Текст книги "Воображаемые девушки"

Пит исчез бы, кому какое до него дело, а я пересела бы на пассажирское сиденье рядом с Оуэном, и нас разделяли бы только большой стакан с газировкой в подстаканнике и рычаг переключения передач.

И тут, пока мы неслись бы по Двести двенадцатому шоссе, Оуэн посмотрел бы на меня, по-настоящему посмотрел, впервые за все время. Может, он бы вспомнил, как игнорировал меня в школе, и устыдился этого.

Мне должно было быть все равно, конечно. Я была как моя сестра, разве нет? Созданная ее едкими шпильками в адрес всех парней, ее кирпичными стенами, которые она возводила, чтобы не впускать ни одного из них в свою душу. Мне нужно было поступить так же, как Руби поступала с любым парнем, к которому теряла интерес, – словно ее сердце выползало из грудной клетки, чтобы умереть, но другой даже не подозревал об этом, не ощущал запах его разложения.

Но я так не хотела.

Если пришло время мне рассказывать историю, то это была бы моя история, и Руби позволила мне поведать ее. Оуэн повернулся бы и сказал…

Раздался звук вибрации. Я посмотрела на свой мигающий телефон.

не забыла про тебя, хло. просто хотела, чтобы ты увидела

Увидела что? Я сидела на заднем сиденье, Пит по-прежнему был за рулем, и перед моими глазами маячил лишь затылок Оуэна.

Мы подъехали к карьеру, и он выскочил из машины сразу же, как только она остановилась. На гравийной площадке, не видимой с дороги, в беспорядочной мешанине стояла целая уйма автомобилей, но большого белого «Бьюика» Руби среди них не было. Должно быть, она попросила какого-нибудь тюфяка быть трезвым водителем и подвезти ее, а потом отвезти домой нас обеих.

В воздухе витал запах дыма – слабый, но застревающий в горле – а сквозь деревья просачивались всполохи теплого света. Большой костер.

Я оставила свои сумки в машине Пита. Иначе никак: вечеринка была в самом карьере, и единственным способом добраться туда была недавно протоптанная тропинка через деревья. Пит шел впереди, показывая дорогу, я за ним, а затем Оуэн. Когда я вдруг резко остановилась, он, оказавшись ближе, чем я ожидала, наступил на задник моей туфли.

– Извини, – пробубнил Оуэн.

– Прости, – пробубнила я в ответ.

И этой ночью, под дубами, соснами и другими деревьями, названия которых я так и не удосужилась выучить, мы с ним оказались так близко друг от друга, как никогда раньше, и эта близость длилась три, четыре, пять секунд, пока он не отошел в сторону и не проскользнул мимо меня, и его рука коснулась моей руки. От него пахнуло сигаретами, и мне захотелось, чтобы от него пахло по-другому. А потом он исчез.

Я потеряла Пита, и мне пришлось идти самой, на ощупь, вытянув вперед руки, пока деревья наконец не расступились. Под моими ногами зашуршал гравий, стало шумно, и я заскользила вниз по склону. Это была яма, просторная и глубокая, заполненная людьми, которых я знала. А может, людьми, которые знали Руби, поэтому им приходилось как минимум притворяться, что они меня знают, потому что я была ее сестрой. Здесь, дома, я прежде всего была именно ее сестрой.

Руби была рядом – где-то неподалеку. Я ощущала ее в темноте.

Оказавшись на дне ямы, я посмотрела на другой склон, где в ночи сверкал красный гребень – горящий костер, – и там увидела ее.

Она ждала меня.

Ждала услышать о том, как я без сожалений оставила штат Пенсильвания. Она спросит, я отвечу, и мы снова будем жить в своем ритме, а потом начнется лето, с того самого момента, где остановилось два года назад, когда в одну теплую ночь, подобную этой, все пошло наперекосяк.

Я уже почти взобралась на противоположный склон, когда меня остановили. Чья-то рука схватила меня за лодыжку и потянула вниз.

– Хлоя! Я слышала, что ты будешь здесь! – воскликнула какая-то девчонка.

Она растянулась на покрытом гравием склоне в компании своих друзей, наверное, мы знали друг друга или когда-то знали. Там были другие девчонки, и парни тоже. Началось обычное «а помнишь это?», «а помнишь то?», «ты теперь будешь жить с Руби?», и «правда?», и «вау!», и «эй, хочешь пива?».

Мой карман завибрировал. Снова Руби.

ты здесь!

Она была где-то в ночи – могла видеть меня, а я ее нет.

Потом пришло еще одно сообщение:

ОЧЕНЬ хочу пить

И еще одно:

встретимся у кега хо

Что было странно, потому что пиво ей не очень нравилось – из-за пены. Наверное, поэтому мне сразу же стоило догадаться, что она решила подставить меня. Я должна была понять, что наша с ней встреча здесь никак не связана с вечеринкой, потому что на самом деле вечеринки были Руби до лампочки, даже ее собственные.

Но на тот момент меня занимало лишь одно – найти в темноте тот кег, а потом, отыскав, взобраться по склону, мимо развалившихся на нем людей, и не наступить на чью-нибудь руку.

Когда я оказалась у кега, мои глаза уже привыкли к тусклому освещению. Стало более-менее понятно, где мы: либо на старой стройплощадке, либо там, где хранили гравий. Вдалеке виднелся кран, заблокированный сложенными в кучу бетонными плитами. Воздух казался плотным из-за пыли, поднимавшейся от ног проходящих мимо людей. Нас окружали деревья, и где-то там, в темноте, были горы – жалкое подобие того, что можно увидеть днем.

Я видела все четко и в то же время нет.

Казалось, словно я смотрела на поверхность откуда-то снизу. Откуда-то из глубины, которая всасывала меня все сильнее, а вокруг выступали пузырьки из-за моего сопротивления, и легкие жгло от удушливого воздуха. Такое знакомое ощущение, как будто я уже бывала здесь раньше.

Время разлилось вокруг меня, закрутило меня, как барабан стиральной машинки, а потом резко остановилось. И я снова оказалась здесь, как ни в чем не бывало. Я была здесь.

Как и она.

– Привет, Хлоя. Давно не виделись.

Она стояла у разливочного носика кега. Я видела ее руку с пластиковым стаканом, наполняющимся пивом. Красный пластик, поднимающаяся пена, белая пена, наклон стакана, чтобы пена слилась, держащая его рука, со всеми пятью пальцами.

– Держи, – сказала она, протягивая мне красный стакан. – Все равно там почти уже ничего не осталось, так что лучше забирай ты, пока ребята на него не накинулись.

Уж кого-кого, но ее я точно не ожидала увидеть – ни сейчас, ни здесь.

Но вслух я об этом не сказала. Взяла стакан, поднесла его к губам. Приоткрыла рот. Высунула язык. Наклонила стакан. Сделала глоток.

– Еще увидимся, да? – спросила она.

– Да. – Это все, что я смогла ответить. Потому что даже представить себе не могла, что когда-нибудь снова заговорю с девушкой, с которой говорила сейчас.

Я точно была в карьере? Стояла на краю этой ямы с гравием? Держала в руках этот стакан?

Я развернулась и шагнула куда-то в сторону, и вдруг вокруг меня обвились две знакомые руки, в ухе раздался знакомый голос.

– Хло! Ты здесь! – закричала Руби.

Она отстранилась, чтобы взглянуть на меня.

Должно быть, на моем лице застыло какое-то странное выражение, потому что сестра засмеялась, вырвала из моей руки стакан и вылила остатки пива.

– Что ты делаешь! Ты же ненавидишь пену.

Руби выглядела точно такой же, как я ее запомнила, точно такой же, как три недели назад, но вдруг стала для меня какой-то чужой, не в себе, в свете костра ее глаза отливали красным.

– Это… – с трудом произнесла я, – это…

Я показала в сторону кега, не в силах заставить себя произнести имя.

– «Пабст», – подсказала Руби. – На вкус как блевотина, знаю. Но не волнуйся, тебе не обязательного его пить.

– Нет, нет. Я не про пиво.

– О, нет! Поездка в автобусе оказалась еще хуже, чем ты написала? Вы правда чуть не разбились? Потерялись на магистрали? Сбили стадо оленей?

Она отвлекала меня, пыталась заставить говорить о чем угодно, только не о том, что я видела только что прямо здесь и сейчас.

Лондон.

Но Лондон не могла наливать себе из кега стакан пива, в этом я была уверена. Это не Лондон болтала с каким-то парнем. Это не Лондон с полосками на рукавах прикрывала рот рукой, пряча смех. Это не ее волосы были неровно отрезаны, еще больше топорщась клочками, чем я помнила, обесцвеченные еще сильнее, чем раньше, и по-прежнему открывающие оба ее уха. Нет. Это не смех Лондон, хотя и похожий на ее, поднимался над костром и эхом раскатывался по яме карьера. Темная ночь и шум вечеринки играли с моим сознанием, огонь костра вызывал галлюцинации. Я единственная, кто тут был не в себе.

Но потом Лондон подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Улыбнулась. Это была она, она, и никто другой.

Лондон, которую похоронили два года назад, каким-то образом все еще была жива и стояла прямо передо мной.

Я взглянула на Руби, чтобы услышать подтверждение, но мы больше не были одни и не могли говорить обо всем на свете.

– Пити, – протянула сестра, – следи за рукой.

К нам присоединился Пит. Он тряс рукой, как будто его только что шлепнули, и говорил:

– Парень может и попытаться, верно?

Руби пристально смотрела на него.

– Нет, – сказала она. – Не дважды. Не со мной.

– Но Руби, – вмешалась я, говоря совсем не о Пите и не о том, куда он положил свою руку.

Она поняла. Потому что тоже смотрела на кег. Потом громко, для Пита, ответила мне:

– Ты же знаешь ту девчонку, Лондон? Из школы? – Ее рот произносил слова, но глаза говорили совершенно другое. В них поблескивал красный огонек. Они предупреждали меня не произносить то, что я хотела произнести.

Теперь историей управляла я, могла повернуть ее в любом направлении, в каком вздумается. Спуститься ко дну карьера, метнуться прямиком к костру или подняться выше самых высоких деревьев. История, которую ты выбрал для рассказа, – не всегда та история, в которую ты веришь. Поэтому я тоже громко ответила:

– Да, я знаю ее.

И Руби, успокоившись, улыбнулась, а потом закрыла глаза. И вдруг вид у нее сделался усталый, она слегка пошатнулась, как будто ей срочно нужно присесть. Пит вытянул руку, несмотря на то что мог снова получить по ней – вдруг Руби решит опереться на него. Но она быстро встряхнула головой и открыла глаза. Зеленые, как я помнила, по ним, ярким и пронзительным, ее узнавали. И сказала:

– Так я и подумала. Вы вместе ходили на французский, верно?

– Верно, – слабым голосом подтвердила я.

– Пива хочешь? – спросил Пит.

– Хлоя не пьет, – огрызнулась Руби, заставляя его замолчать.

Она подошла ближе. Ее руки снова обвились вокруг меня: локти, запястья, пальцы повисли на моей шее, чтобы не отпускать. Сестра могла бы закрыть мой рот ладонью, но в этом не было необходимости: я не собиралась ничего говорить.

Она прижала меня к себе и, клянусь, выдохнула слова в мои волосы:

– Видишь, Хло? Всё опять по-прежнему.

И – вдруг, без всяких объяснений тайн неизвестных уголков вселенной – все просто стало опять по-прежнему, хоть я и понятия не имела, каким образом.

Смотрите сами: Лондон была там, как будто все вернулось на круги своя. Как будто ничего и не было. В точности как сказала Руби.

5
Лондон не знала

Лондон не знала, что должна была быть мертвой. Иначе не смеялась бы так громко, широко открыв рот, так свободно. Девчонка из могилы не стала бы опрокидывать в себя «Пабст», наплевав на то, какой у него вкус, не улыбалась бы пьяной улыбкой, когда пиво стекало по ее подбородку.

Она выглядела счастливой, я ни разу не видела ее такой. Лондон стояла рядом с костром с тремя другими девчонками. Ее кожа светилась, хотя, наверное, это было из-за пламени, потому что те три девчонки тоже светились. Мы все светились. Она была такой же живой, как и я.

– Думаю, я… – начала было я, – думаю, она…

Но Руби не дала мне закончить.

– Хочешь пить? – спросила она, давая понять, что мы обсудим всё позже. – Я принесу тебе воды. Пити, пригляди за моей младшей сестренкой и не позволяй ей близко подходить к огню, ладно?

Он кивнул, и Руби словно испарилась. Вот она была здесь, идя через гравий в своих высоких ботинках, и вот ее нет, сарафан растворился в ночи.

Именно такой я ее и помнила.

– Мне нужно сесть, – сказала я.

Пит сразу же подскочил ко мне и отвел к откосу, покрытому щебнем. Он согласился позаботиться обо мне не без корысти – явно рассчитывал, что будет вознагражден Руби (что вряд ли), рисовал себе эту награду, пока помогал мне сесть, снова и снова прокручивал эту картинку в своей голове. Это так затянуло его, что когда Пит протянул руку, чтобы погладить меня по голове, то промахнулся и толкнул меня в грудь.

Прощай, награда.

– Блин, – сказал он, – я только что ударил тебя в сиськи?

Да, но я не собиралась признавать этот факт.

– Не волнуйся, – услышала я собственный голос. Мои глаза по-прежнему были прикованы к костру.

– Ты в порядке? Уверена? Тебе не больно? – Его голос был полон подобострастного сожаления, как будто он только что переехал моего щенка, но на самом деле тревожился Пит исключительно из-за Руби.

Руби, которая убила бы его, лишь подумав, что он мог бы обидеть меня, и плевать ей на все, что между ними было. Руби, которая примотала бы его скотчем к дереву, спустила бы штаны к лодыжкам и оставила бы на растерзание лесным существам. Енотам и скунсам, черным медведям, обитавшим в горах, и другим животным с острыми когтями и пропитанными бешенством зубами, которые выходят только по ночам.

Пит, должно быть, все это понимал. И готова поспорить, решил, что если переманит меня на свою сторону, то получит второй шанс с Руби. Так было всегда: все они считали, что путь к сердцу Руби лежит через ее маленькую сестру – вот как я получила свой самый первый iPod. Но ни разу в жизни не замолвила словечка ни за одного из ее поклонников. Это все равно бы не сработало. В сердце Руби место было только для меня одной.

Я поняла, что Пит наблюдал за мной.

– Ты так сильно похожа на нее… особенно с такой прической, – сказал он. Ему не следовало этого говорить, мы оба это понимали, и Пит по-быстрому сменил тему: – Джона ее не заслуживает, понимаешь? И как только ему так повезло?

Тогда я впервые услышала про Джону. Очевидно, у моей сестры появился новый бойфренд.

Пит с хмурым видом продолжал говорить:

– Только успел переехать в наш город, так сразу же прибрал к рукам мою девочку, и… – Он резко умолк. – Не говори ей, что я назвал ее «моей» девочкой. Я знаю, что это не так.

Я пожала плечами.

– Она ничья.

Пит не стал спорить. Я снова перевела взгляд на костер. На девушку рядом с ним. На Лондон.

– Ты видишь ее? – спросила я у Пита. Руби не было, чтобы запретить мне. Она сама ушла.

Костер был построен из ветвей деревьев, выставленных пирамидой над горячим пламенем, которым рано или поздно суждено было рухнуть. Вокруг него собрался народ. Я узнала кое-кого с того времени, когда еще жила в городке до лета после восьмого класса и начала старшей школы.

Имена всплывали, выскакивали в памяти. Дэмиен такой-то. Аша такая-то. Ванесса как-ее-там. Эллисон и Элисон. Кэт и Кейт. И конечно, Лондон Хейз.

Я указала на нее пальцем, чтобы не произносить имя вслух.

– Вон ту, с полосками.

Полоски на ее рукавах были горизонтальными, черно-белыми. Как на тюремных робах.

Пит выгнул шею, чтобы присмотреться.

– Та девчонка по имени Лондон? Ну да… а что с ней?

– Ты видишь ее?

– Э-э-э, да.

– Ты видишь ее? Скажи мне, что видишь.

– Елы-палы, я только что сказал, что вижу ее. Вот она.

Пит по-прежнему стоял. Надо мной разговаривала его голова. На ней возвышались холмы гравия, словно горы блестящего черного угля. А над ними вздымались настоящие горы, Катскилл, нечеткие и мерцающие в ночи, словно помехи на экране телевизора.

На этом месте была строительная площадка. Здесь планировали что-то построить, именно на этом участке гравия, где я сидела; были готовы чертежи и рассчитаны размеры комнат, намечены дороги. Здесь, в ночи, я ощущала, что могло бы быть тут. Стены, полы и окна обретали форму, опускалась крыша, автоматические двери автоматически закрывались.

Может, предполагалось, что тут будет какой-нибудь огромный магазин типа «Таргет». Или отель типа «Рэдиссон».

Это место существовало в каком-то другом временном отрезке, где Лондон лежала в своем гробу. Сосредоточившись, я могла почувствовать, как меня топчут ногами, как люди в этой другой реальности ходят по этому самому месту, не догадываясь, насколько они близки к тому, чтобы стать ничем. Женщина вонзала каблуки в мою печень. Дети катались по асфальтовой дороге, выделывая трюки на бордюрах. Мужчина вез свой чемодан по моим ребрам. Их жизни бросили в крематорий, чтобы у меня была моя.

Пит наклонился ко мне. Он собирался что-то сказать, но я не могла сконцентрироваться.

Там, вдали, смех. Там, вдали, музыка. Там, вдали, огонь, свет и все, что я оставила, переехав в Пенсильванию. Я могла бы пойти на свет, на смех, на музыку – могла бы отыскать Руби, и все стало бы хорошо. Но вдруг, повернувшись, я все равно увидела бы Лондон? Что тогда?

Может, она вот-вот рассыплется на части? Может, я досчитаю до десяти, посмотрю на костер и увижу, как порыв воздуха превращает ее в туман? Или моргну и увижу, что на том самом месте, где были ее кости, вытягиваются стволы деревьев?

Потому что девочки не могут возвращаться из мертвых. Ни здесь и нигде. В любую секунду мы могли увидеть, как…

Пит наклонился ко мне уже совсем близко, его холодная влажная рука схватила меня за коленку. Неуклюже толкнув ее, он спросил:

– Серьезно, ребенок, с тобой все нормально?

– Ты нарываешься на неприятности, Пит, – произнес чей-то голос. Голос девушки. Она подошла к нам, и отражения от полосок на ее одежде в свете костра запрыгали по всей ее коже.

– Ты же знаешь, что это сестра Руби, да? – спросила Лондон, и потом добавила: – Как дела, Хлоя?

Я ничего не ответила. Потому что это шок, когда мертвая девчонка произносит твое имя. Как будто в тебя бросили кирпичом, и он разбил окно твоей спальни.

Свет шел из-за ее спины, оставляя лицо в тени.

– Помочь тебе подняться? – спросила Лондон, вытянув руку и помахав ладонью перед моим лицом. Так близко, что я могла сосчитать все пять ногтей на ее пальцах. Я видела их даже в темноте.

Наши взгляды встретились. (Ее глаза смотрели на половинку луны.)

Она криво улыбнулась. (Из ее губ словно выкачали весь цвет.)

Я отвела глаза.

– Не прикасайся ко мне, – услышала я собственный голос. – Со мной все в порядке.

– Ты не выглядишь так, как будто с тобой все в порядке, – сказала она.

«А ты не выглядишь мертвой», – не сказала я.

– Пусть она тебе поможет, – сказал Пит.

Значит, он тоже видел и слышал ее.

Рука по-прежнему маячила перед моим лицом, шевеля пальцами. Ее ногти были выкрашены в разные цвета. Три были черными, как если бы их оставили гнить в земле. Но еще три были покрашены в мадженту. А остальные – в желтый. Как будто их красили наугад.

Я схватилась за ее руку. Ее теплую, живую руку. Она схватилась за меня. Воздух не хлестнул по коже, как если бы моя рука прошла сквозь ее; я не упала лицом на гравий и не лежала, выплевывая камешки. Мои пальцы определенно за что-то держались. И оно, используя свой вес, помогло мне подняться.

Она не была призраком. Остальные тоже ее видели. К ней можно было прикоснуться; она говорила цельными предложениями; от нее несло, но не могильными червями, а обычным плохим пивом. Не было ни дыма, ни зеркал. Если Руби каким-то образом сделала это, то фокус действительно удался, и не только со мной, но со всеми, кто тут находился.

Руби появилась, как только я встала на ноги. Она подошла ко мне, чтобы я могла прислониться к ней, как будто все время была рядом и всегда будет. Ветер играл ее волосами, разбрасывая их по ее голым плечам. Губы были накрашены фирменной помадой, ровно и аккуратно. В ее глазах сверкали ночные звезды, как будто она взяла их прямо с неба, ну или так казалось. Даже светлячки слетелись, чтобы одолжить ей свой свет, порхая вокруг нее.

Я была не единственной, кто таращился на нее.

– Привет, – сказал Пит.

– Привет, Руби, – робко произнесла Лондон, мельком взглянув на меня, словно не зная, разрешено ли ей здороваться с моей сестрой.

– Это заняло целую вечность, прости, Хло, – сказала она и протянула мне бутылку с водой, а потом внимательно следила за тем, как я открутила крышку и сделала большой глоток.

Когда я закончила пить, Руби взяла мои руки в свои, чтобы все видели. А потом сказала, изображая, как будто говорит в микрофон, спрятанный в ее платье:

– Лондон, как ты? Моя сестра интересуется. Скажи ей. Скажи ей, как ты.

Я интересовалась? Хотя да, мне было интересно. Руби знала, что я сгорала от любопытства.

Лондон странно посмотрела на Руби. Потом повернулась и так же странно посмотрела на меня, понимая, что я могла спросить об этом у нее сама.

– Спасибо, у меня все хорошо. – Но ее голос дрожал, как будто она не была уверена. Как будто Руби могла сказать, что у нее все плохо, и ей пришлось бы изменить своей ответ.

– Видишь? – сказала мне сестра. А потом обратилась к Лондон, и ее голос изменился: – Что ты делаешь здесь, с Хлоей? Что случилось с кегом?

– Пиво кончилось, – ответила Лондон.

– Проклятье, – пробурчал Пит за нашими спинами.

Лондон переминалась с ноги на ногу.

– Я должна вернуться к костру, – сказала она, делая шаг в сторону своих друзей.

– Должна ли? – спросила Руби, глядя на нее в упор. Ее взгляд превратился в две шпаги, нацеленные на Лондон.

Я прямо видела, как они пронзают ее. Видела, как вздрогнула Лондон, а потом, в последний раз попытавшись защититься, сказала:

– Я сказала им, что скоро вернусь.

– Неужели? – спросила Руби. Она всецело владела этим разговором, подбрасывая его, словно мячик, вверх, перекидывая с ладони на ладонь.

Лондон наморщила лоб. Положила руку на голову, раздумывая. Светлячки были похожи на пьяных, их беспорядочные огоньки стремительно снижались к земле.

– Я не знаю, – слабым голосом вымолвила Лондон. – Я не помню.

Что-то происходило здесь, между этой девушкой, вернувшейся к жизни, и моей сестрой, которая, возможно, приложила руку к ее воскрешению, но я никак не могла понять, что именно.

– Эй, – окликнул нас Пит, глухой ко всему миру, как обычно, – тут что, все, кроме меня, под кайфом?

Руби отвела взгляд от Лондон.

– Да, все, кроме тебя.

Пит, раздавленный этим ответом, опустил глаза. Его так легко было обидеть.

– Ох, Пити, – смягчившись, сказала Руби, – иди сюда.

Она притянула его в объятия, длившиеся несколько секунд. Когда моя сестра отстранилась от него, Пит, похоже, успокоился, все еще поглощенный этим моментом и близостью Руби, и, казалось, он вот-вот рухнет. И тут Руби решила добить его.

– У меня осталась одна доза, – сладким голосом сказала она. – Но предупреждаю тебя, Пит… Пити, посмотри на меня, чтобы я могла говорить с тобой… предупреждаю тебя… ты еще никогда такого не пробовал. Ты можешь не понять, где находишься, когда придешь в себя. Можешь потерять голову.

Он клюнул на ее удочку.

– Ты не хочешь? – спросил он. – Уверена?

Она кивнула.

Глаза Пита расширились от предвкушения, когда Руби сунула руку в один из маленьких кармашков своего сарафана. Они были треугольной формы, чисто декоративные. В них могла поместиться пластинка жвачки, сложенная пополам, ну или ключ, маленький ключ для маленького замка. Но моя сестра неторопливо рылась в этом кармашке, как будто то, что она обещала Питу, упало куда-то глубоко вдоль ее ноги.

И вдруг она вытащила руку, сжимая сокровище в кулаке.

– Думаю, ты можешь это взять, – сказала Руби Питу.

– Круто, – ответил Пит, хотя и понимал, что это мог быть всего лишь катышек с платья.

Руби прижала кулак к груди, как будто раздумывала, не оставить ли спрятанное внутри себе. Но потом улыбнулась.

– Ладно, Пит. Вот, держи.

Он открыл рот и высунул влажный розовый язык. Руби, стараясь не задеть язык, положила на него «таблетку» и приказала закрыть рот. Пит сделал, как велено, и проглотил. Потом немного подышал и сглотнул снова.

Он был таким доверчивым, таким простодушным с моей сестрой. Пит был готов сделать все, что она ни попросит, всегда. Он единственный был здесь самим собой.

– На вкус как… мел, – сказал он. – Что это?

– Сам увидишь, – пропела Руби. – Иди туда, Пити, – она показывала на ржавый бульдозер, стоявший вдалеке от костра, его едва освещал свет пляшущего пламени, – закинь голову и закрой глаза. Подожди немного. Думай о чем-нибудь хорошем. Открой глаза. И вот тогда ты увидишь.

– Клево, – сказал Пит и, запинаясь, побрел в темноту, следуя инструкциям моей сестры.

Руби вздохнула.

– Иногда мне приходится отвлекать его.

Я показала на бульдозер.

– С ним все будет в порядке?

– А нам не все равно? – спросила Руби.

– Все равно, – призналась я. – Что ты дала ему?

Она вытащила из своего маленького кармашка оставшуюся фольгу от жевательных конфет.

– Для экстремальных случаев и чрезвычайных ситуаций.

Мы засмеялись над изгнанным к бульдозеру Питом, который будет сидеть там, закрыв глаза, и ждать кайфа, который никогда не наступит. Засмеялись, впитывая в себя темную ночь, полную светлячков и запаха дыма от костра. Зная, что это наша ночь и что я наконец вернулась туда, где должна была быть, мы смеялись и смеялись.

Я не могла остановиться.

Мы смеялись над всеми, кто был в яме карьера. Смеялись над тем, что закончилось пиво. Смеялись над этим шоу, которое Руби устроила к моей первой ночи дома. Смеялись, как раньше, без причины и по тысяче всевозможных причин. Руби и я.

И тут я поняла, что с нами рядом по-прежнему есть кто-то еще, но он молчит. Лондон не смеялась, даже не улыбалась, но она стояла совсем близко, словно хотела, чтобы мы немножко расступились и позволили ей войти в наш маленький круг.

Лондон была словно горячая сердцевина лампочки: если посмотреть прямо на нее, режет глаза. Но даже отвернувшись, я не могла ее не замечать. Она была словно вытравлена на внутренней части моих век, хотела я того или нет.

Руби говорила с ней, спрашивала, не устала ли она, не хочет ли поехать домой.

И вдруг Лондон начала зевать, словно по команде, прикрывая рот рукой.

– Который час? – промямлила она.

– Уже поздно, – ответила Руби. – Очень, очень поздно.

Она произнесла это, даже не посмотрев на часы на своем телефоне. На самом деле, мне кажется, было всего-то часов десять. Казалось, Руби хотела, чтобы Лондон ушла, и, просто пожелав этого, добилась своего.

Глаза у Лондон закрывались. Я гадала, что будет, если она уснет прямо здесь, на гравии под нашими ногами, и проснется ли. Может, это был сон кого-то из нас, и тот, кто очнется утром, увидит всю правду.

– Тебе пора домой, – сказала я, глядя на ее пальцы, торчащие из сандалий, а не на лицо. – Раз ты так устала.

– Да… да, мне пора.

Ночь вдруг стала тихой. Треск костра больше не слышался. Ребята рядом с ним замолчали. Ветер перестал шуршать гравием и завывать в деревьях. Лишь камушки хрустели под ногами. И тут, в этой полнейшей тишине, я услышала вдох и выдох. Услышать ее.

Лондон, живая, дышит: таинственный подарок Руби мне.

– Лон, – сказала Руби, – не волнуйся. Мы отвезем тебя домой.

Моя сестра окинула взглядом тусовку, как будто оценивая, стоит ли она того, чтобы остаться. Я сделала то же самое, стараясь увидеть, что видела она. Но тут мои глаза метнулись в другом направлении, перестав следовать за Руби.

Она не смотрела на другую сторону, не видела фигуру в темноте. В отличие от меня. Я нашла его, даже не пытаясь искать. Руби смотрела мимо него и его друзей и не заметила, как его голова повернулась ко мне, как встретились наши взгляды, сокращая расстояние между нами. По какой-то необъяснимой причине, несмотря на то, что между нами могли поместиться два вагона, той ночью он впервые, по-настоящему, ощутил мое присутствие.

По крайней мере, так мне казалось. Но я была слишком далеко, чтобы понять наверняка.

Зато все парни, стоявшие вдалеке, и девчонки тоже, ощущали присутствие Руби, их взгляды то и дело скользили по ее ногам, спине, изгибу шеи, как будто они ничего не могли с собой поделать. Где бы ни были, что бы ни делали, они смотрели на нее, чтобы проверить, где она и что делает. Но Оуэн относился к ней как к черному блоку цензуры на экране, через который ничего нельзя увидеть, и поэтому ее просто игнорировал. Она стояла рядом со мной, но, я клянусь, он смотрел прямо на меня.

К Лондон никто не проявлял особого интереса. Я не могла определить, что из всего происходящего самое странное.

Тут Руби решила, что уже хватит, и сказала мне об этом надутыми губами и быстрым кивком. Эта вечеринка могла бы длиться всю ночь и стать темой для разговора на все лето. Могла бы – но Руби захотела уйти.

Она повернулась ко всем спиной, и, как только сестра это сделала, я поняла, насколько тут тухло. Пиво кончилось. Над костром поднимался черный шипящий дым. В воздухе висела пыль от гравия. Народ сидел в грязи.

С этой вечеринкой было покончено. Мы пришли посмотреть на других и себя показать, а теперь уходили.

Но только не вдвоем. Похоже, мы забирали с собой и Лондон.