Текст книги "Паника, убийство и немного глупости"

Бежевое пальто скрылось из вида, брат скорчился на стуле, как передержанное тесто.

Женщина с волосами цвета полированной платины вдруг показалась на мостике, перекинутом над первым этажом торговых павильонов.

Прошла до магазина дамского белья, что-то бросила через плечо охраннику, и могучий верзила безропотно остановился у стеклянной витрины, лицом к мосту.

Ирина вошла в торговый зал, не выбирая поснимала с хромированных подставок ворох невесомых тряпочек на вешалках и скрылась в примерочной.

Через тридцать секунд в кармане Петра запиликал сотовый телефон.

– Да, Ира! – моментально отозвался он. Слушал долго. Мрачнел. И, сказав только: – Да, да, я понял, – положил телефон на столик. – Не получилось, – произнес потерянно. – Она не могла сегодня рисковать. Не стала испытывать везение, завтра оно ей понадобится больше…

– А что будет завтра? – тихонько спросил Мусин.

– Завтра ближе к ночи у нее случится приступ «почечной колики». Ира сама вызовет скорую – врачи уже проплачены, ее отвезут в больницу, оттуда она и скроется.

– А-а-а… Петь, ну ладно, чего ты так расстроился? Познакомишь нас позже…

– Ты ничего не понимаешь, Маргадон! У меня все документы, все паспорта, я должен был ей передать, – он ткнул пальцем в папку, – сегодня, сейчас! Завтра у нас не получится встретиться!

– Ну-у-у… передай через кого-нибудь…

– Через кого?! – Петр выпустил в безнадежном выкрике пар, устало потер щеку.

А у Виталия Викторовича вдруг встал перед глазами давний августовский день…

Дача бабушки Тони. Жара и надоедливые мухи.

По полянке носится маленький Петруша – он с громким криком играет в кавалерию. Размахивает прутиком-саблей и хлестко рубит высокую крапиву возле забора.

В тени под древней, почти не плодоносящей яблоней за длинным деревянным столом сидят мама и приехавшая к ней из города подруга. На маме платье из нежной материи: алые маки по желтому полю. На голове почти прозрачная соломенная шляпка, легкие тени бродят по лицу и шее…

На подруге синий ситцевый сарафан в ромашках, из которого торчат пухлые, как булки, белые руки. Она сложила их на животе и почти дремлет.

– Какие они все-таки разные, – говорит мама и любовно смотрит на Витюшу, что на другом конце стола закладывает между страницами старинного толстого фолианта цветы и листики. Гербарий. Первое школьное задание на лето. Толстые Витины пальчики упорно разглаживают упрямые лепестки, придерживают страницы. По щеке ползет муха, но Витя терпит – красиво выполненное задание важнее неудобства. – Не понимаю… – говорит мама. – Почему такие разные? – И недовольно морщится от воплей младшего сына.

– Потому что родила Петьку от нормального мужика, – сонно отзывается подруга, зевает.

Она почти спит. Она не видит, кому адресована материнская любовь.

Ошиблась.

Больше Витя никогда не видел эту белокожую неумную подругу. Он даже имени ее не запомнил.

Хотя смысл реплики – родила от нормального мужика – гораздо позже, но понял.

…Виталий Викторович горделиво выпрямился за ресторанным столиком, вызвал на себя взгляд брата:

– Документы Ирине могу передать я.

– Ты? – удивился Петр, и на Виталия Викторовича словно подуло жарким августовским ветром.

– Я. К тете Фире можно улететь завтра. Эти документы важны для Ирины?

– Да. Очень! Тут все: деньги, паспорта, номера счетов и коды доступа…

– Коды доступа? – Медленно, пытаясь переварить услышанное, Виталий Викторович налег грудью на стол. – Ты что…

– Да! Да. Я перевел все деньги на счета на предъявителя.

– Зачем?!

– У меня не было другого выхода. Паспорт, который мне удалось купить… я не уверен в его качестве… Как только я пересеку финскую границу, Петр Воронцов перестанет существовать, Маргадон. А в качестве чешского паспорта, который мне удалось купить, я не уверен, понимаешь? Если в банке признают его фальшивым, деньги Петра Ружички навсегда останутся там. Никто, никогда не сумеет их получить.

– Петр, ты с ума сошел, – тихонько выдох нул Мусин.

Честно говоря, предлагая Петруше передать документы, он больше пыжился. А потом, показав себя настоящим старшим братом, собирался намекнуть на другой вариант: рыжую папку можно положить в ячейку любого банковского сейфа, открыть туда доступ Ирине, пусть забирает документы завтра, когда будет свободное время.

Теперь все поменялось. Возможно, все состояние его брата лежало сейчас на ресторанном столике, и отдавать его какой-то женщине Виталий Викторович совсем не торопился. Сначала он должен хотя бы на нее взглянуть! Взглянуть на ту, которой Петр собрался доверить все, все, все!

– Петр, ты сошел с ума, – повторил Маргадон. – Если эти документы попадут в чужие руки… – Очень, очень аккуратно Виталий Викторович намекал брату, как опасно доверять счетам на предъявителя…

– Они попадут только к Ирине, – отрезал Петр.

– Ты так ей доверяешь?

Последний вопрос был задан зря. Глаза Петруши превратились в осколки черного льда, Виталий Викторович лишь поднял вверх ладошки, забормотал:

– Все, все, прости… сморозил глупость.

– Маргадон, если меня что-то задержит в России, у Иры должны быть паспорта для мамы и Кирилла. И деньги. Те, что мне удалось выручить от продажи недвижимости, и старые запасы… Но главное – паспорта.

– Господи, но почему ты не можешь оставить эту папку у себя?! Отдашь ее сам, когда вы встретитесь!

– Не могу, Маргадон, не могу… Не хочу, чтобы завтра эта папка болталась у меня…

На столике вновь затрезвонил телефон, Петр схватил его, приложил к уху:

– Да, Ира!

О чем там говорила женщина, ворующая у него брата, Маргадон не слышал. Ловил на себе чуть смущенный взгляд Пети и рассерженно ерзал на стуле.

– Да, да, конечно. Целую. – Петр закончил разговор, вернул телефон на скатерть и немного ошарашенно поглядел на Витю. – Представляешь, она сказала, что не может уехать не познакомившись с тобой.

– Да? – искренне изумился Мусин. Какая честь… Она «не может так уехать»… Вероятно, и вправду дамочка не рядовая…

Но приятно. Черт побери – приятно! Сам Петруша об этом и думать забыл, когда увидел через стекло охранника с пакетами.

– Ирина предложила отложить твой вылет, завтра она приедет проводить тебя на самолет.

Польщенный заботой Виталий Викторович покачал головой:

– А где вы собираетесь встретиться после побега? Уже за границей?

– Нет. Мы договорились ждать друг друга неделю в «Сосновом бору». Помнишь этот дом отдыха?..

– Слышал.

– Я там отдыхал вместе с Ириной, – смутился Петр, как школьник, пойманный директором школы с окурком в туалете. – Мы решили, что у кого-то из нас может что-то не получиться прямо завтра, и договорились встретиться там.

– А если действительно что-то не получится?

– Давай не думать об этом, Маргадон. Все у нас получится, все будет хорошо. В аэропорт на встречу с тобой Ирина может приехать с охранником и с шофером, в этом нет ничего необычного – кто-то из друзей попросил встретить транзитного пассажира, забрать какие-то документы… Вот где тебя на ночь пристроить?..

– Как это – пристроить?! Я поеду домой!

– Нет, Маргадон, – придвигая тарелку с борщом, принесенную официантом, сказал брат. – Я хочу, чтобы ты уже сегодня исчез из поля зрения. Теперь ты – главный.

– Но об этом знает только Подольский!

– Даже у стен есть уши.

– И что ты предлагаешь? – фыркнул вконец измочаленный нервотрепкой Мусин.

– Ты не мог бы переночевать сегодня, например, у тети Зины? Она живет на «Речном вокзале», оттуда до Шереметьева рукой подать… И на какое-то время отключить свой сотовый телефон? Ты ведь оставил на домашнем автоответчике сообщение, что уезжаешь за границу?

– Господи, а телефон-то зачем отключать?!

– По нему тебя могут найти. Если у меня пойдет что-то не так.

Мусин закатил глаза и развалился на стуле, показывая, как мало у него осталось сил на этот чертов водевиль!

– Могу, Петруша, кажется, я все могу. – И мысленно добавил: «Выстругать из прутика шпагу и рубить крапиву и лопухи возле подмосковных заборов…»

– Отлично. Если я не позвоню тебе завтра до трех часов дня – выключай телефон и вынимай из него зарядное устройство. Документами в этой папке займется Ирина, она лучше тебя разбирается в бизнесе. Если понадобится, в Израиле с тобой свяжутся адвокаты.

* * *

Принять на ночлег сына старинной подруги тетя Зина согласилась легко и с радостью. Намекнула, что в доме закончились конфетно-пряничные запасы, и сказала: жду.

Петруша завез брата в супермаркет, нагрузил пакеты всевозможными чайными вкусностями, присовокупил бутылку любимого тетей Зиной вишневого ликера…

Надежды провести тихий вечер под листание старого фотоальбома и воспоминания о маме рухнули, едва Виталий Викторович переступил порог крошечной двухкомнатной квартирки тетушки: в квартирке Зины заседал штаб дворовых пикетчиков.

Виталия Викторовича быстро избавили от дубленки, усадили во главе стола в гостиной – баранки, пряники, конфеты, пирожные мгновенно разлетелись по пикетчикам (те жевали их всухомятку, не отвлекаясь на заваривание чая) – и предложили прослушать одну из печальнейших повестей новой Москвы: в обширном дворе перед окнами тети Зины начиналось строительство многоэтажного дома. Лужайки, детскую площадку, кусты для выгула собак существенно подвинули.

Назавтра тетя Зина собиралась ложиться под гусеницы бульдозера. Пикетчики смотрели на нее как на Александра Матросова и уважительно хлебали ликер за ее здоровье. Вдоль стен и среди мебели стояли плакаты, исписанные корявыми письмена: «Руки прочь…», «Лужков, куда ты смотришь?..» и так далее. Тетя Зина готовила для акции непромокаемое коричневое пальто; Виталий Викторович смотрел на эти приготовления с ужасом и молил Небеса, чтобы у бульдозериста оказалось хорошее зрение и тетю Зину в этом (вряд ли непромокаемом) пальто он не принял за комок коричневой грязи.

…Пикетчики галдели до поздней ночи. У гостя Мусина разболелась голова, но слабая попытка улизнуть на ночевку в отель была пресечена тетей Зиной в прихожей:

– И думать забудь! В кои веки в гости заехал. Завтра утречком попьем чайку, Людочку повспоминаем… Иди, я тебе в маленькой комнате постелила…

Совершенно обессиленный, Виталий Викторович завалился спать на узкой продавленной кушетке. В щели между стеной и спинкой дивана поскуливала перепуганная пикетчиками болонка Тася, с вершины полированного шифоньера на ворочающегося Мусина сверкал глазами ошалевший кот.

В соседней комнате громко строили победоносные планы и пили ликер бессонные комитетчики.

Виталию Викторовичу казалось, что мир сошел с ума и здравыми в нем остались только он, кот и болонка.

Обещанный утренний чай Виталий Викторович и в самом деле получил. Уже без всяких вкусностей, зато горячий. Вместо желанного старинного фотоальбома ему предложили взять в руки любой из криво написанных плакатов, встать в оцепление и помочь славным жителям района.

Виталий Викторович, вообще и в частности не умевший отказывать женщинам, сумел-таки отвертеться, сославшись на подступающий насморк и ботиночки на тонкой подошве.

Тетя Зина надела под вязаную шапку теплый пуховый платок, нацепила под пальто мутоновую душегрейку и отправилась ложиться под гусеницы, оставив Мусина в квартире, где раздавались только мягкий топоток звериных лап да негромкое бормотание телевизора.

Виталий Викторович еще больше укрепился в мысли о всемирном помешательстве, погоревал, что пандемия в первую очередь затронула Петра и обычно здравую рассудком тетю Зину. Заглянул в холодильник и, только чудом не найдя в нем повесившуюся мышь, в половине первого пошел на улицу искать приличное обеденное заведение.

Найденный ресторанчик с достойным меню и вполне адекватным шеф-поваром немного примирил его с действительностью. Небольшая доза коньяка окончательно согрела стынущую от бессилия душу, и обратно под дождем и снегом Виталий Викторович брел уже слегка примиренный, чуть-чуть согретый и философски настроенный.

Нежную замшу дубленки постепенно украсили влажные пятна, метров через пятьсот, если считать от крыльца ресторана, настроение сделалось под стать погоде, нехорошие предчувствия заерзали в подмерзающей голове, не одетой в шапку по причине ожидаемого «жаркого отдыха».

«Петр позвонит, – зомбировал замерзшую голову Мусин. – Петр позвонит, а завтра я согреюсь под солнцем Тель-Авива…»

…Брат не позвонил ни в три, ни в половине четвертого, ни позже.

Виталий Викторович сновал из угла в угол, метался по крохотной Зининой квартирке и, заламывая руки, считал секунды в ритме шага.

Дважды он порывался звонить Петруше и даже набирал на сотовом его номер. Но в последний момент одумывался и отменял вызов: Петр запретил, сказал: «Я сам свяжусь». Виталий Викторович откладывал телефон в сторону и топал, топал, топал.

Под окнами ревела тяжелая техника, не пропущенная пикетчиками во двор. Сгущающуюся темноту рубили лучи мощных строительных прожекторов, тетя Зина, которую сознательные граждане все же не пустили под гусеницы, бегала с плакатом по небольшому пустырю за детской площадкой, и сейчас ее наполненная жизнь уже не казалась Мусину такой безумной.

Безумным становилось существование Виталия Викторовича. Он знал, что нужно уезжать, выкупать забронированный авиабилет, встретиться с Ирой, но медлил. Уютная и теплая квартирка тети Зины вдруг стала нормой; поджидающий за окном мир, слякотные улицы, гремящий аэропорт показались темной жуткой воронкой: только ногу за порог выставь – затянет, закрутит, сомнет. Квартирка превратилась в гавань. И только темнота напоминала: все сроки вышли, Маргадон. Давно прошли.

Виталий Викторович вызвал по телефону такси, закрыл дверь на ключ, который позже бросил в почтовый ящик, и отправился на улицу, волоча за собой тяжеленный чемодан на колесиках.

На подъездной дорожке к дому такси не оказалось. Дорогу запрудила тяжелая техника, не допущенная к строительной площадке; Виталий Викторович с пониманием отнесся к противостоянию жильцов и экскаваторов, набрал на сотовом последний номер и узнал от диспетчера, что такси в самом деле не смогло подъехать во двор и будет ожидать неподалеку у соседнего дома.

Виталий Викторович убрал телефон в карман, поднял воротник дубленки и в быстром темпе поволок багаж в обход грузовиков. Кошмарный день, кошмарный час, чудовищное невезение. За спиной Виталия Викторовича раздавались крики, звон стекла – погас прожектор. Пикетчики лупили камнями по лампам, из кабин самосвалов начали выпрыгивать кряжистые строители в оранжевых жилетах. Противостояние грозило перейти в фазу крайней активности.

Виталий Викторович вздохнул, помотал головой и, свернув за угол, едва не столкнулся с торопливо шагающими парнями в кожаных куртках.

Чудом не утопив чемодан в глубокой луже, Мусин вытянул его на сухой участок и в тот же момент почувствовал, как со спины его обхватили чьи-то крепкие, дерзкие руки…

Часть первая
Знакомство

Роман Владимирович Савельев не выносил ноябрь. Выматывающую душу черноту бесснежных улиц, короткий день, слякотную жижу. В этот месяц темная земля впитывала в себя не только влагу, но и свет. Вместо нормального снега на голову валилась непонятная мокрая каша, неприлично обнаженные деревья дрожали от ветра, как от стыда, и очень напоминали старух нищенок, протягивающих в никуда стынущие корявые руки.

Уныние и серость… Бр-р-р!

День двадцать второе ноября особенно не удался бывшему боксеру Савельеву. Недавно он пригласил в свою команду вполне приличных полутяжей из Ростова, парни ему понравились – тренировались с отдачей, «режимили», одного из них Роман уже собирался выставить на соревнованиях через три недели… Но вот – ноябрь! Забери его леший…

Оба ростовца свалились с гриппом и теперь отлеживались на съемной квартире, нагревая градусники до тридцати восьми… Такое бывает у атлетов на пике формы, вся зараза липнет…

Хорошо, хоть день выдался свободным! Савельев накупил проверенных лекарств, затарился провизией и, оставив в клубе за главного второго тренера, поехал проведывать болящих. А то ведь знает он этих чертей! Закупят в аптеке всякой витаминной гадости, начнут глотать горстями, а потом допинг-контроль положительный тест даст. За этими чертями глаз да глаз!

…Роман Владимирович забил ребятам холодильник фастфудом из кулинарии, самолично напоил их чаем с малиновым вареньем – так, чтобы у гланд плескался! – второй порцией наполнил два огромных термоса и очень обрадовался, что у одного паренька температура поползла вниз.

Ноябрь, ноябрь… Лиха беда начало…

Савельев надавал парням ценных указаний и пошел на улицу.

Во дворе дома, где поселились ростовцы, творилась какая-то непонятная белиберда. Граждане пенсионного вида забрасывали камнями строительные прожекторы, наскакивали на рослых мужиков в спецовках. Савельев поднял воротник кожаной куртки и, озираясь на всю эту чехарду, потопал в обход дома – совсем не по удобному тротуару, куда демонстративно и мстительно заползли колеса большегрузов, – к оставленному в соседнем дворе джипу. Свернул за угол и увидел еще одну, не менее занимательную картину: два рослых парня мутузили гражданина в бежевой дубленке. Гражданин тихонько верещал, упирался, тащил к себе большой коричневый чемодан на колесиках. В общем, держался храбро.

А ведь обычно такие рыхловатые граждане легко расстаются с багажом, подумал Савельев. Бросают чемодан и улепетывают со всех ног, лишь бы в живых остаться.

Но господин в дубленке вел себя нетипично. Упал на чемодан, облапил его ручонками, и двум амбалам никак не удавалось эти ручонки отодрать. Хулиганы пинали мужика со всем старанием и вот-вот должны были лишить его имущества.

– Эй, парни, – тихонько произнес Савельев, возникая за их спинами.

Один из налетчиков повернулся к боксеру, загородил собою место действия и произнес с угрозой:

– Давай-ка топай отсюда, дядя. – Его руки расслабленно повисли вдоль тела, но опытного бойца, когда-то знаменитого тяжеловеса Савельева подобной видимой небрежностью было не обмануть.

Роман незаметно поиграл мышцами, проверил тонус и двинулся вперед.

– Топай, топай, дядя, – повторил бандит.

– Помогите! – раздался придушенный голосок за его спиной, и тут же в Савельева полетел кулак.

Хороший хук. Но в общем-то дворовый. Роман легко ушел от кулака, ударил первого бандюгана в солнечное сплетение и даже проверять не стал, уверен был – удар прошел как надо. Он занялся вторым.

Тот, оставив в покое чемоданную ручку, изобразил ногой нечто отдаленно напоминающее прием карате…

Савельев усмехнулся, дернулся вперед всем корпусом, сделал стойку…

Хулиган попался из тех, что любят смотреть бои по телевизору. Просек мастерский рывок, мышечный объем нечаянного защитника и ножонкой сучить передумал. Рука его нырнула в карман куртки и обратно уже появилась с ножом-выкидухой.

– А это ты, парень, зря, – сердечно и искренне огорчился Савельев. Уклонился вбок, уходя от лезвия, и поймал хулиганский живот проверенным ударом под ребра.

Крошить черепа и челюсти боксер миролюбиво себе запретил. Хотя порой хотелось. В особенности, если «учить» приходилось таких вот остолопов.

Постоял, наблюдая, как корчатся, хватая воздух разинутым ртом, любители гоп-стопа, и, как только парни смогли подняться на ноги, придал им ускорения пинком ботинка.

Гражданин в дубленке истратил все силы в борьбе за чемодан. Лежал на нем, обхватив руками, что-то бормотал и негромко всхлипывал. Савельев присел на корточки, заглянул мужчине в лицо:

– С вами все в порядке?

– А? Что? – очумело переспросил тот.

– С вами все в порядке? – переспросил Роман. – Подняться можете?

Перепуганный бедолага, казалось, мало что соображал. Когда Савельев попытался поднять его с чемодана – разлучить с имуществом! – суматошно замотал головой и впился в кожаные чемоданные бока с прежней решимостью. «Господи, золото он там, что ли, перевозит?!» – рассерженно подумал Роман, но вслух сказал вполне добросердечно:

– Вставайте, вставайте, хулиганы убежали.

– Куда? – жалобно поинтересовался гражданин, огляделся по сторонам и слепо, снизу вверх, посмотрел в лицо Савельева. – А они не вернутся?

– Это вряд ли, – хмыкнул Рома, подхватил бедолагу под локоть и поставил вертикально.

Толстые ноги прилично одетого господина вихляли и подкашивались. Савельев, продолжая держать мужчину под руку, вел его к своей машине, тот постоянно оглядывался, наблюдая, как спаситель волочит за собой еще и его драгоценную поклажу. Руки господина ежесекундно и машинально простирались назад к чемодану, и идти обоим было крайне неудобно.

– Да успокойтесь вы! – не выдержал Савельев. – Вот он, ваш чемодан! Никуда не делся.

– Никуда не делся, – всхлипнул бедолага и, почти лишившись чувств, рухнул на заднее сиденье джипа. Ножки его уныло болтались над землей, пачкая брюки об измазанную ноябрьской грязью подножку.

Савельев достал из бардачка бутылку с минеральной водой, протянул ее гражданину:

– Умойтесь. У вас лицо и руки в грязи.

Бутылка тут же выскользнула из трясущихся пальцев бедолаги, и Рома только чудом успел подхватить ее над мокрой землей.

«Черт! – подумал огорченно. – Надо было милицию вызвать! Пусть бы занимались…» Отвинтил крышку от бутылки, наклонил горлышко и тонкой струйкой пустил воду…

Когда толстенькие пальчики гражданина отмылись от грязи, на его безымянном пальце сверкнуло кольцо: хорошей работы перстень-печатка с внушительным треугольным бриллиантом. «Ничего себе камушек! – мысленно присвистнул боксер. – Придурки отнимали багаж, когда такой перстенек на двадцать чемоданов потянет!»

– У вас успели что-то отнять? – спросил участливо.

– Что? А… да, – похлопал себя по карманам. – Бумажник и телефон… Паспорта, слава богу, в чемодане были.

«Значит, возились и обшаривали долго. Но почему-то тянули к себе чемодан, а не кольцо с пальца… Странные какие-то гопстопники… Не заляпанный грязью бриллиант за километр даже в темноте видно. Сверкает. Хотя, может быть, мужик сразу руками в грязь упал?..»

– Надо вызвать милицию, – решительно заявил Савельев и достал из кармана куртки сотовый телефон.

– Нет, нет! Не надо! – взвился над подножкой ограбленный бедняга. – Я на самолет опаздываю, мне некогда! – И начал обшаривать глазами полутемный двор. – Такси, такси… где-то тут должно быть такси…

Савельев посмотрел вокруг – никакой машины с шашечками на бортах поблизости не наблюдалось.

– Мне негодяи очки разбили, – подслеповато щурясь, признался бриллиантовый господинчик. – Вы тут такси не видите? Какой это двор?!

– Не знаю, – покачал головой Савельев. – Я не местный.

– Господи!!! – взревел несчастный. – Мне надо повторить вызов, номер диспетчера в телефоне остался… Вы не могли бы вызвать для меня такси?! – И тут же передумал: – Нет, деньги, сначала надо деньги…

– У вас же кошелек украли.

– Что? А, нет, чепуха, в чемодане вторая кредитка… Вы не могли бы подбросить меня на проспект к банкомату?! Я видел, тут недалеко!

Роман решительно подхватил с земли чемодан, могучим рывком закинул его в салон:

– Садитесь. Подвезу.

Вся обочина вдоль полосы автострады была утыкана машинами. Минут восемь Роман крутил головой, пытаясь припарковаться, на заднем сиденье, возясь с чемоданными застежками, пыхтел ограбленный бедняга. Так и не найдя места для парковки, Савельев предложил:

– Выпрыгивайте тут, я покручусь по переулку с вашим чемоданом, потом подброшу до сто янки такси.

Мужчина, что удивительно, забыв о драгоценном чемодане, выскочил на улицу и, прижимая к груди рыжую кожаную папку, видимо извлеченную из чемодана, помчался к банкомату.

Савельев проехал метров триста вперед, свернул в переулок и, развернувшись в каком-то дворе, через пять минут вернулся.

На обочине дороги, стоя между бамперами двух машин, возбужденно подскакивал гражданин в перепачканной бежевой дубленке. Только когда Рома подъехал почти вплотную, он перестал подпрыгивать, и тот вспомнил: бедняга без очков почти не видит.

Гражданин раскрыл дверцу машины и, не залезая в салон, буквально прорыдал:

– Не работает! Банкомат неисправен!

– О боже, – простонал Роман. – Садитесь! Подвезу вас куда-нибудь еще.

– Я не успею!! В аэропорту Шереметьево меня ждет женщина!

У каждого нормального мужика при словах, произнесенных таким тоном: меня ждет женщина! – обязательно екает сердце. И просыпается мужская солидарность. Несчастный подслеповатый гражданин таращился на Рому глазами, которые уже заволокла слеза; Савельев – не просто нормальный, а супернормальный мужик – решительно кивнул:

– Садитесь, я отвезу вас в аэропорт. Там есть и банкоматы.

– Я заплачу! – обрадовался опаздывающий к женщине пассажир. – Я заплачу вам, сколько попросите!

– Не стоит, – отозвался Рома, дождался хлопка задней дверцы и ввел автомобиль в поток машин. – Вам Шереметьево-2 нужно?

– Да. Спасибо вам огромное.

Минут через двадцать, успешно прострелив Химки, джип въехал в намертво стоящую пробку. Привычные к подобному состоянию столичные водители безропотно застыли на приколе. Опаздывающий пассажир скукожился на заднем сиденье, его глаза с испугом и надеждой ловили взгляд Савельева в зеркале.

«Вот дьявол! – ругался про себя боксер. – Подвел человека, самаритянин хренов… Вызвали бы мотор, и ушлый московский водила наверняка бы нашел дорожку, огибающую многокилометровый затор. На объездных тропинках столичные таксисты не одну собаку съели…»

И спутникового навигатора, как назло, нет. С недавних пор на парковку возле спортивного клуба повадились автомобильные воришки, бьют стекла и технику вытаскивают…

– Черт! – выругался Рома вслух и обернулся. – Вы по путевке куда-то едете?

– Нет, – покачал головой пассажир. – В Израиль. К тете.

– А женщина ваша…

– Не моя, – перебил бедолага. – Брата.

– А-а-а, – слегка разочарованно протянул Савельев. Глаза далекой, ждущей незнакомки немного утратили придуманную манящую прелесть. – Вас, кстати, как зовут?

– Виталий Викторович… Виталий.

– Я – Роман. Дождется женщина, Виталий?

– Не знаю, – глухо и потерянно ответил спасенный бедолага. – Мы встречаемся по очень важному делу…

– Тогда дождется.

Виталий грустно усмехнулся и отвернулся к черному окну. Савельев занял себя нажиманием кнопочек настройки радио, собирался поймать какую-нибудь веселую мелодию, но наткнулся на дикторскую речь. Послушал чуть-чуть, переключился на другой канал и едва не подпрыгнул, когда пассажир заорал с заднего сиденья:

– Верните! Верните новости назад!

Роман послушно переключил эфир.

«…Пожар удалось ликвидировать. Но, к со жалению, один из кабинетов нотариальной конторы выгорел дотла. Жертв и пострадавших нет. Теперь к новостям спорта…»

– Боже, – простонал Виталий Викторович, —

Подольский, кажется, сгорел…

Боксер перекинулся через сиденье:

– Ваш знакомый?

– Нет… то есть да. Мой нотариус. У вас есть телефон?!

– Да, конечно. – Савельев протянул пассажиру мобильник, тот схватил его, как голодный корку хлеба, прищурился:

– Кому же… Кто же… Анна Дмитриевна! – Потыкал в кнопочки почти наугад, приложил трубку к уху: – Анна Дмитриевна! Это Мусин! Вы новости слушали?!. Нет… Тогда найдите для меня, пожалуйста, номер сотового телефона нотариуса Подольского. – И, пока некая Анна Дмитриевна искала некий телефонный номер, пояснил для Савельева: – Анна Дмитриевна секретарь моего брата. Мы немного дружим, и я наизусть помню ее домашний номер… Да-да, Анна Дмитриевна! Диктуйте, я запомню. – Прослушал сообщение, попрощался и сразу начал набор. – Борис Альбертович? Это Мусин. Как у вас дела? – После первых фраз, произнесенных практически на одном дыхании, Виталий Викторович замолчал надолго, лишь изредка бормоча слова сожаления: – Да-да, какой кошмар, я понимаю… всего хорошего.

Отключил связь и, забыв вернуть Роману мобильник, зажал его в руке, сидел так минут пять, слепо глядя на ветровое стекло.

– Все в порядке? – тихонько спросил Савельев.

– Нет… то есть да. Никто не пострадал. В окно кабинета забросили несколько бутылок с горючей смесью… Весь кабинет, все бумаги… все сгорело…

Роман сочувственно покрутил головой, мимо черных окон поползли автомобильные фары…

К зданию аэропорта джип подрулил, когда самолет на Израиль уже несколько минут был в воздухе.

Не теряющий надежды на встречу с женщиной брата Мусин выскочил из машины – с рыжей папкой у груди – и помчался в зону отлета. Савельев, понимая, что у Виталика каждая секунда на счету, безропотно выволок из автомобиля чемодан и, лихо управляясь с его колесиками, поспешил следом.

Виталий Викторович заполошенной курицей метался по залу аэропорта.

– Ищите женщину в бежевом пальто! – про орал, пробегая мимо Романа.

Савельев остановился, попытался схватить Мусина за полу развевающейся дубленки, но тот ускользнул, едва не оставив в боксерской руке кусочек замши. Побежал куда-то к справочной, потом вернулся и, озираясь, закружил по центру зала.

– Виталий Викторович! – крикнул Роман. – Дайте объявление по громкой связи!

Мусин побежал куда-то в другую сторону, кажется к дамскому туалету, и вернулся оттуда таким расстроенным, что у Романа аж в груди заныло: по щеке Виталия Викторовича стекала крупная слеза.

– Виталий Викторович, ну зачем же так расстраиваться? Объявите через динамики, что ждете… Как ее зовут?

– Ирина.

– Что ждете Ирину возле справочного бюро.

– Она уже ушла, – сказал Мусин и, забыв о драгоценном чемодане, поплелся к свободному пластиковому креслу. Сел в него, спрятал лицо в ладонях и чуть не выронил на пол рыжую папку.

Савельев подкатился с чемоданом ближе:

– Почему вы не хотите вызвать Ирину по громкой связи?

– Я не знаю ее фамилию, – раздалось из-под пальцев. – А Ирин много.

– Тогда назовите свою фамилию! Она к вам подойдет!

– Поздно, все поздно, – раскачиваясь, забормотал Виталик. – Я всех подвел, я все испортил…

– А телефон ее вы помните?! Или телефон каких-то общих знакомых?! Позвоните им домой, пусть они свяжутся с Ириной и сообщат, где вы ее ждете.

– У нас нет общих знакомых. Только мой брат.

– Позвоните брату!

Двигаясь как сомнамбула, Мусин встал и почему-то поплелся к таксофону.

– Позвоните с моего телефона! – крикнул вслед Роман.

– Нет, нельзя, – донесся едва слышимый ответ.

«Ну и черт с тобой!» – разозленно подумал Савельев и сел на нагретое место. Вокруг дремали и нервничали авиапассажиры. Встречающе-провожающие лица. Роман вообще не любил суету вокзалов; достал из кармана жвачку, засунул в рот подушечку и зло заработал челюстями.

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Мусин вернулся минут через десять. Остановился напротив Савельева, и тот в который уже раз за последние два часа испытал острейший приступ жалости. Такие откровенно потерянные лица он видел не каждый день. Глаза Виталия Викторовича плавали в каком-то болотном, мокром тумане, казалось, бедолага совсем ничего вокруг себя не видел…