Текст книги "Порочная невинность"

Глава 7

На востоке проворчал гром. Ветер – первый с тех пор, как Кэролайн пересекла границу штата Миссисипи, – зашелестел листьями клена, под которым еще полчаса назад стоял человек с заряженным ружьем.

Уму непостижимо! Это просто невозможно было и представить себе, но сейчас она сидела на ступеньках крыльца и тоже пила из высокого стакана «Шардоннэ», а бутылка с остатками вина стояла между нею и Такером.

«Да, в моей жизни появились какие-то интересные неожиданности», – решила Кэролайн.

– Хорошее питье, – заметил Такер и повертел стакан в пальцах, опять начиная ощущать состояние размягченности, которое он предпочитал всем другим.

– Это мое любимое.

– И мое теперь тоже. – Он повернул голову и улыбнулся. – Приятный ветерок.

– Да, очень.

– Нам необходим дождь.

– Да, наверное…

Такер откинулся назад, опираясь на локти, и подставил лицо прохладе.

– Ветер с запада, по идее, не должен нагнать сырости в твою гостиную.

Кэролайн рассеянно взглянула на разбитые окна.

– Ну что ж, это приятно слышать. Не хотелось бы, чтобы диван отсырел насквозь. В конце концов, в нем всего одна дырка от пули.

Такер дружески похлопал ее по спине.

– Ты держишь марку, Кэро. Другие женщины на твоем месте вопили бы, кричали или грохнулись бы в обморок. А ты стойкая.

– Надеюсь. – Она снова наполнила опустевший стакан. – Такер, могу я задать тебе вопрос, касающийся «местного колорита»?

Он протянул ей свой стакан, наслаждаясь музыкальным звоном льющейся струи благородного вина.

– Сейчас, моя миленькая, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

– Мне любопытно знать, убийства и перестрелки постоянно происходят в данной местности или это периодическое явление?

– Ну… – задумчиво произнес Такер, созерцая вино в стакане, – если говорить об Инносенсе – а моя семья живет здесь со времен войны, – я думаю, что теперешний способ убийств для нас нов. Правда, я был ребенком, Уайтфорд Тэлбот продырявил спину Кэлу Бофорду, когда тот спускался по водосточной трубе из окна его спальни. А жена Уайтфорда – Руби Тэлбот – лежала в это время совсем голая в постели.

– Но это же другое дело! – решительно заявила Кэролайн.

– Ты права. А лет пять назад братья Бонни и Шайверы изрядно попотчевали друг друга охотничьей дробью: поругались из-за свиньи. Но учитывая, что они между собой двоюродные и у всех мозги набекрень, никто не обратил на это особого внимания.

– Понятно…

«Клянусь богом, – подумал Такер, – она мне нравится!»

– Но вообще-то в Инносенсе жизнь мирная и тихая.

Кэролайн нахмурилась.

– Послушай, ты всегда из себя разыгрываешь вот это?

– Что – это?

– Напускаешь на себя вид этакого прожженного развязного парня, которому море по колено?

Такер усмехнулся и глотнул из стакана.

– Только если этого требуют обстоятельства.

Кэролайн вздохнула и отвернулась. Небо над головой потемнело, изредка раздавались приглушенные раскаты грома, просверкивали быстрые вспышки молний. Но как было хорошо просто сидеть вот так на ступеньках крыльца!

– А ты не боишься? Когда шериф уводил этого человека, он поклялся, что все равно убьет тебя.

– Ну и что прикажешь делать? Лезть из-за этого в бутылку? – Поскольку в ее голосе явно прозвучали сочувственные нотки, Такер умилился и ловко обнял ее за плечи. – А ты не волнуйся, детка. Не хочу, чтобы ты из-за меня нервничала.

Кэролайн повернула голову и холодно взглянула на него.

– Тебе не кажется, что это довольно дешевый прием? Использовать экстремальную ситуацию как средство соблазнения?

– Ух… – Он был достаточно добродушен, чтобы рассмеяться, но и достаточно опытен, чтобы не убрать руку с ее плеч. – Ты всегда так подозрительно относишься к мужчинам?

– К мужчинам определенного типа – всегда.

И Кэролайн сбросила его руку.

– Какая холодность, Кэро, после всего, что мы вместе пережили! – Такер обиженно чокнулся с ее стаканом. – Значит, ты не пригласишь меня остаться поужинать?

Ее губы насмешливо искривились.

– Не думаю, чтобы мне этого хотелось.

– Но, может, ты сыграешь мне еще одну мелодию?

Кэролайн перестала улыбаться и покачала головой.

– Я взяла отпуск, чтобы не играть ни для кого, кроме себя.

– И это благодарность за то, что я спас тебе жизнь! Ну хорошо, я сам тебе сыграю.

Она удивленно подняла брови:

– Ты играешь на скрипке?

– Да нет, черт побери! Я просто поставлю тебе одну кассету.

Такер встал и вдруг понял, что вино ударило в голову. Но он не возражал против подобного ощущения. Подойдя к автомобилю, он порылся в кассетах и выбрал свою любимую.

– Фэтс Доминьо, – сказал Такер уважительно, когда в воздухе поплыли звуки «Черничного холма». Он подошел и протянул ей руку: – Пойдем!

И прежде, чем Кэролайн успела открыть рот, чтобы отказаться, он поднял ее со ступенек и обнял.

– Я просто не могу слышать эту песню и не танцевать с хорошенькой женщиной!

Она могла запротестовать или просто-напросто вырваться, но все было совершенно невинно. Кроме того, за последние двадцать четыре часа она так переволновалась, что столь безобидное развлечение было ей совершенно необходимо. Так что Кэролайн положила руку ему на плечо и отдалась плавному, завораживающему ритму. Такер увлек ее на лужайку, и она рассмеялась, когда они попали в небольшую рытвину, радуясь тому, как вино слегка шумит в голове.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.

– М-м-м… А все-таки ты скользкий человек, Такер. Но лучше танцевать с тобой, чем лежать под обстрелом.

– Я как раз подумал о том же.

Он потерся щекой о ее волосы, и они показались ему шелковыми. А так как он всегда питал слабость к материальным ощущениям, то не мог не подумать, как гладка ее белая кожа по сравнению с его щекой и о том, как ее блузка слегка приподнялась на спине под его направляющей рукой. А какие у нее длинные тонкие бедра, которые сталкиваются с его собственными!

Сексуальное тяготение его не удивило: оно было столь же естественно для него, как дыхание. Но что удивило его, так это всеподавляющее желание немедленно перекинуть ее через плечо и помчаться с ней в дом, наверх, в спальню. Он всегда предпочитал действовать с дамами непринужденно, но медленно, наслаждаясь процессом охоты, не теряя самообладания. Но танец с ней в этих влажных, перламутровых сумерках перед грозой возбуждал чрезвычайно.

«Странно, ведь я не так уж много выпил», – подумал Такер.

– Уже дождь идет, – прошептала Кэролайн. Глаза у нее были закрыты, и тело покачивалось в такт с его собственным.

– Угу…

Он чувствовал запах дождя на ее волосах, на ее коже, и этот запах сводил его с ума.

А Кэролайн улыбалась. Она наслаждалась ощущением редких крупных капель, просачивающихся через одежду. «Да, в моей жизни никогда еще не было стрельбы, – думала она. – Но танца под дождем тоже».

– Какая прохлада! Какая чудесная прохлада!

А Такер, наоборот, удивлялся, почему капли дождя не шипят на его коже, словно на раскаленной плите. Он почти прильнул к ее щеке ртом, и Кэролайн удивленно вздрогнула, когда он зубами нежно зажал мочку уха.

Глаза ее широко раскрылись и затуманились на мгновение, когда она ощутила его губы на своем подбородке. Кровь жарко, требовательно зазвучала в жилах, но она подавила волнение. Еще мгновение – и он завладел бы ее губами, но Кэролайн уперлась ладонями ему в грудь и отшатнулась.

– Что это ты делаешь?

Такер заморгал.

– Как – что? Целуюсь с тобой!

– Нельзя!

С минуту он молча смотрел, как дождь струится по ее волосам. В глазах Кэролайн горела решимость, но было в них еще что-то, вызывающее желание не обращать внимания на ее слова и завершить начатое. Но он не мог так поступить и, вздохнув, чертыхнулся.

– Кэролайн, ты суровая женщина.

Тревога, забившая колоколом в голове, улеглась, насмешливая улыбка заиграла на ее губах. Слава богу, он не собирается идти напролом.

– Да, говорят.

– Я мог бы еще пооколачиваться здесь и, может, заставил бы тебя иначе взглянуть на вещи…

– Нет, тебе это не удастся.

Глаза Такера уже смеялись, но, прежде чем отпустить, он медленно провел рукой по ее спине.

– Это звучит как вызов, но у тебя сегодня был трудный день, так что приберегу ответ на будущее.

– Ценю твое решение.

– Да уж, ты должна его оценить чертовски высоко!

Такер взял ее руку, пересчитал большим пальцем косточки – Кэролайн с досадой почувствовала, как ее пронзила дрожь.

– Ты будешь думать обо мне, Кэролайн, когда сегодня ляжешь спать.

– Не обольщайся. Я буду думать только о том, как мне поскорее застеклить окна.

Его взгляд скользнул поверх ее головы к ветхим оконным рамам, из которых зловеще, точно острые зубы, торчали осколки.

– Что и говорить, неприятная история. Я твой должник.

– Да нет, наверное, мой должник Остин Хэттингер, – ответила Кэролайн беспечно. – Но от этого моим окнам не легче.

– Я о них позабочусь. – Такер снова взглянул на нее. – А ты очень хорошенькая, когда мокрая. Пожалуй, если я хоть немного задержусь, то опять начну целовать тебя.

– Тогда лучше уезжай.

Кэролайн попыталась отнять у него руку, но тут взгляд ее упал на его автомобиль, и она рассмеялась.

– Такер, ты забыл поднять верх!

– Вот чертовня!

Он обернулся и посмотрел. Дождь изо всей силы барабанил по белой обивке.

– Всегда эти женщины! Заставляют забыть обо всем на свете.

И прежде, чем Кэролайн отняла руку, он поднес ее к губам и поцеловал долгим поцелуем, который перешел в шутливый зубовный скрежет.

– Но запомни, Кэролайн: я вернусь!

Она улыбнулась и отступила.

– Ну тогда привези стекло и молоток.

Такер плюхнулся на мокрое сиденье и решил, что верх поднимать бесполезно. Включив зажигание, он послал Кэролайн воздушный поцелуй и тронулся по подъездной дороге. В зеркальце заднего обзора он смотрел, как она стоит под дождем, с волосами, намокшими, как пшеничный сноп, и в платье, облегающем все изгибы фигуры. Но тут «Фэтс» загремели: «Ну, разве это не стыдно?» – и Такеру ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Кэролайн подождала, когда он скроется из виду, потом опять подошла к крыльцу, села на ступеньки и допила вино пополам с дождем. Да, Сьюзи права: Такер Лонгстрит такой же убийца, как она сама. И у него действительно какая-то особенная повадка… Она прижалась щекой к тому месту на руке, которое он поцеловал, и глубоко, прерывисто вздохнула.

Хорошо, что мужчины ее не интересуют! Закрыв глаза, Кэролайн подставила лицо дождю. Да, это очень, очень хорошо…

Но проснулась она на следующее утро в плохом настроении. Спала она скверно. И, черт его побери, она действительно думала о нем! Почти всю ночь она вертелась с боку на бок под неумолчный шум дождя. Даже чуть было не сдалась и не приняла снотворную таблетку доктора Паламо.

Но она не сдалась, желая доказать себе самой… неизвестно что. И в результате проснулась с опухшими глазами, а голова раскалывалась от вчерашнего вина.

Проглотив аспирин и став под душ, Кэролайн окончательно поняла, в чем причина. Если бы не Такер, она бы так много не выпила. Если бы не Такер, она бы не лежала полночи без сна, томимая какими-то неясными желаниями. И если бы не Такер, окна в доме остались бы целы и теперь не надо было бы ими заниматься, опасаясь, что ее кров разделят с ней мухи, комары и прочие насекомые.

«Итак, прощай мирное, тихое житье! – подумала Кэролайн, выключив душ и вытираясь. – Прощайте мечты о спокойном времени душевного исцеления». С той самой минуты, как она имела несчастье встретить Такера у заводи, ее жизнь вошла в полосу бурных событий. Мертвые женщины, сумасшедшие мужчины с ружьями…

Сердито ворча себе под нос, Кэролайн натянула халат. Ну почему, черт побери, она не уехала отдыхать на юг Франции и не поджаривается сейчас на живописном, переполненном людьми пляже? «А потому, что мне захотелось вернуться к корням, к себе домой», – вздохнув, подумала Кэролайн. Несмотря на то, что здесь она провела когда-то в детстве всего несколько драгоценных дней, роднее этого дома у нее никогда не было. И ничто и никто не сможет испортить ей пребывание в этом доме!

Кэролайн сошла вниз, потирая рукой лоб. Она таки устроит себе тихую и мирную жизнь! Она будет сидеть на крыльце и любоваться закатами, выращивать цветы и слушать музыку. Она будет жить спокойно и одиноко, в свое удовольствие. Начиная вот с этой минуты!

Решительно вздернув подбородок, Кэролайн распахнула входную дверь и сдавленно вскрикнула.

Около разбитого окна стоял негр со шрамом на щеке, широкоплечий, словно бык Брамы. В его руке сверкало что-то металлическое. Мысли в голове Кэролайн лихорадочно заметались. Захлопнуть дверь и ринуться к телефону? Или, наоборот, броситься к машине в надежде, что ключи там? Просто закричать во все горло?

– Мисс Уэверли, мэм?

– Я сейчас позову шерифа! – с трудом она выдавила из себя.

– Да, мэм. Тэк мне сказал, что у вас тут неприятность вышла.

– Я… извините, о чем вы?

– Ну, что Хэттингер вам стекла повыбивал. А шериф посадил его за это в тюрьму. Я бы взялся за дело прямо сейчас.

– За дело?

Кэролайн увидела, как он поднял руку, набрала в легкие воздух, чтобы громче крикнуть… и снова выдохнула, разглядев, что в его руке просто металлическая линейка.

Пока она приходила в себя, он начал измерять пустое пространство, где когда-то было стекло.

– Так вы хотите вставить стекло?

– Да, мэм. Тэк мне позвонил вчера вечером. Обещал дать вам знать, что я приеду утром и все застеклю. – В его орехового цвета глазах блеснула насмешливая искорка. – Но, я так понимаю, он вас не известил.

– Нет. – Кэролайн прижала руку к сердцу, которое все еще сильно билось. – Нет, он ничего об этом не говорил.

– Такер не то чтобы очень надежный человек.

– Да, я это уже поняла…

Негр кивнул и стал что-то подсчитывать в блокноте.

– Я, наверное, вас напугал?

– Признаться, да, – она заставила себя улыбнуться.

– Ну, я к этому привычный.

Совсем успокоившись, Кэролайн пригладила влажные волосы.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Я Тоби Марч. – Негр коснулся в знак приветствия полей своей потрепанной соломенной шляпы. – И занимаюсь всякой подручной плотницкой работой.

– Приятно познакомиться, мистер Марч.

После короткой заминки он пожал протянутую руку.

– Зовите меня просто Тоби, мэм. Как все.

– Хорошо, Тоби. Спасибо, что вы так оперативно взялись за это дело.

– Это я вам благодарен за работу. И если вы скажете, где мне взять метлу, я уберу осколки.

– Хорошо. Хотите кофе?

– Не стоит беспокоиться.

– Но никакого беспокойства нет. Я как раз хотела заварить для себя.

– Ну, тогда буду премного обязан. Черный, с тремя кусочками сахара, если можно.

– Сейчас принесу.

В эту минуту зазвонил телефон.

– Извините.

Кэролайн поспешила в холл и схватила трубку.

– Да?

– Ну, миленькая, ты ведешь просто бурную жизнь!

– Сьюзи! – Кэролайн прислонилась к перилам лестницы. – И кто это сказал, что в маленьких городках ничего не происходит?

– Так говорят только те, кто никогда в них не жил. Берк говорит, что ты не пострадала. Я бы сама приехала убедиться в этом, но мои мальчишки сегодня проспали. И у нас дома сейчас беспорядок, как после побоища.

– Со мной все о’кей. – «Если не считать похмелья, издерганных нервов и неутоленных сексуальных желаний», – добавила она про себя. – Так, немного возбуждена, и только.

– Ну еще бы! Что же в этом удивительного, милочка? Вот что я тебе скажу. У нас завтра намечается барбекю. Приезжай, посидишь в теньке, наешься до отвала и забудешь обо всех своих неприятностях.

– Было бы чудесно.

– Так я тебя жду в пять. Рыночную площадь ты найдешь легко, а потом сверни на улицу Магнолий. Наш дом третий справа. Желтый с белыми ставнями. А впрочем, ты нас сразу отыщешь по запаху жареных ребрышек.

– Буду. Спасибо, Сьюзи.

Кэролайн повесила трубку и отправилась на кухню. Она поставила кофейник на газ, заправила ломтиками хлеба тостер и достала малиновый джем. За окном жаркое солнце сушило влажную траву, и горячий запах зелени был такой же аппетитный, как запах кофе. Кэролайн увидела, как дятел, сидя на стволе дерева, тоже собирается завтракать.

У крыльца раздался звучный бархатный баритон Тоби – это был возвышенный псалом о счастье обрести наконец мир и покой. И Кэролайн вдруг почувствовала, что головная боль прошла и в глазах прояснилось.

Да, несмотря ни на что, хорошо быть дома!

А не так далеко от нее кто-то лежал в тяжелом сне на скомканных, влажных от пота простынях и стонал. Кошмарные видения, словно черные воды, заливали сознание. Снились греховные объятия, кровь, опьянение властью… Эти сны не всегда вспоминались днем. Иногда они трепетали, как крылья бабочек, на грани памяти и забвения, пронизывая мозг и оставляя за собой сегодняшнюю боль в душе.

Женщины. Снились всегда женщины. Грубые, вульгарные, ухмыляющиеся ведьмы! И мучило желание ими обладать – касаться их гладкой кожи, вдыхать запахи горячих плотских соков – отвратительное желание. Иногда перерывы между снами были долгими. Дни, недели, даже месяцы – и тогда в душе поселялось спокойное равнодушие. Но потом обязательно какая-нибудь из них совершала нечто такое, что требовало сурового воздаяния.

И опять возникала боль, опять рос и распалялся голод. И ничто не могло утолить его – только кровь! Зато когда этот голод бывал утолен, приходила странная безумная радость от сознания, что никто и никогда не разгадает тайну. Сколько бы они ни старались, сколько бы ни прилагали усилий, все равно доказательств вины отыскать невозможно!

В Инносенсе поселилось безумие, но оно было хорошо замаскировано и выглядело вполне безобидно. И по мере того, как лето катилось в зенит, безумие все усиливалось и росло под беспечной оболочкой. И улыбалось.

Доктор Теодор Рубинстайн – Тедди, как его называли друзья – приканчивал второй вишневый датский рулет, запивая его тепловатым пепси прямо из горлышка бутылки: он так и не смог приучить себя к кофе.

Втирая «Греческий бальзам № 44» в свои густые каштановые волосы, Тедди с грустью подумал, что оставил позади уже сороковой день рождения. Нет, облысение ему, к счастью, не угрожало, но ему совсем не нравилась та профессорская респектабельность, которая ассоциируется с серебристой проседью.

Тедди воспринимал себя по-прежнему как молодого, неунывающего парня. Он знал, что при маленьких темных глазках, немного скошенном подбородке и землистом цвете лица на красавца не тянет. И поэтому считал, что путь к женским сердцам лежит через юмор.

Индивидуальность, личный шарм привлекают кокетливых крошек не меньше, чем профиль Антиноя!

Мурлыкая под нос песенку, он тщательно мыл руки в раковине бальзамировочного зала Палмеровского похоронного бюро. Прямо над раковиной висело неординарное изображение Иисуса – нечто вроде загадочной картинки. Чтобы поразвлечься, Тедди покачивался из стороны в сторону. Когда он наклонялся влево, Иисус почти улыбался, прикладывая руку с тонкими пальцами к нарисованному на груди сердцу – точь-в-точь такому, как рисуют на валентинках. Но, если Тедди наклонялся вправо, лицо Христа мгновенно искажалось болью и принимало выражение печальное, даже скорбное. Что было вполне понятно, так как теперь на каштановых волосах возлежал терновый венец и на многострадальный лоб стекали тонкие струйки крови.

Интересно, какое изображение предпочитает сам Палмер, колдуя над составом своей бальзамирующей жидкости? Пока же Тедди пытался найти позицию, занимая которую он мог бы уловить момент, когда один лик накладывается на другой, и не теряя времени вытирал руки. А за ним, на фаянсовом старомодном столе с желобками по обе стороны, лежало обнаженное тело Эдды Лу Хэттингер. Под безжалостным светом флюоресцентных ламп ее кожа казалась зеленоватой.

Но это зрелище ничуть не лишало старину Тедди аппетита. Он выбрал специальностью медицину потому, что так ему на роду было написано. Он являлся представителем четвертого поколения Рубинстайнов, у которых на медной дощечке на двери было написано «доктор». Но еще не кончив первого курса, Тедди внезапно ощутил в себе непреодолимое отвращение к больным людям.

С мертвыми дело обстояло иначе.

Ему никогда не претило работать с трупом, в то время как больничные палаты с кряхтящими и стонущими пациентами ввергали его в дрожь. И в первый же раз, когда его пригласили на вскрытие, он понял, что нашел свое призвание.

Мертвые не стонут и не жалуются, их не надо спасать от смерти, и, уж точно, они не подадут в суд за непрофессиональное отношение. Но они всегда представляют собой загадку, которую надо решить. Вы их разнимаете на части, узнаете, что у них было не так, как надо, и заполняете отчет о проделанном.

Тедди любил и умел разгадывать загадки и знал, что в мертвых понимает гораздо больше, чем в живых. И пусть его бывшие жены, брызгая слюной, с удовлетворением распространялись о его бесчувственности, эгоизме и извращенном чувстве юмора, сам Тедди считал себя настоящим весельчаком и забавником.

Забавно, например, вставить в руку трупа будильник с веселой мелодией, чтобы немного оживить скучную рутину вскрытия.

Бернсу, правда, так не казалось, но Тедди обожал позлить Бернса. Вот и сейчас, натягивая хирургические перчатки, он улыбнулся, предвкушая развлечение. Дело в том, что Тедди уже несколько недель обдумывал одну шутку, ожидая возможности сыграть ее с кем-нибудь вроде застегнутого на все пуговицы Мэтта Бернса. Все, что ему требовалось, так это найти подходящее тело.

Тедди послал Эдде Лу благодарный воздушный поцелуй и включил диктофон.

– Итак, что мы имеем? – начал он с нарочито сильным южным акцентом. – Это женщина, индоевропейской расы, лет двадцати пяти, идентифицированная как Эдда Лу Хэттингер. Рост примерно пять футов пять дюймов, вес 56 килограмм. И, надо сказать, прочно скроена, словно старый кирпичный нужник.

Тедди усмехнулся: он был уверен, что уже это сравнение заденет Бернса за живое.

– Наша сегодняшняя гостья пострадала от множества ножевых ранений. Извини меня, Эдда Лу, – добавил Тедди, начиная считать. – Двадцать два отверстия, сосредоточенных, главным образом, в области груди, живота и гениталий. Впоследствии ей нанесли один горизонтальный удар: рассечены сонная артерия, трахея и голосовые связки. Был использован некий острый инструмент с гладким лезвием. Судя по углу наклона и глубине разреза, удар нанесен слева направо, а это свидетельствует, что убийца – правша. Говоря на жаргоне мясников, леди и джентльмены, ее горло было располосовано от уха до уха, очевидно, ножом с… – тут он присвистнул, измеряя разрез, – шести-семидюймовым лезвием.

Вот так ножичек! Суд по всему, именно эта рана на горле и явилась причиной смерти. Поверьте, убийца знал свое дело – говорю это как врач.

Продолжая осмотр тела, Тедди стал насвистывать мелодию из «Места летнего отдохновения».

– Был также нанесен удар тяжелым предметом по основанию черепа. – Он осторожно, щипцами, вынул какие-то частицы. – В ране остались фрагменты дерева. Думаю, мы согласимся с предположением, что жертву ударили по голове тяжелым суком. Удар предшествовал нанесению ножевых ран, но если вы, сыщики, сделаете на этом основании вывод, что от удара жертва потеряла сознание, то, безусловно, выигрываете бесплатную поездку на Барбадос и полный комплект чемоданов.

Тедди оглянулся на отворившуюся дверь и улыбнулся вошедшему Бернсу.

– Пусть пленка запечатлеет, что следователь по особо важным делам Мэтью Бернс прибыл собственной персоной для наблюдения за работой мастера. Ну как, стои́т, а Бернсик?

– Ваши успехи?

– О, мы находимся в процессе знакомства с Эддой Лу. А потом мы с ней, возможно, и потанцуем.

Бернс стиснул челюсти.

– Как водится, Рубинстайн, ваш юмор тошнотворен.

– Но Эдде Лу нравится, правда, милочка? – Тедди похлопал ее по руке и продолжил: – Глубокие вмятины на запястьях и щиколотках свидетельствуют о том, что жертва была связана.

Орудуя своими инструментами, он удалил крошечные белые частицы, и жизнерадостно отложил их в сторону для последующего, более тщательного изучения.

Бернс выстрадал еще пятнадцать минут.

– Есть ли следы сексуального насилия?

– Пока трудно сказать, – ответил Тедди, сделав губы трубочкой. – Надо взять на анализ срез тканей. – Бернс отвернулся, пока Тедди орудовал скальпелем. – По предварительным данным, время смерти приходится на промежуток между одиннадцатью вечера и тремя часами ночи шестнадцатого июня.

– Мне нужно, чтобы результаты вскрытия были в б/г.

Продолжая брать свои «пробы», Тедди усмехнулся.

– Обожаю, когда вы говорите сокращениями! «В боевой готовности»?

Бернс проигнорировал его замечание.

– Я желаю знать все, что только можно о ней узнать. Что она ела и когда. Имеются ли следы наркотического или алкогольного опьянения. Имела ли сексуальное сношение. Предполагается, что она была беременна. Мне надо знать, сколько недель.

– Я посмотрю. – Тедди отвернулся, очевидно, для того, чтобы поменять инструменты. – А вам советую пока осмотреть ее коренной зуб слева. Мне он показался очень интересным.

– Зуб?

– Да, да. Я еще никогда таких не видел.

Заинтригованный Бернс наклонился, открыл рот Эдды Лу и прищурился.

– Да поцелуй же меня, дурак! – раздался ворчливый женский голос.

Бернс охнул, отпрянул и налетел на шкаф с инструментами.

– Господи… Господи Иисусе!

Согнувшись пополам от хохота, Тедди вынужден был сесть на ближайший стул, чтобы не упасть. Он несколько месяцев изучал технику чревовещания для такого вот эффектного момента. Панически выкатившиеся глаза Бернса вознаградили его за все потраченные усилия.

– Да, Бернсик, ты неотразим. Даже мертвые дамы к тебе неравнодушны.

Бернс сжал кулаки, пытаясь овладеть собой: если он сейчас обрушится на Рубинстайна с бранью, то все останется на пленке. И все-таки не выдержал:

– Ты сумасшедший, черт возьми!

Бернс прекрасно знал, что угрожать Рубинстайну не имело смысла. Конечно, он мог подать официальную жалобу, но она будет зарегистрирована и положена под сукно. В своем деле Рубинстайн был самым лучшим специалистом. Начальство ценило его чрезвычайно высоко, хотя все понимали при этом, что он сумасшедший.

– Мне нужны результаты анализов к концу дня, Рубинстайн. Возможно, все это вам кажется очень забавным, но мне нужно остановить маньяка.

Все еще не в силах вымолвить ни слова, Тедди только кивнул, потирая заболевшие от смеха бока. Когда Бернс захлопнул дверь, он вытер заслезившиеся глаза и подошел к столу.

– Эдда Лу, милочка! Я просто высказать не могу, как благодарен тебе за помощь в работе. И поверь, этот забавный случай будет запечатлен в анналах истории. Ребята из нашего патологоанатомического корпуса будут в восторге.

И, насвистывая, Тедди снова взял скальпель и продолжил работу.