Текст книги "Древнее зло в кресле босса"

Глава 2

Уверена, мы – люди – все в чем-то похожи. Незаметные уборщицы эту похожесть часто замечают, вынужденные сталкиваться с самыми тайными проявлениями человеческих натур. Например, секретарь Ирина Ивановна, прекрасная молодая женщина, ест много конфет – ее урна всегда заполнена фантиками. То ли она таким образом стресс снимает, то ли взяла на себя миссию делать выручку всем столичным стоматологам. А вот замдиректора по закупкам, – большой чистюля и обожает своих внуков: у него везде можно обнаружить фотографии двух смеющихся мальчишек, очень на него похожих. Или юристы – о, юристы представляют собой особый тип людей – кичатся своими дипломами: там, где у других сотрудников висят фото жены или детей, у юристов размещены заламинированные дипломы. В отделе айтишников всегда хаос, а все полки забиты истрепанными справочниками. У замдиректора по рекламе в кабинете зачем-то хранится клюшка для гольфа, а начальница отдела кадров часто забывает выключать на ночь компьютер – и если при протирании пыли случайно дернуть мышку, то увидишь неизменное: она двадцатилетней давности на фоне моря. Должно быть, самый яркий кадр ее биографии или желание самой себе напомнить, какой красавицей она была. Все мы похожи тем, что ищем способ на секунду отвлечься от работы и, глянув в нужную сторону, напомнить себе о каком-то приятном эпизоде в жизни или достижении, ради которого и продолжаем рвать и метать. Если в каком-то месте мы проводим восемь часов ежедневно, то само это место неуловимо меняется – да хотя бы канцелярия становится не такой, как у остальных.

После неприятного инцидента я невольно отметила странность: кабинет генерального директора был начисто лишен личных тайн. Вообще ничего не говорило о его наклонностях, хобби или обычных предпочтениях: все слишком офисное, «закупочное», недешевое, но и не подчеркнуто дорогое. Через три смены это начало вызывать во мне любопытство, потому я не только навела уборку, но и просмотрела содержание всех шкафов – ни единой художественной книги, как ни единого справочника, ни даже папки с внутренней документацией, только то, что лежало на столе для подписи или просматривалось прямо сегодня. Я не настаиваю, что любой человек обязан в рабочее время перечитывать любимый детектив… но тем не менее, у всех остальных хоть что-то находилось. Не было здесь и запаса свежих рубашек, как у всех замдиректоров, ни единого фотоснимка – последнее я списала на то, что богатый и влиятельный человек может опасаться афишировать лица родных. Но как объяснить, что он не обзавелся компьютером? Неужели не возникает перед ним задач, которые решаются с помощью хотя бы ноутбука? Единственное, что в его кабинете вообще выдавало присутствие жизни, – постоянный бардак на рабочем месте, как если бы Григорий Алексеевич обожал швыряться ручками и дыроколами, а о существовании блюдца под кружку с кофе не подозревал – и с особым удовольствием печатал коричневые кружочки на светлой поверхности. Это бы ничего, но я ведь видела: иногда следы попадали и на документы! Разумеется, в отделах ему замечание на этот счет не сделают, но как же меня саму раздражали подобные натуры!

Однако с тех пор сама личность директора меня заинтересовала. Я даже приезжала теперь на работу чуть раньше – меня, само собой, пропускали без вопросов как штатного сотрудника, и я, не переодеваясь в униформу, имела возможность гулять по коридорам и наблюдать за концом рабочего дня. Так хотелось еще раз глянуть на директора – лучше всего о-очень со стороны, но все же найти в нем нечто, после чего я с уверенностью назову его человеком – поганым, но человеком.

Мне не везло. Зато я застала несколько бесед возле курилки или шепотков в дамском туалете – судя по всему, Григория Алексеевича можно пока назвать только «поганым». Истерика начальницы отдела кадров была показательной – она даже не заметила моего появления, причитая при своих коллегах:

– Двадцать лет, двадцать лет я отдала этой работе! Ни одного нарекания, семь почетных грамот! И за что? За какую такую ошибку меня можно старой крысой называть?! Была б ошибка – нет же! Я, оказывается, документ на десять секунд позже занесла! Не в девять ноль-ноль, а в девять ноль-ноль десять! Можно в такое вообще поверить?

Я долго мыла руки и поглядывала на нее через зеркало, но потом не удержалась и уточнила:

– Прошу прощения! Но разве фабрике двадцать лет? Я думала, что от силы два…

Женщина шмыгнула носом и не разозлилась на мою наглость – верный признак полной раздавленности:

– Нет же, фабрика давно открыта – еще при замечательном Николае Николаевиче, пусть земля ему будет пухом…

Остолбенев от новой порции новостей, я отозвалась изменившимся голосом:

– В каком это смысле – пухом?

– Так вот, как раз два года назад у самого лучшего директора произошел инфаркт! – она вдруг сбавила тон и зашептала. – Я ни на что не намекаю, но Григорий Алексеевич тогда только пришел на производство, и – хоба! – начал неожиданно подниматься по карьерной лестнице. Хоба – и вот он уже партнер предприятия, хотя работал-то без году неделя. И, хоба, – женщина перешла на едва слышимые звуки, – у Николая Николаевича инфаркт, хотя ничего не предвещало беды. И сразу все изменилось – от названия до атмосферы!

Одна из девушек сложила руки на груди и покачала головой:

– Ага, Маргарита Семеновна, вы бы еще его в убийстве обвинили. Инфарктом, ага!

– Зря, Катерин, смеешься! Я никого не обвиняю! Но сами посудите – как будто весь мир способствовал куче совпадений!

– Которые остаются всего лишь совпадениями, – резюмировала рациональная Катерина. – Возьмите себя в руки, Маргарита Семеновна, и вспомните о своей зарплате. Или вы не знаете, что там, где хорошо платят, и работать сложно? Не за отличным настроением мы сюда приходим. И директор еще симпатичный… – она задумалась, подняв взгляд к потолку, и закончила: – Симпатичный богатый психопат, чтоб ему счастья в жизни не видать!

Маргарита Семеновна еще сильнее наклонилась, как будто и это движение понижало уровень звука:

– А вы знаете, что за полоска под трудовым соглашением? Я вам скажу – никакая это не полоска, а текст, написанный третьим кеглем! Сама писала, засунув совесть в двадцатилетний стаж работы! Мы все, дорогие мои, подписались, что не имеем права обращаться в суд за моральной компенсацией – он даже в контракте прописал, что каждую из нас может называть старыми крысами и идиотками, а если посмеем об этом заявить – так еще и штраф сверху получим!

Все, и я в том числе, ахнули, припоминая, что действительно какая-то полоска была, которая не попадает даже под совет «читай, что написано мелким шрифтом», потому что там весь договор написан так мелко, что на четырнадцатой странице глаза слезятся. Похоже, начальник не только хам, но и прекрасно это осознает, раз юридически подстраховался.

Женские коллективы всегда остаются женскими – сплетни здесь неистребимы. Но уходя, я все же мысленно посочувствовала оставшимся: они вынуждены ради зарплаты терпеть оскорбления, словно у них вообще гордости нет!.. Хотя о чем это я? Со мной директор тоже приветлив не был, но я все еще не пишу заявление на увольнение – а у меня дома нет детей, которых надо кормить. Просто перетерпела, подзабыла, о той же самой зарплате вспомнила, прикинула, где еще такое теплое местечко разыщу… Искать причины в самих жертвах легко – но только до тех пор, пока сам на их месте не окажешься.

Я мало что узнала, кроме лишнего подтверждения – Григория Алексеевича ненавидят все. Благодарны за возможности, за достойную оплату труда, за реальный рост производства после его воцарения, но это не мешает им его ненавидеть. Я же постаралась себя убедить, что эти проблемы меня не касаются – не видела его два месяца, и в том же духе могу продолжать не видеть. Сама же ищу что-нибудь интересненькое, как будто смотрю триллер с маньяком в главной роли и собираюсь докопаться до самого его нутра!

Интерес мой потихоньку угас, раз подпитки ему не было. Я сдала первую сессию очень хорошо, и в зимние каникулы подхватила смену другой уборщицы, которая решила провести выходные в кругу семьи. И именно тогда произошла новая внутриофисная катастрофа.

На входе в здание, сразу за вращающимися дверьми, я застала зареванную Ирину Ивановну – секретаршу нашего директора. Она несла коробку с вещами, сверху щедро посыпанными фантиками от конфет. Мне было неудобно спрашивать, да и должность ее находилась очень высоко от моей по вертикали. Но поскольку все вокруг начали делать вид, что ее не знают, Ирина обратилась ко мне – так ей, по всей видимости, требовалось излить боль:

– Уволил! – сообщила она без предисловий.

– За что? – я была вынуждена поддержать беседу, хотя и старое любопытство начало разгораться. – Ирина Ивановна, вы же всегда как белка в колесе! Кофе на полградуса холоднее подали?

– За просьбу об отгуле, – она вновь начала плакать. – Один отгул за все время! У меня свадьба в пятницу…

– Поздравляю, – я не придумала ничего умнее. Надо будет еще и про сочувствие куда-нибудь впендюрить, а то как-то негармонично выходит.

– Спасибо! – она только расходилась. – Я его и спрашиваю, могу ли в пятницу взять отгул из-за собственной свадьбы. Он мне – нет. Ну я тогда спрашиваю: а ничего, если я на часок убегу – в ЗАГС сбегаю и вернусь? А он мне снова – нет. Я ему тогда – а если на полчасика, найму скоростное такси туда и обратно, или даже вертолет…

Я перебила, поскольку она пыталась перейти на бесконечное дробление времени:

– Я поняла вас, Ирина Ивановна. Это несправедливо. Я вам очень сочувствую! – Ну вот, теперь самое подходящее время.

Но она вдруг выпрямилась и глянула на меня удивленно:

– Сочувствуешь? Это из-за слез? Да я от радости! Сама бы не решилась, а как поняла, что назад дороги нет, так камень с души свалился! Это ж не работа, а филиал ада! Я теперь в нормальное место смогу устроиться! В семь нормальных мест – и то буду меньше трудиться, чем до сих пор! Я ж неба голубого за полгода ни разу не видела, я ж… О боже! Я высплюсь! Теперь я не буду учить до утра тысячу ответов на его возможные вопросы! Я вспомню, как выглядит человек, за которого в пятницу выхожу замуж! Люба, Любонька, господи, я свобо-о-одна!

Она продолжала захлебываться восторгами и даже привлекла тем нескольких зрителей, но позади раздался голос:

– Ты до сих пор здесь? Я неясно выразился?

Все вздрогнули – голос был тихим, но по самой интонации ясно, кому принадлежал. Потому мы и замерли, вытянулись вверх, как бравые солдаты, и перестали даже моргать. Сдуло с места только Ирину Ивановну – она просто впечаталась в крутящееся стекло и с невероятной силой протолкнула его наружу: возможные травмы не в счет, когда рвешься на свободу.

Был конец рабочего дня, потому в холле первого этажа собралось довольно много народу. И никто из замерших не решался повторить акробатический трюк экс-секретарши с использованием посторонних предметов. Разве что я водила глазами слева направо и соображала, могу ли просто пройти и приступить к непосредственным обязанностям: моя смена начинается тогда, когда у других заканчивается.

Но шеф продолжил, давя к полу взглядом сразу всех собравшихся:

– Я ищу новую секретаршу. Старая приказала долго жить.

Как он странно про Ирину Ивановну высказался – вон же она, живая и здоровая, все ее видели. Но в начальственных устах ее увольнение прозвучало как исполненный смертный приговор. И тут из-под его локтя выглянула Маргарита Семеновна из отдела кадров и заискивающе затараторила:

– Подать объявление о вакансии, Григорий Алексеевич?

Надо же, а я-то была уверена, что она перед ним не собирается выслуживаться после ее истерики. Все-таки люди проявляют разные черты, когда обсуждают кого-то в женском туалете и когда этот кто-то стоит в непосредственной близи. Иногда до полной противоположности разные. И он ответил, не глядя на нее:

– А я, получается, обойдусь без секретаря? С вашей-то скоростью – пока объявление дадите, пока на него кто-то дельный отреагирует и соизволит притащить свою задницу на собеседование? Давайте объявление, но так, чтобы я вообще отсутствие секретарши не заметил.

– Но… – Маргарита Семеновна одеревенела, однако придумала правильное направление разговора – просто слушать и исполнять, а не пытаться создать дружественную обстановку: – Как же это устроить, Григорий Алексеевич?

Показалось, что он коротко, но сокрушенно вздохнул. И ответил больше самому себе:

– Люди позабыли простые истины – если не можешь положить на алтарь быка, положи пока петуха. Авансом. Пока быка не добудешь.

Начальница отдела кадров начала заикаться:

– П-простите, Г-григорий Ал-лексевич… Не могу уловить вашу мысль. Я должна перевести на должность секретаря к-какого-нибудь петуха?

Теперь он чуть повернулся к ней, оценил взглядом с ног до головы, словно в уме прикидывал соответствие размерам:

– Нет, даже не мечтайте, – остальные так и не поняли, о чем она мечтала, включая саму Маргариту Семеновну. Зато он начал теперь так же прицельно вглядываться во всех людей по очереди и остановился на мужчине лет тридцати: – Во. Вы выглядите здоровым и полным сил. Будете моей секретаршей.

Мужчина выпучил глаза, но собрался и ответил решительно:

– С удовольствием. Бы. Хоть секретаршей, хоть быком. Только я начальник информационного отдела. На мое место тоже петуха пока оформите?

Григорий Алексеевич слабо поморщился и кивнул:

– А, точно, я же вам сам собеседование проводил. Прекрасный специалист, выглядите съедобно, потому и сейчас заметил. М-да-а, жаль, что нельзя каких-нибудь рабынь из тюрьмы выкупить и приковать кандалами к рабочему месту – ни им отгулов, ни личного мнения. Бросаешь кусок хлеба, а они и тому рады.

Все натужно посмеялись, оценив шутку директора. Сам же он с серьезным видом искал новую жертву для алтаря. И вдруг взглядом выцепил меня. Наклонил голову набок, задумался, а потом произнес:

– Ты. Наглая уборщица, осмелившаяся опозорить меня при посторонних. Мне нравятся черные души – ты подходишь. Оформляйте.

Он-то как будто закончил, а меня от шока разобрал нервный смех. Это я-то черная душа? Главная чистюля во всей столице? И ответила довольно уверенно – все же я увольнения не боялась так сильно, как остальные:

– Спасибо, но нет.

– Почему нет? – он будто всерьез удивился. – Я ведь повышаю тебя на восемнадцать социальных статусов. Возгордись! Гордыня мне тоже по душе.

Я как представила себя на месте Ирины Ивановны, так чуть в голос не расхохоталась. Потому просто еще раз покачала головой. Но на этом Григорий Алексеевич посчитал тему закрытой и просто пошел на выход:

– Все, у меня время грехопадений и непотребств. Решите тут как-нибудь между собой.

Уж чего я не ожидала, так того, что меня тут же окружат плотной толпой и заголосят то бухгалтерскими, то отделокадровскими голосами. Я даже не сразу сообразила, что меня уговаривают! Мол, чего мне стоит, посидеть неделечку – потерпеть маленечко. Зато все в итоге останутся живы и не уволены.

Но я отмахивалась:

– Да нет же! Маргарита Семеновна, не изображайте обморок, не поможет! Вы поймите, что у меня учеба – еще несколько дней каникул, а потом занятия с самого утра. Если бы я даже захотела, то никак не получится. А я еще и не хочу!

Маргарита Семеновна все-таки рухнула в обморок, я попыталась переступить через ее тело и убежать к своей непосредственной работе, но меня подхватили сразу за оба локтя, удерживая.

– Как вас зовут, милая девушка? – приторно нашептывал в ухо замдиректора по рекламе. – Это всего на несколько дней! Зато и опыт стрессоустойчивости получите, и немного денег заработаете – ставка-то другая!

– Любаша, – вот так ко мне впервые обращалась главный бухгалтер, – я тебе клятвенно обещаю выдать премию, если продержишься до оформления нового секретаря! Из своего кармана выдам!

Маргарита Семеновна на полу открыла глаза и бодро закричала:

– И я выдам премию! Мне до пенсии семь лет осталось. Не губи, благодетельница! Всего пять дней – это максимум! За это время я отыщу какую-нибудь карьеристку, которая не читает мелкий шрифт!

Они наперебой озвучивали, по сколько кто может скинуться на мою премию, я невольно прикидывала в уме – неплохой заработок за пять дней. Уговаривали так, будто я была основой всеобщего мироздания. А человек я добрый и вежливый – мне было поперек горла отказывать сразу толпе людей. Но я знала правильное решение, потому все еще пыталась отговориться:

– Я бы с удовольствием, Маргарита Семеновна! Исключительно из уважения к вам! Но никак не получится, поймите же вы… Я даже кофе варить не умею, а печатаю одним пальцем! Во сколько рабочий день начинается – в девять? Так он меня завтра уволит на первой минуте десятого!

Маргарита Семеновна в моей речевке что-то свое услышала, молодецки подскочила на ноги и заголосила пуще прежнего:

– Кто не рискует, тот собирает вещички! Так, Миша! – она указала на начальника информационного отдела. – С тебя мастер-класс по пользованию программами! Светланка! – она обернулась к какой-то девушке. – С тебя лекция по управлению кофемашиной! Берем себя в руки, ребята, мы сегодня свернем гору!

Они синхронно обрадовались, а я оставалась единственной, проголосовавшей против:

– Сейчас?! У меня работа! Три этажа вымыть!

Но это никого с мысли не сбило, а Маргарита Семеновна управляла как генерал:

– Экономисты – берете первый этаж! Юристы…

Самое поразительное, что никто с ней не спорил. Наоборот, радовались простому разрешению проблемы и уносились в разные стороны, друг у друга спрашивая, где взять тряпки и швабры. Поблизости не оказалось никого, кто оспорил бы такие странные приказы для дипломированных специалистов. Похоже, здесь все привыкли к вечному дурдому и начальнику-самодуру, каждый понимал, что вопрос надо закрывать любым способом, физически возможным. Какой кошмар… Здоровой такую обстановку точно не назовешь. Но чувство коллективизма налицо – они забывают о личном, когда объединяются против общего врага. А мне завтра этому общему врагу человечества кофе варить?

Глава 3

Или Светланка – мега-коуч мирового уровня, или наука управления кофемашиной не такая уж и сложная, но с кнопками я разобралась моментально, внимательнее слушая Михаила, натаскивающего меня на работу с документацией – он заверял: если не буду справляться, чтобы писала сразу ему по внутренней связи – помогут всем отделом. Признаться честно, меня разбирал хохот, вызванный этой всеобщей надеждой на удачу. Неужели они всерьез думают, что я здесь продержусь пять дней – после Ирины Ивановны, которая умела печатать правой ногой со скоростью двести знаков в минуту, пока левой рукой сортирует бумаги по папкам? Шефу она показалась недостаточно компетентной, то есть на замену он ждет как минимум группу японских сверхскоростных компьютеров на базе восьмиядерных процессоров. Я же ко всему происходящему серьезно относиться не могла, и очень скоро весь офис ждет колоссальный сюрприз – я лечу на улицу, что для меня не катастрофа, а они снова впадают в тот же ужас. Вот только после моего опыта они уже никого из своих не смогут заставить оказаться на моем месте. Зато эту историю я определенно буду рассказывать своим внуками – если они уродятся с чувством юмора.

Однако настроение мне быстро подпортили – уже следующим утром. Я приехала за пятнадцать минут до начала рабочего дня – юмор юмором, но природную ответственность никто не отменял. И прямо в коридоре меня схватили и уволокли в сторону.

Я визжала и отбивалась, как умела, вспоминая все прочитанные в интернете уроки самообороны. К сожалению, нигде не учат, как отбиваться сразу от десятков насильниц – обозленных, не ведающих страха и сострадания. Отдел кадров целиком, заручившись силовой поддержкой бухгалтерии, безо всяких предисловий распластал меня на столе Маргариты Семеновны и под аккомпанемент «убедительных аргументов» меня переодевал.

Я голос сорвала, пока с меня стаскивали джинсы и пялили узкую юбку. Даже женщинам я не собиралась демонстрировать свои трусики в горошек. Но их невозможно было остановить – они и футболку сменили на какую-то блузку! Не сразу я поняла, что одежду они берут прямо с себя – прикидывают подходящий размер и с радостью идут на неравный обмен. В итоге мне даже туфли какие-то подыскали – на высокой шпильке. А потом, под мои хриплые маты, руками приглаживали волосы и заверяли, какая же презентабельная из меня получилась секретарша – глаз не отвести!

– Больные! – сипела я, прорываясь на выход. Бежала бы быстрее, но ноги на шпильках подкашивались, а юбка здорово сокращала размер шага. – Козлы! Козлицы! Да вы здесь окончательно спятили! Найдите себе работу, где можно не терять человеческий облик!

Ответом мне была доброжелательная тишина и напутственное ободряющее мычание – в нем я расслышала, что все мною гордятся и все в меня верят. Хитрый приемчик, на самом деле. Психологи чертовы. Всегда можно облажаться, у каждого человека есть свобода облажаться… но когда в тебя так искренне верят, то становится как-то неудобно сдаться на первой же секунде.

Именно потому я и решила пока изображать, что стараюсь. Едва только директор появился в проеме, пролепетала – не слишком звонко, голос после визгов подводил:

– Доброе утро, Григорий Алексеевич! Кофе?

Голос у него всегда был спокойным, просто произносил он этим голосом дикие вещи:

– И тебе не сдохнуть до обеда, уборщица. Кофе. Восемь кружек.

– Сколько?! – изумилась я, полагая, что он шутит.

Но Григорий Алексеевич подался вперед и ткнул пальцем воздух в направлении моего лица:

– Никогда не переспрашивай. У меня, по-твоему, других дел нет, кроме как одно и то же повторять? Усекла, уборщица?

– Усекла, – признала я. – Меня, вообще-то, Любовью зовут.

– Любовью люди зовут все подряд – от места пристройства гениталий до сумасбродной привязанности к домашним питомцам. Нашла тоже повод гордиться.

Я несколько секунд переваривала его ответ, а потом бросила переваривать – для мозгов дороже – и отправилась к кофемашине. Восемь так восемь. Может, он все-таки зачахнет от избытка кофеина?

К сожалению, босс не прошел в свой кабинет – должно быть, хотел убедиться, не вышвырнуть ли меня с работы уже на первой кружке кофе. И вот от волнения я про вечернюю консультацию и забыла: то ли Светланка – самый плохой коуч на планете, то ли наука эта отнюдь не так проста. Я сразу догадалась об ошибке – по слишком густым и черным каплям. Они, строго говоря, были даже не каплями, а кусочками непроваренных молотых зерен, которые иногда слышно стукались о дно чашки. Интересно, если босс стоит за моей спиной, то он заметит, если я этот концентрат разбавлю водичкой из чайника?

Но к чайнику надо было развернуться. Григорий Алексеевич, вероятно, подумал, что готово, и выхватил у меня кружку. Нахмурился сильно и поинтересовался:

– Что это?

Я не растерялась – хотя бы потому, что здесь не было возможности для меня потеряться:

– Американо! – съязвила я. – По нижнетагильскому рецепту. А что, вы такой не любите?

Директор зачем-то продолжил шутку – под моим недоуменным взглядом он наклонил кружку и попробовал густую кашицу. Похрустел там чем-то и задумчиво захмыкал.

– Не очень вкусно, горько, а я сладкое люблю.

Вот о том, что у нашего шефа великолепное чувство юмора, мне никто не сообщал! Мне с такими людьми все-таки проще – ну не может полный психопат так здорово шутить! Это осознание было приятным, расслабляющим. Нет ничего позитивнее, чем начать нашу работу с таких веселых аккордов! И я решила продолжать, раз до сих пор он поддерживал:

– Сахарком сверху посыпать? Так запросто! Получится и кофе, и каша – полноценный завтрак.

– Исполняй, уборщица, – распорядился он и все-таки шагнул к своей двери. – Вот такого нижнетагильского варева можно и четыре кружки. Так и знал, что предыдущая секретарша мне лапшу на уши вешала по поводу возможной крепости. Убить ее надо было, а не увольнять.

Минуты две после его ухода я стояла, разинув рот. Нет, шутит-то он смешно, но вот точно ли шутит? И кружку с помойным зельем зачем к себе потащил? Там собирается смотреть на нее и смеяться?

Я бы и до обеда так стояла, если бы не раздался гневный крик:

– Долго ждать, уборщица?

Ну, я постаралась в точности повторить рецептуру. Из четвертой кружки кофе вообще можно было только ложкой есть. Выставила на поднос и, стараясь не запнуться на каблуках, внесла в кабинет. Осмелилась заявить о своих правах, раз уж пока все еще остаюсь на работе:

– Уважаемый Григорий Алексеевич! Я вовсе не стесняюсь того, что уборщица. Но вам самому не кажется такое обращение странным? Я же на ближайшие пять дней ваша визитная карточка.

– И что? – он не отвлекся от просмотра документа.

– А то, что логичнее звать меня Любовью. Это мое имя. Как ваше – Григорий Алексеевич. Создание благоприятной атмосферы, как говорится!

– Как твое имя мешает моей атмосфере?

Он задавал какие-то уж совсем странно-философские вопросы. Наверное, все-таки не шутит. А меня разозлило такое пренебрежительное отношение, шеф его выпячивал, подчеркивал, будто бы просто использовал способ уязвить.

– Хорошо, – я пожала плечами. Выходить из себя – не по мне. Меня из себя здесь и без меня выкинут при первой же осечке. – Тогда и я вас буду звать по аналогии – начальником. Пусть все вокруг видят, что я ваша верная помощница! Уборщица и начальник уборщицы – как вам?

Он неожиданно заинтересовался, вскинул голову, посмотрел пристально, словно серьезно обдумывал сказанное:

– Но я начальник не только уборщиц… – выдал какой-то нелепый аргумент.

– Да, точно! Начальник уборщиц и мармелада. Мармеладный босс. О, мне надо было в креативный отдел на подработку устраиваться!

Вот сейчас заорет – обзовет тупой идиоткой и начнет снова доводить Маргариту Семеновну до инфаркта. Но он, вопреки ожиданиям, продолжил спокойно:

– Не надо называть меня мармеладным боссом, это как-то пошло, я такое в каком-то фильме видел с очень интересным сюжетом. Но смесь наглости и раболепства греет во мне самое нутро! Почему я раньше не потребовал, чтобы меня называли не этим глупым именем? Зови мармеладным властелином. Лучше без «мармеладного». Еще лучше, если будешь слегка кланяться на последнем слоге. Давай, потренируйся! Такое забытое чувство, что даже волнение одолевает.

М-де… И как Ирина Ивановна продержалась здесь столько времени? Вообще же непонятно, когда он шутит и где смеяться!

– Возвращаемся к предыдущим настройкам, – решила я внутреннюю дилемму. – Оставайтесь Григорием Алексеевичем. А я пять дней и «уборщицей» продержусь. Приятного аппетита.

В половине десятого начались визиты. Ну как визиты – перед приемной выстроилась очередь похлеще, чем в Мавзолей, все заглядывали, видели меня на месте, шумно выдыхали и проходили дальше, уступая место следующему посетителю. Я же с деловым видом исполняла роль всеобщего кумира – тыкала с большим размахом в клавиатуру указательным пальцем и не отвлекалась. О самом тексте не особенно заботилась – мне шеф никакого распоряжения не дал, помимо кофе. Зато сосредоточенному и горделивому образу мои движения добавляли секретарской харизмы. Я же в институте на бухгалтера учусь – мне всю оставшуюся жизнь придется изображать, что я постоянно работаю!

Потом шеф и дел каких-то накидал – унести бумаги, заполнить таблицу. Ничего особенно сложного, а при малейших затруднениях я обращалась по внутренней связи за советами. И справлялась! Стоит признать, что в какой-то момент заподозрила Ирину Ивановну в излишней мнительности. Да, начальник не из простых, хам и спорный юморист, но работа-то работается. К обеду я уже присоединилась к вере всего офиса, что пять дней вполне способна просидеть на этом месте.

Около часа Григорий Алексеевич уехал на обед – у него была вечная резервация столика в одном ресторане, как мне сообщили. Вот только меня сразу потащили по отделам для сплетен и отчетов по криминальной ситуации в приемной. И я рассказывала – теперь было говорить намного легче:

– Да ничего особенного! Ноги только от этих ваших туфлей болят. Кстати, а когда я могу получить свои кеды обратно?.. Эм-м, молчу-молчу, Маргарита Семеновна. Он вообще не кричал! За таблицу только поругался, но как-то странно: «Столбцы надо было выровнять по ширине – за такое непотребство я мечтаю порезать тебе горло тонким лезвием, чтобы ты три дня умирала. Но прощаю! Потому что очень сомневаюсь, что смогу найти кудесницу с нижнетагильской черной магией варева кофе. Иди, уборщица, живи дальше». Да-да, так и сказал! Как думаете, может, его из КВН выгнали за странные шутки, вот он в мармеладные короли и подался? И теперь отыгрывается, что его талант не оценили. Это как с Гитлером случилось – не находите сходства?

Сходство многие находили, но меня поздравляли и хвалили. Маргарита Семеновна даже удочку издалека попыталась закинуть:

– Любонька, а может, ну его нафиг – объявление о вакансии? Останешься ты. Зачем тебе диплом при такой зарплате и в месте, где диплома не спросили? Я ж вчера от страха плела, что мгновенно новую секретаршу найду! Найти-то найду, но скажем прямо – не сразу такую, которая за целых четыре часа ни одной серьезной ошибки не совершит!

Но я ее осекла – и руку вскинула для обозначения серьезности:

– Пять дней! Уговор есть уговор. Да и не для меня такая работа. Интересно, пока осваиваюсь, но морального удовлетворения нет.

Радость моя оказалась преждевременной. После обеда начался какой-то кошмар – унеси-принеси и в двадцать секунд уложись. На третьей ходке я просто скинула туфли и шлепала ногами в капроновых колготках. Это босс никак не прокомментировал, а остальные сделали вид, что не заметили. Всем, включая директора и остальных, какая разница, в туфлях я или без мир спасаю? За первый послеобеденный час я получила три «идиотки», две «лентяйки», четырнадцать «как можно не знать того сотрудника по имени? Я его сам, что ли, знать должен?» и одно «еще две чашки нижнетагильского, уборщица, я начинаю подозревать, что ты лучшее, что у меня было». Вот последнее звучало самой настоящей похвалой, и оно каким-то образом перекрыло предыдущее.

Однако кошмар был связан вовсе не со мной. К директору пришел мастер фабричного цеха – о чем-то тихо сообщил, и сквозь открытую дверь я слышала почти все: сначала об амортизации, потом о стоимости ремонта, и в конце давящим сипом, от которого даже у меня холодный пот по спине побежал:

– Что вы, тунеядцы, ручками не можете полторы тонны мармелада в обертку завернуть? Из-за такой мелочи, дармоеды, производство тормозить?

Мастера мне пришлось почти выносить из кабинета – он едва держался на ногах. А потом по приказу шефа вызывать производственного директора. И тогда я поняла, что мастеру еще повезло, он был мелкой сошкой, недостойной настоящего начальственного гнева. Последнему же досталось по полной программе – я даже толком не поняла, в чем именно была его вина, но каковой бы она ни была – пожилой мужчина просто не заслужил подобных эпитетов. У меня уши сворачивались, я испытывала жуткий стыд, словно сама в этом участие принимала: просто взяла человека, распяла на дыбе и измываюсь, наслаждаясь его мучениями. К концу речи, которую я по этическим соображениям даже приблизительно не смогла бы привести в этом повествовании, меня попросту тошнило. Но когда из кабинета вышел мужчина и отвернулся, скрывая от меня накатившие слезы, я не выдержала – забыла обо всех договоренностях, об ответственности и интересах третьих лиц. Забыла обо всем, потому что важнее было высказаться: