Текст книги "Вокзал"

Глава 16
ЛАРИН

"Так пусть ваше ожидание завершится радостью. Встречей с дорогим человеком, открытиями в пути, новыми впечатлениями. Ожидание – это не так уж плохо.

В комнате ожидания матери и ребенка, кстати, у нас есть очень хорошая игротека. Мамаши, ведите туда своих бутузов, им понравится…

А на пятый путь прибывает скорый поезд Ивано-Франковск – Москва. Номера вагонов идут с головы состава. Последний окажется где-то метрах в ста от конца платформы".

Ларин посмотрел на часы. Ивано-франковский опаздывал на четыре минуты. Да, те благословенные времена, когда по поездам можно было сверять часы, прошли.

Ларин, впрочем, надеялся, что не безвозвратно. На его вокзале четыре минуты – это было ЧП. Сегодня же Ларин проведет быстрое расследование, по чьей вине опоздал ивано-франковский. И если виноваты его люди – им несдобровать.

Он делал этот ежедневный утренний обход уже двадцать два года – с того дня, как стал начальником вокзала. В такие минуты он чувствовал себя полным хозяином этой огромной территории, своеобразного маленького государства в городе, имеющего сложную иерархию и живущего по своим законам. За годы правления Ларина – особенно после перестройки и распада Союза – вокзал здорово изменился, можно даже сказать, преобразился, и не последнюю роль в этом процессе сыграл его начальник. Вокзал не только поменял свой внешний вид и техническое оснащение, но в его залах иcчeз дурной запах и ощущение вокзальной нечистоты. И даже пассажиры, казалось, стали выглядеть более респектабельно.

Три придорожные столовые с огромными очередями, отвратительной едой, липкими столами и мухами были закрыты. Вместо них появились уютные экспресс-буфеты, маленькие аккуратные кафе, бары.

Виктор Андреевич прошел мимо частного ресторана, недавно открытого бывшим депутатом Госдумы. Еще вчера над дверями ресторана висели предвыборные лозунги, а сегодня появилась огромная афиша новой шоу-программы варьете с занятным названием «Семь раз налей, один раз заешь!».

«Нужно как-нибудь глянуть эту программу», – подумал Ларин, заинтригованный ее названием.

С витрины большого магазина с дорожными товарами тоже сняли предвыборный лозунг и вместо него на красном тряпичном транспаранте появилась белыми буквами надпись: «Осторожно, мы снижаем цены».

«Однако логика здесь прослеживается, – усмехнулся Виктор Андреевич. – Предвыборная лихорадка и взвинчивание всего на свете закончены. А потому расслабимся и даже снизим цены».

Ларин вошел в специальный небольшой зал для инвалидов с удобными специальными креслами, столами, местом для колясок и приспособлениями под костыли. Виктор Андреевич особенно гордился этим новшеством, так как появление на железнодорожном вокзале первого в России зала для инвалидов было его личной заслугой. Он специально ездил в Голландию, чтобы перенять у иностранцев опыт строительства подобных заведений. В этом зале были и кассы для инвалидов, и специальные туалеты, а недавно появились и специальные инвалидные места в самих поездах. И ни один инвалид не догадывался, что он имеет все эти удобства только благодаря одному очень сильному юношескому переживанию Виктора Андреевича.

Когда-то горячо любимый Лариным родной дядька – инвалид войны без обеих ног, – не выдержав монотонного и бесцельного сидения дома на шее у молодой и обожаемой жены, решил уйти из дома и навсегда уехать к своему боевому другу в деревню. Не хотел он больше терпеть свое унизительное положение никчемного мужа-обузы. А потому кое-как добрался до вокзала, но не смог взять билет, сесть в поезд, сходить нормально в туалет. И это унижение так сильно сказалось на нем, что он умер тут же, на вокзале. Родственники нашли его только спустя несколько дней. Подростка Ларина тогда настолько поразил этот случай, что до сих пор у него сжималось сердце при виде любого инвалида на вокзале.

"Женщина с пьяным мужем, или кем он вам там приходится, уведите его от края платформы – поезд же едет. И как можно так напаивать мужчину с утра.

Женщина должна привлекать кавалеров другими методами".

Ларин громко крякнул, услышав по динамику эту фривольную нотацию, но улыбнулся, как и остальные. Поймал себя на этой улыбке и слегка разозлился. Ох, он поговорит с этой Собиновой!

Выйдя из зала для инвалидов, Ларин наткнулся на молодую девушку с исцарапанным лицом. На груди ее висела картонная табличка с надписью: «Я – жертва вчерашнего группового изнасилования. Помогите кто сколько может». Сама девушка, как и положено жертве изнасилования, стояла с чуть склоненной набок головой и опущенными в пол глазами. На окружающих она производила сильное впечатление. Кто-то быстро бросал ей издали монетку, как будто бы стыдясь подходить ближе. При этом люди испытывали что-то среднее между стыдом, жалостью и брезгливостью. Мамаши, прочитав надпись, поспешно тащили своих детей подальше от этого места. Группа молодых парней долго рассматривала девушку, тыча пальцами в табличку, громко смеялась, перебрасываясь сальными шуточками. А одна из пожилых сердобольных женщин даже попыталась заговорить с жертвой изнасилования, расспросить ее, посоветовать.

Когда несчастная увидела Ларина, она подняла голову и беззащитно улыбнулась. Он смотрел на нее странно – с легкой усмешкой, оценивая, что с ней делать.

– Сигареты у вас не будет? – кротким голосом нарушила молчание девушка.

– Здесь не курят, – ответил Ларин.

– А я про запас! После покурю, на улице.

– У меня нет. – Ларин подошел вплотную к девушке и тихо спросил:

– Что, опять изнасиловали? И опять группой?

Девушка виновато потупила глаза.

– Ну да. Опять, – тихо произнесла она.

– Тебя что, уже месяц насилуют?

– Бывает, – кокетливо поджала она губки.

– Хоть платят потом?

Ларина увлекала эта беседа.

– Как договоришься.

Виктор Андреевич уже не первый раз встречал эту девушку на вокзале и в близлежащих местах с одной и той же табличкой. И всякий раз она была изрядно поцарапана, а то и с синяками на лице.

– Ты хоть картонку свою обнови, – кивнул он на потрепавшуюся за месяц табличку. – А то не все буквы уже разобрать.

– Ага, поменяю, – согласилась девушка.

– И давай немножечко подальше отсюда, а то перепугаешь мне всех инвалидов и детей, – Ларин кивнул на находящуюся поблизости комнату матери и ребенка.

– Хорошо, встану ближе к перрону.

Виктор Андреевич пошел дальше. Некогда Ларин с большим энтузиазмом гонял на вокзале всяких нищих и попрошаек. Но с какого-то времени он оставил их в покое, понимая, что у каждого свое место и свое дело. И бороться с этой привокзальной нищей мафией – все равно что постоянно сбривать нa теле волосы, которые после этого вырастают снова и становятся еще гуще. В последние годы, встречая на вокзале всяких «пострадавших» и «жертв», Ларин только удивлялся их новым методам «работы». Порой эти методы даже забавляли его.

– Куда лезешь по мокрому? – услышал Виктор Андреевич грубый окрик старой уборщицы Матвеевны, протирающей мокрой тряпкой зал ожидания.

– А что ж мне, по воздуху лететь, если ты тут надраиваешь с утра пораньше!

– в духе Матвеевны огрызнулся Ларин.

– Мог бы и обойти. Что ж, труд уборщицы и уважать не надо? – продолжала гудеть Матвеевна.

– Тебя попробуй не уважь. Себе дороже! – находя какое-то странное удовольствие в этих пререканиях, отвечал Ларин.

Он любил эту старую женщину, как свое прошлое. Она чуть ли не единственная из служащих Южного вокзала работала здесь с первого дня появления Ларина в должности начальника. И всякий раз, когда Матвеевна, жалуясь на здоровье, собиралась уходить на пенсию, Ларин прилагал все силы к тому, чтобы ее оставить.

– А ты чего сегодня такой бледный? – внимательно оглядела его Матвеевна. – Кутил, что ли ночью? Смотри, уже не мальчик ведь. За здоровьем теперь следить нужно.

– Мать у меня умерла, Матвеевна! – как-то по-детски, будто бы прося, чтоб его пожалели, сказал Ларин.

Матвеевна, бросив мытье полов, всплеснула руками:

– Ах ты боже мой, горе-то какое! Это Антонина-то Петровна? – запричитала уборщица.

– А ты разве помнишь ее, Матвеевна? – почему-то обрадовался Ларин.

– Да как же не помню? Уж сколько раз она приезжала на этот вокзал! Такая красивая женщина была. Царство ей небесное. И все у меня про тебя расспрашивала. Как там мой Витюшенька? Не много ли у него работы. Очень уж сердобольная мамка у тебя была. – Матвеевна всхлипнула.

Виктор Андреевич почувствовал, как увлажнились и его глаза.

– Сегодня гроб привезут поездом. Хоронить в Москве решил, – сказал он, чуть помолчав.

– Может, оно и правильно, – качнула головой Матвеевна. – Хоть чаще на могилку наведываться будешь.

– Ты завтра, Матвеевна, приходи на похороны. И на поминки в «Лазурное».

Знаешь это кафе? На Волжской, здесь недалеко. Обязательно приходи.

Ларину вдруг очень захотелось, чтобы завтра на похоронах среди тех многочисленных людей, которые никогда не видели его мать, была бы Матвеевна, помнившая Антонину Петровну даже по имени-отчеству и так искренне огорчившаяся по поводу ее смерти.

– Постараюсь, соколик мой! Работы много. Сменщицы сейчас болеют – все повально гриппом. Ух как по Москве свирепствует зараза эта. Одна старуха – держусь.

– Уж постарайся, пожалуйста, Матвеевна. Я тебя очень прошу.

– Постараюсь, миленький. Похороны – дело святое. – Женщина взяла Ларина за локоть. – Я тебе еще вот что скажу. Ты бы отпел мать в церкви, а? Нужное это дело.

– Не знаю, Матвеевна, – задумался Ларин.

– И времени много не займет. А для усопшей это сейчас важнее всего, – продолжала уговаривать Матвеевна.

– Может быть, ты и права, – заколебался Ларин.

Шум по соседству отвлек его внимание.

– Я тебе улизну, наглец такой! – закричала служащая средних лет.

Ларин обернулся на крик и увидел, как по лестнице, ведущей наверх из платного туалета, бежал парень. Его преследовала служащая этого заведения, которая на последних ступеньках лестницы все же ухватила парня за рукав.

– Плати, я тебе сказала. А то позову милицию!

– А за что я должен платить, если я не ходил? – возмутился пойманный парень.

– Что значит – не ходил?

– Ну не писал – вот что значит, – огрызнулся парень.

– А я почем знаю? Ты в кабинку вошел, предупредил, что оплатишь при выходе, – так плати! Я-то обычно на входе плату беру, а тебе, говнюку, поверила…

– Но я там ничего не делал – в этой кабинке. В общем, передумал, – смутился парень. – За что же я должен платить?

– Да ты что, хочешь, чтобы я еще выясняла, чем ты занимался на унитазе?

Что ты делал, а что не делал? И о чем ты там думал? – разозлилась служащая. – Да я для таких умников, как ты, на прошлой неделе специально вот это переписала.

Женщина тыкнула пальцем в табличку при входе в туалет, на которой было написано: «Платный туалет. Входная плата 3 рубля. График работы – круглосуточно».

– Ты читать умеешь? – силой повернула служащая парня к табличке. – Слова «входная плата» видишь? Это значит, вошел в туалет – все! Три рубля плати. А чем ты там будешь заниматься, хоть гусей разводить, это меня не волнует.

«Про гусей она совсем уж загнула», – усмехнулся Ларин.

Возможно, Виктор Андреевич, привыкший вмешиваться даже в самые мелкие дела вокзала, в другой раз и встрял бы в этот конфликт, но сейчас вопросы платного туалета волновали его меньше всего.

Он прошел на пятый путь, посмотрел, как выгружается ивано-франковский, увидел, что ремонтников на пятом пути, давно требующем ремонта, почему-то нет, и взял это себе на заметку.

Он старался .больше нигде не останавливаться, но все же отметил для себя, что в одном из баров не выполнили его приказа и не сняли довольно оригинальные, но сбивающие с толку пассажиров часы. Они были устроены таким образом, что стрелки двигались в обратном направлении. И соответственно четверть и без четверти менялись местами. Не один уже пассажир, основательно подпивший в этом баре, потом опаздывал на поезд благодаря именно этим часам.

Перед входом в кассовые залы было небольшое, но респектабельного вида помещение с помпезной вывеской частной железнодорожной компании «Голдрейлвэй»

Вадима Саперова.

«Расширяется», – подумал Ларин, оглядывая появившиеся недавно на стенде компании «Голдрейлвэй» новые объявления о комфортабельных вагонах бизнес-класса в стиле ретро, а также о всех видах услуг в новом поезде «Лолита». Этот поезд следовал из Москвы в Хельсинки и предназначался для приятного времяпрепровождения в пути состоятельных пассажиров. В нем даже имелся массажный салон с массажистками «без комплексов».

«И что в нем Лариска нашла?» – с горечью подумал Виктор Андреевич о дочери.

В кассовом зале была духота. Огромный поток пассажиров, стремящихся взять билеты, не могли остудить работающие здесь кондиционеры.

«Придется тратиться на более мощные кондишн», – вздохнул Ларин.

«Ну и очереди», – с неудовольствием оглядел он раздраженных от изнурительного ожидания людей.

Из первой же кассы, в которой работала жена заместителя Ларина Лидия Ивановна Брунева, он услышал ее неприятный голос:

– Не надо мне совать свой геройский билет. Я уже сказала, что с такими документами вас должна обслуживать воинская касса.

– По этому документу должны выдавать билет в любой кассе России, – отвечал разгоряченный человек в форме полковника.

Имея льготу на бесплатное и внеочередное приобретение билетов, мужчина с геройским удостоверением все же выстоял огромную очередь. А теперь ему указывали на другую кассу, у которой толпилось не меньшее количество людей.

Если бы кто-то узнал, за что получил этот человек Героя России и какое количество людей при этом спас, его бы, наверное, понесли на руках прямо в вагон поезда. Полковник никогда не пользовался правом брать билет без очереди, даже сейчас, когда в зале ожидания его ждала беременная жена.

– Мужчина, освободите кассу, – категорично. отрезала Брунева. – Послушайте, у вас же есть право взять билет без очереди. Какие проблемы. Идите в воинскую кассу…

– Но вы же знаете, какой крик поднимется, если я попытаюсь пройти без очереди. Кого сейчас интересуют льготные документы? – Полковник все еще надеялся.

– Если вы не можете пользоваться своим правом, то я здесь при чем? – Кассирша уткнулась в свои бумаги. – Отойдите и не мешайте работать!

Брунева была настолько раздражена, что Ларину сразу стало понятно, какое количество спиртного вчера было выпито его заместителем Бруневым. По утреннему настроению Лидии Ивановны всегда можно было узнать о климате в семье Бруневых.

И если накануне муж приходил домой пьяный, то это должна была чувствовать на следующий день вся вокзальная очередь, имеющая несчастье встать к окошку Лидии Ивановны.

Ларин, проследив, как полковник занял очередь в воинской кассе, направился к администратору.

– Валюша, здравствуй! – сказал он энергичной женщине средних лет.

– Доброе утро, Виктор Андреевич. – Администратор оторвалась от своих дел.

– Позвони-ка сейчас в воинскую кассу – пусть там Герою России дадут билет вне очереди.

– Хорошо. Как его фамилия? – сразу набирая номер телефона воинской кассы, спросила администратор.

– Не знаю.

– А вдруг у воинской кассы окажется два Героя? – приостановила она набор номера.

– Да какая разница? Если окажется два – пусть дадут двоим без очереди.

– Хорошо, Виктор Андреевич. Сейчас сделаем.

Ларин с удовлетворением услышал, как из воинской кассы кассир – тучная брюнетка с низким голосом – выкрикнула:

– Кто тут Герой России, подойдите ко мне…

А Ларин уже пытался заглянуть через головы пассажиров в окно № 16. Он мельком увидел юное лицо. Сердце сладко екнуло. Успел рассмотреть, что ОНА улыбалась. Однако уже через секунду очереди в этой и соседних кассах закрыли от него знакомые черты.

«Да что ж они такие очереди создают? – подумал он о кассиршах. – Надо им вставить по первое число».

Собинова видела, что произошло возле касс, и тут же отреагировала: «Если вы еще не разучились читать возле своих телевизоров, обратите внимание на таблички у касс: для некоторых особенно почетных граждан у нас есть льготы – билеты, можно взять без очереди. А молодым можно и подождать, вся жизнь впереди, тоже когда-нибудь станете почетными».

Глава 17
ХОМЕНКО

Хоменко все время держал в поле зрения бегущего по рельсам окровавленного человека в разорванной рубашке. И снова на пути Роману попалась та самая огромная лужа. Теперь было не до забот о чистоте ботинок, и Хоменко попробовал перепрыгнуть через нее, но только поскользнулся и плюхнулся со всего маху в черную жижу.

– О черт! – выругался Роман.

Бегущий человек продолжал удаляться от него по рельсам. Теперь уже не обращая внимания на лужи. Роман сделал последний рывок. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Но в какой-то момент окровавленный человек вдруг шмыгнул в сторону, за вагоны. И как в воду канул! Хоменко только развел руками.

– Вот же блин! – Роман присел на корточки отдышаться.

«Ну и за кем это я гнался? – подумал он. – Просто бомж подрался!»

Хоменко несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание, вытер рукавом пот с лица.

– Тебе что, мужик, плохо? – услышал он мужской голос в стороне.

Старый путеец внимательно вглядывался в милиционера.

– Да хрен его знает, плохо мне сейчас или хорошо, – усмехнулся Хоменко.

– А то смотри, у меня есть чем подлечиться, – предложил «скорую помощь» служащий.

– Это с утра-то? – спросил Хоменко. – Нет, батя, спасибо, я – пас!

– Ну смотри, мое дело предложить. – Старый служащий тут же потерял интерес к Хоменко и развернулся, чтобы уйти.

– Слушай, дед. Ты вон те вагоны видишь? – неожиданно спросил Роман.

– Ну! – Тот посмотрел туда, куда показывал Хоменко.

– Ты не в курсе, что там за дела?

– А тебе они зачем? Ты ведь еще молодой, весь из себя. Да с тобой любая за бесплатно пойдет. Что деньги зря на ветер бросать!

– Ага, значит, известные вагончики.

– Слушай, парень. Ты лучше держись от тех вагонов подальше. И меня в это не впутывай. Спать будем крепче и спокойнее. Я уже тридцать пять лет здесь служу, знаю, что говорю.

И, не попрощавшись, старик развернулся и пошел от Хоменко вдоль путей.

"Электричка до Карголова отправится вот-вот с одиннадцатого пути. С одиннадцатого, повторяю, а не с десятого, как обычно. Со всеми остановками.

Поторопитесь, потому что следующая аж через два часа. Для потенциальных зайцев по секрету скажу: сегодня старший контролер – Иван Захарович Бурыкин, бывший пограничник. У него и мышь не проскользнет без билета".

И снова возле пригородных касс моментально выросла очередь. Бурыкина многие знали в лицо, с аттестацией, данной контролеру дикторшей, были абсолютно согласны – просто Карацупа какой-то.

Будни и рутина. Постоянным потоком в линейное отделение милиции вели мелких воришек, бездокументных граждан – составляли протоколы, рассаживали задержанных по клеткам «обезьянника», кого-то после отпускали. Работы было не много.

В одной из маленьких комнат, где почти впритык друг к другу стояли четыре стола, старший лейтенант Саушкин допрашивал мальчишку-беспризорника. Мальчишка был пойман с поличным полчаса назад, когда воровал в привокзальном магазине батон хлеба и банку дешевой кильки.

– А что ж ты такую дрянь украл? – кивнул старший лейтенант на лежащий на столе батон с килькой, превратившиеся теперь из дешевой еды в вещественное доказательство. – В том магазинчике, где тебя сцапали, и поинтереснее товар был. Уж крал бы тогда сервелат да икру черную.

– Ну конечно, тоже скажете, – серьезно, по-взрослому отвечал мальчик. – Мне себя к хорошей жизни приучать нельзя.

– А к какой же жизни ты себя приучаешь? – усмехнулся Саушкин.

– К обычной, нормальной, – пожал плечами беспризорник.

– Это какая такая нормальная жизнь – воровать, ночевать по грязным углам, не учиться? – Старший лейтенант вошел в роль воспитателя, впрочем, ему действительно был интересен этот замызганный парнишка.

– А чем такая жизнь хуже вашей? – напористо возразил беспризорник.

Саушкин хотел было тут же ответить парню – уверенно и строго, но, к своему удивлению, не нашел что сказать. Он посмотрел на своего коллегу лейтенанта Кокурина, сидящего за столом напротив и составляющего сейчас протокол о потере паспорта у гражданина с испуганным лицом. Кокурин тоже оторвался от своих бумаг и с интересом оглядел беспризорника.

– Вот что в вашей жизни есть интересного? – продолжал «наезжать» на старшего лейтенанта мальчишка.

– Во, слышал! – обратился к Кокурину Саушкин. – На философию жизни пацан тянет. У вас вот что интересного в жизни, лейтенант Кокурин? – голосом плохого репортера спросил Саушкин.

– Сейчас вспомню – так у вас уши повянут! – заулыбался коллега Саушкина.

– Ну а все-таки? – не отставал от Кокурина старший лейтенант.

– Рыбалка. Мы вот с ребятами в прошлые выходные ломанули на Десну. Взяли водочки, пивка, девочек прихватили…

– А, да ну тебя, – отмахнулся от Кокурина Саушкин. – Он шутит, – почему-то оправдался он перед пацаном. Тот хмыкнул. – Нет, но ты же понимаешь, – начал воспитательным тоном Саушкин. – У каждого нормального человека должен быть свой дом, должны быть всегда рядом близкие люди – родители…

– Да было у меня все это, – некрасиво дрогнули губы у пацана.

Саушкин понял – зацепил он мальчишку за больное.

– Ничего интересного.

– Ну а сейчас отправим тебя в колонию для малолетних – много ты там интересного найдешь? – стараясь продвигаться уже осторожнее в дальнейшем разговоре, спросил Саушкин.

– По крайней мере, получше, чем дома, – насупился мальчишка.

– Слушай, ты хоть свою фамилию и имя скажи, а то как-то неудобно разговаривать…

– Ага, нашли лоха! А вы меня потом к родителям отправите! – усмехнулся юный беспризорник.

– Ну что мне с тобой делать, а?

– Что делать? – повторил парнишка. – А дайте мне закурить.

– Еще чего? Сопляк!

– Да бросьте вы. Все равно ведь знаете, что я курю. Так чего жлобствовать.

– Ты у меня поговори, поговори, – пригрозил Саушкин. – И с чего это я должен знать, что ты куришь?

– А вы в мои годы не курили? – не унимался мальчишка.

– Да я в твои годы спортом занимался и в школе учился. Между прочим, без троек.

– А я вот в первый раз закурил в восемь лет, – снова с интересом встрял в разговор лейтенант Кокурин. – С пацанами бычок, значит, нашли…

– Слушай, Володя, занимайся лучше своим делом! – с раздражением перебил коллегу Саушкин и снова посмотрел на беспризорника. – Ладно, пацан, посидишь пока у нас. А я еще подумаю, что с тобой делать.

Саушкин позвал дежурного, и мальчика увели. Следом за ним закончил свою работу и Кокурин.

– Сейчас к дежурному, поставите здесь печать, – объяснил он человеку с испуганным лицом, отдавая заполненную бумагу.

Тот, вежливо поблагодарив, покинул комнату. Кокурин с удовольствием отодвинул от себя бумаги и посмотрел на угрюмого Саушкина:

– Сава, ну что ты с этим пацаном возишься? Сдал бы его в детприемник.

Обычная история. Родители – алкоголики, ребенком не занимались…

– Ладно, Володя, я сам решу! – снова перебил Кокурина старший лейтенант.

Хотя еще не знал, будет ли он сам заниматься мальчиком или передаст его Хоменко, известному в отделении «защитнику детских душ».

Дверь в этот момент распахнулась, и в кабинет втолкнули грязную, потрепанную алкоголичку неопределенного возраста. Следом за ней вошел улыбающийся лейтенант Кальмуцкий.

– Господа, к нам дама! Прошу любить и жаловать, – отрекомендовал он задержанную.

«Дама» находилась в изрядном подпитии и улыбалась беззубым ртом, туманно глядя то на Саушкина, то на Кокурина. Кокурин, паясничая, тут же вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Разрешите представиться, – галантно обратился он к «даме», – лейтенант Кокурин Владимир Александрович.

– Вольно, – с удовлетворением икнула «дама» и, шатаясь и пуская пузыри, шагнула навстречу Кокурину.

От нее повеяло мерзким запахом – «букет» с застоявшимся перегаром, давно не мытым телом и мочой.

– Слушай, Боря, а ты не мог бы свою «даму» допросить где-нибудь в другом месте? – задохнулся от смрада Саушкин.

– И в более интимной обстановке, – поддержал Кокурин.

– Ладно, мужики, чего вы – впервой? И куда я ее? – Кальмуцкий придвинул «даме» стул, на который она тут же плюхнулась.

Саушкин поднялся и направился к выходу.

– Иди-иди, ты у нас женское общество на работе с трудом переносишь, – проводил его взглядом Кальмуцкий. – А я на женщин падок, – он игриво подмигнул с трудом удерживающей равновесие на стуле «даме».

Но Саушкину уйти из кабинета не удалось. У двери его встретил дежурный и передал бумаги, которые срочно нужно было разобрать. Пришлось вернуться.

– «Без женщин жить нельзя на свете, нет», – пропел усаживающемуся за свой стол недовольному Саушкину женолюб. – Ну что, милая, о чем ворковать будем?

«Дама» долго оглядывала Кальмуцкого, пытаясь сфокусировать расползающийся образ милиционера. Потом вдруг спросила заплетающимся языком:

– Слушай, а кто у вас здесь самый главный?

– Вот он, – кивнул, усмехаясь, Кальмуцкий на Саушкина.

– Слушай, – зашепелявила она, повернувшись к Саушкину. – За стакан красного тебе дам. Без балды, не пожалеешь. Я ведь еще сама ничего, – кокетливо сморщила она опухшее лицо и снова красноречиво икнула. – Глаз вырви, не вру.

Кальмуцкий с Кокуриным закатились от смеха:

– Ну, Саушкин, все бабы на тебя падают.

Саушкин тут же выпалил:

– Так, Боря, уведи ее отсюда. А то меня сейчас стошнит.

– Ладно, – сжалился Кальмуцкий. – Пойдем, дорогая. Отоспишься хоть, а то проспаться и некогда, наверное. Работа ведь ночная, да? – схватил он за плечо начинавшую уже засыпать алкоголичку и вытолкал ее в коридор.

После их ухода Саушкин грубо выругался:

– Блядь! Всякое говно сюда тащит. Слушай, Володь, ты хоть форточку открой.

Кокурин толкнул форточку, и с улицы пошел холодный воздух.