Текст книги "Тень наркома"

Обед у директора торговой палаты

Позвонил директор торговой палаты и пригласил нас на обед.

На обеде знакомых не было. Нас представили владельцу завода по переработке фруктов, известному в городе доктору, директору местной радиостанции и владельцу центральной аптеки. Все были с женами.

За столом говорили обо всем, о чем говорят в подобных случаях. За шампанским хозяин поднял тост за нас с Мальвиной, пожелав нам успехов в бизнесе.

Кофе пили на лужайке, освещенной фонариками в китайском стиле.

Где-то тихо звучала музыка. Два официанта разносили кофе и коньяк. Ко мне подошел хозяин:

– Я наслышан, что вы ищете некоего синьора.

Пришлось признаваться.

– Да. И найти не могу.

– Его зовут…

– Лор Абиер.

– Да, да, Лор Абиер. Должен вам признаться, я хотел сделать вам сюрприз и найти его. Я попросил синьора Куэльу, начальника нашей полиции, помочь мне. И, к сожалению, должен вам сообщить, что даже он с его возможностями – а возможности у него большие – помочь мне не смог.

После этого мне необходимо было объяснить, кто этот Абиер и почему я его ищу.

– Синьор Абиер очень богатый человек. Он знаком с родственниками моей супруги. Через них он высказал готовность помочь мне в организации бизнеса в одном из южных бразильских городов. Конечно, я сам располагаю достаточными средствами, но дополнительные вливания…

– Да, да, конечно, это понятно. И он помог вам выбрать наш город?

– Да, он сказал, что сам подумывает осесть здесь. Но, как видите, его здесь нет. Или пока нет.

– Он был здесь. И это действительно богатый человек.

Ну, конечно, он все проверял и знает про 10 миллионов.

Он продолжал:

– Вы знакомы с ним?

– Нет. Я даже ни разу его не видел.

– А ваша супруга?

– Тоже нет.

– Вы можете найти его?

Это походило на допрос. Уж не служит ли любезный синьор в полиции?!

– Да, конечно. Я напишу родственникам моей супруги.

– Его отсутствие отразится на вашем бизнесе?

Конечно, это был самый важный вопрос. Я вздохнул:

– Бесспорно. Я уже закупил десять «мерседесов». Пока всего десять. И на время ограничусь этим. Сначала нужно привести в порядок салон.

– Стало быть, открывать салон вы будете?

– Не вижу препятствий.

Итак, он узнал, что я ищу человека, который обещал субсидировать мое предприятие, и хотел узнать, есть ли у меня самого средства для открытия салона. Другими словами, его, да и не только его, интересовал я, кто я такой: пустышка, надеющийся на деньги богатого спонсора, или самостоятельный бизнесмен. Думаю, он остался доволен нашим разговором.

А ночью, когда мы ложились спать, Мальвина спросила.

– Не пора ли кончать с этим Абиером? Зачем он нам нужен? Денег он нам не принесет. Или ты думаешь, что, если мы его найдем, нам заплатят? Ошибаешься.

– Во-первых, я уверен, что мы его не найдем. Во-вторых, даже если найдем, нам не заплатят.

– Так зачем мы лезем из кожи вон? Настораживаем местную знать. Сдался тебе этот Павел Михайлович!

– Видишь ли, я повязан с этими людьми. Они когда-то командовали мною. Они меня направили сюда.

– Сейчас другое время. Эти люди уже ничего не могут. Они проиграли. Они говорят красивые слова. А за словами только одно: деньги, достать побольше денег. Если они уж такие идейные, то где они были год назад? Нет, Женя, самый ненадежный тип людей – это проигравшие. От них надо держаться подальше.

Разговор меня удивил и обрадовал. Я не мог до конца отделаться от мысли, что Мальвину мне подставили в качестве надзора и что она – их человек. Правда, все это могло быть, но теперь другой расклад. Теперь она хочет избавиться от них. Что ж, это понятно.

– У нас есть деньги. Мы должны открыть дело. Должны научиться зарабатывать. И забыть про всех этих павлов михайловичей.

– Он может объявиться.

– Если мы найдем Абиера. А мы, если я правильно понимаю, закончили поиски.

– Да, конечно, закончили.

Однако дело Абиера мы не закончили.

Падре Джованни

Через несколько дней, когда мы с Мальвиной мирно прогуливались по набережной, возле нас затормозил старенький «форд». За рулем сидел падре Джованни. Я хотел подойти к нему, но святой отец сам проворно выскочил из машины. Весело поздоровавшись, он заговорщически обнял меня:

– Вы ищите Лоренцо Абиера. Всех спрашивали, а про церковь забыли. А никто как церковь не заботится о душах…

Итак, падре знал о существовании Абиера и, более того, знал его полное имя.

– Вы сказали «души», дон Джованни. Значит, он уже прошел печальный обряд в вашем соборе.

– Нет, не прошел, – падре улыбался.

– Но…

– Вы долгое время жили в странах, где церковь не занимает большого места в жизни прихожан. Поэтому и искали этого Абиера в светских учреждениях. А искать надо было на кладбище. В Муньересе, который вы изъездили вдоль и поперек, где поговорили со всеми, кто мог бы знать этого человека, вы забыли одно место: кладбище.

– Он погребен на кладбище в Муньересе?

– А вот этого я не говорил!

– Но…

– Я сказал, что надо было бы заглянуть на кладбище в Муньересе.

– Но если он не похоронен…

– В том-то и дело. Там есть надгробный памятник, где написано, что синьор Лоренцо Абиер родился в 1899 году и умер в возрасте девяносто трех лет.

Я начал считать.

– В таком случае он должен был умереть… Он должен был умереть… в следующем году.

– Верно. На памятнике так и написано: скончался в 1992 году.

– Другими словами, сейчас он еще жив и намеревается скончаться через год. Предусмотрительный человек.

– Многие люди, особенно в преклонном возрасте, еще при жизни, заказывают себе памятники. – Теперь дон Джованни был серьезен. – Это рутинное дело. Правда, обычно дата кончины не упоминается.

– Но здесь упомянута.

– Не стоит удивляться. Некоторые люди суеверны. Они ставят в качестве даты своей кончины только им понятное число. Им можно простить этот небольшой порок.

– Стало быть, синьор Абиер жив, и ему сейчас девяносто два года.

– То, что он родился столько лет назад, это правда. Но вот жив ли он… Думаю, что скорее жив, чем мертв.

– Странно слышать эти слова от вас, дон Джованни.

– Действительно странно. Памятник этот заказала год назад пожилая дама. Она не уточнила, кем приходится ей этот Абиер. Когда вы увидите памятник, а я уверен, что вы поедете взглянуть на него, вы обратите внимание на то, что плита закрывает почти все место, отведенное для могилы. То есть для погребения в гробу пришлось бы поднимать эту плиту.

– Вы хотите сказать, что под плитой захоронения нет.

– Если бы оно было, об этом знали бы служители кладбища. А захоронение не было произведено, однако в прошлом году несколько раз кто-то приносил цветы и оставлял их на плите.

– Это означает, что синьор Абиер мертв?

– Это означает только то, что те, кто приносил цветы, считают его мертвым.

– Когда это было?

– В сентябре и в октябре. С разницей в несколько дней.

– Извините меня, дон Джованни, я не знаю обычаев… Может быть, то, о чем я спрошу вас, покажется вам кощунственным…

– Кощунственными вопросы не бывают. Кощунственными бывают ответы.

– Может так быть, что человек где-то погибает, скажем, в море, или в другой стране, или при каких-то обстоятельствах, когда тело невозможно захоронить, и ему ставят что ли… условный памятник?

– Такое бывает. В Соединенных Штатах это распространенный обычай. Но это не тот случай. Дама, которая заказывала памятник, сказала, что синьор Абиер жив.

– Она могла сказать неправду.

– Зачем?

– Вероятно, чтобы потом захоронить прах в урне.

– Это возможно. Как я сказал, надгробие не поднималось. Однако в памятнике есть нечто в виде склепа, куда легко поставить урну. После появления цветов смотритель открывал склеп, и там было пусто. Могу добавить, что вчера он проверил склеп, и урны там тоже не было.

– Конечно, лучше брать деньги за могилу с человека, пока он жив. С мертвого много не возьмешь, – профилософствовала Мальвина.

Я засомневался, переводить ли это падре, но он так вопросительно смотрел на меня, что мне не оставалось ничего другого, как перевести. На мое удивление, падре рассмеялся.

– Верно, верно, покойники народ очень скупой, уж я-то это знаю.

Он посмотрел на часы и заторопился.

Дела кладбищенские

Кладбище начиналось сразу за церковью. Желтая, то ли от времени, то ли по задумке средневековых архитекторов, церковь пряталась за высокими серыми каменными памятниками. Сквозь дорожки, уложенные квадратными плитами, пробивалась пожелтевшая трава. Змей мы не боялись. Добрейший доктор Бутика объяснил нам как-то, что змей ни в городе ни в окрестностях нет, потому как местные куры, регулярно склевывали все змеиные яйца и оставили змей без потомства. Зато ящериц было много, маленькие, почти розовые и побольше – серые, они выскакивали из травы, перебегали дорожку и скрывались в траве. Разноцветные, размером с колибри, птицы перелетали с памятника на памятник.

Могилу господина Абиера мы нашли сразу. Серая плита действительно закрывала почти все пространство, отведенное для могилы. Надпись: Lorenzo Abier. 29.03 1899 – 7.11 1992. Сверху и снизу орнамент.

Мальвина встала на колени:

– Здесь маленькая дверца. Открыть?

– Открой.

Она открыла, попыталась посмотреть внутрь:

– Ничего не видно, отверстие узкое. Но урну поставить можно.

Она закрыла дверцу, поднялась:

– Надо купить хороший фонарь.

Мы решили вернуться в город, купить фонарь и поляроид, чтобы сфотографировать плиту.

– А он и день смерти предсказал, – рассуждала Мальвина в машине. – Какого числа он собирается умереть? Седьмого одиннадцатого. Постой! Как я сразу не догадалась!

Я тоже сразу не догадался. Седьмого ноября! И не просто седьмого ноября, а седьмого ноября 1992 года, юбилей революции. Семидесятипятилетняя годовщина.

– Это что-нибудь должно означать, – не сомневалась Мальвина.

– Что-то должно… но что?

– Он не мог всерьез думать, будто кто-то поверит, что он умрет естественной смертью именно в день юбилея. Скорее всего, он очень болен и хочет наложить на себя руки, а лучшего дня для этого, чем седьмое ноября, нет. Он хочет сказать, что семидесятипятилетняя годовщина – это конец. Конец революции.

– Или наоборот. Он предупреждает: революция не забыта, не будет забыта.

Через день купили поляроид, научились им пользоваться. Потом приобрели фонарь.

На кладбище приехали утром.

Те же птицы, та же тишина. Все то же. А что может измениться на кладбище за неделю?!

Сделали несколько фотографий плиты. Теперь уже я нагнулся, открыл дверцу, посветил фонарем. Длинный узкий проход, совершенно пустой.

– Посмотри, за нами кто-то следит.

Я поднялся. Никого.

– Я хорошо видела, в глубине аллеи кто-то стоял.

Я обошел аллею. Никого. Даже птицы куда-то спрятались.

– Мне не показалось, – убеждала меня Мальвина в машине.

– Ну и что?! Конечно, кто-то следил. За нами вообще должны следить.

– Правильно, – обрадовалась Мальвина. – И так же правильно то, что с этим надо кончать. Нужно заниматься делом. Работать и забыть всю эту ерунду.

Я не возражал.

Но однажды, когда я в очередной раз разглядывал фотографию надгробной плиты, мне показалось, будто орнамент напоминает что-то. Но что? Я внимательно всматривался в орнамент.

И вдруг я догадался.

Но догадка показалась настолько странной, что я, дабы не вызывать насмешек Мальвины, вслух решил ее не высказывать. Нужно было сначала позвонить в Рио.

На следующий день, как только Мальвина отъехала от дома на машине преподавателя вождения, я набрал номер гостиницы, где мы останавливались во время пребывания в Рио, и попросил синьора Мануэла.

– У меня к вам просьба. В русском консульстве в Рио обязательно должен быть магазин, где сотрудники покупают товары, присланные из России. Мне нужна бутылка минеральной воды. Только одна бутылка. Называется вода «Боржоми».

Мануэл, как всегда, был немногословен:

– Я помню такую воду. Я вам ее вышлю.

Через неделю я получил уведомление о том, что на мой адрес прибыл груз с маркировкой «Осторожно, бьющийся предмет!» На почту мы отправились вдвоем с Мальвиной. Там нам выдали коробку с надписью «Минеральная вода». Мальвина, которая редко чему-нибудь удивлялась, осталась невозмутимой и на этот раз. Однако, когда дома мы вскрыли коробку и она увидала бутылку «Боржоми», вопросительно посмотрела на меня.

– Ты понимаешь, – начал оправдываться я, – у меня в последнее время изжога…

Я взял бутылку, внимательно посмотрел на этикетку.

Неужели я догадался?!

– Смотри.

Я достал фотографию надгробной плиты и показал на этикетку бутылки:

– Видишь грузинские буквы?

Мальвина еще ничего не понимала:

– Вижу.

– А теперь посмотри на орнамент.

– Ну…

– Там встречаются такие же буквы.

– Ты хочешь сказать, что это не орнамент, а текст?

– Да. Там есть грузинские буквы. Надо только убрать лишнее. Все эти кружочки. Убери их.

– Попробую.

Она взяла лист бумаги и аккуратно перерисовала орнамент без кружочков. Получилось следующее:

– Это похоже на имя и фамилию, – предположила Мальвина.

– Верно, – согласился я.

– Почти совпадает количество букв. Лоренцо Абиер. В фамилии совпадает, в имени на одну больше.

– Теперь надо посмотреть, какие буквы в этикетке совпадают с буквами на надгробии.

– Первая «Б». Есть похожая. «О» – нет. «Р» есть. «Ж» – тоже нет. «М» – нет. Зато «И» есть. Итого три, – посчитала Мальвина.

– А теперь поставим их в текст на фотографии.

У нас получилось:

«–Р–И-Б-РИ-».

Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам.

– Три буквы из фамилии «Абиер», – почти прошептала Мальвина. – Значит, если и остальные буквы те же, то…

– То на надгробье написано: «Лаврентий Берия».

Не может быть

– Не может быть! Не может быть! – повторял я.

В моем ведомстве знали, что суд над Берией в 1953 году был фикцией. По поводу судьбы самого министра сложились два мнения. Одно, наиболее распространенное, – он был убит во время ареста у себя дома. Другое: ему удалось бежать. Последнее косвенно подтверждалось тем, что после «ареста» допрашивали его жену и сына. Во время допроса их спрашивали, где он скрывается. Это арестованный-то!

Так или иначе, судьба министра оставалась неясной. Мне кто-то говорил за дружеским застольем, что он действительно скрылся, но вскоре умер. А этот «кто-то» был, как говорили в то время, человеком «очень информированным».

Все это я рассказал Мальвине.

– И ты считаешь, что на этом кладбище похоронен он? – спросила она. Потом поправилась: – Будет похоронен он.

– Постой! А ведь двадцать девятое марта 1989 года – это, скорее всего, настоящий день его рождения.

– Надо проверить.

– Конечно. Я помню, в пятьдесят третьем году ему было пятьдесят четыре года. Стало быть, год рождения сходится. И помню, по гороскопу он – «овен», как и мой шеф, то есть родился где-то в конце марта – начале апреля. Завтра мы пойдем в библиотеку и проверим.

– Какова вероятность того, что он остался жив в 1953 году?

– То, что ему удалось скрыться, это почти аксиома. Такой человек, как он, не мог не подготовить путей отхода. Но кого-то действительно убили при его аресте.

– Двойника?

– У Берии не было двойников. Так же, как у Сталина. Они боялись, что двойник может выдать себя за них. А в атмосфере всеобщего страха разобрать, «кто есть кто», было бы очень трудно.

– Но если Берии удалось скрыться, он обязательно проявил бы себя за эти почти сорок лет.

– Не обязательно. Был такой Баженов. Он работал секретарем Сталина в двадцатые годы. Потом бежал на запад. И послал Сталину письмо, где написал, что если за ним не будет охоты, то он исчезнет, не опубликует свои воспоминания и не будет выступать в прессе. В случае его смерти воспоминания будут опубликованы. Сталин согласился. Баженов спокойно жил во Франции, никто его не трогал. Но воспоминания он опубликовал… После смерти Сталина.

– Ты считаешь, что была такая же договоренность и с Берией?

– Берия хорошо знал историю Баженова. Ко времени его бегства Баженов еще не опубликовал воспоминаний. Кроме того, Берия был профессиональный конспиратор. Он сам ездил на встречу со своими суперагентами. Причем, ездил за границу. И пользовался каналами, лично им подготовленными, о которых никто не знал. После войны он был отстранен от прямого руководства безопасностью и занимался атомной бомбой, но и тогда, по личному распоряжению Сталина, продолжал встречаться с суперагентами. Он исчезал из своего дома, и никто из его охраны не знал, где он.

– Это действительно были суперагенты, а не…

– Не дамы, ты хочешь сказать. Сталина обмануть было трудно. У него была личная система информации и он хорошо знал жизнь своих соратников. И разврата Сталин не терпел. Другое дело, среди этих суперагентов действительно были женщины. И какие! Почти наверняка Марика Рокк. Та самая, которая пела «Семнадцать мгновений весны». В Союзе ее знали по фильмам, они крутились у нас после войны. Марика Рокк была подругой Евы Браун, бывала дома у Гитлера, а после войны спокойно вернулась в родную Венгрию, мало того, что с большими деньгами, но и жила, не прячась, открыто. Сейчас она в Германии, поет в оперетте. Еще одна интересная дама – Ольга Чехова. Жена племянника Антона Павловича Чехова. Она дружила с женой Геббельса. Я назвал тебе двоих. Это те, кого мы знали. Наверняка были и другие. Но главное не это. У Берии должны были быть каналы для перехода границы. И он мог воспользоваться одним из них. Тем более, что опасаться за свою жизнь он начал еще при жизни Сталина.

– Хорошо, – согласилась Мальвина. – Примем за отправную точку то, что Берии удалось скрыться. Что дальше? Прошло уже почти сорок лет. Сейчас ему должно быть девяносто три года. А я-то говорила, что он за мной ухаживал!

– Ты, моя прелесть, нравишься мужчинам любого возраста.

– Он вполне может быть жив. Кавказцы живут долго.

– Не все. Сталин в семьдесят лет был дряхлым больным стариком.

– Может быть, это его сын или внук.

– Может быть. Но обрати внимание: на могиле написано Лоренцо, а это и есть Лаврентий. Да и какая разница: сын, внук… Главное – это тот, кто переводил деньги. Тот, у кого они есть. И кто готов переводить их на определенные цели. Поэтому наша задача остается прежней: найти этого человека и объяснить ему, кому надо переводить деньги. Или кому не надо их переводить.

– Скажи, а у Берии могли быть деньги?

Я не сомневался:

– Да, и огромные. Сейчас идиоты в Москве ищут деньги партии. Не было у партии тайных денег. Потому что не могло быть. Потому что все деньги страны и так были деньгами партии. Когда партийным начальникам нужны были деньги, они просто брали их из казны, оформляя решением Совмина.

– А Берия?

– Тогда было другое время. И другое отношение к деньгам. Валюта рассматривалась как орудие вербовки, и поэтому ею бесконтрольно ведали соответствующие службы. Кроме того, перед войной, а особенно во время войны, в Советский Союз стекались огромные массы валюты: и захваченной, и переданной законно. И командовал этим всем лично Берия. Даже после того, как стал руководить только физиками.

– Стало быть у него, или у его наследников могут быть большие деньги?

– Огромные. Трудно исчислимые.

– А почему Бразилия? Почему для пересылки денег выбрана Бразилия?

– Для пересылки выбрана почему-то Бразилия, но владельцы находятся в другой латиноамериканской стране. Ты помнишь, этот тип говорил по-испански с аргентинским акцентом. А Аргентина – страна очень подходящая для того, чтобы Берия бежал именно туда. Кроме того, у нас говорили, что кто-то даже видел его в Аргентине, в каком-то маленьком городе.

Через несколько дней Мальвина нашла в библиотеке старинную газету, где было написано, что интересующий нас человек действительно родился 29 марта 1899 года.

– Мы на верном пути! – радостно воскликнула счастливая продолжательница дела юных следопытов.

– Но мы не знаем, куда ведет этот путь, – продолжил я.

– И что нам теперь делать?

– Если на надгробье написано седьмое ноября1992 года, значит, в этот день что-то должно произойти.

– Стало быть, остается только одно: ждать седьмого ноября, – обрадовалась Мальвина. – Вот и прекрасно. А пока будем работать.

И мы продолжали работать.

Они должны прийти

В конце мая наконец решился вопрос со зданием для салона и с территорией возле него. Я перевел деньги и получил документы на право владения.

Начались новые хлопоты: надо было придать салону респектабельный вид. Требовался полный ремонт. Сначала появился дизайнер из Рио, с ним работала Мальвина, работала со знанием дела и с требовательностью, временами переходящей в резкость. Наконец проект был закончен и в сентябре утвержден – без особых проблем – в торговой палате, так требовали местные законы.

Фирму для выполнения этого проекта я нашел еще месяц назад, и с вполне допустимой раскачкой ее работники приступили к делу. Работали медленно, все-таки юг, но, к нашему с Мальвиной удивлению, очень аккуратно. Обещали закончить к октябрю, но мы быстро поняли, что если все будет готово к Новому году, то нам повезет. Уже с середины августа я начал подыскивать людей для работы в салоне.

Прибытие новых машин я хотел задержать до декабря, но не получилось, и 25 октября большой трак привез из Рио 8 новеньких «мерседесов»: четыре машины 190-го класса, две – 300-го и две – 400-го. Хорошо, что к тому времени уже был готов сарай с надежной защитой.

Приближалось 7 ноября.

Напомнил нам о его приближении падре Джованни:

– Может так случиться, что люди, которые вас интересуют, появятся седьмого ноября. Если вы помните, это дата указана на надгробье.

Говорить ему, что я забыл про эту дату и что она меня не интересует, было глупо.

– Да, я помню, дон Джованни. И не знаю, как не пропустить интересующих меня людей. Не сидеть же мне весь день на кладбище.

– Постараюсь вам помочь.

Я поблагодарил его и стал думать, как лучше подготовиться к встрече. В том, что кто-то появится, я не сомневался.

– Может быть, будем попеременно дежурить на кладбище? – предложила Мальвина.

– Нет. Мы их спугнем. Они очень не хотят оставлять свои фотографии. Люди, которые переводят десять миллионов неизвестно как заработанных долларов, обычно не любят, чтобы их фотографировали. Этот человек из Муньереса, как ты помнишь, старался остаться незамеченным.

– Но тогда они могут вообще не прийти.

– Вряд ли. Им зачем-то нужна эта дата.

Я попытался поставить себя на их место: в конце концов, я такой же профессионал, как и они. Да и той же школы.

– Они попытаются прийти ночью, – предположила Мальвина.

– Нет, они вряд ли пойдут на это. Они понимают, что их будут ждать. И ночью им трудно будет ускользнуть. Их просто можно будет взять около могилы.

– Но кто их будет брать? Мы?

– Никто их брать не будет. Но они этого не знают. Поэтому они придут или на день раньше, или на день позже. Хотя на день позже они тоже не придут. Они понимают: если тот, кто их ждет, не увидит ни их, ни то, что они должны принести, седьмого ноября, он будет ждать их на следующий день.

– Значит «до»?

– Да. «До». Это я говорю тебе как профессионал.

– Ты уверен, что они что-то должны принести? Может быть, на этот день назначена встреча.

– Ты думаешь, время и место встречи изменить нельзя? Вряд ли. Встреча на кладбище – это подходяще для сектантов, для какого-нибудь новомодного движения, но людям, для которых седьмое ноября – праздник, это место не подходит. Нет, они что-нибудь положат. И за несколько дней до седьмого…

– Какой бы день выбрал ты?

– Тот, когда все заняты. Например, воскресенье, день футбола. Посмотри, какой день недели седьмого.

Мальвина достала календарь:

– Суббота.

– Нет, воскресенье слишком далеко. Это должно произойти раньше: в среду или четверг.

– А что они могут положить?

– Трудно сказать. Скорее всего, урну. Но что будет в ней…

– А не усложняем ли мы? Может быть, просто в этот день они организуют захоронение своего товарища или руководителя, умершего ранее.

Мальвина была прагматисткой. И я с ней согласился.

– День выбран подходящий. Если это действительно бывший министр, то он мог умереть раньше, скажем, несколько лет назад, но заранее попросить, чтобы его похоронили в день, столь важный для коммуниста. И при его жизни или сразу после смерти, что вернее, кто-то и заказал это надгробье.

– Тогда мы ломимся в открытую дверь. Но почему в этом случае не настоящее имя, а измененное?

– Он хотел оставаться неизвестным и после смерти. Это понятно, такое имя! Кроме того, он хотел, чтобы его похоронили под тем именем, под которым его знали в Латинской Америке.

– Но почему именно Сан Бартоломеу?

Такой вопрос я себе тоже задавал.

– Этого я не понимаю.

Мальвина не отставала:

– Если это Берия, то есть, если Берия и Абиер – один и тот же человек, то кто переводил деньги из банка? По всем данным, это не был столетний старик.

Все последующие дни меня мучил вопрос, почему надгробие установлено здесь, на маленьком кладбище в Муньересе. Ответа я не находил.

Однажды я перелистывал «Монд». Много статей, посвященных 500-летию открытия Америки, сообщение о съезде компартии Китая, репортаж о закрытии Всемирной выставки и, конечно же, статьи о приближающихся выборах в Соединенных Штатах.

Стоп. Когда выборы в Соединенных Штатах? В первый вторник после первого понедельника ноября. То есть во вторник 3 ноября.

На следующий день я встретил нашего хозяина доктора Бутику и спросил его, будет ли он следить за выборами в США.

– Это как футбол, – ответил он, – смотришь допоздна.

Все, кого я спрашивал потом, отвечали, что обычно следят за выборами по телевизору. И каждый второй повторял фразу доктора Бутики: это интересно, это как футбол. А футбол в Бразилии смотрят все.

– Они придут вечером третьего ноября, – сказал я Мальвине.