Текст книги "НЗ. набор землянина"

НЗ
набор землянина
Оксана Демченко

Восстановлено по мыслеархивам и беседам Симы с собой, гостями и морфом

Действующий автор – Серафима Жук

Редактор с планеты Земля – Оксана Демченко

Заказчик: закутался в плащик и напустил туману… впрочем, он всегда так делает.

© Оксана Демченко, 2016

© Nataliia Rashevska, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Книга была выслана в качестве подарка львиному голосу сказок и фэнтэзи, Льву Булдакову в день рождения. Автор и редактор (ну да, ведь мысли-то Симины, а я только записала, находясь на Земле) благодарны всем, кто помогал им в работе:

– умеющему ходить направо и налево с песнями и сказками морфу Гаву (на Земле пребывает под агентурной кличкой Ероха). Поэтический образ этого ученого кота вы видите на обложке рядом с образом редактора (сами понимаете, поэтический – он не портретый, ага?); – умеющему выправлять бессчетные опечатки и не бросать компьютерную мышь направо и налево папе редактора, который вычистил эту книгу, как пыры – Гнилой мешок;

– Юрию Стукалову, одному из самых общительных и заинтересованных читателей книги на самиздате.

Сима с самого начала была идеей немного бредовой, но уж точно – светлой. Сима человек нерядовой, неформатный. Кто-то скажет, что Сима неумна. Но, во-первых, граждане, иди в сад. Во-вторых, побродив там, попробуйте дать определение ума. Если вы запросто справляетесь, используя Википедию… то выключите компьютер и попробуйте еще раз, родной головой. Империя вон не попробовала. И знаете, во что ей это обошлось? То-то же. Если всё же до (или после) прочтения вам важно понять, о чем эта книга… Отвечаем вдвоём с Симой: всё просто. Вы знаете, что необходимо землянину для жизни? Говорите, миллионов сто, вилла и яхта? Хм… ух и умные вы, даже без Википедии. Ага: вертолет небесного цвета со встроенным волшебником, кино и мороженное? Тоже версия. НЗ, который обозначила Сима, гораздо компактнее. Ей нравится путешествовать налегке. Хотите – присоединяйтесь.

История первая
Во имя квиппы

Оптимист знает золотое правило: бывает и хуже. То есть, ну, по-простому если, ты еще не на дне, ты в процессе движения. А движение – жизнь. Что тут возразишь? Моя жизнь сплошное движение, причем сейчас ускоряется оно конкретно. Аж в ушах свистит…

Дзынь! Не знаю, за что мама любила эту бегонию. Некоторые родители нежно заботятся о своих дачах с картошечкой, другие раскармливают собак. Но наш случай особенный. Уезжая в солнечную Грецию, мама рыдала из-за бегонии. Вопреки такой душевной драме, она смирила боль… и предпочла цветку – грека, в него вцепилась, ему отдала сердце, чемодан и паспорт. А бегонии только помахала прощально, окропила её слезками и строго велела нам с братом впредь поливать сиротку отстоявшейся водой.

– Это мамина бегония, – пояснила я оккупантке. Изучила труп растения и мысленно занесла в протокол: «Падение с высоты роста, повлекшее смерть по неосторожности». – Была.

Хрен докажешь умысел. Записи с камер наблюдения нет, у нас вообще дома нет даже фотоаппарата, разве – в телефоне брата. Далее: свидетелей нет. Оккупантка заявит при опросе, что отсутствовала. Убедительно, из магазина её можно выманить только звонком от родственников. Многочисленных, как морщинки у глаз, ага. Мои показания будут признаны ничтожными, поскольку я пристрастна и, вдобавок, первая подозреваемая в списке, состоящем из одного пункта.

Я искренне уважаю все нации и народности, но с некоторых пор, а именно со второй среды прошлого месяца, отдельно рассматриваю лиц армянской диаспоры. Вернее, одну жирную харю, которая въехала в нашу с братом «двушку» на правах его жены. Не совсем молодой, но внезапно и безмозгло любимой. Я окинула взглядом крепко сваренный смугловатый холодец щек новобрачной, сопящей на мертвую бегонию, как бойцовый пес – на поверженного противника. Говорят, не судите по внешности, у людей немало скрытых достоинств. Вообще-то, я и с этим согласна. Шлепнуть бы без суда… Только полицейский из меня не получился. Если ваш начальник перед аттестацией спросит вас, предусмотрено ли уставом ношение бюста четвертого размера, не стоит применять к нему меры физического воздействия. Ну – если не понятно, о чем я, то это просто. Он применил к бюсту, я к морде. Аттестацию прошел только начальник. Значит, к мордам – нельзя. Проверено практикой.

– Сама уранила, да? – намеренно уродуя слова, пробасила новобрачная и пнула труп бегонии.

– Еще при жизни я ревновала её к маме, – дала я ложные показания.

Задумалась: а ложные ли? Хотя… Не к греку же ревновать. У него там кризис, мама вон не звонит уже год. Ничего, новая радость нашей семьи свалится на маму и без звонка. Медовый месяц не состоится без восьмидесяти килограммов дегтя, вот как это называется. Грека жалко. Так что к нему я точно не ревную. Теперь.

Сходив за веником, я смела грунт в совок, поместила вместе с жертвой оккупации в газету и затем в полиэтиленовый гроб, он же мусорный пакет. Если разобраться, армянка кое в чем права. Бегония претерпела немало зверств. Брат стряхивал пепел в горшок, я забывала поливать, из форточки дуло… пусть покоится с миром.

Оккупантка, вроде бы невзначай, двинула окороками и переместила стул на мою половину кухни. И, хотя математика утверждает равность половин, моя в территориальном смысле составляет примерно два квадратных метра, а новой семье достался утроенный кус. Люблю ли я брата, чтобы и это ему простить? Увы, не в метрах дело, не в них одних. Эта рыже-хновая стерва протирает лишь свою половину зеркала в ванной. Выносит свой мусор. Не моет полы – я же хожу по ним! И так далее. Очень далеко так, и все далее и далее, и никогда не предвидится перемен к лучшему. За минувшие недели я усвоила, что падение оптимиста на дно может быть процессом конечным.

Когда я достигну дна, будет большой шмяк. То есть я все же врежу еще по одной морде. И опять не пройду какую-нибудь аттестацию… Блин.

– Обед, – позвала я несбыточное.

– Иди на работу, да? – сразу посоветовала добрая женщина, надеясь мирно завладеть всеми квадратными метрами хотя бы часов на десять.

Неделю назад я ткнула пальцем в газету. Попала в объявление «требуются водители». Ну и вот. Мне есть, куда пойти, хотя бы сегодня.

– Пока, лярва, – ласково попрощалась я.

Грохнула дверью, чтобы заглушить визг. Как это соседи еще живы? Говорят, инфразвук убивает даже лошадь, выжившую после всасывания капли никотина.

У меня шикарная рабочая машина, кликуха – Апельсинчик. Это ржавый китаец, такой старый и малоценный, что я могу ездить домой и смело бросать оранжевый хлам у обочины. В салоне навязчиво пахнет пиццей. Если по дороге на работу мне везет, на обочине находится болтливый пассажир с насморком, готовый как бы забыть в салоне пару сотен. Вообще я не настаиваю на расплате. Но люди у нас душевные и сами все понимают. Мы ж в одном городе обминаемся об эту хренову жизнь.

Апельсинчик закашлялся и приобрел паркинсон с первого поворота ключа. Я даже постучала по панели. Он сегодня заводится без боя? Ай-вай… Увы, гнать беду дробью по китайскому пластику – туфта. Но я твердо усвоила на опыте всех старых машин, контактировавших со мной: если не гадят сейчас, большой облом скоро встанет из-за горизонта в полный рост.

Телефон замяукал.

– Серафима, ты мне не сестра, – прошипел в трубку младшенький.

– Мама раскололась?

– Сима… это подло. Счастье брата тебе что, поперек горла? Ты вообще не в себе, а последний год на людей бросаешься. Ты…

– Сима – еврейское имя, – сообщила я сведения, полученные вчера на работе, ведь интернет дает нам знания, чтобы доставать ближних по полной. – Означает «услышанная богами». Въехал?

– Я требую, чтобы ты немедленно извинилась. Внутри тебе невыносимо стыдно, я знаю. Я вешаю трубку, а ты звонишь ей и делаешь себе же лучше. Ты в душе тонкий, ранимый и интеллигентный человек… была.

– Что сдохло, то сдохло. Хана, поздно реанимировать труп моей совести. Итак, если я Сима, то почему боги не слышат меня? Сбой связи? Алло! Эй, наверху! Брат приволок в дом чудовище! Мне негде жить, не с кем поговорить и даже тихо повеситься в туалете мне нельзя, эта дрянь стырила веревку. Она все тырит и прячет. Вчера она врезала в дверь своей комнаты замок и вообразила, что это сундук для хлама, а не часть квартиры. Ну ладно, моя веревка. Утром сгинули санки с лестничной клетки этажом выше. А ты знаешь, чьи они. Я не буду вас отмазывать.

– Какие санки? – брат сбавил тон и напрягся. – Извиняйся давай, нечего гнать пургу и тупо переводить стрелки. Может, ты их затащила куда на свалку, чтобы…

Он сдулся и притих. Все наше детство санки тырил он. И, если что, успевал улизнуть, многозначительно покосившись на сестру. Девочек не бьют, да? Особенно если у них в портфеле молоток. И он еще ноет про мою интеллигентность. Может, и было что лет до десяти. Я ж музыку любила. Только на вторую скрипку маминой зарплаты не хватило, а первую казнили у меня на глазах, образцово-показательно.

– Да, пошел ты, – примирительно попрощалась я, быстренько закругляя ссору. – Пока.

На обочине нелепой мельницей крутился такой чудной тип, что я затормозила раньше, чем идентифицировала его намерение стать пассажиром. Ей-ей, мне почудилось, что у него глаза светятся и в ногах лишний сустав. Он крутился и крутился, держа руки на манер пугала – в стороны. От него заранее отодвигались мирные горожане, тусовщики ближней остановки автобуса. Куртка этого типа была серебристая, дутая. Джинсы обтягивали мосластые ноги так, что косточки коленей можно рассмотреть в подробностях. Про обувь молчу, такие луноходы вроде вымерли еще в моем детстве. Ну, и шапка красная, вязаная, с крупным узором стилизованных северных оленей и убойным помпоном. А на вид дяде предпенсионно так, ага… Досрочно впал в маразм?

Апельсинчик дернулся и затих. В его случае отсутствие паркинсона – верный признак клинической смерти. Вчера мне на работе прозрачно намекнули про свечи и высоковольтные провода. Я им ответно закинула удочку про аванс. Ну, в общем, разошлись при своем, насухо. То есть мне очень нужен пассажир, способный уронить в бардачок хотя бы две-три сотни. Пришлось дотянуться до «мясорубки» и бодро опустить пассажирское стекло, пока маразматик не очухался и не принюхался к концентрату бензо-пиццы.

– До конечной метро подброшу ха-арошего человека, – намекнула я.

Он сразу всунулся в окно. Блин, смотрит на меня, как сканер на штрих-код, и молчит сосредоточенно, со смыслом. Сумка у него – кожа, и брендованная. Запах одеколона не с распродажи, а конкретная Франция. Странный тип.

– Хочу войти весь, – ровно выговаривая слова, прогудел маразматик. Или полный псих? – Весь сюда, имею разговор.

– Из нашей глуши до метро без трепа и не добраться, дорога сонная, – осторожно согласилась я, обдумывая вероятность проблем с психом.

Дядя что-то скалькулировал, высунулся наружу. Я толкнула дверь, он сразу сложился, компактно и не вполне естественно, глаз не понял движения. Но дядька уже устроился в кресле. Долго смотрел вперед и не двигался. Потом сообразил-таки закрыть дверь, причем сделал это с отчетливым недоумением.

– Не автомат?

– Механика, – согласилась я.

– Если стоять там и слушать, – бодро размечтался дядя, – буду платить сто рублей за один минут. Есть разговор.

– Длинный?

Мне до работы – час с небольшим. Недалеко, даже утром. Сегодня смена вторая, пробок особых нет: все уже доехали или еще не выехали. Запас на психа и его треп у меня – минут… то есть сразу переводим: две тысячи рублей. Это без напряга. Место людное, убивать меня тут не станут. Хотя зачем это кому-то вообще надо? Разве что братова армянка наняла киллера. Нет, вряд ли, она сперва опробует харчо с дешевым стрихнином или там крысидом. А еще с приправами, я и так от газовых атак каждый вечер убегаю на улицу. Называю это тягой к спорту. Блин, каждый раз молюсь, чтобы гантеля под руку не попалась на обратном пути.

Но пока что вечерние беды не важны и далеки. Бережно поворачиваем ключ. Я Сима, боги, алло! Я на проводе, прошу зажигание и сто метров тяги до парковки. Я вам свечку за это поставлю. Может, даже «бошевскую».

Апельсинчик завелся и доехал. Я икнула. Уж не убьют ли меня к ночи? Ни одна машина не слушалась меня в этой жизни, если дело денежно важное. Я добыла телефон, повозилась и установила секундомер. То есть рублемер, в нашем случае. Копеечки закапали в тишине, пока псих не сообразил, что его разводят по-лошиному.

– Вы есть нужный объект, – бодро начал он, нагнувшись к двери и рассматривая, как музейный экспонат, ручной стеклоподъемник типа «мясорубка». – Семьи нет. Долгов нет. Судимости нет. Здоровье в порядке. Активность высокая. Склонность к насилию под замком.

– Ха… простите.

– Гибкий ум, – он не выдержал соблазна и принялся крутить ручку туда-сюда, опуская и поднимая стекло. – Предрассудков мало. Требований мало. Широкий взгляд. Очень хорошо. Очень годно. Рост средний, дыхание поверхностное до слабого.

Ручка наконец сказала «хряп», чего я и ждала с немалым интересом, затаив дыхание. Часть «мясорубки» осталась в руке психа, он немного посидел в прострации, наблюдая излом пластика. Покосился на меня, судорожно ощупал карманы и сунул мне сто долларов.

– Нет возражений?

– Да забирайте, – улыбнулась я, широким жестом отнимая у него ценный обломок и запихивая ему же в карман. – Продано.

– Есть для вас работа, – сообщил он. Похоже, перешел к главному, залаял внятно, короткими фразами. – Контракт базовый версия три, упрощенная. Срок обязательной службы без права расторжения со стороны контрактуемого – семь лет в пересчете на локальное время. Срок обязательного продления при отсутствии строгих нареканий со стороны контрактатора – еще семь лет, учитывается мнение руководства габа-порта. Условия: полное обеспечение жизнедеятельности. Право на прием двух гостей одновременно. Служебный транспорт со встроенным проводителем. Статус на время службы, его локально следует понимать, как гражданство, приравнивается к «габ», ранг бер. С особыми полномочиями в сфере полномочий.

Последний словестный выкрутас меня сразил. Я даже не сразу сообразила, что не могу внятно разобрать первую букву в так называемом статусе. Если псих картавит, то его предложение выглядит наивнейшей ловушкой. Мы не г’абы, г‘абы не мы – надолго ли?

– Габ, Георгий, – уточнила я. – А то послышалось не очень хорошее.

– Свобода перемещения в пределах белкового простора универсума, – возмутился пассажир, по его лицу прошла дикая волна – будто кожу приподняло. – Неограниченность прав, служащие габов статусно выше любых пассажиров, гостей и прочих посетителей. Право прямой коммуникации с габариусом сектора, при наличии обоснованной причины. Оплата, – тут он порылся в карманах и важно показал смятые в кулаке деньги. – Один килограмм ценимого у вас металла, наименование «аурум», за один локальный год исполнения контракта. Нарекания могут снизить вес вполовину, поощрения не предусмотрены за исключением исключительных случаев.

Меня опять пробило на смех. Он обожал туманить людям мозг, эти полномочия в рамках полномочий и исключения исключительных – ну сразу виден жлоб-начальник. Крыса канцелярская сумчатая. Денежками трясет перед носом, но уберет их в карман и не поделится. Знаю я таких.

И тут до меня наконец дошло про «аурум» в килограмм-годах. Нет, сундука с сокровищами я не углядела и бриллиантового дыма тоже. А вот отдельную «однушку» в экологически чистом пригороде, где не воняет харчо и скандалами…

Пассажир все понял, не такой он и шиза. Изобразил губами улыбку типа капкан – и кивнул. Значительно, без спешки. Взял из моей вялой ладони телефон, изучил цифры и остановил отсчет секунд.

– Это вопрос чести, – пафосно воззвал псих, потрясая деньгами. – Во имя квиппы я тут трачу драгоценное время свое. Ибо квиппа есть средоточение смысла жизни всякого достойного из моей расы. Оговорю особо, интересы наши не контактируют с вашей расой прямо или косвенно, нет ущерба чести в контракте.

Убрав приманку в американских рублях, пассажир еще раз изучил показания секундомера. Достал приличное портмоне с отечественными дензнаками и отсчитал тысячу сто. Бережно положил в бардачок и прижал мобильным.

– Ответ немедленно. Имею рвение закрыть отбор в течение семи часов по локальному времени, имею в запасе девять персон в статусе «приемлемо», – без выражения сообщил мой наниматель.

– Аурум… у нас по цене лома принимают.

– Несущественное замечание. Можно иметь счет в банке, ячею в хранилище. Можно оформить на любую страну, сделать эквивалент, – поморщился он, намекая на мою тупость. – Швейцария. Меня консультировали, так удобно. Мы очень надежная структура. В локальном понимании мы госслужащие. Статус габ, даже если вы не получите повышение от габбера до хотя бы габла – это полный социальный пакет и сопровождение на отдых с привилегиями.

– Габла… Названьица у вас, – поморщилась я. – Небось, и габно имеется.

– Время для ответа истекает.

– Да.

– Да – и все? – удивился он.

Ну, как ему объяснить, что сегодня вечером я эту новобрачную не убью, а вот к весне дозрею до первой судимости. Что брата я в целом не обожаю, но терять последнего члена семьи из-за того, что впал в любовный ступор и лапает вонючий целлюлитный холодец днем и ночью? Что я вообще, глобально, оптимист на грани срыва, потому что хороших людей в мире много, а мне попадаются сплошь исключения из означенного приятного правила. Причем такие – ну, полные выродки, блин.

Мой наниматель еще немного поизучал сломанный стеклоподъемник. Похлопал глазами, будто фотографируя рычаг переключения передач и приборную панель. Потер ладонью пластик руля. Наконец, горестно скривился, отказывая себе в дальнейшем содержательном безделье.

– Контракт рассмотрен двусторонне. Прошу протянуть руку ко мне. Отбываем к месту несения службы.

Я протянула и именно теперь сообразила, что понятия не имею, на что подписалась – хотя я пока не чиркнула нигде ни слова, ни крестика-нолика. Может, я самозачислилась в шпионы? Судя по оплате, я теперь Сима Бонд. И мне срочно полагается принять водки с мартини. Или без мартини.

По голове садануло так, что и без водки я ощутила все прелести глубокого похмелья. Свет погас. Тошнота включилась. Головокружение завелось с пол-пинка. Слух переколбасило особенно грубо. В гулком отдалении гнусавились сами собой распоряжения, я вроде их и не понимала, но исполняла. Вдыхала, выдыхала, шагала, стояла. Или лежала? Пьяным в помощь тяготение. Я была беспомощна.

– Раз-раз, проверка усвоения базиса, – сообщил в ухо смутно знакомый голос. – Габбер, доложите ваше состояние.

– Хреновое.

– Впредь требую указывать допустимые ответы: годен к службе или не годен, – укорил голос. – Итак, ваш статус вшит в ДНК, так понятно для вашего локального уровня знаний. Ваш сектор в габ-порту, именуемом Уги, имеет номер семь, переключение на десятичную систему счета – красный канал. Ваша форма на вас. Свод нерушимых законов, он же памятка посетителя габ-порта, в нагрудном кармане. Ваш транспорт в служебном секторе габ-отстойника. Причал семь.

Вообще-то я в детстве верила, что семь – счастливое число, но теперь начала сомневаться. «Отстойником» счастье не назовут даже в… полном габе.

Похмелье слегка подрассосалось, удалось разлепить глаза и поверить: тяготение постепенно принимает тело и ориентирует его, то есть меня, в пространстве.

Мама, и почему я не приняла предложение того старого мухомора, друга твоего замшелого грека? Он вполне умильно сопел на мой четвертый размер бюста…

Я стою на тонкой пластине невесть чего. Со всех сторон – темно и тихо, как и должно быть в космосе, наверное. Точно не знаю, прежде мне хватало ума оставаться достаточно близко от дома. Никаких намеков на Медведиц, больших и малых, в звездном беспорядке не наблюдается. Зато совсем рядом топчется двухметровое нечто, помесь богомола с буддийским монахом. Желтые одежды с красным – ну, сами понимаете. И отпадный веревочный поясок. Богомолец – я сразу его обозвала мысленно именно так – сопит и сдирает с себя по моде Фантомаса маску, лишаясь остатков человекоподобия. Улыбается мне во все жвалы.

– Я ваш габариус, – важно клокочет и скрипит он, ни на миг не по-русски, но до изумления внятно. – Требую впредь именовать «высокий носитель Чаппа».

– Чаппи, – кивнула я, с трудом подавляя желание сесть, а лучше лечь и вцепиться в пластину. Пока не унесло меня в этот их универсум. – Высокий.

– Вот, – он поднял длинный острый палец и покачал когтем. – Габбер, идите и служите. Уточняю: у вас нет права на досрочное расторжение контракта, он же упрощенный.

Довольный собой богомолец завибрировал всем телом, хитиново заскрипел смехом. Развернул меня на месте – и часть тьмы разошлась по невидимому шву, распахнула двустворчатый портал в нормальное пространство. Аэропорт, габ-порт, как ни назови, а всяко выйдет куда уютнее, чем черный универсум за спиной. Не знаю, почему Чаппа не назвал всю безумную прорву пустоты космосом. Может, путает земные наречия? Но я уже привыкла и тоже так понимаю слово.

– Высокий Чаппа, – обернулась я, пока он не сгинул. – Почему я? Женщина, не спецназ и не академия наук. Ну, все такое, что по высшему разряду мозгов или реакций…

– Еще не забывай «носитель», важно! Почему ты? Во имя квиппы, что станет понятно, позже, – снова заскрипел он смехом. – Языки даны в базовом курсе. Думанье не дано, тут сколько есть, столько есть, мы не добавляем. Иди. Могу отметить одно. Кислород дорогой. Дыхание поверхностное. Хорошо.

Он отвернулся и удалился в универсум. Там что-то разок блеснуло. Кажется, этого сволочного богомольца ждал лимузин. И, определенно, правило бесплатного сыра применимо к любым случаям. Впрочем, – я широко улыбнулась и шагнула в габ-порт, – забраться так далеко от своих проблем я не могла и мечтать.

Створки без звука сошлись за спиной. Я стояла теперь на полупрозрачном пружинистом покрытии самого верхнего балкона какого-то титанического сооружения. Ниже кипела бездна. Сновали создания мерзкие и симпатичные, пестрые и тусклые. Носились вверх-вниз платформы типа «лифт опасный без ограждения». Метались во все стороны бешеными мухами капсулы разных размеров. Солидно ползли, мигая проблесковыми маячками, крупные контейнеры, цистерны и вообще блин – танкеры… Габ-порт жил активно и непонятно, чем мне сразу очень понравился.

Рядом прокашлялись. Я подпрыгнула от внезапности, приземляясь – или вернее пригабляясь? – на мыски и думая: земное тяготение что, универсально и всем удобно? Ну, не могло нам так повезти.

– Габрехт Ифус, с настоящего момента – в отставке, – прогудел здоровенный мужик, нависая надо мной.

Судя по роже, он наслаждался моим замешательством. Не иначе, сам по прибытии скулил почище моего и сейчас компенсировался, говнюк, за прежний вид описавшегося пуделя. Хотя пудель – не про него. Килограммов сто сорок мяса с жирком, ну и дыхание ни фига не поверхностное. Кожа оттенком похожа на тропический закат. Лилово-бурая. Глаза на выкате, рыжие с прозеленью. Мерзость.

– Не прокатит, – мстительно заявила я. Порылась в памяти. – Во имя квиппы… или как тут ругаются? А где опись имущества? А где акт приема-передачи? А ввести в курс и напутствовать бодрым словом? А проставиться?

В их поганом языке, вшитом в мою российскую ДНК, не было слова «проставиться». По-русски закатный Ифус сказанного не понял, но после упоминания квиппы скис, и прочее выслушал подавленно, синея кожей и загнивая взглядом до беспросветной серой тоски. Снова тяжело вздохнул. Перегнулся через перила и ткнул пальцем – шестым, ага – вниз и влево.

– Там седьмой служебный, транспорт на месте, ключ-код вот, принимай. – Он деловито подал мне руку. Надо думать, ДНК тут у всех вроде записной книжки склеротика. В голове щелкнуло и я осознала прием кода. – Жилое помещение в седьмом секторе, сейчас уже заменен состав среды под локальные требования.

– А если я тебя угощу, можно получить советы бывалых неформально? – уточнила я, с ужасом изучая втиснутую мне в руки плитку, от которой чесались пальцы и оставалось невнятное понимание: полную опись имущества при должном усердии дочитают лишь внуки родичей той армянской новобрачной, всем их хреновым колхозом… и то устанут.

– Не-а, – отыгрался он. – Одно скажу, габбер. Про квиппу все подробно поймешь в своем личном деле, оно здесь, в разделе «персонал, полный реестр». Про угостить и того внятнее. Ты без средств. Я был такой же дурак, брякнул да – и выпал мне договор трешка, упрощенный. Он же жизнедеятельность без жалования.

– Блин, – сразу придавило меня пониманием. – То есть дома получу под расчет и не ранее?

– Половину обещанного, еще никому габариус не сдал того, что может вычесть по контракту. – Добил меня отставник, возвращая лицу закатную яркость оттенка и азартно рыжея взглядом. – Но я сегодня добрый. В кладовке поищи коробочку с кнопкой. Инструкция сама всосется при контакте с кожей. Это – на твои карманные расходы. Прощай, я за глупость расплатился. А тебе трубить два срока по пять универсальных циклов. – Он цокнул языком о сплошные пластины зубов или жвал. – Наша служба не опасна, не трудна и даже синту не ценна… так что мирного тебе сна на посту.

Он отвернулся, тронул тыльной стороной ладони выделенный обводкой круг на стене. Створки разошлись, и лиловый лентяй удалился в универсум. Его там ждало какое-то смутно поблескивающее транспортное средство, наверняка служебная доставка до места.

Створки сошлись. Я опять осталась одна под потолком этого синтетического мира. Огляделась внимательно, чтобы никто снова не подкрался и не заставил прыгать от удивления. Села на краю балкона – и стала смотреть. Я видела кучу фильмов про неземное. И, конечно, они были динамичнее. А здесь шумел и жужжал обыкновенный порт. Еще одно его отличие от кино было весьма существенным: он настоящий. Из него нельзя выйти через пару часов, как из кинозала. Если бы хренова новобрачная не кончила у меня на глазах мамину бегонию, я бы не завелась. Если бы Апельсинчик традиционно не завелся, я бы разминулась с фанатом квиппы или хотя бы подостыла к моменту разговора. Если бы мне не нужны были деньги на свечи и высоковольтные провода, я бы не стала слушать бред шизика. Если бы меня не выставили с прежней работы и мне чуть больше нравилась нынешняя, я бы хоть о чем задумалась. Если бы брат не позвонил…

Все перечисленное объясняет, почему я брякнула «да» и до сих пор не спешу раскаиваться. Хорошо сидеть в позе чахлого лотоса под самым стальным – или какое оно? – небом чужого мира и знать, что тут не ступала нога человека. Я первая и я горжусь, даже если не заслужила. Даже зная уже теперь, что в контракте имеется подвох, и новые поводы для сожаления еще возникнут. Но я сижу в самом ихнем небе. И мой скисший оптимизм полагает, что ему есть, куда падать. Внизу прямо бездонный улей габ-порта. Сколько надо времени, чтобы его изучить?

Я улыбнулась, похлопала себя по нагрудному карману, достала памятку и заодно изучила форму. Никакая она. Цвет серый. Примерно похоже на тренировочный костюм или легкий пилотский комбинезон без знаков отличия. Выкроено это или как-то еще изготовлено вроде как заодно с ботинками, вполне удобными. На нагрудном кармане слева вместо пуговки значок с хрустальным шариком в центре. При поясе несколько колец. В одно из них я сунула плитку – руки знали, что так будет правильно. Плитка послушно проткнулась и осталась закрепленной. Я развернула памятку, узкую, в один сгиб – как брошюры бюджетных туроператоров.

«Свод законов самого общего пользования. 1. Глоп всегда прав, всегда в приоритете

1.1 Кто выказал недружелюбие к глопу, подлежит уничтожению на месте силами конвенции силикатов Имперского трибунала, коллоида синтов – см. полный список в приложении.

1.2 Установление контакта с глопом есть мечта и высшее устремление разумных универсума.

2. Синт, любая его форма или проявление, вне закона.

2.1 Установление присутствия синта вознаграждается (см. список), установление надежных признаков синта или методики опознания подлежит передаче габ-центру.

2.2 Подозрение на контакт с элементами синта ведет к строгой карантинной изоляции (Империя, Дрюкель и др., см. список) или немедленной ликвидации – миры древних и далее, см. список в приложении.

3. Локальные законы действуют по месту применения, в рамках габ-портов они неактуальны.

3.1 Конфликты и наслоения законов в части того, что может быть описано условно как «белковая этика» трактуются служащим габа. Мнение габбера и габла совещательно, решения габрехта рекомендательно, более высоких статусов – безусловно к исполнению.

3.2 Отказ пассажиров или иных посетителей габ-порта от предложенной трактовки ведет к их выдворению в универсум.

3.3 При рассмотрении конфликта принимается во внимание правило абстрактной справедливости и субъективного ощущения справедливости. Стоит помнить всеобщее правило: сила действия равна противодействию.

3.4 Служащие габ-порта вне порта сохраняют свои полномочия. Формально.

3.5 При неявке габ-служащего на разбор конфликта таковой конфликт разрешается вне стен габ-порта.

4. Жизнедеятельность служащего поддерживается обязательным рационом.

4.1 Применение любых средств вне рациона не рекомендуется.

4.2 Нарушение метаболизма по причине неадекватных средств ставится в вину барменам габ-порта и служащим паритетно.

4.3 Вне габ-порта служащий должен сам прилагать усилия к должному поддержанию жизнедеятельности, опираясь на ресурсы служебного транспортного средства.

5. Имущество служащего подлежит замене только по причине полного износа, подтвержденного актом коллегии.

6. Услышав нечто вроде «мне тоскливо» и тем более «тоска меня снедает», служащий обязан немедленно оповестить габ-центр, нажав на форменный знак универсума.»

Я прочла памятку еще раз. Кто такие глопы и синты? Почему цитата из сказки Пушкина, если я верно помню со школы эти слова про тоску, приравнивается в здешнем нелепом законе к ЧП? Должна ли я хоть что-то делать, если неявка служащего ничем не наказуема? Какова степень ветхости имущества, если списать любую мелочь, судя по всему, нереально? Или у них вещи вечные, бывает наверное и так.

Захотелось домой. Есть ведь в этом нелюдском муравейнике место, отведенное для моей частной жизнедеятельности. После прочтения правил думалось казенно, а саму жизнедеятельность хотелось усердно загасить до уровня здорового сна. Сколько можно глазеть на чужой мир? Я устала держать удивление под крышкой. Мне бы прямо сейчас повизжать, брякнуться в обморок и чтобы потом меня откачали и пожалели. У меня почти паника. Только при наборе законов в шесть дурацких пунктов вряд ли моя жизнедеятельность кого-то подвигнет на жалость. Вдобавок платить за оказание помощи любого рода мне нечем. Контракт упрощенный, версия три. Для пофигистов и особо нервных дур.