Текст книги "По лицу он меня не бил. История о насилии, абьюзе и освобождении"

Зарождение новой жизни

Июль 2006 года

Оранжевая вспышка ночного света на петербургской улице осветила мою жизнь. В мою жизнь вошел он. Красота его света завораживала, вселяла надежду. Его решительность покорила меня и унесла на теплых волнах счастья. Мы стали единым целым там, на Петербургских озерах, соединились, чтобы никогда больше не расставаться. Я стала его частью. Жаркие ночи и дни, наполненные летней негой, его шепот в ночной тишине дарил уверенность сбывшейся мечты.

Лето подходило к концу.

Его глаза смотрели только на меня, его губы жадно льнули к моим губам, его руки обнимали мое тело, все было именно так, как я хотела.

Наш непрекращающийся диалог, начавшийся в оранжевом свете улицы, обретал постоянство совместных решений, открытий, путешествий по мирам и времени. Мы летели двумя яркими кометами в тусклом небосводе обыкновенной жизни.

Лето любви напомнило о себе зародившейся жизнью внутри меня, которая не выдержала возвращения в прошлый тусклый мир, не выдержала напряжения осени. Новая жизнь покинула меня. Внезапно, одним толчком. Я обнаружила себя на больничной койке в луже крови.

Он стал грустным, его взгляд потух, он все чаще сидел у окна, оплакивая несбывшиеся надежды.

Чтобы отсрочить предстоящие серьезные решения, он увез меня подальше от старой жизни, в экзотическую страну, где люди смеются глазами и всегда тепло. Он обвевал меня нерастраченной нежностью к потерянному существу. Постепенно раны затянулись, новые впечатления и радость любви сделали свое дело. Мы были готовы к новой попытке. Предвкушение заменило страдание.

Возвращение в серый город ознаменовалось зарождением новой жизни. Он стал еще более заботливым, он оградил меня от всех проблем и переживаний, создал мир уюта и комфорта, чтобы новая жизнь не покинула меня на этот раз.

Новая жизнь отвечала устойчивым развитием, напоминала о себе возрастающей силой, отзывалась на его голос.

Он был счастлив, он любил нас обоих.

Монастырь

Лето 2010 года

Пыльный летний Петербург. Мы переходим перекресток улиц Нахимова и Наличной. Говорим о нашем возможном расставании. Машин почти нет, все разъехались на лето, город пустой, летний зной давно высушил весеннюю зелень. Трава пожухла и склонилась к земле. Так же, как моя вера в себя.

Он каждый день уходил на учебу утром и возвращался поздно вечером. Я лезла на стены от скуки.

Однообразное существование сводило с ума каждодневной предсказуемой стабильностью.

Он развивался в художника, я деградировала в домохозяйку.

Он: «Я не представляю, что ты будешь делать, если мы расстанемся. Что тебе еще остается. Только уйти в монастырь».

Окончательный диагноз моей никчемности. Монастырь.

Я в который раз осознала ничтожность своего существования, всю мелочность его.

После таких разговоров я больше старалась, быстрее и легче справлялась с бытовыми неурядицами, заботливее вела себя с детьми, лучше готовила и ждала его по вечерам веселая, полная жизни.

Я существовала от его ухода до его прихода, расцветая от его рассказов о впечатлениях за день.

Гоп-Арт

Мы часто ходили в Русский музей на выставки. Я начала разбираться в художниках, направлениях, в искусстве в целом. Я никогда ничего не изучала от души. А здесь читала запоем книги, смотрела альбомы с картинами.

Быт, дети – все отступало, когда мы с П говорили об искусстве. Это был дивный мир, который жил по своим законам. Наполненный гармонией цвета, символами и знаками, понятными только посвященным. Я чувствовала себя причастной к великому, к вечному. В тишине залов музея происходило таинство. Павел Филонов, Караваджо, Матисс, Пикассо. Их жизнь, их искусство очаровывали меня. Отделяли мою душу от обычной серой жизни, где каждый день был похож на предыдущий и ничего не предвещало перемен. За пределами музея ничего не существовало в тот момент.

Но каждый раз приходилось спускаться с небес на землю.

В поисках постоянной, неразрывной связи с прекрасным миром я познакомилась с Никитой. В его ведении находилось выставочное пространство «Факел» в Купчино. Огромное, светлое, оно взывало ко мне своими пустыми стенами, хотелось наполнить его, воссоздать атмосферу таинства музея, впустить искусство в серую жизнь пригорода Петербурга.

Своими средствами мы организовали выставку «Гоп-Арт» молодого петербургского художника Кирилла Шаманова.

Выставка получилась свежей, дерзкой. Именно такой, как я хотела. П тоже принял в ней участие. Единственные работы, которые он когда-либо продавал, сразу купил олигарх из Ростова. Я была очень довольна, с надеждой смотрела в будущее, где уже видела себя директрисой, одетой в черное, с алыми губами и модной стрижкой, обходящей свои белоснежные владения перед очередной выставкой современного искусства.

Делать для нас

2013 год

Мы стоим около дверного проема, я резко говорю, что буду заниматься тем, что интересно мне, продолжать организовывать выставки с Никитой.

Вдруг удар… Я холодею, мое тело резко немеет, я тупо смотрю на него, не могу поверить в то, что только что произошло. Как будто жду, что он засмеется или скажет, что это шутка. Но он мертвенно бледный, напряжен, как стрела, готов к новому удару.

Я падаю в пропасть.

Кровь покинула мое тело, оно омертвело от шока, от обиды, от мгновенного предательства.

«Ты будешь делать то, что нужно мне. Нам. Ты будешь делать то, что нужно нам. Делать для нас».

Через пару минут я уже не помню горечь обиды, только тепло от удара растекается по телу.

Как я могла думать только о себе. Я соглашаюсь на все. Ведь это для нас.

«Найди деньги на колючую проволоку, закажи и пусть доставят сюда».

«Хорошо».

Мир снова заиграл красками, я услышала детские голоса, белые облака за окном, впереди была цель и простой, прямой путь к ее выполнению, а значит, к покою. Напряжение отпустило, мы перекинулись парой фраз, говорящих о том, что конфликт исчерпан, если я буду послушной.

Более того, он будет расположен ко мне.

Акция «Туша»

3 мая 2013 года

Павленский, заявление: «Череда законов, направленных на подавление гражданской активности, запугивание населения, неуклонно растущее число политзаключенных, законы об НКО, законы 18+, цензорские законы, активность Роскомнадзора, законы о пропаганде гомосексуализма – всё это законы не против криминала, а против людей. Ну и последний закон об оскорблении чувств верующих. Поэтому я провел такую акцию. Человеческое тело голое, как туша, на нем ничего нет, вокруг него проволока, изобретенная для охраны домашнего скота. Эти законы, как проволока, удерживают людей в индивидуальных загонах: все преследования политических активистов, «узников 6-го мая», государственные репрессии и есть метафора этого загона из колючей проволоки. Все это делается, чтобы превратить людей в надежно охраняемый безвольный скот, который может только потреблять, работать и размножаться».

Доктор Джекилл и мистер Хайд

От адреналина ее трясет, ее лицо становится белым как полотно, ее руки еще долго трясутся потом. Его личность раздваивается, есть он хороший, а есть он плохой. Она не любит его плохого, но любит его хорошего. Хороший проступает сразу после плохого, стирая его образ из памяти и из пространства. Плохой как бы не существует, он лишь иногда проглядывает на несколько минут и мгновенно исчезает. Поэтому хороший превалирует. Кто же будет помнить эти неловкие моменты. И каждый раз «во время» она думает, что это последний раз, что больше она никогда не позволит себе говорить неправильно, думать неправильно, поступать неправильно, хотеть не того, что нужно. Плохой выходит, только когда она становится плохой, остается сделать только маленькое усилие, чтобы всегда быть хорошей, ведь это так просто. Но почему-то плохая она вырывается наружу, она открывает свой ужасный рот, говорит громко, говорит ужасные вещи, говорит, как будто бы она может говорить все, что ей вздумается, как будто ей кто-то дал голос, как будто специально вызывает плохого его. Плохая она всегда ужасно жалко выглядит, она мещанское отродье, открывшее свой мерзкий рот, не понимая зачем и не понимая на кого. Она тупая, глупая дура, которой выпал большой шанс в жизни, и даже сейчас она не может держать себя в руках.

Она понимает это позже, всегда «после». Точнее, сама она даже не понимает, это он объясняет ей, чем на этот раз было вызвано появление плохого его. Много позже она уже научится понимать проступающие черты плохого в его прекрасном лице: губы складываются в тонкую напряженную линию, они становятся зловещим знаком приближения плохого. Она сразу же будет сбавлять тон, станет мягкой и уступчивой, один вид линии губ будет определять ее последующее поведение. Но это понимание придет к ней много позже, когда тело уже не будет реагировать на удары, оно привыкнет, и вспышки белизны и тряски будет удаваться проглотить за несколько минут.

Он никогда не бил ее по лицу, только по телу, чаще всего ногами, руками он плохо владел.

Попытка спасения

Лето 2013 года

У меня появилась подруга. Его однокурсница из Института «ПРО АРТЕ» в Петербурге. М. возникла из тумана. Когда мой голос звучал в основном из кухни.

Мы быстро сблизились.

С ней было спокойно, она внушала доверие, приятный тембр ее голоса растопил печать моего молчания. Слова хлынули из меня. Я не могла их остановить. Слишком долго скрывала, делая вид, что все в порядке.

Я устала от напряжения, от запрета на дружбу со всеми, кроме него. Она слушала меня, верила мне. Такое облегчение – просто говорить с кем-то, не думая о последствиях.

Она говорила страшные слова про реальность, в которой я существовала. Называла его насильником, а его действия насилием. Эти слова пугали меня. Они были слишком смелыми, слишком дерзкими.

Я слушала ее, но к себе не применяла. Моя ситуация была другой. Есть женщины, которых унижают просто так, для удовольствия, от природной жестокости. Но в моем случае это была моя вина. После моих слов или поступков он становился таким. Я провоцировала его. Он не был жестоким по природе. Он делал это по необходимости. Иначе со мной было нельзя. Это не приносило ему радость или удовлетворение. Он говорил, что ему неприятно после этого, он не хочет этого делать. Я вынуждаю его. От этого было вдвойне мерзко, ведь я заставляю хорошего человека становиться зверем. Я еще сильнее корила себя за это. Я не находила себе места в своей голове. Кругом я была виновата. Что бы я ни делала, все выходило не так. Я ненавидела себя. Я наказывала себя диетами. Я хотела быть стройной и красивой, чтобы ему было приятно на меня смотреть.

Когда я толстела, он замечал, что я стала больше, это значило, что нужно срочно худеть. Обычную еду я давно уже не ела. Запретила себе почти все. Пила кофе с молоком и сахаром. Последняя роскошь, которую я оставила. Молоко и сахар.

Чтобы справляться с постоянным голодом и напряжением, я грызла тонны семечек. Каждый день. На протяжении многих лет. Я не чувствовала ничего подушечками пальцев, там были непроходящие мозоли.

Когда у меня было свободное время, дети спали, еда готова и никого не было дома, я садилась перед компьютером, ставила перед собой две чашки, одну полную семечек, другую для очисток, включала «Битву экстрасенсов», ела и смотрела. В этот момент я перезагружалась.

Никто не знал об этом. Я очень стыдилась такого времяпрепровождения. Он часто говорил, что презирает все эзотерическое, потустороннее, что только неудачники верят в этот бред. А меня, наоборот, неудержимо тянуло туда. Мне всегда был интересен этот невидимый и непознанный мир.

Я смотрела на себя его глазами и знала, что это отвратительно. Два эти занятия вместе. И семечки, и передача. Но ничего не могла с собой поделать. Только так я могла по-настоящему отдохнуть. Так я достигала хрупкого внутреннего баланса.

После всегда наступало облегчение. Это было мое убежище. Уродливое, постыдное, тупое, но мое.

После я убирала следы моего позора и спокойно возвращалась к своим обязанностям.

Я жила за стеклянной стеной, существовала, функционировала посреди холодной пустыни вечной вины.

Он говорил, что делает все ради нас. Учится ради нас, чтобы потом работать ради нас. Для нас. Но я этого совсем не ощущала. Он был рядом, но никогда вместе со мной. Побои ранили не так, как тревожно-серое отчуждение, как иглы упреков, как груз вины. Ему невозможно было угодить. Я старалась, но не могла. Я металась из угла в угол в тщетной попытке вызвать улыбку на его лице. Но это раздражало его еще больше. В его глазах я была тупой мещанкой, гедонисткой, думающей только о том, как побольше поспать и поесть.

Он почувствовал угрозу от нашей дружбы с М. Обеспокоился. Начал задавать много вопросов. Спрашивал, о чем мы говорим, обсуждаем ли его.

Я отчаянно врала, что мы обсуждаем только личную жизнь М. и ее проблемы. Я не могла сказать правду, наказание последовало бы незамедлительно, и дружбе пришел бы конец.

Я постепенно ожила, силы начали возвращаться ко мне. Я стала помышлять об уходе. Я доверилась М., ее желанию помочь. Она советовала оставить его и начать жить заново, без боли и унижения. Она предложила переехать к ней на первое время.

Я сделала этот шаг в пропасть. Я ушла.

Квартира М., запах кота, за окном темнота петербургской зимы, непонятно что делать, мозг не работает. Из тумана появляются дети, иногда приезжает М. Я надолго замерла в оцепенении.

Наверное, мне нужно принять решение.

Что делать дальше?

Ответа не было. Я не знала. Я не понимала, какие есть варианты. Мои мысли не двигались дальше приготовления еды. Я не видела дальше квартиры, в которой находилась.

Через две недели М. попросила съехать.

В заснеженном дворе черный вэн моего отца. Я пошла единственным знакомым путем, решила уехать к родителям. Собираю вещи.

Едем в ад. Там мой ребенок, которого я оставила несколько лет назад, моя мать, которая меня ненавидит.

Я раздавленная жизнью неудачница. Без профессии, без денег, без мужчины. Лишенная прав на первого ребенка и с двумя новыми детьми в придачу.

Мы с девочками спим втроем на одной кровати. Алиса просыпается с криком каждую ночь. Дома напряг. Мы очень плохо расстались с родителями в последний раз. Меня никто не обвиняет в лицо. Я сама делаю всю работу. Я уничтожаю себя. Я не ем, не сплю. Я совершенно не понимаю, что делать дальше.

Слово «работа» угрожающе нависает надо мной дамокловым мечом. Я ничего не умею, ничего не понимаю. Еще вчера мы говорили с ним об искусстве, а сегодня я смотрю объявления о работе уборщицей.

Младшая дочь еще грудная. Ее не с кем оставить. Я в ловушке. Нарожала детей и теперь не знаю, что с ними делать. Я жду. Не знаю чего. Чуда может быть.

Одна мысль звучит все чаще в моей голове.

Он. Он. Он.

Мне стало скучно, мещанский родительский быт душит днем и ночью. Ковры, запах котлет, борща и вечно включенный телевизор. Глубокая темная нора.

Он. Он. Он.

С ним свежесть. Белые стены, пустое пространство. Около него настоящая жизнь. Я помню, что с ним чувствовала себя живой. Его улыбка все чаще перед моими глазами. Меня все сильнее тянет обратно.

Я первая выхожу на контакт. Он не против.

Мы встречаемся на углу у «Пятерочки» на Василеостровской. Канун Нового года.

Да. Он примет меня обратно.

Слезы благодарности текут по моим щекам. Мир снова заиграл красками. Как же я его люблю.

У него одно условие: теперь у нас свободные отношения. Он только что приехал с украинского Майдана.

Там у него была Маша и ночь в отеле «Украина».

Давлю в себе ревность.

Главное, что мы снова вместе.

Месть феминисткам. Часть 1

«А как ты повелась на М. В., я вообще молчу… Тебя как дуру хотели использовать, чтобы мне навредить, а ты повелась…»

Новый год, ревность жжет меня, у него кто-то был, я ревную его к нашей подруге Лене Вороне, он изменился, он смотрит на других женщин. Я дрожащая, виноватая, мне плохо, я хочу нежности и любви. То, что говорила М., давно поглотил туман, этого никогда не было, я ничего не помню. Он ранит меня рассказами об украинском порноприключении. Подробности о ночи в отеле «Украина». Я хочу и не хочу это знать.

Все это время он жил, он общался с людьми, флиртовал, совершил поездку.

Мы постепенно сближаемся. Я делаю вид, что у меня все в порядке, что моя жизнь под контролем. Но на самом деле туман сильный и плотный. Я бреду наугад, одна, я иду к нему, он моя цель, мое счастье.

В это время по его желанию я занимаюсь публикацией рукописи Бренера «Бомбастика». Я глава издательского дома «ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОПАГАНДА». Мы планируем новую акцию в поддержку украинского Майдана. Следим за событиями в Украине, собираем анархистов в фалафельной на Сенной. Адреналин от предвкушения большой движухи. Я снова боевая подруга, соратница. Мое мнение на вес золота.

* * *

Как ты могла, Ксюша, тебя развела тупая баба! М. В.! Ты че, вообще дура, как ты могла повестись на нее? Она просто девка с моего курса. Херней по жизни занимается, феминизмом институциональным. Я думал, вы просто общаетесь, я не думал, что ты за моей спиной такое можешь делать.

Если ты рассказывала ей что-либо про меня и про наши отношения, это предательство, понимаешь, ты понимаешь это???

Я тупо смотрю на него. Ничего не соображаю. Он злится. Мне нужно просто переждать этот разговор и сделать все, как он скажет.

Ты предала меня, предала детей, все, что мы делали. Ты выжидаешь удобный момент, и когда я расслабляюсь, ты наносишь удар со спины. Ты мой враг, получается. Тебе нельзя доверять. Я не знаю, чего от тебя ожидать. Это уже не первый раз, когда ты так поступаешь.

Теперь надо что-то с этим делать. Так нельзя оставить. Как ты будешь исправлять эту ситуацию?

Теперь ситуацию исправлять надо!

Я не знаю. А что можно сделать? Я не понимаю.

Ну ты пиздец, Оксана. Сначала делаешь непонятно что, а я разгребать потом должен.

А зачем вообще что-то делать с этим?

В смысле «зачем», ты че, не понимаешь? Ты вообще соображаешь, что ты сделала?

Тупо смотрю на него.

Что ты ей говорила вообще?

Каменею от мысли, что он все узнает. Что я говорила и про избиения, и про издевательства, и про унижения. Становится жутко от страха расплаты. Выныриваю в реальность. Он не знает. И не узнает. Если только от М. Но он никогда с ней не будет говорить об этом. Нужно врать, чтобы спасти себя. Я вру.

Ну я ей говорила, что у нас есть проблемы, какие конкретно, не говорила. Говорила, что мне не нравится что-то, сама не знаю что.

Что не испытываю к тебе желания. Что сама не знаю, чего хочу. Что мне кажется, что ты можешь быть жестким и что я тебя побаиваюсь. Вот это я говорила ей. Она предложила к психологу мне сходить.

Да? Интересно. Приемы же платные. Ну она вообще мразь.

А че там у нее с Н.П. происходит сейчас?

Не знаю особо, знаю, что сейчас они не общаются. Что Н.П. ее на секс развела. А потом М. ушла. И теперь они не то чтобы враги, но не общаются.

Понятно. Ладно, я подумаю, что можно сделать в этой ситуации.

Хорошо. Я сделаю все, что нужно будет. Я не враг тебе. Я тебе докажу.

Месть феминисткам. Часть 2

Короче, я придумал, что мы сделаем.

Ты разведешь их обеих. Мы покажем, какие они мрази на самом деле. Как они используют женщин. Их главная цель – разрушать пары женщин с их мужчинами, портить мужские жизни. Мужчина априори насильник, что бы он ни делал. Они мстят всем мужчинам просто за их существование. Они ненавидят мужчин.

Плунгян же на самом деле не та, кем себя заявляет. По сути, она просто лесбиянка-ботаничка, которая прикрывается феминизмом. А мы ее покажем этаким лесбопатриархом, который ненавидит мужчин и использует женщин. Но упор сделаем на использовании женщин. Чтобы демонизировать ее. Показать, что она главное зло. А М. просто действует по ее указке. Приводит новых жертв. Но они на тебя наткнулись, пробовали тебя жертвой объявить. Не на тех напали. Они хотели наш союз разрушить, но вместо этого мы не только останемся вместе, но станем еще сильнее. И ударим им в спину, когда они этого ожидать не будут. Они поймут, что им не удалось разрушить нашу пару. Тогда мы выиграем.

М. же не знает, что мы снова вместе?

Нет, мы с ней особо не общаемся сейчас. Она в другой стране сейчас живет.

Отлично!

Ты уверен, что это нормально так сделать?

Конечно, а ты опять хочешь все на самотек пустить. Тебя уважать никто не будет, если это спустить вот так. Надо нанести удар после того, что они хотели с нами провернуть. Чтобы они поняли, что не на того напали. Ситуацию надо повернуть в нашу пользу. Отыграться. Понимаешь?

Не особо, потому что М. вроде как мне помочь хотела, искренне.

Ты реально тупая, что ли, ты вообще не понимаешь, что произошло? Ты действительно считаешь, что можно все забыть, что ли? Они должны за это ответить. Позором своим. Разоблачением их. Мы сорвем с них маски. Чтобы они больше женщин не трогали и с их мужчинами не разводили.

Хорошо, я сделаю что нужно, просто скажи мне, что говорить. Я знаю, что ты во всем прав, просто я поддалась ненадолго их влиянию. Теперь я вижу, что чуть не натворила.

Да, ты вовремя очухалась.

Я скажу что делать, это серьезная тема, очень важно именно сделать так, как я тебе скажу. Чтобы выставить их в невыгодном свете, а нас с тобой в выгодном. Они увидят, что им не удалось разрушить наш союз.

С М. ты по телефону свяжешься, мы запишем этот разговор на диктофон. А к Н.П. ты лично заедешь тоже с включенным диктофоном, когда мы в Москве будем.

Спишись с ней, закинь, что ты встретиться хочешь. Вопросы я тебе напишу примерные.

Будешь говорить от имени некоей женщины-жертвы, на самом деле, это стеб будет, ведь ты не жертва никакая. Мы просто их разведем на откровенность. Изобразишь дурочку испуганную. Мы покажем их истинные лица. И лицо феминизма заодно с ними.

М. будет региональным агентом-спасателем, который заманивает жертв в комбинат и кидает их на конвейер, который втирается в доверие к женщинам разводит их с мужчинами и потом отдает в руки психологов, которые из них деньги тянут. По факту эти женщины никому уже не нужны потом. Женщина в любом случае проигрывает от их действий. Теряет мужчину, и потом вынуждена работать в два раза больше, чтобы психолога оплачивать. Мужчина страдает, дети страдают, женщина страдает, а эти феминистки торжествуют.

Поняла идею?

Да, я все сделаю.

Хорошо.

* * *

Прошу М. позвонить мне.

Она звонит мне из-за границы.

Я включаю диктофон и громкую связь.

Волнуюсь, задаю неудобные вопросы. М. доверчиво и честно отвечает. Он сидит рядом. Удовлетворенно улыбается. Она попалась. Теперь ей не отвертеться. Приговор будет приведен в исполнение, об этом узнают все.

Еду в Москву на встречу с Н.П.

Сижу на ее огромной кровати в маленькой кухне.

Судорожно прижимаю к себе сумку с включенным диктофоном. Чувствую себя шпионкой на задании.

Выхожу на улицу спустя три часа. Я сделала это.

Он наконец-то будет доволен.

Несколько месяцев спустя в нашем журнале «Политическая пропаганда» выходят диалоги под названием «Феминистский мясокомбинат».