Текст книги "Древнее зло в кресле босса"

– Спасибо, этот свой грех даже отрицать не могу. Еще претензии?

– Да пошли вы! В… анальное отверстие! И поглубже! И вообще, на абстрактном фаллосе я вертела все ваши оскорбления, ясно? Я провела многократный коитус с вашей матерью, хотя это технически невозможно! – сама услышала, как нелепо это звучит, и расстроилась: – Ох, блин, никогда не думала, что мама-филолог и папа-краевед такую дурную наследственность мне передадут – даже высказаться нормально не умею!

– Да нет, отлично прозвучало, оригинально, – одобрил босс.

– Тогда до завтра, – смиренно повторила я. – И не надо за мной идти, умоляю. А то мне перед вами не стыдно, а перед самой собой – очень.

Третий день отбывки в дурдоме закончился не на самой позитивной ноте, но я радовалась тому, что закончился. О, сколько нам открытий чудных готовят еще два дня, я уже даже предполагать боюсь.

Глава 6

И вдруг все тревоги закончились. Вот на полном серьезе. Григорий Алексеевич превратился в какого-то тактичного джентльмена, от которого я ждала подвоха – но так его и не дождалась. Он абсолютно спокойно выдавал распоряжения, не сыпал оскорблениями и с остальными сотрудниками демонстрировал чудеса переобучения. На фоне того, что он согласился пока не снижать рабочим оклады, это выглядело прорывом. И я не без оснований вписывала этот прорыв в свои заслуги. Плохо то, что не без оснований и все работники вписали это в мои заслуги. Орден мне не предложили, но я и сама не дура – понимала, что так просто меня без ордена не отпустят.

Потому и требовала отчета теперь с Маргариты Семеновны:

– Нашли секретаря?

– Ищу, Любаша, ищу, – в пятый раз ответила она одно и то же.

– Кандидаты хоть есть? – я надавила.

– Полно! – фальшиво обрадовалась она. – А тебе не хотелось бы…

– Не хотелось! – отрезала я, без труда угадывая конец фразы. – Я вам больше скажу, Маргарита Семеновна, сейчас мое место действительно привлекательно. Лично я за весь сегодняшний день только улыбалась. Не ваши бы каблуки, так вообще сплошное наслаждение жизнью. Кстати говоря, Григорий Алексеевич, оказывается, очень приятный мужчина. Как директор, конечно, не подумайте чего хорошего. Распоряжения понятные и однозначные – исполняй не хочу. При ошибках не ругается, а просто говорит переделать. Может, Ирину Ивановну вернуть? Она же идеальный секретарь!

Начальница отдела кадров тяжело вздохнула:

– Уже пыталась, Любаш. Она трубку бросила, как только поняла, откуда звонят. Ты же понимаешь, что никто в твои рассказы так запросто не поверит. Даже мы сомневаемся, хотя и видим подтверждения… Инерция! Сложно спорить с законами физики!

Я не могла с ней не согласиться. В конце концов, мне тоже трансформация босса казалась какой-то неуместной и необъяснимой дикостью. Люди способны меняться в хорошую сторону, я в это верю, но никто не меняется кардинально за три дня! И чаще всего после такого оборота следует жестокий рецидив. Но лично меня это уже касаться не будет, потому я повторила строго, как заученный речитатив:

– Послезавтра у меня семестр начинается, Маргарита Семеновна. Здесь останусь в должности уборщицы. Но уволюсь, если вы только снова заведете свою волынку. Потому сейчас я по-приятельски интересуюсь – есть кандидаты?

Вот теперь она покривилась и ответила более искреннее:

– Есть, конечно, Любаш. Я же только зарплату афиширую, и ничего больше. Но выбор все равно сложный. Я никак не могу определиться, кого меньше жалко: выпускницу Гарварда или профессионала с тридцатилетним стажем работы. Молодую, образованную умницу, которая много лет вкалывала на учебе, или пожилую женщину, у которой за всю жизнь не было ни одного служебного замечания…

– А меня, получается, вообще было не жалко? – уточнила я.

– Жалко. Но иногда на алтарь надо принести одного петуха, чтобы все остальные петухи выжили.

Теперь я у виска покрутила прямо на ее глазах и констатировала:

– Ну хоть тенденция понятна – сначала шеф был не в себе, а потом он просто перекинул проказу на вас. Круговорот зла в природе. Но вы меня услышали, а я пойду еще порядок в документации проверю – пусть выпускнице Гарварда потом будет легче принять дела.

На выходе из кабинета я услышала:

– А, то есть ты ее выбрала? Ладно. Я тоже беспокоилась, что у женщины в возрасте уже не то здоровье!

Никого я не выбирала, но спорить не стала. Они меня тут каким-то светочем назначили и каждую оговорку ловят. Но вряд ли это мои проблемы.

Утром пятого дня молодая и очень привлекательная девушка со строгой прической безупречно прошла собеседование. Я, услышав одобрение начальника, потерла руки. Но когда она поспешила оформлять документы, чтобы с завтрашнего дня засесть на мое место, я ее догнала в коридоре.

– Татьяна, подождите!

– Что такое? – она окинула меня холодным взглядом. То ли так просто выглядело с высоты ее роста, то ли я все-таки не казалась презентабельной в сравнении с ней.

– Поздравить вас хотела! – начала я издалека.

– Благодарю, – она красиво улыбнулась. – Но я и не сомневалась в успехе. Вы знаете, с каким восторгом приглашали меня на собеседование сюда?

– Догадываюсь, – я постаралась не поморщиться, представляя заискивающий тон Маргариты Семеновны. Продолжила увереннее: – И желаю вам большой удачи на этой должности!

От настоящего искреннего комплимента она немного расслабилась. И даже выглядеть стала проще и человечнее. Тон голоса немного понизила, разрешив себе немного любопытства:

– Простите за бестактный вопрос, а за что вас увольняют?

– Меня не увольняют. Я сама перехожу обратно в уборщицы! – произнесла это с огромной радостью, только потом догадалась, как это может звучать со стороны. И Татьяна подтвердила свой шок выпученными глазами и длинным «о-ох». Потому объяснила спешно: – Да нет, это не наказание, просто я еще учусь! Меня сюда на несколько дней впендюрили, пока нового петуха – тьфу, привязалось! – нового прекрасного специалиста, как вы, не найдут. С чем вас от всей души и поздравляю!

– Спасибо, – неуверенно отозвалась она, но на меня начала смотреть как-то иначе.

Ну, может, выпускницам Гарварда как раз так и надо смотреть на уборщиц, я не в курсе. Но я заразилась страхом Маргариты Семеновны и потому вознамерилась подыграть коллективному интересу:

– Татьяна, вы после оформления зайдите ко мне ненадолго. Проведу вам инструктаж. В секретарских делах я и сама толком не разобралась, мне по многим вопросам помогали, но есть кое-что, что вы непременно должны знать. У нашего директора очень специфические вкусы…

Она как-то вытянулась, непонятно улыбнулась и бровь изящно изогнула. Явно неверно поняла, потому я добавила:

– Да нет, не в том, на что вы понадеялись! В кофе. Если это вообще можно назвать кофе… Короче, вы заходите, я научу!

Она не успела ответить, поскольку из приемной раздался голос Григория Алексеевича:

– Уборщица, ты опять на работе не работаешь?

– Что вы, – ответила я спокойно. – Если я даже не работаю, то всегда думаю о работе. И на том мне спасибо.

Подмигнула обескураженной Татьяне и поспешила обратно. В конце концов, я ответственно завершу этот день на приятной ноте.

Многое получилось сделать на приятной ноте, но отнюдь не завершить этот день. Перед обеденным перерывом босс остановился перед моим столом и заявил:

– Уважаемая уборщица! Скоро ты снова станешь для меня несуществующим человеком. В том смысле, что мы перестанем видеться, ведь я не бываю в офисе в то время, когда здесь убираются.

– Все верно, Григорий Алексеевич, – я не могла перестать улыбаться. – Последний денечек. Вы тоже радуетесь?

– Пока не определился. Но приглашаю тебя на совместный обед. Почему бы не отпраздновать, если можно отпраздновать?

Я несколько удивилась:

– Праздновать-то есть что, но думаете, это уместно? Все-таки вы гендиректор, а я… ну, вы сами постоянно напоминаете, кто я.

– Думаю, что правила соблюдают только те, кто не умеет их нарушать, – он абсолютно очаровательно улыбнулся. – Собирайся, у меня столик заказан.

Пожала плечами и не стала возражать. Он все еще странный, но по-детски искренний. Да и не приходилось мне еще обедать в столичных ресторанах, почему бы и не пережить такой опыт – особенно когда я уже ничем не рискую, а новую жертву как раз сейчас юридически оформляют на алтарь.

Машину он вел сам, и за это время я немного поседела. В обеденное время в центре города постоянно пробки, но ему удавалось превышать скорость даже между заторами. Я не из пугливых, но такое вождение любого насторожит.

– Мы куда-то спешим, Григорий Алексеевич? – поинтересовалась нейтрально.

– Не беспокойся, уборщица, у меня безупречная реакция.

– Я-то не беспокоюсь. Но вокруг сотня водителей, которым это не объяснишь.

– Почему я должен кому-то что-то объяснять, если они ничего мне не дают взамен?

Я даже обрадовалась следующей пробке – в ней хочешь не хочешь, а газ до упора не выжмешь. И говорить можно спокойнее:

– Не им, а гаишникам. Полагаю, они всю зарплату окупают только с ваших штрафов.

Босс о чем-то задумался и сказал, словно отвечал на какой-то очень серьезный вопрос:

– Да, штрафы бывают. Но я решил, что эти издержки могу себе позволить. Дело в том, что вся моя природа требует полета – я будто сам разворачиваюсь, не выходя из тела. Вечерами выезжаю туда, где не так многолюдно и уже ни в чем себе не отказываю.

– Не хотела бы я попасться на пути вашей машины там, где вы себе ни в чем не отказываете.

– На моем пути вообще оказываться чревато, уборщица. Я же моральными дилеммами не ограничен. Но и на этот счет не беспокойся – я живу так, чтобы как можно реже привлекать внимание властей.

– Очень утешает.

Сам обед прошел примерно в том же забавном русле, где он бесконечно выражался непонятными метафорами. Блюда были роскошными – Григорий Алексеевич по моей просьбе сам заказал. И, признаюсь честно, ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Но заодно и вспомнила:

– Мне говорили, что у вас какие-то неординарные вкусовые рецепторы – особый талант, который встречается крайне редко!

– Такой, как у меня, вообще больше не встречается, – нескромно ответил он. – Да, этот дар есть.

– А как он выявился? – мне было действительно интересно. – Вы где-то учились на дегустатора? Или это наследственность?

– Вряд ли. Видишь ли, уборщица, я изначально рожден с даром разбираться во всех человеческих грехах. Чревоугодие – только один из них. И я очень удачно придумал, как эту способность монетизировать.

– О-о, ну тогда нам всем повезло, что вы решили зарабатывать именно на чревоугодии, а не на чем-то еще. Раз вы сами упомянули, то не расскажете о своем детстве?

– Ты наглая, но это уже слишком, – упрекнул он неожиданно.

И я смутилась:

– Извините, не думала, что прозвучит неуместно. Я просто на себя примеряю – мне ничего не стоит рассказать о семье или месте, где родилась. Хотите, расскажу?

– Вообще нет.

Такой ответ заставил меня усмехнуться. Зато салат вкусный – не зря сюда выбралась. Он тоже ел, но как-то совсем немного – больше ковырялся вилкой. Фигуру, наверное, бережет. Хотя такую фигуру не грех и поберечь. Просто забавно видеть подобное в исполнении мужчины. Или сыт? Но он до обеда жрал только мой кофе – наверное, очень калорийное мессиво.

И вдруг он зачем-то начал отвечать на вопрос, который я посчитала закрытым:

– Я родился так давно, что вообще не помню те времена.

– Никто не помнит, как он родился, – я едва не рассмеялась. – А «давно» – это лет тридцать назад? Или целых тридцать пять?!

Сарказм прозвучал открыто, и мне действительно было смешно. Он же вдруг тоже улыбнулся – возможно, отреагировал на мою попытку сдержать смех.

– Да. Плюс-минус.

– Спасибо за откровенность, Григорий Алексеевич. Я из этой неформальной беседы узнала о вас столько много ничего нового! Вы всегда скрытный, или это я лезу не в свое дело?

– Я скрытный, и ты лезешь не в свое дело. Но самым наглым представителям рода человеческого это позволительно. Что еще тебя интересует из того, что ты не знала?

Я даже про роскошное рагу позабыла и с улыбкой развела руками. И почему его все так боялись? Он просто выражается странно, но совершенно неагрессивен в ответ на прямолинейность! И, раз позволил, спросила:

– Вы женаты? Вы не носите обручальное кольцо, хотя так все мужчины делают, которые разбираются в человеческих грехах.

Он смотрел на меня пристально, но в глазах без труда читался смех.

– Зачем тебе ответ на этот вопрос? Хочешь стать моей женой, раз смогла стать секретаршей?

– Нет, конечно! – я содрогнулась. – Просто интересно знать, существует ли в мире такая уникальная женщина, которая ждет вас дома.

– Мне тоже интересно знать, существует ли в мире женщина, которая будет ждать меня дома, возвращающегося всегда в сопровождении пяти других женщин.

Я вначале рассмеялась, но осеклась, предположив, что он не шутит:

– Неужели сразу пяти?

– Плюс-минус.

– И всегда разных?!

– Не знаю точно. Я не всегда их запоминаю.

– О-о, – я протянула, но уважительно не получилось. – Чувствую, как жизнь проходит мимо меня.

– Это можно легко изменить. Что ты делаешь сегодня вечером?

Теперь я все-таки расхохоталась – ну шутит же, очевидно! Притом довольно смешно, если успевать распознавать юмор.

– Нет, увольте! Хотя вы уже. Только сегодняшний день осталось доработать.

Он немного наклонился вперед, и мне снова показалось, что мутно-зеленые глаза потемнели. Кстати говоря, ему карий шел бы намного больше. Или вообще ярко-желтый, если не красный. Вот никому бы красный не пошел, а ему – как-то даже легко представилось. Наверное, тип внешности такой необычный, вот подсознание и дорисовывает совсем нестандартные детали.

– Уборщица, а может, ну ее, эту работу? Закажем хорошего вина, останемся здесь и еще поболтаем.

– Заманчиво! – сыронизировала я. – Особенно после ваших признаний, как вы досье на конкурентов собираете. Я вам не конкурент, и досье на меня получится не самым интересным, но иммунная система уже насторожилась. Да и надо же вашу Татьяну научить варить кофе!

– Мою кого?

– Секретаря нового.

– А, конечно. Обязательно научи ее варить кофе, я почему-то сам об этом и не подумал.

Я припомнила Татьяну и ее не слишком приятный взгляд в мою сторону, но обсуждать это в присутствии работодателя, конечно, не собиралась. Потому сказала среднее, что нельзя отнести к неприязни:

– Вам она понравилась на собеседовании? Такая образованная, деловая, стильная. Вообще крутая!

– Вообще крутым в моей фирме буду только я – отныне и во веки веков. Нельзя двум хищникам жить на одной территории. А она не хищница, хотя сама убеждена в обратном. Она просто готова на все. Уже завтра после обеда она залезет под стол и сделает мне минет.

Я вскинула ладонь, прерывая:

– Избавьте меня от таких подробностей, ради бога!

– Ради которого из богов? – он непринужденно улыбался. – Я веду к тому, что по-настоящему сильный человек не готов на все – он делает только то, чего сам хочет, и лишь временно терпит некоторые издержки ради цели. Если уж и есть в моем подчинении зубастая нечисть, так это ты.

– Я?!

– Конечно. Захотела показаться на видеосъемке – показалась. Захотелось стать секретаршей – стала. Надоело – вернулась в уборщицы. Не понравились оскорбления – начала шантажировать и угрожать. Всех вокруг заставила теми же угрозами служить тебе – думаешь, я не знаю, что все отчеты тебе составляли другие?

Я немного смутилась:

– Все было не совсем так, Григорий Алексеевич. Но рада знать, что хотя бы с вашей стороны выглядело так. В действительности-то, это совсем не я заставила всех помогать мне, а вы. Я достаточно тонко намекнула или надо поподробнее?

– Тогда и я тонко намекну: если мы подружимся и продолжим общение, то когда-то ты станешь настоящим монстром. Не то чтобы я мечтал вырастить себе конкурента, но на самом деле я немного скучаю из-за того, что давно не встречал настоящей конкуренции.

– Упаси меня институт! – я отодвинула тарелку. – Григорий Алексеевич, еда здесь прекрасная. Чего нельзя сказать о нашем разговоре.

Он не стал уговаривать и позвал официанта, чтобы принес счет.

– Хорошо, тогда в офис. В конце концов, дела действительно нужно делать по расписанию. Они тогда идут лучше.

Я опомнилась:

– Ой, а можно я на автобусе?

– Зря опасаешься, уборщица. У меня идеальная реакция. Потому если я захочу тебя убить, то сделаю это иным способом – не таким, которому найдутся свидетели.

– Инфарктом? – не удержалась я.

– Не в твоем случае. Или очень небыстро.

– Утешает!

– Утешайся. Из меня вообще плохой утешитель. Но на качестве мармелада это не отражается.

С этим сложно спорить. Он стал вежливым и почти тактичным, но какая-то козлиная сущность все равно наружу лезет. Если это все юмор, то очень черный, не каждому по зубам. С другой стороны, я признала, что разговаривать с ним по-человечески вполне можно и в некотором смысле интересно. Много ли на свете настолько необычных людей? И они должны быть – для внесения в мир потрясений.

Инструктаж для Татьяны возле кофемашины я провела. Но она вообще перестала разговаривать и пыталась прожечь мое плечо презрительным взглядом. А после долгой паузы выдала:

– Я поняла, это зависть! Тебя вышвырнули с должности, но я-то здесь при чем?

– Да он серьезно пьет только такой и очень хвалит! И никакой зависти нет! – чуть было не добавила, что ей тут коллективно все сочувствуют и уж точно никто не мечтает очутиться на ее месте.

Попыталась убедить, но безрезультатно. Потом плюнула и попрощалась. В конце концов, это уже не мои сложности. И если ее завтра случайно доведут до инфаркта – не моя вина, я сделала все возможное.

В конце дня заглянула в кабинет директора, куда незадолго до того вошла главбух. Я хотела передать все дела в идеальном состоянии, и как раз было бы неплохо, если и Елизавета Николаевна еще раз окинет их взглядом. Стучаться и не думала, вообще в голову не пришло, поскольку по необходимости и если не проходила встреча с посторонними людьми, всегда так делала. И застала кошмарную сцену, которая заставила меня вылететь в приемную, бросить папки на стол и оставить должность на десять минут раньше, чем я рассчитывала.

Пока ехала домой в электричке – желающие меня подвезти отчего-то возле входа закончились – вспоминала с содроганием и анализировала. Первым объяснением, вызвавшим как раз подобную реакцию, было начало сцены для взрослых. Уж слишком интимная поза: директор держал пожилую женщину в руках, а она изогнулась, как в старинных фильмах, приоткрыв рот и ожидая страстного поцелуя. Отвращение не заставило себя долго ждать – про нашего директора я была готова думать сколь угодно плохо, но такая же мысль о Елизавете Николаевне в голове не умещалась. Она же замужем, серьезная и зрелая женщина! Кейнса вон читала, которого, кроме нее, никто не читал! И она точно не из тех, кто готов на все.

Но поостыв, я соображала лучше и вспоминала четче. Что-то в той сцене было не так, какая-то несостыковка, которая будто перечеркивала первое объяснение. Уже через полчаса странность осозналась: Елизавета Николаевна даже если и была готова на все, то в любом случае при моем появлении вскрикнула бы, как-то дернулась, испугалась, что их застукали. Просто рефлекторно, это нельзя контролировать! Даже шеф глянул на меня и слегка вздрогнул. Но женщина словно пребывала в беспробудном трансе, она так и замерла в своей позе с широко открытым ртом. Я во все готова поверить, в том числе и в то, что солидная женщина поддалась греху похоти, но только не в то, что она вообще не отреагировала на мое появление.

Завтра сразу после института рвану в офис – то ли написать заявление на увольнение, то ли лично убедиться, что Елизавета Николаевна жива и здорова. Почему-то я очень в этом сомневалась, как будто все шутки нашего директора вдруг перестали казаться совсем уж шутками.

Глава 7

Но Елизавета Николаевна все еще существовала и все еще имела силы удивляться:

– Люба, а ты зачем здесь в такую рань? Соскучилась по дневному графику работы?

Пришлось поглядывать на нее искоса и отыскивать какие-нибудь признаки смущения после вчерашнего, а по ходу дела придумывать разумное объяснение:

– У меня завтра смена. А я просто по пути из института зашла. За пять дней привыкла видеть вас всех постоянно.

– А-а, переживаешь, как новенькая секретарша прижилась? – поняла другая сотрудница бухгалтерии. – По тебе сразу видно, что очень ответственная, не можешь уйти и не оглянуться.

– Именно! – Я без приглашения заняла свободный стул. – Кстати, как она прижилась?

– Пока непонятно, – Елизавета Николаевна пожала плечами. – Она не ты и не Иринка – с такими, как мы, впечатлениями не делится. Но, кажется, Татьяна прекрасный специалист!

– Сучка высокомерная, – выдохнуло хором у меня за спиной, отчего я усмехнулась.

– Выбирай слова, Регина! – главбух каким-то образом сразу распознала инициатора и повторила с нажимом: – Прекрасный специалист!

– На безрыбье и рак рыба, – отозвался кто-то уже не Регининым голосом.

В общем, ситуация была понятна – руководители счастливы, что мое место не пустует, а простые смертные невольно отмечают, что новенькая секретарша немного отличается от доброжелательной и приветливой Ирины Ивановны и от совсем-рубахи-парня – меня. Но это, конечно, мелочи. В конце концов, у них и сам директор не настолько уж обычный человек, чтобы ему под нос совать обычную помощницу.

Меня же беспокоило другое намного сильнее – вчерашняя сцена, которую я так и не могла себе окончательно объяснить. И Елизавета Николаевна очень успешно делала вид, что вообще ни о чем спорном не помнит. Потому пришлось намекнуть:

– Извините, Елизавета Николаевна, что вчера не попрощалась, когда вас в кабинете шефа застала.

– В кабинете? – она очень правдоподобно нахмурилась. – А, да, я же ему приказ на подпись заносила, ты за это время ушла. Ничего страшного, Люба, как будто я не понимаю, как ты рвалась убежать с должности.

Я приблизила к ней лицо, не разрывая зрительного контакта. Все верно, ей и следует от этого взгляда напрячься и задуматься о своем поведении. И, разумеется, я поднажала:

– Я не попрощалась из-за растерянности. Так меня удивило… к-хм… то, что вы там делали.

Она взгляд почему-то не отводила и так же прожигала меня, как если бы именно я обязана была немедленно объясниться:

– Приказ подписывала? И точно, столько лет работаю, а такой ужас в первый раз провернула. На этой неделе. Люба, мне кажется, или ты к чему-то клонишь?

Что ж, видимо, все-таки растеряться придется мне. Я поморгала – картинка не изменилась. Но женщина еще и сама какую-то нелепицу в оправдание выдумала:

– А! Ты про приказ о премии цеховым мастерам? Так это ж обычная практика по итогам квартала, если план перевыполнен! Намекаешь, что твою премию через бухгалтерию не провели? Так и уговор был другим. Кстати, вот же твой конвертик – все, кто обещал, скинулись, мы люди честные.

Я одеревеневшей рукой конверт взяла, но открывать не стала. И без того не сомневалась, что деньги мне выплатят. Скорее всего, они собрали сумму сразу же, как только я в первый день явилась в приемную по нашей сделке. Теперь мне даже неудобно было брать, ведь никаких чрезвычайных стрессов пережить так и не пришлось. Но я взяла, поскольку один серьезный шок все-таки был – и его участница теперь очень прекрасно разыгрывает, что его не было. Настолько превосходно у нее это получалось, что я охнула, внезапно осознав, что она не притворяется – Елизавета Николаевна действительно не помнит, что происходило в кабинете! Или ей на большой сцене равных не было бы.

Но как такое возможно?

– Вы хорошо себя чувствуете, Елизавета Николаевна? – я поинтересовалась осторожно. А для себя самой начала отыскивать повышенную бледность на ее коже.

– У меня к тебе тот же вопрос, Любаш, – засмеялась она. – Странная ты сегодня. У меня ощущение, что я тебя по голове кирпичом вчера огрела, а потом об этом забыла. Но последствия вижу.

Примерно так все и было. Я не хотела больше отвлекать их от работы, потому и попрощалась. Заявление на увольнение писать не стала – успею еще. Как раз после того, как самой себе отвечу, что за несусветную дичь вчера лицезрела. И не бывало ли и со мной такого же – может, я тоже что-то немыслимое творила, но по какой-то причине об этом забывала? Я не склонна к мистицизму, вообще очень рациональна, но неприятные мурахи пробрали. Они любого рационального человека пробирают, когда он сталкивается с тем, что сразу объяснить не может.

Следующим вечером я бежала на уборку офиса, как на праздник. Ну да, я всегда на уборку бегу как на праздник, но на этот раз дело было не только в магии обращения грязного помещения в чистое. Напевая себе под нос, я очень быстро закончила с отведенной территорией, успела перекинуться парой слов с напарницами, которые убирали цех, а кабинет директора оставила напоследок.

И там устроила обыск – этим я и раньше грешила. Кстати говоря, воспоминание добавило неприятного трепета в мышцы: ведь я посчитала директора странным задолго до того, как познакомилась с ним ближе! Уже тогда выискивала какие-то признаки личных вещей и их не находила. Не говорит ли это о том, что интуиция еще до появления первых аргументов что-то мне подсказывала?

Ничего интересного я не нашла и на этот раз. Привычно разложила канцелярию и до блеска начистила поверхность стола. Еще раз прошлась влажной тряпкой по всем полкам, еще раз протерла стол. Ничего! Может, мне не на бухгалтера надо учиться, а на частного детектива? Нулевые результаты, зато как хорошо смотрюсь в этой роли.

Вот были бы у меня микрокамеры или прослушивающее оборудование – я бы развернулась. Хотя любой уважающий себя частный детектив на моем месте обязательно нашел бы способ выкрутиться – например, проследить за директором вне офиса. Но я не имела представления, где тот живет… Зато – и эта мысль заставила заколотиться сердце быстрее – я знаю, где и во сколько он ежедневно обедает. Чем не возможность взглянуть на хищника в естественной среде обитания?

Через неделю у меня как раз в это время факультатив по политологии – не беда, если пропущу. Ресторан дорогой, но мне волею случая как раз подкинули хорошую сумму денег, в которой я не особенно нуждалась, но приняла. Ее хватит и на ресторан, и на парик, и на очки в пол-лица. Один разочек только гляну на мужчину, когда он не знает о наблюдении, и сразу же успокоюсь. Если ему только не приспичит как раз в этом эксперименте подкинуть мне поводов для беспокойства.

Парик был рыжим и довольно пышным – мне кажется, такое густое каре из реальной головы невозможно вырастить. Но я выбрала его, едва примерив, – такая прическа меняла меня до неузнаваемости. Пришлось, кроме очков, купить себе еще и широкое платье, которое сильно меня зрительно полнило. Не особенно мне идет, зато рушит привычные ассоциации. Столик забронировала заранее по телефону – специально в другом конце зала, поближе к окнам и подальше от директорского места. Но такое, чтобы мне хотя бы издали было все видно. Содрогнулась от цены за резерв, но быстро о ней забыла – эти деньги я не слишком большим трудом заработала, чтобы пожалеть их на удовлетворение настоящего любопытства. Ну и зеркало однозначно подтверждало, что узнать меня с расстояния двадцати шагов просто невозможно.

Пришла на полчаса раньше. Села полубоком, очки оставила на носу. Заказала то же блюдо, которое здесь уже пробовала – и официанта своей уверенностью порадовала, и не рисковала нарваться на несъедобный сюрприз. Развернула глянцевый журнал, чтобы тщательно и очень долго изображать беззаботный отдых во время трапезы. Не надо сейчас смеяться и говорить, что с журналами в рестораны ходят только предынсультные брокеры, у которых нет возможности даже на секунду вынырнуть из рабочего режима. Зато поза сразу становится расслабленной и руки чем-то заняты, что немаловажно, когда ты в такие места являешься в одиночестве и исключительно для слежки.

Григорий Алексеевич проследовал к своему столу именно тогда, когда я ожидала. В тринадцать ноль-ноль он выходит из кабинета, а потом несколько минут пугает нормальных людей своим вождением. Я беззаботно перелистнула страницу и уставилась на очередную рекламу тонального крема. Даже если директор просто пообедает и уйдет, я смогу выяснить, как он общается с местными официантами, перенес ли свою неожиданную вежливость на них, что, по сути, будет являться доказательством или опровержением его двуличия.

Но еще на странице с тональным кремом раздался его голос – и, к сожалению, не в адрес официантов:

– О, уборщица? Рад встрече.

Я сначала челюсть уронила, лишь затем со скрипом повернула голову в его сторону. Пришлось с ужасом убедиться, что он уже в трех метрах от меня и явно не встретил какую-нибудь другую «уборщицу», что здорово подняло бы мне настроение.

Как? Как он меня узнал?! Причем моментально и с такого расстояния! Я могла обманываться по поводу изменения своей фигуры фасоном платья, но никто – ровным счетом никто на свете – не вглядывается в первые же секунды в каждого посетителя в зале, чтобы убедиться, не переодетый ли это знакомый!

Удивление мое уже с лица не сотрешь, потому я решила его использовать – и самым дурацким образом, пришедшим на ум:

– О, Григорий Алексеевич! Я и забыла, что вы тоже любите это место!

Ну да, звучит предельно натурально. Особенно от девицы в рыжем парике и гигантских очках под стрекозу. Но он движение не остановил, а на последнем шаге закончил фразу:

– Раз случайно встретились, пересаживайся ко мне. Мне твое место не нравится – не люблю столько дневного света и избегаю, если есть возможность. Поболтаем, как дела идут.

Да провались ты сквозь землю, раз у меня никак не получается! Ну чего ты прицепился – видишь же, что я тут явно не для приятельской болтовни. Вслух я ответила, однако, совсем иначе:

– Извините, Григорий Алексеевич, я сейчас к семинару готовлюсь, – кивнула на открытую страницу журнала. – Потому, с вашего позволения, я бы хотела остаться за своим столиком.

– Только так? – спросил он странно.

– Только так, – отреагировала я, поскольку иначе было не отреагировать.

Но он приподнял руку и щелкнул пальцами. Подлетевшим официантам указал на меня, на свое место и коротко что-то пояснил. Это было похоже на бесталанный фокус – вжух, и сразу трое подбежавших мужчин хватают мой столик и тащат туда, куда показывают. А потом за мной возвращаются и с округлившимися глазами окружают. Они теперь и меня с моим стулом туда же потащат?

– Что вы себе позволяете? – закричала я, вскочив на ноги. – Я думала, это приличное место!

– Очень, очень приличное! – вкрадчиво заметил один. – Но вы же знакомы с нашим VIP-клиентом! Вам там будет намного удобнее! Мы исключительно из ваших интересов готовы помочь!