яйца, из-под настоящей курицы. – Жадность, с которой он поглощал омлет, заставила ее улыбнуться. – У меня есть еще. Если хотите, я приготовлю добавку.

– Спасибо, пока хватит. – Калеб поднял голову и увидел, что она пьет чай и улыбается, – всякий раз, как он ее видит, у нее в руках чашка с чаем. – Да, я ведь даже не поблагодарил вас за то, что спасли меня!

– Я просто оказалась в нужном месте в нужное время.

– Кстати, а почему вы здесь? – Он снова огляделся. – Я имею в виду, в таком месте?

– Можно сказать, я в научном отпуске. Я занимаюсь культурной антропологией и только что вернулась из экспедиции. Я пишу диссертацию.

– Здесь?

Либби понравилось, что спасенный ею молодой человек не отпустил обычного замечания: мол, она слишком молода для ученой дамы.

– Почему бы и нет? – Взяв у него пустую тарелку, она отставила ее в сторону. – Здесь тихо… если не считать того, что время от времени с неба падают самолеты. Как ваши ребра? Болят?

Он опустил голову и впервые заметил кровоподтеки.

– Нет, не очень.

– А знаете, вам крупно повезло. Если не считать раны на лбу, вы отделались только царапинами да синяками. Ваш самолет прямо-таки рухнул вниз… Я даже не рассчитывала, что после такого падения кто-то останется в живых.

– Аварийное тормозное устройство… – Он смутно вспомнил, что нажимал какие-то переключатели, тянул за рычаги. И свет, мигающие, переливающиеся огоньки. Вой сирены. Он постарался сосредоточиться, но никак не удавалось сложить в голове цельную картинку.

– Вы летчик-испытатель?

– Что? Нет… Нет, вряд ли.

Она мягко положила ладонь ему на плечо, но тут же, застеснявшись, убрала ее.

– Не люблю головоломки, – пробормотал он.

– А я на них просто помешана. Не волнуйтесь, я помогу вам сложить все кусочки вместе.

Он с трудом повернул голову; их взгляды встретились.

– А вдруг то, что получится, вам не понравится?

По спине у нее побежали мурашки. А он сильный! Скоро он окрепнет… и вспомнит все. А здесь они одни, совершенно одни. Либби встряхнула головой. Надо чем-то себя занять, чтобы разные дурацкие мысли не лезли в голову! Она налила ему чаю. А что прикажете делать? Не выгонять же человека с сотрясением мозга под дождь!

– Мы не узнаем, пока не сложим картинку, – сказала она наконец. – Если погода наладится, через день-другой я отвезу вас к врачу. А пока придется вам положиться на меня.

Калеб согласился. Он сам не знал почему, но с того самого мига, как увидел Либби дремлющей в кресле, он понял, что на нее можно действительно положиться. Трудность в том, что он пока не знает, может ли положиться на самого себя – и может ли она положиться на него.

– Либби… – Она повернулась к нему, и он сразу же забыл, что хотел сказать. – Какое у вас милое лицо, – прошептал он, глядя, как в ее золотисто-карих глазах заблестели настороженные огоньки. Ему хотелось дотронуться до нее, быть к ней поближе. Но, едва он поднял руку, она проворно вскочила с дивана.

– Вам нужно еще поспать. Наверху есть спальня для гостей. – Она заговорила быстро и отрывисто. – Вчера ночью я не смогла поднять вас туда… По-моему, там вам будет удобнее.

Он некоторое время смотрел на нее. Он не привык, чтобы женщины бежали от него. Кэл вначале удивился ее реакции, но быстро понял, что она неподдельна. Когда мужчина и женщина нравятся друг другу, все остальное просто. Может, у него сейчас какие-то схемы замкнуло, но он не сомневался в том, что тоже нравится ей.

– Ты сочетанна?

Брови у нее от удивления взлетели под самую челку.

– Я – что?!

– Ты сочетанна? У тебя кто-нибудь есть?

Либби рассмеялась:

– Какое странное слово! Нет, сейчас у меня никого нет. Давайте… давай я помогу тебе подняться наверх. – Не дожидаясь, пока Калеб поднимется, она протянула руку. – Кстати, буду тебе очень признательна, если ты обернешься одеялом.

– Сейчас нехолодно, – возразил он и все же послушался: пожав плечами, обернул одеяло вокруг бедер.

– Вот так, обопрись о меня. – Она обняла его за талию и закинула его руку себе на плечо. – Голова не кружится?

– Почти нет.

Они зашагали вперед. Голова у Кэла еще кружилась, но совсем немного. Он был почти уверен, что сумеет подняться самостоятельно, но так приятно подниматься по лестнице, положив руку ей на плечо!

– Раньше я никогда не бывал в таких местах.

Сердце у нее забилось – пожалуй, слишком быстро. Вряд ли от физической нагрузки – он почти не опирался на нее. Ее смущала близость к нему.

– Здесь все очень примитивно, по современным меркам, но мне нравится. И всегда нравилось.

«Примитивно – еще мягко сказано», – подумал Кэл, но вслух ничего не произнес. Не хотелось ее обижать.

– Всегда?

– Да, я здесь родилась.

Он открыл было рот и повернул к ней голову, но тут уловил аромат ее волос. Его тело немедленно откликнулось.

– Ну да, в этой самой комнате. Сядь в изножье кровати, а я ее расстелю.

Он послушно сделал, как было велено, и в изумлении положил руку на столбик. Дерево! Настоящее дерево! Он был совершенно уверен, что столбик выточен из дерева, но ему на вид не больше двадцати или тридцати лет. Не может быть!

– Эта кровать…

– На самом деле она очень удобная. Ее сделал папа, поэтому ножки шатаются. Зато матрас очень мягкий.

Пальцы Кэла крепко сжали деревянный столбик.

– Эту кровать сделал твой отец? Из дерева?!

– Из массива дуба. Она прочная, как не знаю что. Хочешь верь, хочешь не верь, но на ней я и родилась, потому что в то время родители не доверяли врачам и предпочитали домашние роды. Сейчас мне трудно представить отца с «конским хвостом», увешанного фенечками из бисера… – Заметив ошарашенный взгляд Кэла, она спросила: – В чем дело? Что-то не так?

Он покачал головой. Наверное, ему в самом деле нужно отдохнуть, поспать, как следует выспаться.

– Это что… – Он обвел рукой комнату. – Это что, был какой-то эксперимент?

Во взгляде Либби сквозили удивление и нежность.

– Если хочешь, можешь и так назвать. – Она подошла к комоду, тоже сработанному в свое время отцом. Порывшись в ящике, достала пижамные штаны. – Вот, надень. Папа всегда оставляет здесь какие-то вещи, а у вас с ним, похоже, один размер.

– Да, конечно. – Он схватил ее за руку, не давая уйти. – Погоди… Где, говоришь, мы находимся?

Вид у него сделался такой взволнованный, что Либби невольно сжала его пальцы.

– В Орегоне, юго-западном Орегоне, рядом с калифорнийской границей, в Кламатских горах.

– Орегон… США?

– Ну да, вроде бы Орегон еще считается штатом США. – Встревожившись, Либби снова положила руку ему на лоб.

Кэл сжал ее запястье.

– А планета… планета какая?

Либби смерила его изумленным взглядом. Нет, вроде не шутит… Хотя в его состоянии все может быть. А если шутит… С чувством юмора у нее все в порядке.

– Земля. Третья планета от Солнца. Поспи, Хорнблауэр. Ты очень устал.

Либби ушла, а он остался сидеть, как сидел. У него возникло неприятное чувство. Наверное, она права – он действительно очень устал. Если он в Орегоне, в Северном полушарии своей родной планеты, то не так далеко отклонился от курса. Голова снова загудела. Что еще за курс такой?

Он опустил голову и посмотрел на руку. Нахмурился при виде многочисленных циферблатов. Механически нажал торчащую сбоку головку. Циферблаты померкли, и на черном фоне замелькали красные цифры.

Лос-Анджелес. Увидев знакомые координаты, он испытал невыразимое облегчение. Он возвращался на базу в Лос-Анджелесе после… после чего, черт побери?

Кэл подтянул пижамные штаны, осторожно лег и убедился в том, что Либби говорила правду. Кровать оказалась на удивление удобной.

Может, если он поспит, вырубится на несколько часов, то все вспомнит. Ей это почему-то кажется важным…

«Интересно, во что я ввязалась», – думала Либби. Она сидела перед компьютером и смотрела на пустой монитор. У нее на попечении опасный больной – невероятно красивый больной, надо признать. У него сотрясение мозга, частичная потеря памяти… и такие глаза, что умереть можно. Она вздохнула и подперла подбородок ладонью. С сотрясением мозга она справится. В свое время она прослушала курс первой помощи. Во время экспедиций ученых часто заносит в такие места, где нет ни врачей, ни больниц.