Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Алжирская трилогия

Третья практика, после третьего курса – шестимесячная, индивидуальная, долгожданная, многообещающая и вообще – эх! Народ начинает искать места на посадку задолго до ее начала. У кого есть родственники и знакомые в пароходствах идут кланяться им. У кого нет – сочиняют письма-запросы в эти же пароходства, клянутся в любви к выбранному работодателю и обещают прийти на работу по окончанию училища.

Практику должны проходить все, поэтому остаться без парохода особого беспокойства не было, Другое дело, куда удастся устроиться. В приоритете были Азовское. Советско-Дунайское, все три прибалтийских и архангельское. Почему? Потому что основную часть их флотов составляли малые и средние суда, делающие короткие рейсы. Кто работал в Советские времена хорошо помнит таможенные рейсовые нормы.

Больше рейсов, больше джинсов, мохера, отрезов парчи. Больше товара – больше Совдензнаков. Моряки на этом зарабатывали себе на более-менее обеспеченную жизнь. ЧМП и БМП имели большое количество океанских рысаков, рысачивших на Кубу, Анголу Сомали и Эфиопию часто без захода в Пальмас. Или на Вьетнам без Сингапура, за чеки ВТБ, принимаемые только в специальных магазинах Торгмортранса. Нам всем хотелось скопить в подушку безопасности на следующий, один, длинный, зимний семестр. 9.50 стипендии в месяц радовали мало.

Особенно суетились свежеоженившиеся, собиравшиеся жениться, копившие на свадьбу и только что родившие. К ним мы, вольные студенты, относились со снисходительной жалостью и редко удостаивали своим обществом, потому что тяготились разговорами про раскрасавиц и умниц, что одинаково хорошо варят борщ и кофе на одной керосинке, или еще более утомительным, про диатез, режущиеся зубки и жидкий стул.

Отсюда желания на пароход поменьше и рейсы покороче. С этой целью мы с приятелями Мишкой и Колькой напросились в Азовское пароходство, Протекцию нам составил наш же товарищ Шурка, чей отец работал капитаном в АМП. Вот наконец настал долгожданный миг получения направления на работу в АМП и проездные документы от родного училища. Проездные документы удивили.

Вместо плацкарты на веселый поезд Одесса – Волноваха – Жданов (для тех, кто родился после 1991 года – нынешний Мариуполь) нам, Морякам, выдали билеты на пассажирский «суперлайнер Аю-Даг», палубные места. Палубные места – занимай любую скамейку на палубе, внутри тебе сидеть не положено. За что нас так – наверное решили, что летом, на палубе, ночью, в море не холодно.

«Аю-Даг». Рысак на «Крымско-Колымской» линии. На эти суда ссылали потерявших визу одесских моряков, временно или навсегда. Добираться от Одессы до Мариуполя с заходами в Евпаторию, Ялту, Керчь, Бердянск было почти двое суток. Одна ночь на борту. Было нас несколько бедолаг, ныкавшихся по надстройке в поисках теплого угла и изгоняемых обратно на палубу пожарным матросом, делавшим обход каждые два часа. Денег на питание выделить нам, разумеется, забыли.

На борту «лайнера» был буфет для пассажиров. В меню: пиво, печенье, плавленые сырки, кефир и булки. Каютных пассажиров кормили централизовано в судовом «ресторане». Там же и наливали. Переход выдался тяжелым, после Бердянска кончилось пиво в буфете. Кефира уже никому не хотелось и буфет просто закрылся.

"Пушки с пристани палят, виден город Махноград". Прибыли наконец. До Гуляйполя 90 километров. Ну и местные, какие были в 1918 году, такие и остались. Дружно сошли на берег в 23 часа и отправились ночевать к Шурке домой. По дороге, с лавочки, у сквера, у магазина Октябрьский, Шурка разогнал по домам кучку малолетних девиц, увидев среди них соседку по дому. Отцы вместе учились в Ростовской мореходке. Дружили семьями.

Пригрозил донести родителям, где-то припозднившимся, про вечерние посиделки. Кто бы тогда мог подумать, что я женюсь на этой семикласснице через 5 лет. Неисповедимы пути!

На следующий день, оформились, кто куда, Шурка и Мишка садились на свои пароходы здесь же, в Жданове. Мы с Колькой отправились медленным, плацкартным ходом в Новороссийск, на ожидавшийся там через неделю Махновский же Комсомолец. Имели на руках предписание, поселиться временно в бич-базе на Шесхарисе и там же ожидать судно, которое подойдет грузиться цементом в мешках на братский Алжир.

Дождались, поднялись на борт, бросили вещи каютах (у каждого отдельная своя) и пошли сдаваться Боцману. Боцман был настоящий. Не просто «Дракон», а дракон махновский, пышущий из всех ноздрей нелюбовью к курсантам, пришедшим на замену штатным, опытным матросам. Деваться некуда, надо работать и терпеть. Ну а дальше пошло веселье на все 6 месяцев.

За что боролись

Началась, наконец, наша практика. От Новороссийска до Алжира неделя ходу. Стоял на вахте с Четвертым помощником. Давали подходить к карте, к локатору, ставить точку, не подписывая и рулить пароходом в открытом море. Проливы проходил старший матрос-рулевой. Но вот дошли до порта Алжир, город Алжир, страна Алжир, бросили якорь и стали ждать утра.

Вышел на крыло. Помню до сих пор, тишина, штиль, небо полное звезд, доносится издали шум большого города и сумасшедший запах пряного, сладкого востока, словами не описать.

В девяностых, восемь лет работал на линии, на Алжир, Тунис, Ливию. Сколько раз подходил ночью к Алжиру, Орану, Триполи, но ни разу больше не чувствовал такого волшебного запаха. Молодой был? Или запахи пропали? Теперь все больше воняет, не пахнет.

На следующий день узнали, что к причалу поставят через неделю. Поставили через две. Порт забит, свободного метра причала не найти. Рейд полон судов, ожидающих своей очереди. Но радовались мы недолго. Выбросили с тысячу тонн на грузовики за десять дней и снова ушли на рейд. Пришел пароход с картошкой из Голландии. Ну какой цемент? Ни украсть, ни унести, другое дело картошка. И так регулярно. Цемент в трюмах не портится, подождет.

Народ загрустил. Стало ясно, что лето проведем в Алжире. С вахт на мостике нас сняли. Штурмана бдили одни. Мы были отданы на полное растерзание боцману. С утра на плоту или беседке за бортом, с перерывом на обед. Без перекуров. Пописать? – В воду. Но научились вязать беседки, крепить штормтрапы, оббивать ржавчину и красить грунтом без пропусков и шаровой сверху. Гонял потом, со знанием дела, филиппинцев за лень и кривые руки. Учил работать.

Очередной раз вернули к причалу. Фортуна обратила наконец, свое сытое лицо на нас, попавших под цементную раздачу. На соседний причал пришел и встал под погрузку новороссийский виновоз «Антарес». Пришли за виноматериалом. Есть виноградники в Алжире. Делают вино на продажу.

Немедленно была организована делегация во главе со Старпомом, под совершенно благовидным предлогом, «стоим долго, поделитесь харчами». Я тоже напросился в члены, вдруг действительно чего дадут? Буду носить. Старпом – опытный мореплаватель. Пошел с 5 литровой пластиковой канистрой.

Дали макарон и соли. Старпому нацедили из мерного краника. Народ на виновозе оказался добрый, отзывчивый и непьющий. Непьющий и болезненный. Другие не выживали. Шутка-ли, после погрузки или выгрузки 3500 тонн виноматериала, в трубах остается и сливается из грузовых трубопроводов в слоп танки, на утилизацию. В грузовых танках остается до 6 тонн груза, который не взять. Народ на танкере не пил, но создавал запасы «продукта» и умело их использовал во всех жизненных ситуациях, от ремонта до получения дополнительного снабжения в обход официальных заявок. После ужина потянулись новые ходоки. Радистам вдруг стали нужны запчасти к радиоволнам, механикам – ключи 9x12, боцману – звездочки для шарошки и так далее. Но махновский человек в основе своей, тот же русский, выпивающий. Принесенные подарки закончились быстро и поэтому вторая волна ходоков, использовала более вместительную посуду. Алжир показался уж и не таким гиблым местом, и стоять в цементной пыли с утра до вечера стало веселее. Но изменчива Фортуна! Танкер ушел, подудев на прощанье. Потянулись дальше пресные, цементные дни.

Три с половиной месяца с переменным успехом, выходом на рейд, возвращением к причалу, снова на рейд, опять выгружаться. Сбросили наконец все, заставили собрать рваные мешки и остатки цемента, ждем радостных новостей из Пароходства. Куда пошлют? Италия? Испания? Греция? Наконец приходит команда: мыть на рейде трюма, возвращаться в Алжирский порт под погрузку вина в картонных коробках, россыпью, полный груз, 6.000 тонн. Фортуна оттопталась на нас за предыдущий подарок.

Вот, как говориться, сами захотели, сами напросились, получили, что хотели: Азовское пароходство, новый пароход, штатные должности и такой облом. Воистину лучшее – враг хорошего.

Второй, грузовой помощник поник и скис от предвкушения написания рапортов и объяснительных или чего еще похуже. Капитан, ростовский интеллигент Лев Петрович, потемнел в одночасье лицом. Он уже возил вино в коробках из Алжира на Одессу, за что был понижен в должности до Старпома на 6 месяцев. Отработал, восстановился в должности, и вот новая на него напасть.

Но кто же в здравом уме и твердой памяти возразит начальству, укусит руку кормящую. Помылись, просушили трюма и вернулись на свой же, загаженный цементом причал, грузить вино. Экипаж, кроме Капитана и Второго, почти сорок человек, за сохранность груза никакой ответственности, даже моральной не нес, а потому готовил хованки по всему пароходу для раскладывания бутылок.

Окончание алжирской трилогии

Вымытые, высушенные, разложив в трюмах оставшуюся сепарацию, встали вечером на «свой», загаженный цементом причал. С утра обещали начать погрузку вина в картонных коробках, шесть бутылок в коробке, пей – не хочу! Стемнело, порт опустел, боцман на свой страх и риск, начал с борта поливать причал, смывать цемент, сначала вокруг нижней площадки трапа, перешел на главную палубу, потом совсем разошелся и спустился на причал. Намыл, сколько хватило шланга отойти от борта.

Нести стояночные вахты у трапа выставили «нестроевых офицеров» доктора, второго радиста и замполита, несмотря на его попытки отбояриться. Все матросы, кроме боцмана и мотористы зачислены тальманить груз в трюма. Старпом провел техучебу и инструктаж, раздал тетрадки и ручки, застращал, обещал оставить в Алжире тех, кто начнет бухать прямо в трюме. Предупредил деда, что если найдет у кого самодельный штопор, то оставит и его. Все стали ждать утра, начала погрузки. “Mister Tallyman, tally me banana”. Гарри Белафонте, Banana Boat Song, рекомендую.

Наступило утро, на причале тишина, никого. Мы, разбитые на две бригады и две смены, свесившись с борта, ждем подвоза коварного продукта, обещанного с 06 утра. Вот уже обед и никого. В 14 часов подъехал грузовик с коробками. Все засуетились, забегали, начали советовать, как лучше и куда бросать. Через час, лениво, подошла полу бригада грузчиков. Жарко, Рамадан, грузчики еле передвигают ноги.

Лениво накидали в сетку первый подъем, опустили в трюм. Лениво-же стали растаскивать по углам, под подзоры. Кинули еще подъем, закончился груз на причале. Грузчики тут же улеглись спать на коробках. Ждем следующий грузовик, проглядели глаза. Нету. День закончился, стемнело, грузчики спустились с борта и резво побежали есть и пить. Кончился дневной пост, теперь будут гулеванить до рассвета, потом вернутся, как сонные мухи. Закрыли трюм, Второй опечатал лазы.

Утром обнаружилось, что половина коробок в трюме пуста. Второй, чуть не плача, бежит к капитану жаловаться. Пломбы на месте. Ни пьяных, ни пустых бутылок на борту не обнаружилось. Усохло? Капитан, как мог, успокоил Второго:

– Не боись, не переживай, пересчитай тонны на коробки, коробки на бутылки и успокойся. Скоро их будут миллионы, за всеми не уследишь, да и таскать скоро перестанут. Прятать будет некуда, потом напьются все до отвращения и прекратят.

Собственно, так оно, через пару недель, и вышло. Компот на камбузе не варили, разбавляли вино кипяченой водой, добавляли сахара. И цвет, и вкус. По вечерам, как в родной махновский деревне, свободные от вахт и работ, употребив внутрь бутылку алжирского, сухого (названий не помню, было и белое, и красное на любой вкус), собирались в столовую команды, на кино. С утра следующего дня все повторялось.

Мы стали лучшим, любимым пароходом в порту. Все вокруг были друзья и ходили в гости. И суетные поляки, и веселые западные немцы, и хитрозадые румыны. Угощали всех. Ко мне каждый вечер, две недели, ходил 3 помощник, хорват, с соседнего парохода. Выпивал свою бутылку, благодарил и сидел с нами, дремал, смотрел наше кино.

Нас любили все, включая грузчиков в трюме, начавших бухать от безысходности. Поди покидай коробки с вином полтора месяца подряд. Мы их не обижали, подкармливали, вечно голодных, но часто подставляли «под монастырь», угощая свиными котлетами, честно глядя в арабские черные очи и говоря, что не свинья. Знаю точно, что Аллах, в таких случаях, закрывает глаза на подобные, невольные нарушения.

Народ запивал, уставал, бросал, запивал снова, снова бросал. К концу погрузки вроде все успокоились. Последний подъем в последний трюм. Закрыли, опечатали, подписали документы, вышли наконец обратно на Новороссийск. У каждого в каюте под диваном оставалась батарея бутылок, а к приходу таможни на борт ничего не должно было остаться.

Погода баловала и обратную дорогу в Алжир можно было легко найти с любого отрезка нашего пути по горлышкам, качающихся на волнах, еще не утонувших бутылок. Шесть месяцев практики пролетело коту под хвост. Вот тебе и индивидуальная, её мать! Дошли, Новороссийск, ноябрь, далеко не лето. Мы в легких курточках, собираемся списываться и возвращаться на учебу, но не сильно торопимся. На пароходе тепло, сытно и весело.

Три дня простояли на рейде, пока Порт ругался с Пароходством, пытался отмазаться и вытолкнуть нас, хоть куда. Предлагался Батум, как наименее подверженный пьянству. Но Москва рассудила по-своему после жалобы Пароходства: «На шару пьют все одинаково» и заставила Новороссийск нас принять. Еще два дня стояли на нефтяном причале, пока грузовые районы порта воевали между собой, пытаясь отпихнуться от такого счастья. Их тоже можно понять. Прощай премии, прогрессивки, места в Социалистическом соревновании, благодарности и грамоты. Здравствуй Скандал!

Наконец поставили к причалу напротив конторы порта. Не запомнил, к сожалению, имени и названия, но, считай почти центр города. Первые две бригады понуро и обреченно отправились в трюма. Через два часа запели. Бригада, прибывшая на смену через 8 часов, вместе с оставшимися в строю предыдущими членами, грузила тела "павших" на грузовую сетку и аккуратно, краном переправляла их на причал.

Портовское начальство разбежалось в кратковременные отпуска и командировки, чтоб не видеть творившегося безобразия. За четыре дня и три ночи выгрузки, теплоход «Ждановский Комсомолец» отправил Новороссийский порт в глубокую клоаку по всем показателям, ну разве что грузооборот, один не пострадал. Говорят, жесткая вражда между АМП и НМТП продолжалась после этого, вплоть до развала Союза.

Ну а нас, бравых курсантов, рассчитали по полной и отправили догрызать свой гранит. Мы поехали. Один продолжительный семестр четвертого курса и снова плавательская практика. Но теперь мы уже будем умнее и предусмотрительнее. Заранее позаботимся о хорошем пароходе с хорошими рейсами. Так оно и вышло к следующему Маю. Но это отдельная история.

Ученье – свет

Доцент Кийло, зам декана Судоводительского факультета по учебной части, уважал отличников и терпимо относится к двоечникам. Отличников баловали и предоставляли широчайшие права и свободы. Отличник, например, даже не обязательно круглый, договорившись с преподавателями и начальником кафедры, мог сдавать сессию досрочно, хоть за месяц до окончания семестра и отправляться на практику по своему желанию. Условия досрочной сдачи сессии были просты – сдавай вперед все контрольные и лабораторные работы, сдавай зачеты, договаривайся с кафедрой о приеме экзамена и go ahead!

Но оценка ниже 4-х баллов на засчитывалась. Если «досрочно» получил четверки по всем экзаменационным предметам, то на следующую сессию досрочку могли и не разрешить. С третьей практики я опоздал более чем на месяц и нагонял пропущенное ускоренными темпами. К середине семестра (а он у нас на 4 курсе был один, длинный) так вошел во вкус, что, разогнавшись и используя инерцию прошлого года, преодолел его за 4 месяца вместо 5.

Я очень хотел опять в море досрочно. Второй раз судьбу искушать не стал, и не стал проситься в индивидуалку, а попросил оформиться на УПС «Профессор Кудревич», на котором меня помнили, как повара-зеленщика, с тайной мыслью снова устроиться на камбуз. Так и получилось, даже более того, меня взяли в штат на должность повара – пекаря, чего уже я совсем не ожидал. Но adventurer было мое второе имя и на вопрос Старшего помощника, есть-ли какой опыт и справлюсь-ли я? Ответил – «Легко!» И пошел, слегка озадаченный, переодеваться в поварские белые одежды.

На Учебных судах в штате было 4 повара. Шеф, Второй, Пекарь и Зеленщик. Кормить надо ораву в 200 человек. Готового хлеба на месяц – два не наморозишь, холодильников не хватит и хлеб в море надо печь каждый день. Каждый день мешок – полтора муки вымешивать, раскладывать тесто по формам, выпекать в электропечи и прятать от вечно голодных курсантов. Я сменил пекаря – даму с бицепсами, накачанными как у Шварценеггера и оценил по достоинству выражение «нелегкий хлеб». Работа зеленщика и чистка картошки машинным способом или курсантами, вспоминалась мне райским ничего неделаньем. Теперь начинать рабочий день надо было в 05 утра, чтоб свежий хлеб был готов к обеду. Капитан не завтракал, только пил «кофей», а то вставал бы к станку в 04 часа, чтоб успеть к восьми с первой выпечкой.

Хлеб я пек только белый, мука была из канадского зерна, кирпичи получались красивые, пышные ноздреватые. Запах – с ума сойти! На теплую краюшечку, ножичком сливочного масла, а оно тает на хлебе и впитывается в мякиш, и это все теплое, мягкое, с сумасшедшим запахом свежеиспеченного хлеба, да в рот, да сладким чаем запить. Парадиз.

Выпекал по 80– 100 буханок в день. Возмужал, окреп «на хлебе и воде», прочувствовал истину, что «ученье свет, а не ученье – чуть свет и на работу». На флоте даром денег не платят никому. За каждый доллар надо вспотеть и напрячься головой, если учился, или руками, если не очень. Дружил с Четвертым механиком, потому что тестомесильная машина ломалась регулярно.

Мы стояли на линии Одесса – Латакия (или Тарту с) – Венеция (или Маргера) – Бари (или Бриндизи) – Одесса. Рай, рай, земной рай! Рейс месяц, иногда с хвостиком. Стоянки в Одессе 4–5 суток. Повара готовили обед и ужин и с 16 часов сбегали по домам. Я оставался на ужин, разогревал, или доготавливал полуфабрикаты, командовал бригадой курсантов, выделенной в наряд на камбуз, мыть и убирать. В общем хозяйничал сам, до следующего утра. На стоянке в Одессе хлеба не пекли. Покупали готовый.

Зарабатывал ли деньги? Конечно. Рублевой зарплаты никто не считал, потому что рейсовая норма 40 метров парчи, 15 пакетов мохера перекрывала ее с избытком. Пацану в 21 год с такими доходами, куда было тратить заработанное? Вот и летали с такими же товарищами всю следующую зиму, то в Москву, то в Минск, то в Киев, то в Нижний Новгород обедать, по выходным. Приезжали в аэропорт, выбирали ближайший рейс и брали билеты туда и обратно, но до Волги, чтоб не далеко. Летали в форме, так было проще налаживать контакты. Любопытным барышням, спрашивающим, что за буквы у вас на рукаве? ОВИМУ, как расшифровываются? Отвечали: – «Одесское Вокально-Инструментальное Музыкальное Училище, с видом на море». Некоторые верили.

В каждой истории есть своя вишенка на торте. Есть и у меня в этой. После выгрузки хлопка в Одессе, нас ставят на Морвокзал, пересменка курсантов. Младшие курсы откатали свои три месяца и будут заменены другими. Экипаж, кто может, берет выходные и тоже разбегается на эти два – три дня. Повара, разумеется, в первых рядах, меня оставляют за главного. А я уже и борщ могу сварить на 30–40 человек и макароны, и тушенку в макароны бросить, и многое другое. Вот и оставили, справляйся.

И тут, буквально на следующее утро, шум, гам, свистки и топот ног. Вереница черных «Волг» вдоль борта, делегация к капитану. Кто такие? Через 5 минут звонок на камбуз, требуют Шефа. «Шефа нет» – отвечаю – «никого нет, только я, самодеятельный пекарь». Положили трубку. Звонок еще через 5 минут: – «Поднимитесь в каюту капитана». Вроде ничего еще не совершил, снимаю фартук, бегу наверх.

У капитана гости: узнаю только Начальника училища и Замполита. Еще с десяток костюмированных мужиков с «ответственными» лицами. Капитан рассказывает ситуацию, коротко и доходчиво: Марокканская делегация посещает наше училище, думают присылать или нет своих пацанов на учебу. Замполит сболтнул об учебном судне, как раз стоящем в порту и гости тут же пожелали посмотреть. Незапланированной визит, так сказать.

Пока им заговаривают зубы в учебных корпусах, надо срочно организовать для них холодный стол под пиво и под огненную воду для соотечественников из родных министерств и ведомств. Машина из «Торгмортранса» с деликатесами уже у борта. Времени доставать шефа или второго повара нет. Вот тебе две буфетчицы в помощь – чтоб через полчаса все стояло на столах в кают-компании. Обед на судне переносится на ужин!

Бегу обратно, там уже умелые буфетные нарезают хлеба, мажут маслом, открывают капитанские заначки. Бегу на причал принимать дары «Торгмолртранса». Не пересчитывая, не открывая, бегом обратно на камбуз. Икра, икра, семга, балыки, мясные и рыбные, финские колбасы. Подвигаю к себе подносы с намазанным хлебом, вскрываю банки, мажу икру. Хлеб кончился, икра нет, черпаю ложкой и в рот, черную, без хлеба. Красную и дома поем. Угощаю девчонок с ложки. На вопрос – «А можно с собой…?» – Отвечаю – «Нельзя! Ешьте здесь».

Успели. Нарезали, намазали, отнесли. Забрали пустые тарелки через час, Добавки никто не попросил. Гости разъехались, капитан пошел на «Крышу» – ресторан на Морвокзале, снимать стресс. Мы сели в кружок, достали из холодильника «слезу» и под черную, под балычки, отметили успешное окончание «общесудовой тревоги».