Текст книги "Гарем. История, традиции, тайны"

Оттавиано Бон (1604–1607)

Из оставивших свои воспоминания о Серале первым человеком действительно «со стороны» – ведь и Иеросолимитано и Даллам работали во дворце: один в течение длительного времени, другой недолго, – можно назвать венецианского байло Оттавиано Бона.

Разница между Боном и предшествующими свидетелями весьма значительна. Бон был дипломатом с большим опытом работы и, без сомнения, стремился получить возможно больше информации о Серале, поскольку это входило в его служебные обязанности. Вначале должность байло соответствовала должности генерального консула, но начиная с XVI века ее статус повысился и стал равен рангу специального посланника. Каждые две недели байло должны были отправлять на родину доклады о состоянии дел в стране, а после трех-четырех лет пребывания там по возвращении домой готовить подробный отчет о дворе, при котором они работали, а также о стране в целом, ее традициях и обычаях. Естественно, в этих отчетах содержится чрезвычайно важная информация. Но по странному стечению обстоятельств Бон не сделал полного обзора, правда, он написал два небольших отчета, которые в настоящее время хранятся в библиотеке Святого Марка в Венеции.

Первый из них посвящен Сералю и представляет собой самый подробный и информативный рассказ из всех, какими мы располагаем. Второй отчет очень краток, его предмет – правительство и управление различными регионами Османской империи. Прежде чем говорить о жизни Бона и цитировать его отчет (с помощью моего друга мисс Фрэнсис Уэлби я перевел его с итальянского), я должен рассказать об одном «открытии», сделанном мною только после того, как перевод был закончен.

Большая часть повествования показалась мне странно знакомой, и я до тех пор никак не мог понять откуда, пока не вспомнил небольшую работу Роберта Уитерса «Описание Сераля Великого синьора или двора турецких императоров», опубликованную в 1650 году. Сравнив обе работы, я понял, что это один и тот же отчет. Джон Гривз, математик и антиквар, обнаружил перевод Уитерса в Константинополе и позднее издал его. Судя по всему, Гривз не знал, что Самуэль Перчас уже опубликовал его, о Боне он тоже никогда не слышал. Поскольку, как складывается впечатление, никто не заметил наличия связи между Боном и Уитерсом, позволю себе продолжить тему. Похоже, что о Роберте Уитерсе почти ничего не известно, мне не удалось найти упоминания о нем ни в одном биографическом справочнике. Фактически единственная информация о его пребывании в Константинополе, которую я смог найти, содержится в аннотации С. Перчаса: «Это [отчеты] собрал господин Роберт Уитерс в результате своего десятилетнего пребывания в Константинополе, где он, благодаря заботе и финансовой поддержке покойного сэра Пола Пиндара, почетного посла его величества, проходил обучение. Турецкий язык он выучил с помощью местных преподавателей; ему было позволено узнать о святая святых нечестивцев больше, чем те обычно разрешают».

Пол Пиндар был послом с 1611-го по 1620 год, а до этого он служил секретарем Генри Лелло – посла с 1597-го по 1607 год. Когда Пиндар в 1620 году уехал в Лондон, Роберт Уитерс отправился туда с ним. Этот факт нам известен из «Путешествий Питера Мунди». Таким образом, если информация Перчаса соответствует действительности, Уитерс прибыл в Константинополь в 1610 году, и Пиндар стал его патроном и защитником – подобно тому, какую позицию он сам занял по отношению к Мунди. До приезда в Константинополь Пиндар провел пятнадцать лет в Венеции и, естественно, был хорошо знаком со всеми байло, приезжавшими в турецкую столицу. Следовательно, он, скорее всего, видел отчет Бона и показывал его Уитерсу. Был сделан перевод на английский (вполне вероятно, что их совместными усилиями), но по какой-то причине он так и остался в Константинополе неопубликованным. В 1638 году приехал Гривз, обнаружил рукопись. Имя автора тогда было неизвестно; позже он выяснил, что она принадлежит перу Уитерса, и в 1650 году опубликовал ее, будучи уверенным, что это первая публикация. «Словарь биографий соотечественников» еще больше запутывает дело: после прочтения статьи создается впечатление, что автор данной работы Гривз. «В том же году [1650] было опубликовано его «Описание Сераля Великого синьора», которое было переиздано в 1737 году вместе с «Пирамидографией» и несколькими другими работами».

Ни слова об Уитерсе, что уж говорить про Бона!

То, что Уитерс действительно переводил работу Бона, будет очевидно любому, пожелавшему сравнить два варианта. Уитерс приводит расстояния в принятых в Италии мерах длины, местами трудные слова просто игнорируются, замечания в скобках очень редки у Бона и являются добавлениями Уитерса, зачастую весьма тривиальными и выбивающимися из остального текста. Наконец, в том месте, где Бон рассказывает, как он попал в Сераль благодаря личному знакомству с главным садовником, Уитерс опускает целый абзац. Создается впечатление, что он просто «заимствует» отчет и лишь добавляет к нему пустяковые замечания! Как бы то ни было, данная работа о Серале принадлежит не Гривзу, не Уитерсу, а Оттавиано Бону, написана она между 1604-м и 1607 годами, и только ему следует отдавать должное за это великолепное описание.

И все же Уитерс был не одинок в том, что касалось использования рукописи Бона без указания имени автора: в 1624 году Мишель Бодье, историк Людовика XIII, опубликовал свою «Историю Сераля и двора Великого синьора», выдержавшую много изданий во Франции и переведенную на английский язык в 1635 году Эдвардом Гримстоуном. Несмотря на то что Бодье делал компиляцию, используя также и другой материал, он в большом долгу перед Боном – это сразу же выявляется при сравнении работ.

Бон родился в Венеции в 1551 году, он закончил университет города Падуи по специальности философия и право, затем последовательно был инквизитором на Кандии[5]5
  Кандия – итальянское название острова Крит. (Примеч. пер.)


[Закрыть], подеста[6]6
  Подеста – глава исполнительной власти в средневековых итальянских городах. (Примеч. пер.)


[Закрыть] в Фриули и Тревизо, а также чрезвычайным и полномочным послом при дворе короля Испании Филиппа III в Вальядолиде в 1601 году. На следующий год он вернулся домой, а в 1604 году в том же качестве был отправлен к Ахмеду I. В Константинополе в должности байло Бон проработал на благо своей страны в течение трех лет. По возвращении в Венецию он стал членом сената и весьма преуспел на этом поприще. В 1616 году его отправили в Париж договариваться о посредничестве французского короля в разрешении спора между Савойей и Венецией – с одной стороны, Австрией и Испанией – с другой. Осложнение обстановки в конце концов привело к тому, что Бон был отозван, однако за этим последовала его полная реабилитация, и, несмотря на преклонные годы, он получил должность подеста в Падуе. Умер Бон в 1622 году.

Сделанное Боном описание Сераля ценно не тем, что ему удалось посетить какое-то конкретное помещение в селямлике, а тем, что рассказ был очень подробным.

Собственно, в гарем ему даже входить не приходилось, и он говорит о нем буквально следующее: «…там находится женская половина, где живут мать султана, сам султан, и все прочие женщины, и рабы Великого синьора; она похожа на большой женский монастырь со всеми удобствами: спальнями, трапезными, банями, гостиными и прочими необходимыми для жизни помещениями».

Дав нам представление о различных постройках Второго двора и о Тронном зале, находящемся при входе в Третий двор, он продолжает рассказывать о том, как ему удалось увидеть некоторые комнаты султана в селямлике: «Однажды, благодаря моей дружбе с Чиаиа – дворецким главного садовника султана, и воспользовавшись отбытием султана на охоту, Чиаиа провел меня в Сераль. Войдя туда через ворота, расположенные со стороны моря, он повел меня смотреть покои властителя: комнаты, бани и многие другие вещи, очень приятные и полезные – с одной стороны и необычные – с другой. Везде было очень много золота и огромное количество фонтанов. В частности, на холме, в летнем крыле, я видел апартаменты, состоявшие из столовой и нескольких комнат. Они находились в таком замечательном месте, что там вполне мог бы жить и монарх. Это был Диван [не путайте с залом Дивана во Втором дворе. Слово «диван» имеет много значений; выбранное Боном абсолютно верно] – зал с колоннами великолепной работы, открытый с восточной стороны и обращенный на небольшое искусственное озеро квадратной формы, образованное тридцатью фонтанами. Его окружал красивейший мраморный акведук, по нему текла вода, из акведука она попадала в фонтаны, а из них – в озеро. Из озера воду понемногу отводили на орошение сада, что очень благоприятно сказывалось на нем. Вдоль акведука могли идти рядом двое мужчин, таким образом можно было обойти все озеро, наслаждаясь нежным шепотом фонтанов. На озере стоял крошечный кораблик, на котором, как мне рассказали, для отдыха и развлечения его величество любит кататься с шутами. Очень часто, гуляя с ними по акведуку, он толкнет то одного, то другого, заставляя сделать сальто в озеро. Через окно Дивана я видел спальню его величества: она обычного размера, на стенах, как принято, великолепнейшая майолика с изображением орнаментов и цветов разного цвета, что создает потрясающий эффект. Над дверями, как тут принято, драпировки, но только из золотой парчи с бордюром из алого бархата и вышивкой золотом, украшенные множеством жемчужин.

Кровать напоминала римский павильон: вместо обычных деревянных опор – желобчатые серебряные колонны. Там были также львы из хрусталя, а драпировки были сделаны из золотой с зеленым парчи без всяких украшений – вместо них были хитроумно свитые шнуры из жемчуга, несомненно, невероятно дорогие. Покрывало на ладонь не доходило до пола, и оно и подушки были парчовыми. Полы и в этой комнате и в других, где стояли невысокие диваны (они используются для сидения), устланы чрезвычайно дорогими персидскими коврами с золотой и серебряной нитью; покрывала, на которых сидят, и подушки, на которые облокачиваются, тоже из красивейшей золотой и серебряной парчи.

В центре Дивана висел очень большой круглый светильник с серебряными подвесками, инкрустированными золотыми пластинками с бирюзой и рубинами, его середина была из хрусталя; он был очень красив. Для омовения рук предназначались небольшая чаша и кувшин из золота, усыпанный отличной бирюзой и рубинами – ими приятно полюбоваться. За Диваном располагалась площадка для стрельбы из лука, где я видел великолепные луки и стрелы. Мне показали отметины, оставленные сильной рукой султана на такой огромной стреле, что в это едва ли можно поверить».

Вот так завершился визит Бона в селямлик. Это последнее описание квадратного озера и террасы, перед тем как были построены Ереван-кешк и Багдад-кешк (в 1635-м и 1639 годах соответственно) и произведена перепланировка этой части территории дворца. Как я уже упоминал, весь рассказ Бона о Серале весьма важен, поэтому в дальнейшем я буду приводить выдержки из его воспоминаний.

Эдмунд Чисхолл (1701)

Еще один рассказ о Серале был включен в путевые заметки Эдмунда Чисхолла. Они были опубликованы уже после смерти автора его другом доктором Мидом в 1747 году. Чисхолл родился в Эйворте, графство Бедфордшир, в 1670-м или 1671 году. В 1687 году он поступил в Корпус-Кристи – колледж Оксфордского университета, а закончив его, в качестве поощрения получил должность коммивояжера на фабрике «Турецкая компания» в Смирне. Говорят, что проповедь, которую он произнес перед служащими компании, очень способствовала тому, что ему был предложен пост капеллана.

Из Англии он выехал в феврале 1698 года, а в ноябре прибыл в Смирну. После поездки в Эфес в 1699 году он в 1701 году посетил Константинополь и в тот же год возвратился домой. Рассказ Чисхолла о поездке появился столетие спустя после отчета Бона. Он был краток, в нем отсутствовали точный маршрут и сроки поездки автора.

Похоже, что он все же посетил Первый и Второй дворы, но пройти через Ворота блаженства в Третий двор ему не удалось: дело в том, что он сразу же переходит к описанию дворцовых садов, находящихся за пределами Второго двора. Получается, что он вышел из него через какую-то боковую калитку или же возвратился назад и полностью обошел участок за пределами основной стены. Как бы то ни было, он добрался до колонны готов[7]7
  Колонна готов – коринфская колонна, воздвигнутая в память побед, одержанных основателем Византии Бизасом над готами. (Примеч. пер.)


[Закрыть], вошел внутрь и дальше следовал практически тем же маршрутом, что и Даллам.

Он смог увидеть дверь гарема, до которого добрался, вероятно, по Золотой дороге.

В своих «Путешествиях по Турции» Чисхолл пишет: «С помощью грека, служащего хирургом у главного садовника, мне удалось присоединиться к знаменитому купцу господину Джону Филипсу, чтобы вместе с ним посетить константинопольский Сераль. Там мы прошли два двора, образующие преддверие дворца; в первом находится небольшой арсенал, где хранятся оружие и амуниция; во втором с обеих сторон построены крытые коридоры, служащие янычарам столовыми, а в его дальнем конце располагается здание Дивана.

Из этих дворов нам позволили пройти в сад, устроенный с обеих сторон дворца, и обойти его целиком… Весь участок земли, который называется дворцовым садом, занят кипарисами и другими деревьями; там проложены тенистые тропинки и возведены разнообразные павильоны… Пройдя через Сераль до самой дальней точки, выходишь к коринфской колонне из белого мрамора… Нас впустили в небольшую калитку рядом с этой колонной, за которой был зеленый двор, а за ним – ухоженный сад. Оттуда, поднявшись на несколько ступеней, мы попали в половину Великого синьора с двумя богато украшенными павильонами, прудом с рыбками, мощеной дорожкой для прогулок и открытой галереей. Здесь нам показали место, где живут в заточении несчастные принцы, темные комнаты ичогланов и дверь, ведущую в гарем…

Галерея, о которой я уже говорил, отделана красиво и богато, она украшена выполненными золотом цветочными орнаментами, а опорой крыши служат прекрасные колонны из змеевика. В стены одного павильона вставлены три великолепных порфира сферической формы, средний отполирован таким образом, что в нем, подобно зеркалу, отражается Сераль и прилегающие к нему городские кварталы…»

Проследить путь Чисхолла по дворцу совсем не сложно, если следить за ним по плану Сераля. Единственный интересный момент – это «открытая галерея», и здесь я не согласен с доктором Миллер, отождествляющей ее с террасой между Багдад-кешк (см. план, поз. 114) и залом Обрезания. В этом месте составленного ею плана допущены грубые ошибки в числе построек, их размерах, форме, а также в соотношении пропорций зданий и двориков, поэтому трудно поверить, что она исследовала их лично. Вполне очевидно, что после «мощеной дорожки» около Багдад-кешк Чисхолла провели по «открытой галерее» (поз. 95), описание которой довольно точно соответствует залу с колоннами, не имеющему стены с западной стороны, во дворик Клетки – тюрьмы принцев (см. план, поз. 91). Сложно сказать, что такое «темные комнаты», однако, учитывая то, что отдельные участки Золотой дороги (поз. 75) достаточно темные, что чуть в стороне от нее на самом деле устроены маленькие комнаты, а также что она и правда ведет к дверям гарема, я считаю возможным сделать вывод: он шел именно по этому пути. Он ничего не говорит о том, как возвращался, но, скорее всего, не попав в Третий двор, он пошел обратно той же дорогой и вернулся садами к мысу Сераль. Я ничего не могу сказать о «трех порфирах сферической формы», – скорее всего, их постигла та же участь, что и многие другие вещи в Серале. Однако мы все еще не вошли в гарем. Судьбе было угодно, чтобы туда нас провел француз.

Обри де Ла Мотре (1699–1714)

Этот французский путешественник и писатель, родившийся примерно в 1674 году, из-за своих религиозных убеждений в течение долгих лет был вынужден жить в Англии. Он много ездил по Европе, посетил Швецию, Лапландию, Пруссию, Францию, Испанию, Италию, Грецию, Россию, а также Турцию. В Смирну он прибыл в начале 1699 года, а в июне того же года перебрался в Константинополь. Этот город был его штаб-квартирой вплоть до отъезда в Швецию в 1714 году. Основная часть отчета о его путешествиях была опубликована в Лондоне в 1723 году; эта книга, состоящая из двух томов, называлась «Путешествия по Европе, Азии и части Африки». Третий том увидел свет девятью годами позже. Биографы характеризуют его как «правдивого рассказчика, но весьма поверхностного наблюдателя», и, похоже, критика вполне справедлива. В то же время он был первым чужаком, осмотревшим несколько помещений гарема изнутри, хотя следует признать, что комнат, подобных описанным им, в настоящее время не существует. То, что ему удалось попасть туда, можно объяснить только невероятно удачным стечением самых разных обстоятельств. Похоже, что регулировка многочисленных часов гарема находилась в руках швейцарских и французских часовщиков, поселившихся в Галате и Пере. Мотре познакомился кое с кем из них и, узнав, что из Сераля поступил заказ на ремонт нескольких механизмов, убедил одного из часовщиков взять его во дворец в качестве помощника.

«Я оделся, как турок, – пишет Мотре, – он тоже. К счастью для меня, в то время Великий синьор находился со всем своим двором в Адрианополе». Он шел, как обычно, через Первый и Второй дворы. Дойдя до Третьего, вероятно, повернул налево в направлении Золотой дороги и крайнего строения гарема. Описываемые им помещения, скорее всего, примыкали к дворику гаремных рабынь (поз. 44) или же находились западнее – там, где сейчас стоит так называемая гаремная больница (поз. 56). Мотре и сам понимал, насколько путаным получился его отчет, и, даже если бы эти помещения сохранились до наших дней, отследить, каким путем он шел, было бы очень сложно. «У меня голова шла кругом, в ней настолько все смешалось: диваны, богатая отделка потолков, множество красивых вещей повсюду, – что мне было бы сложно точно описать их; кроме того, я был там недолго, и мне просто некогда было это сделать».

В качестве сопровождающего им выделили черного евнуха, судя по всему не желавшего пускаться в какие-либо дополнительные объяснения.

«Евнух проводил нас в зал гарема – с моей точки зрения, самое красивое помещение Сераля, – где нужно было отрегулировать великолепные английские часы. Его стены были отделаны прекрасной майоликой; потолок и внутренняя поверхность купола покрыты золотом и лазурью; в центре зала, прямо под куполом, находился фонтан с чашей из зеленого, похожего на мрамор камня – то ли змеевика, то ли яшмы; в тот момент фонтан не работал, так как женщины были в отъезде… В зале было несколько больших застекленных окон, забранных решетками снаружи; у окон стояли маленькие диваны, на них были наброшены покрывала для защиты от пыли. Сидя там, женщины дышат воздухом и через решетку разглядывают улицу. После того как мастер наладил часы в зале, евнух провел нас мимо нескольких небольших комнат, двери которых были закрыты. Эти комнаты напомнили мне монашеские кельи – дело в том, что одну открывал другой евнух, и нам удалось в нее заглянуть… В этой комнате было больше росписи и золота, чем в самом зале; окошки находились высоко под потолком – даже самый рослый мужчина не смог бы до них дотянуться, вместо стекла был разноцветный витраж, как в некоторых христианских церквях, только полностью отсутствовали изображения людей и животных».

После этого Ла Мотре добавляет следующее разъяснение: «Сравнивая комнаты женщин Великого синьора с кельями монашек, следует отметить, что в первых мебель значительно богаче и то, что эти комнаты предназначены для других целей – последнее нетрудно понять и без дополнительных объяснений».

Затем их провели в «комнату с окнами в сад», ее описание не приводится. Миновав «несколько залов и комнат, ступая везде по толстым персидским коврам, которыми почти везде застланы полы», они проследовали через селямлик, прошли колонну готов и вышли к мысу Сераль.

Жан-Клод Флаше (1740–1755)

Сейчас мы добрались до воспоминаний французского фабриканта по имени Жан-Клод Флаше, первым из иностранцев увидевшего весь Сераль, включая гарем. Поскольку детали его посещения, похоже, малоизвестны, я остановлюсь на этом подробнее. О дате и месте его рождения умалчивают все биографы, и мы, не боясь ошибиться, назовем 1720 год и город Сен-Шамон, расположенный в живописной долине у слияния рек Гир и Жанон, примерно в 45 километрах к юго-западу от Лиона. Там, по крайней мере, жил его брат; кроме того, Жан-Клод там умер; а еще в 1789 году в соборе Нотр-Дам этого города некий Флаше служил кюре. В юности у Жан-Клода появилась мечта объехать весь Левант и Индию с торговой миссией, для того чтобы, узнав как можно больше о способах производства товаров, использовать полученные знания на благо своей страны. Французскому послу эти планы показались слишком амбициозными, и он отказал Флаше в выдаче необходимого паспорта. Посол лишь предоставил ему возможность поехать в Константинополь и оттуда совершать краткосрочные поездки. В результате Флаше отправился в путешествие и, проехав через Голландию, Италию, Германию, Венгрию и Валахию, в 1740 году прибыл к месту назначения. Там он провел не менее пятнадцати лет; пребывание Флаше в Турции пришлось на время правления султанов Махмуда I и Османа III. Будучи упорным и энергичным человеком, он не только вел активную торговлю товарами, но и обучил турок изготовлению и практическому применению веретен, крашению хлопка, золочению меди, лужению и другим приемам промышленного производства. Своими успехами он был обязан дружбе с кызлар-агой, или начальником черных евнухов Хаджи Бекташем. Этот абиссинец проявил такой интерес к предлагаемым новшествам, что Флаше получил звание первого поставщика Великого синьора. Он продавал Сералю самые разнообразные товары, причем особым спросом там пользовались любые механические приспособления. Собственно говоря, взяткой, за которую Хаджи Бекташ провел Флаше по Сералю, были механические игрушки: человек, бьющий в барабан, девушка-француженка и восточный раб, а также чертежи других механизмов – подробнее о них нам ничего не известно. Тем не менее, несмотря на свой высокий пост, за открыто проведенную экскурсию для Флаше по дворцу Хаджи Бекташ вполне мог поплатиться головой, и даже учитывая отсутствие султана. «Боги из мифов предстают перед людьми с соблюдением меньших формальностей, значительно проще попасть на экскурсию в Тартар», – вспоминает Флаше. Но тут подвернулся удобный случай: в Серале предстояло установить зеркала, присланные Людовиком XV в подарок Махмуду I, и, чтобы не возбуждать подозрений у других евнухов, Флаше с послом Франции в Порте Ком де Кастеллане были включены в число рабочих, занимавшихся их установкой. Так им удалось осмотреть практически весь Сераль; Флаше был внимательным наблюдателем – если было бы позволено, он бы сопроводил свой отчет подробными чертежами. В 1755 году, вскоре после смерти своего благодетеля, Флаше уехал в Смирну, где посвятил много времени изучению марены, из корня которой получали краску, придававшую тканям знаменитый «турецкий красный» цвет. Методы, используемые греками для красильного и аналогичных производств, Флаше посчитал настолько важными, что, возвращаясь на следующий год домой, взял с собой нескольких рабочих. Король оценил его усилия и указом совета от 21 декабря 1756 года пожаловал фабрике в Сен-Шамоне, принадлежавшей брату Флаше, титул «королевская мануфактура», при этом специально оговорив, чтобы привезенные Флаше греки-рабочие продолжали работать там, а сама красильня была открыта для желающих изучить их мастерство и принимала учеников.

Через десять лет в Лионе была опубликована книга Флаше о его пятнадцатилетнем пребывании в Константинополе. Сейчас эта книга – чрезвычайная редкость; ни единого экземпляра нет ни в Британском музее, ни в Лондонской библиотеке, ни в какой-либо из ведущих библиотек Великобритании. К сожалению, эта книга небольшого формата, а чертежи машин и механизмов расположены настолько близко один к другому и такие мелкие, что очень неудобны для практического использования. О дальнейшей жизни Флаше нам ничего не известно, и можно лишь предположить, что она была посвящена экспериментам на фабрике его брата в Сен-Шамоне – городе, где в 1775 году Флаше умер.

Однако вернемся к описанию гарема, оставленному Флаше. Он очень тщательно обследовал весь Сераль, и, хотя некоторые описываемые им строения найти трудно, многое мне все-таки удалось отыскать, то есть его слова оказались абсолютно достоверными. В отличие от таких предшественников Флаше, как Чисхолл, его поход во дворец не был просто приятной прогулкой. Во время одного посещения он собирался сделать кое-какие зарисовки увиденного и кратко набросать план помещений, но даже для друга Флаше Хаджи Бекташа это показалось слишком большой вольностью. Не желая обидеть евнуха, он убрал карандаш в карман и доверился своему зрению и памяти, чтобы позднее перенести все на бумагу. В книге он не только описывает последовательно все дворы Сераля, но и весьма подробно все павильоны Внешнего дворца, а также Летний дворец, внешние стены и ворота. Фактически извиняясь за свои многословные рассуждения, сообщив нам о факте посещения подземных помещений и цистерн, он больше ни словом о них не обмолвился. На протяжении книги мы будем неоднократно обращаться к его описаниям. Сейчас я приведу его рассказ о жилье черных евнухов и некоторых комнатах гарема. Поведав нам о дворцовой школе и садах, а также о павильонах в Четвертом дворе, он продолжает: «Вы заметите, что до настоящего момента я говорил только о внешнем облике основных зданий, описание которых не представляет трудности. Гораздо сложнее рассказать о внутренних помещениях, что я сейчас собираюсь сделать.

На нижнем этаже здания, находящегося с западной стороны, первой идет комната, предназначенная для пажей личных покоев султана. Это очень большое помещение с мраморным полом. Единственное украшение этой комнаты – большой фонтан, вокруг которого в медных подсвечниках всю ночь горят толстые свечи, каждая диаметром 17–18 сантиметров. Пажи дежурят там день и ночь. Не буду еще раз повторять, что все крыши были покрыты свинцом и что во всех имелся фонарь, через который освещается большой купол каждого помещения, причем все купола покрыты позолотой. Оттуда есть проход в две комнаты со сводчатыми потолками, где обитают черные евнухи. Их разделяет внутренний дворик; у обеих стен сделаны очаги для обогрева помещения зимой. Длинная галерея под пятью куполами, протянувшаяся на юг, ведет в просторный вестибюль, расположенный перед первой комнатой покоев Великого синьора – он выполняет функции приемной. Туда можно пройти также через другую галерею, смыкающуюся с галереей черных евнухов. Именно там представляют султану высокопоставленных чиновников Порты, желающих обратиться к его высочеству для решения каких-либо неотложных дел. Многие черные евнухи живут в маленьких комнатках рядом с этой приемной.

В приемной две двери: одна с северной стороны (это дверь султана), а вторая с южной (дверь начальника черных евнухов). Северная ведет в коридор, куда выходят двери комнат гарема. Комнаты среднего размера, построены из камня, их окна обращены в сад, огражденный очень высокой стеной. Они светлые и хорошо оборудованные. Мебель состоит из гобеленов, ковров, портьер, занавесей, зеркал, часов и ларцов – их ставят в угол диванов, стоящих по периметру комнат; на диванах они проводят день и ночь. Позже я более подробно расскажу о тканях и мебели.

Из первого сада можно пройти во второй. В его центре стоит чудесный двухэтажный павильон. Султан очень часто уединяется там со своими женами. Главные сооружения Сераля располагаются в конце сада. Это четыре комплекса зданий. Султан занимает западный, все его стены с внешней стороны украшены фарфором. Остальные, построенные в одном стиле, с красивыми аркадами, занимают султанши. Этот внутренний двор сильно напоминает королевскую площадь в Париже; он больше в ширину, чем в длину. Комнаты отапливаются печами, находящимися в цокольном этаже: благодаря этому в холодную погоду женщины не мерзнут. В покои Великого синьора нужно подниматься по великолепной лестнице. Вестибюль перед покоями имеет квадратную форму, приемная по площади больше его; покои идут до угла дворика и заканчиваются на этой стороне зданий Сераля. Именно там получаешь представление о богатстве султана. Все поражает такими пышностью и великолепием, что этому невозможно подобрать сравнение. Оконные проемы и потолки отделаны прекрасным фарфором с цветочным рисунком. Лепнина, покрытая листьями из золота, соседствует с фарфоровыми панелями. Стены затянуты сотканной из золотых нитей тканью. Тахта отделана не менее богатой материей. Зеркала, часы, ларцы – все просто великолепно, и, что очень необычно, почти все эти шедевры сделаны иностранными мастерами, нанятыми декорировать помещение.

Затем выходишь в галерею, где располагаются комнаты двенадцати султанш. Они большие и богато убранные. Забранные железными решетками окна смотрят во двор. Со стороны сада в комнатах сделаны маленькие выступающие бельведеры, где женщины могут сидеть и наблюдать за всем, что происходит в саду и рядом, а их самих при этом никто не видит. С северной стороны в центре есть большая комната, служащая, если можно так выразиться, залом для собраний. Женщины приходят туда, чтобы развлечь и ублажить его высочество, для чего они придумывают одно развлечение за другим, причем благодаря их неистощимой фантазии в каждое они привносят какую-то новизну. Из этого зала можно пройти в большую баню. Она состоит из трех помещений, все с мраморными полами. Среднее самое красивое; его хрустальный купол, позволяющий свету проникать в помещение, поддерживают мраморные колонны. Между помещениями сделаны стеклянные двери, через которые видно все, что происходит в соседнем помещении. В каждой чаше (все они разной формы и предназначены для разных целей) по два крана: один – с горячей, другой – с холодной водой. Они одновременно и удобны и красивы. Женщины более низкого положения и черные евнухи имеют свои бани, очень аккуратные и тоже удобные. Выходя из гарема, попадаешь в довольно темный коридор. Он идет через дальнее здание, где живут евнухи, прямо к тюрьме принцев – сыновей султана, могущих заявить о своих претензиях на трон. Тюрьма похожа на укрепленную цитадель. Ее окружает высокая стена. По приказу султана Османа стена была сделана ниже, а окна открыты. В тюрьму ведут две двери с двойными железными решетками, изнутри и снаружи ревностно охраняемые евнухами. Это место производит гнетущее впечатление. Там есть довольно милый ухоженный сад. У принцев хорошие комнаты, а в дальних постройках, окружающих дворик, у них есть бани. Находящиеся в услужении у принцев многочисленные евнухи живут на нижнем этаже. Они прилагают все усилия, чтобы облегчить тяжелую участь сыновей султана и сделать их заключение по крайней мере терпимым. Уже довольно давно режим содержания принцев стал менее суровым. Им разрешены отношения с женщинами, хотя запрещено иметь детей. У принцев есть наставники, владеющие разными знаниями и ремеслами; они даже поощряют совершенствование своих подопечных во всех видах ручного труда, приличествующих их высокому положению. Одним словом, у принцев есть все, что они пожелают, кроме свободы. Тем не менее принцы не сидят все время только в покоях Большого Сераля; султан часто отправляет их в другие дворцы, и особенно в Бесикташ [т. е. Бешикташ, на левом берегу Боспора, сразу за дворцом Долмабахче], где они точно так же живут взаперти. Подобные поездки вносят приятное разнообразие в их жизнь».