Текст книги "День, когда умерли все львы"

Но оставалась ещё часть людей, которые хотели верить в чудеса и магию в их обыденной и неинтересной жизни. Кто-то был уверен, что до их односельчанки дотронулся сам господь, кто-то говорил, что мистическая беременность – это символ духовного возрождения села. К радости таких простых басрацких романтиков и появился младенец Захар, которого позже будут называть не иначе, как Гражданин Галактики.

Рождение Гражданина Галактики окружено ещё более потрясающими воображение историями, чем его зачатье. Что из всей истории правда, а что нет, судить вам. Свои попытки разобраться в хитросплетениях историй родного села, я оставил давно.

Не подлежит сомнению лишь один факт – малыш Захар родился с огромной непропорциональной головой. Сейчас это заболевание именуется гидроцефалией, а в 1940-м году, Агафья Петровна называла это простым и понятным термином – водянкой головного мозга. С самого начала роды пошли не по плану: Агафья Петровна в том месяце уезжала в районный центр на аттестацию, и ей на замену прислали молодую акушерку. Это был единственный вопиющий случай в нашем селе, когда роды принимала не Агафья Петровна.

Дальше история разворачивалась самым фантастическим образом. Молодая акушерка была в сверхъестественном ужасе от вида огромной головы младенца, с такой болезнью она столкнулась впервые. Сам маленький Захар в силу своей физической особенности, причинил немалые страдания своей матери, появляясь на свет. Наглотавшись околоплодных вод, уже на трясущихся руках акушерки младенец перестал подавать признаки жизни.

Акушерка, убежденная в том, что открыла доселе неизвестную науке болезнь, убедила молодую мать оставить младенца на благо науки. Капитолина даже не протестовала, во-первых, она была счастлива, что мучительные роды наконец-то закончились, а во-вторых, ребенок не был желанным для нее и тем более для её родителей.

Воображение медсестры уже рисовало картины её триумфального прибытия в московский институт. Акушерка не сомневалась, что усатый декан схватится за сердце рассматривая диковинного младенца, а товарищ Сталин приедет и наградит ее, недавно учрежденным, почетным званием Заслуженного врача РСФСР.

С этими приятными сердцу и душе мыслями, молодой медицинский работник законсервировала маленького Захара в пятилитровой банке, залив его обычной водкой, так как спирта в таком количестве в сельской больнице не нашлось.

Плану обрести мировую известность в медицинских кругах не суждено было воплотиться в жизнь. Маленький Захар выжил! Младенец, открыв глазки, взглянул на мир сквозь мутный слой деревенской водки, и преисполнился справедливым гневом! Первое, что он сделал – разбил маленьким кулачком толстое стекло банки, предварительно выпив из нее всю водку. После чего, уверенно дополз до дремавшей акушерки и в полной мере совершил своё возмездие, задушив молодую девушку собственной пуповиной. Со слов самого Захара, именно в этот день он стал законченным алкоголиком. Это в общем-то похоже на правду, так как в нашем селе каждый житель, находясь в утробе матери уже становится генетическим алкашом.

Определяющую роль в жизни Захара сыграла Агафья Петровна, которая вернувшись с райцентра, провела революционную на тот момент операцию по шунтированию черепа. Благодаря этому Захар, получил возможность жить дальше относительно полноценной жизнью. Захар вырос очень крепким и здоровым мальчиком.

Через год началась война, и, если верить пьяным рассказам самого Захара Тарасюка, в годовалом возрасте малыш пошел на фронт. Якобы, специально для Захара лично Евгением Драгуновым было разработано маленькое боевое ружье. В таком виде маленький боец дестабилизировал ряды фашистских войск на протяжении четырех лет.

Прозвище Гражданин Галактики прилипло к нему в конце 50-х, когда вся наша страна болела космической гонкой между двумя великими державами. Мода на научную фантастику докатилась и до нашего села. Тогда в нашу библиотеку попало несколько таких книг, в том числе и сборник рассказов и повестей «Небесный фермер» молодого на тот момент американского писателя-фантаста Роберта Хайнлайна. Тогда-то басрачане и узнали, что такое внеземные цивилизации, черные дыры и путешествия во времени. Любителям чтения сразу вспомнилась загадочная история Захара Тарасюка, и, не долго думая, жители Басрака приписали своему земляку галактическое гражданство. А мизантропу Захару пришлась по душе такая репутация. Дружить с ним особого желания никто не изъявлял, что полностью его устраивало, так как терпеть человеческое общество он мог только в состоянии алкогольного опьянения.

Работу себе Гражданин Галактики нашел тоже по душе – басрацкое лесное хозяйство приняло его к себе в штат в качестве районного лесничего. С тех пор он и бродил по лесу, пугая своей огромной головой случайно забредших в лес путников и туристов. Свободное время Гражданин Галактики проводил в эпицентре светской жизни Басрака – на площадке перед сельским магазином. Нещадно заливая за воротник Гражданин Галактики монотонно рассказывал истории из своей жизни, вне зависимости от того, внимают ему или нет. А если какой-нибудь нерадивый слушатель пытался поставить под сомнения рассказы Захара, или, что ещё хуже, брался надсмехаться над автором, то Гражданин Галактики жестоко наказывал хулителя, выдавая затрещины поистине инопланетной силы.

Теперь мы смотрели на накрытый брезентом труп легендарной личности и в глубине души пытались принять факт того, что ничто не вечно в подлунном мире. В том числе и мы.

– Что с ним случилось? – собравшись с мыслями спросил Фанис Филаретович.

Агафья Петровна щелкнула выключателем, в комнате с потрескиванием включились лампы дневного света, и стало немного светлее. Фельдшер подошла к каталке и уверенным движением сдернула покрывающий тело брезент, открыв нашему взору несчастного покойника. Первое, что бросилось в глаза, не считая огромной головы, это обширная гематома и ссадины в области шеи. На лице Гражданина Галактики, кроме выражения невыносимых страданий и боли, виднелось много небольших ранок.

– Умер, занимаясь любимым делом, бедняжка, – сказала Агафья Петровна, – застрял в дупле, голова-то огромная. Белка лицо покусала. Судя по всему, сломал шею, пытаясь освободится.

Участковый с горечью покачал головой.

– Мне казалось, он бессмертен. Однако, не спасли его инопланетные способности, – резюмировал Фанис Филаретович.

Я посмотрел на Мансура, который отрешенно разглядывал сырой потолок. Я даже порадовался, тому, что мой друг не блещет умственными способностями, ему было легче воспринимать последние события. Мне же помогали пары клея, которые всё ещё держали мою душу в относительном спокойствии.

– Ладно, ребятки, мне пора на службу, – сказал участковый, – а вы тут помогите Агафье Петровне.

С чувством выполненного долга Фанис Филаретович бравой походкой покинул подвал. Через несколько мгновений мы услышали кашляющие звуки «Москвича», а ещё через минуту стихли и они. Участковый уехал по своим делам.

Агафья Петровна потерла руки и достала из шкафчика несколько пар резиновых перчаток.

– Ну, что, за дело! Произведем осмотр тел, а потом составим свидетельство о смерти, – бодро скомандовала старушка, – раздевайте их. Вещи отдельно, вот на этот столик.

– С кого начнем? – спросил Мансур.

Я кивнул на Короля Рвану Жопу, и мы приступили к делу. Снять одежду с его величества оказалось достаточно простой задачей – его величество оказался крайне тщедушного телосложения. Одежда висела на нем как на вешалке. Я аккуратно свернул его гардероб в компактный сверток, и, положив его на стол, наконец взглянул на обнаженного Короля.

Перед моим взором предстала не самая приятная сердцу картина. Король Рвана Жопа выглядел как обтянутый кожей скелет. Королевское лицо вполне могло служить иллюстрацией для детских сказок про Кощея. Щеки запали и выпирающие скулы венчал крючковатый нос с огромными ноздрями. Под закрытыми веками можно было разглядеть выпирающие глазные яблоки. На тонкой шее явственно виднелись синие следы от веревки. Огромный кадык торчал настолько неестественно, что бросал тень на впалую грудь, покрытую редкой растительностью. Мне показалось, что через его живот я увидел контур позвоночника. Опустив взгляд ниже, я, ощущая некое чувство неловкости, посмотрел на его промежность. Такого количества волос, я не видел никогда в жизни. Они торчали таким густым пучком, что полностью скрывали от любопытных взглядов королевский пенис.

– Эта штука выглядит уютнее, чем моя подушка, – прокомментировал Мансур.

– Иди, вздремни, – сказал я, ткнув его в бок локтем.

Наш разговор прервала Агафья Петровна, которая, нацепив огромные очки, подошла к каталке. Щелкнув пальцами она принялась деловито ощупывать тело покойного короля.

– Повесился? – спросила она.

– Или повесили, – сказал я.

– Повреждены шейные позвонки, – пробормотала Агафья Петровна, сделав пометку в блокноте, – травма несовместимая с жизнью. Также у покойного наблюдается сильнейшее физическое истощение, судя по всему, он не принимал пищу как минимум неделю, – она нагнулась к Королю и принюхалась, – сильный запах спирта. Зато принимал много алкоголя!

Агафья Петровна, не смотря на то, что была даже скорее древняя, чем старая, выглядела крайне бодро и профессионально. Она с уверенным видом и легкой грацией порхала вокруг трупа. Проговаривая вслух сделанные наблюдения Агафья Петровна ставила пометки в своем старом блокноте.

– Понятно, почему он гомосексуалист, – запустив руку в промежность покойника Агафья Петровна бесцеремонно пошарила в густых зарослях, – рудиментарные половые признаки у него. Не королевский у него, член, если вы понимаете, о чём я. Ладно, раздевайте Гражданина Галактики.

Раздеть инопланетного покойника оказалось немного сложнее. Особую проблему составило снятие футболки. Огромная голова Гражданина Галактики никак не хотела пролезать через узкий воротник. Оставалось только догадываться, каких трудов стоило нечастному надеть этот элемент гардероба. Будь он жив, я бы посоветовал ему в срочном порядке избавиться от всех футболок и в дальнейшем отдавать предпочтение исключительно рубашкам. Наконец, справившись со сложной задачей, мы могли оглядеть результат своих трудов – голого Гражданина Галактики. Сказать, что он был прекрасно сложен – ничего не сказать. Его тело, будто сошедшее с обложки журнала, портила только огромная уродливая голова в беличьих укусах.

Не сговариваясь, я и Мансур одновременно повернули головы, чтобы посмотреть на член Гражданина Галактики.

– Ничего себе, – ахнул Мансур, – я бы с ним поменялся. Зачем мертвецу такая балда?

Я мысленно согласился со своим другом. Наличие такого межгалактического агрегата в штанах добавляет уверенности даже больше чем две кобуры с пистолетами на бедрах.

– Да, – согласилась Агафья Петровна, – в пору младенчества Захара, я спасла ему жизнь, в том числе и из– за размера его пениса. Даже в то время он поражал воображение. Было бы жалко, если бы такой божий дар пропал зря. – Агафья Петровна мечтательно закатила глаза, казавшиеся неестественно огромными благодаря толстенным линзам в роговой оправе, – Ну, всё не отвлекаемся.

Фельдшер начала беглый осмотр трупа Гражданина Галактики.

– Повреждены шейные позвонки, – повторила прошлый диагноз Агафья Петровна, снова сделав пометку в блокноте, – травма несовместимая с жизнью. Также у покойного наблюдаются многочисленные звериные укусы на лице. Предположительно – беличьи. Присутствует запах спирта.

Сняв перчатки Агафья Петровна достала из шкафчика два бланка и шариковую ручку.

– Помогите мне заполнить свидетельства о смерти, – сказала она, протянув бланки и ручку Мансуру. Когда мой друг потянулся за бумагами, Агафья Петровна резко одернула руку и протянула бланки мне, – Держи, ты допустишь меньше ошибок, чем этот олух.

Мансур насупился и с обиженным видом принялся разглядывать трупы.

– Зачитывай название поля, а я буду диктовать информацию для заполнения. Начнем с Короля Рваны Жопы, – дала четкие инструкции Агафья Петровна.

Я с тоской посмотрел на бланк с фантастическим количеством строчек и поудобнее уселся на жесткий стул. Подвинувшись поближе к столу я приготовился заполнять бумаги.

– Фамилия, имя и отчество, – спросил я, понимая, что даже не знаю полных королевских инициалов.

– Ибатуллин Ильшат Идиятович, – отчеканила Агафья Петровна. Эта удивительная женщина знала данные на каждого жителя Нижнего Басрака.

– Пол?

Агафья Петровна, неодобрительно посмотрела на меня поверх очков.

– Азат, я думала, ты умнее Мансура. Помнишь, как ты украл букву с моей вывески? Тогда моя вера в твой интеллект пошатнулась в первый раз. Сейчас был второй. Ставь галочку рядом со словом «мужской» и больше не задавай глупых вопросов.

– Дата рождения? – спросил я, и тут же, на всякий случай, добавил, – Понятия не имею, когда он родился!

– Первого августа тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, – ответила фельдшер.

Далее я методично заполнил дату смерти, место рождения и место смерти, в нашем случае они совпадали: Республика Башкортостан, Хайбуллинский район, село Нижний Басрак, улица Салавата Юлаева, дом семь. Этот адрес я мог продиктовать, разбуди меня посреди ночи. Последние пять лет, это место было для нас чем-то вроде Мекки. В этом, имеющем сакральное значение, доме мы купили столько самогона, что хватило бы на целую цистерну.

Таким образом мы добрались до десятого пункта – «Причины смерти».

– Состояние, непосредственно, приведшее к смерти – самоубийство. Внешняя причина – удушение при помощи веревки, – диктовала Агафья Петровна, – первоначальная причина – травма шейного отдела позвоночника не совместимая с жизнью. Приблизительный период времени между началом патологического процесса и смертью – пять минут.

– А если его повесили? – спросил Мансур.

– Не мешай, – отрезала Агафья Петровна и продолжила свою монотонную диктовку.

Когда, наконец, закончился бланк, я с облегчением вздохнул, но наш фельдшер, не давая и минутного отдыха, потребовала, чтобы мы перешли к следующему трупу. Я обреченно положил перед собой листок и продолжил работу.

– Фамилия, имя и отчество?

– Тарасюк Захар Капитолинович, – ответила фельдшер. Мансур хохотнул. Агафья Петровна строго посмотрела, – отец Гражданина Галактики так и остался неизвестным лицом, поэтому в отчество записали имя его матери. Он очень злился, когда ему об этом напоминали. Азат, дальше!

– Дата рождения.

– Пятого августа тысяча девятьсот сорокового года, – ответила фельдшер и горестно вздохнула, – не молод, а тело как у Аполлона. Жалко так и не женился паренек.

Все остальные пункты по большому счету повторяли прошлое медицинское свидетельство. Добавилась только информация о беличьих укусах.

Когда я закончил Агафья Петровна забрала у меня бланки и пошла наверх, в регистратуру, поставить печати на официальные документы.

– Накройте их, – бросила она напоследок.

Мы молча накрыли трупы и сели на свободную каталку, чтобы перевести дух.

– Ну что, дернем? – спросил Мансур, доставая тюбик с клеем.

– Охотно, – улыбнулся я, глядя как он выдавливает капли зеленого клея в полиэтиленовые пакеты.

Мы прижали пакеты к лицам и сделали по сорок вздохов. Сырой подвал стал будто бы просторнее. Посмотрел на потолок, рассматривая причудливые разводы на желтой побелке. Мне казалось, эти хаотичные рисунки пытаются мне что-то сказать. Я присмотрелся внимательнее и увидел, как…

Серый Владыка и Мыслитель делают вид, что не замечают Старую Девочку. Они смотрели поверх её седой головы, делая вид, что черные тучи, несущиеся над пустой выжженной равниной, гораздо интереснее Старой Девочки.

Мыслитель уже давно перенял манеру Серого Владыки игнорировать все вопросы. Теперь он молча сидел и направлял свои пустые глазницы вдаль, лениво размышляя. В данный момент раздумья его касались редких, но крупных капель серого дождя, падающих с неба.

– Серый Владыка, я потеряла свою грусть, – Старая Девочка не оставляла своих попыток завести разговор. – Грусть – это всё что у меня было. Светлая грусть – сегодня. Темная – позавчера.

Серый Владыка молча посмотрел на Старую Девочку. По детскому, но морщинистому лицу стекали серые дождевые капли, которые спорили своим цветом с оттенком её глаз. Здесь ей самое место.

– Серый Владыка, посмотри туда! – воскликнула Старая Девочка, указывая сморщенной рукой в сторону горизонта, – там на западе.

– Здесь везде запад, – молвил Мыслитель, но всё же обратил свои пустые глазницы в сторону горизонта. Он увидел крошечные фигурки, медленно бредущие к ним на встречу.

– Добро пожаловать в Страну Гниющих Львов, – сказал Мыслитель.

Серый Владыка молчал. Головаст смеялся.

Я очнулся от того, что Мансур тряс меня за плечо.

– Азат, кто-то идет!

Я посмотрел на него, в его глазах застыл страх.

– Мансур, что ты видел?

– Я…

Договорить Мансуру не дал наш участковый, который уже второй раз за сегодня прерывал наше путешествие. Фанис Филаретович спустился в подвал, неся на руках тело. Он немного напоминал молодого жениха с невестой на руках.

– Слезайте с каталки, – прикрикнул он на нас. Его голос дрожал, то ли от усталости, то ли от страха. И, когда мы освободили место, участковый наконец положил свою ношу и облегченно вздохнул.

На наш молчаливый вопрос Фанис Филаретович ответил просто и понятно:

– Медуза умерла.

Глава 3. Медуза

Возможно, смерть Медузы уберегла меня от ещё более стремительного погружения на дно жизни Нижнего Басрака. Медуза слыла уважаемой персоной среди лютых отбросов и вырожденцев всего Хайбуллинского района. её «горгонов отвар», производимый из маковой соломки и ацетона, пользовался безграничной популярностью среди вышеозначенного слоя общества. Не сомневаюсь, что рано или поздно, в поисках новых ощущений, я и Мансур постучались бы в двери её логова.

Паспорт Медузы сообщал, что на самом деле, она именуется Анисой Мударисовой, но этот факт был попросту не интересен подавляющему большинству населения Нижнего Басрака. Медузой женщину называли из-за кошмарного состояния её прически и недоброго взгляда из-под сатанински изогнутых бровей. Как мне кажется, волосы она не мыла с самого рождения, они свисали с её головы спутанными толстыми сосульками. Это было нечто похожее на модные дреды, которые в отличии от настоящих, появились исключительно естественным образом. Такие прически носили первобытные женщины, если верить учебникам антропологии.

Кроме того, что Медуза своими отварами снабжала всех наркоманов округи, она была известна, как единственный представитель и основатель секты «Ышаныс Хаклаусылар» (Ышаныс Хаклаусылар – Защитники Веры (башк.) прим.). Начало религиозному сдвигу Анисы, как принято считать, положил дед Игнат, рассказавший маленькой девочке часть своих деревенских баек. Распространение убийственной наркоты, по мнению Медузы, полностью укладывалось в рамки религиозных практик её вероисповедания. Наркоманам же священное писание Медузы было совершенно безразлично, но это не мешало им вновь и вновь обращаться к ней за очередным пузырьком волшебной жидкости, чтобы поставить очередной шрам на израненные спины бегущих по рукам вен.

Неписанная история села Нижний Басрак повествует о том, что Медуза – дитя запретной любви – сиречь кровосмешения. Практика внутрисемейных браков практиковалась в семействе Мударисовых с древнейших времен. Мне кажется, в этом был некий сакральный смысл: поколения предков Медузы веками копили в своей крови божественное знание, которое экстраполировалось в лице их последнего потомка – Анисы Мударисовой. Медуза с радостью делилась всем, что знала и что родилось в её голове со своими клиентами – потенциальными адептами её религии. С каждой порцией убийственного зелья она выдавала порцию проповеди, проникнуть в суть которой здравомыслящему человеку не представлялось возможным. Помимо устного изложения догматов своей веры Медуза писала иконы. Помнится, я даже стал счастливым обладателем одного из её произведений искусства. Мазня на холсте отдаленно напоминала одновременно Деву Марию, Иисуса и Шиву, обрамленных исламской молитвой на арабском языке. Запоминающимся штрихом служил колпак на голове божества, усеянный звездами. Моя мама однажды увидев, что за святой образ я принес в дом, выпорола меня ремнем, а потом сожгла икону. А папа сказал, что «эта хуйня противна богу, аллаху и сатане». Тогда родители полностью отбили мою веру в какие-либо высшие силы.

Медуза, в отличии от односельчан, благодаря крайней стадии эскапизма, жила счастливой жизнью. Она существовала в основном в своем выдуманном мире, изредка выныривая в реальность, чтобы ухаживать за грядками мака, что спрятались в её густом саду. Остальное время Медуза посвящала иконописи, песнопениям и загадочным ритуалам. Однажды в полнолуние, во время своего очередного таинства, она лишила девственности нашего пастуха Васю Муравкина. Я подозреваю, что это была единственная женщина в его жизни. Но я не могу судить, что отбило его дальнейшее сексуальное желание – тот самый, единственный в жизни незабываемый секс, который своим светом затмит все остальные попытки соития или острая психологическая травма, которая на всю жизнь отбила всяческую тягу к половым актам. Об этом может рассказать только Вася Муравкин, а он предпочитает обходить эту тему стороной. Однажды Мансур попытался сострить на тему взаимоотношений Медузы и Васи, на что Муравкин резонно ответил, что мой друг вообще потерял девственность с тыквой в огороде деда Игната. На это Мансур не придумал ответа, потому что это была чистая правда.

Я с интересом осмотрел труп Медузы, который с умиротворенным видом покоился на каталке. По своему обыкновению, Аниса была облачена в фантастическое количество предметов гардероба. Под расстегнутым пальто виднелось как минимум три свитера, из-под которых торчал воротник самотканой рубашки. Несколько разноцветных юбок прикрывали толстые, от слоя нескольких гамаш, ноги. Безобразный ком волос на её голове прикрывала бесформенная широкополая шляпа.

Наше молчаливое созерцание прервала Агафья Петровна, которая с кряхтением спустилась в морг. её взгляд остановился на свежем трупе. Казалось, что фельдшер совершенно не удивлена. С другой стороны, Агафья Петровна достигла той возрастной планки, при которой уже люди ничему не удивляются.

– Что с ней? – спросила фельдшер. Она снова нацепила на нос свои очки-телескопы.

– Скорее всего Медуза отравилась химическими испарениями, – ответил участковый, – я проезжал по улице Кыхыма-Тюри, когда на дорогу буквально выпрыгнула тетя Катя, соседка Медузы. Исходя из её истеричных жалоб и криков я понял, что из хибары Анисы валит едкий дым, который уже дошел до дома тети Кати. Из дома действительно дым шел столбом, а вокруг чувствовался едкий запах, будто после химической атаки. Я прикрыл курткой лицо и поспешил в дом. Задымление произошло из-за неустановленного вещества, которое пролилось в затопленную печку из опрокинувшегося на плитке чугунка. Вылив в очаг ведро воды, я начал поиски хозяйки дома. Когда я нашел ее, было уже поздно и мне ничего не оставалось, кроме как привезти её сюда. Родни-то у нее нет. Даже сообщить некому.

Агафья Петровна подошла к каталке и мельком оглядела труп.

– Возьми в том ящике фонарик, – приказала мне фельдшер, указывая рукой в сторону шкафа, – и посвети сюда.

Я открыл ящик и среди многообразия различных инструментов, часть из которых можно со спокойным сердцем отправить в музей медицины, нашел компактный фонарик. Я пощелкал кнопкой включения и фонарик мигая, загорелся.

– Ну что ты там, уснул что ли? – требовательно крикнула Агафья Петровна. У меня складывалась ощущение, что я навечно стал её ассистентом.

Потянув Медузу за нижнюю челюсть фельдшер открыла покойнице рот.

– Сюда свети, болван, – проворчала Агафья Петровна и удовлетворённо хмыкнула, когда я выполнил её просьбу, – да, отравилась, бедняга. Слизистая у нее вся розовая. Фанис, ты опоздал минут на десять.

Участковый виновато опустил голову.

– Ладно, раздевайте ее, – отдала очередной приказ фельдшер.

Мансур в один миг оказался около каталки и в ту же секунду его трясущиеся руки стали шарить по одежде покойницы, пытаясь одолеть несметное количество пуговиц. Мой друг даже не пытался скрыть своего возбуждения. Для него эта была долгожданная возможность поглазеть на обнаженное женское тело, и неважно, что оно было мертвым. Я же действовал гораздо взрослее: спокойными и методичными движениями снимал с Медузы тот или иной предмет гардероба, аккуратно складывая его в стремительно растущую кучу одежды. Мой сексуальный опыт был несколько обширнее того, чем мог похвастаться Мансур: во-первых, я трогал грудь нашей вечно пьяной соседки Зухры, а во-вторых, когда она уснула, мне удалось засунуть палец в её влагалище. Мансур даже не пытался скрыть своей зависти, когда я давал ему понюхать свой перст, ведь все, чем мой друг мог похвастаться, это то, как его гнал дед Игнат, после того как увидел обесчещенной одну из своих тыкв.

Когда с одеждой было покончено Медуза предстала перед нами такой, какой создал её личный бог. Любуясь телом покойницы я машинально сворачивал рубашку, чтобы положить её к остальной одежде. В нагрудном кармане я нащупал плотный продолговатый предмет, который оказался старым блокнотом. Положив рубашку на столик, который уже начал напоминать прилавок секонд-хенда, я открыл блокнот и пролистал несколько страниц, исписанных мелким убористым почерком. Не успел я прочесть и пары строк, как меня отвлек Мансур.

– Я завидую Васе Муравкину, – мечтательно сказал мой друг, не отрывая взгляда от полной груди Медузы, – кто же знал, что она такая красотка.

– Ты извращенец, – сказал Фанис Филаретович, сам он также был не в силах отвести глаз от обнаженного тела, – сначала трахаешь тыкву, потом стоишь над мертвой женщиной с торчащим хуем.

Мансур стыдливо натянул футболку практически до колен, прикрывая свою эрекцию. Надпись «Олимпиада-80» растянулась на ткани в высоком гротескном шрифте. Сколько я себя помнил Мансур всегда ходил в этой футболке.

– Хватит пускать слюни на несчастную женщину, побойтесь бога, – строго сказала Агафья Петровна уже позабыв, что ещё полчаса назад с вожделением разглядывала пенис Гражданина Галактики, – Азат, бери бланк и начинай заполнять!

Я послушно взял листок и сел за стол, приготовившись к уже привычной мне процедуре заполнения официального документа.

– Фамилия, имя и отчество? – спросил я.

– Аниса Хамидулловна Мударисова, – отчеканила Агафья Петровна. Меня охватило острое чувство дежавю, от которого по спине побежали мурашки. Мне казалось, что я устроился работать в какую-то безумную небесную канцелярию и делом всей моей жизни стало заполнение огромного гроссбуха с именами покойников.

– Дата рождения, – продолжил я.

– Седьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, – ответила фельдшер.

Достаточно быстро заполнив оставшуюся часть бланка мне пришлось лишь ненадолго остановиться на причинах смерти. Я с облегчением отложил ручку и мой взгляд упал на найденный мной блокнот покойной женщины, о котором я уже успел позабыть.

– Что это? – перехватив мой взгляд спросил Фанис Филаретович.

– Какие-то записи… – сказал я, открывая блокнот, – Евангелие от Медузы. Здесь всё на башкирском языке.

Я передал блокнот участковому, так как моё знание родного языка сводилось к паре слов из категории обсценной лексики. Фанис Филаретович с сомнением полистал записи и с виноватым видом заявил:

– Я не знаю башкирского языка, Агафья Петровна, может вы знаете?

– Не знаю я ваших басурманских языков, – проворчала фельдшер.

– Я знаю! – с гордостью выпятив грудь сказал Мансур, – не так уж я и глуп, как принято полагать.

Участковый передал блокнот Мансуру, и тот, с видом академика, принялся перелистывать страницы. Я видел, с какой гордостью поглядывает на нас новоявленный эксперт по башкирской филологии. Его глаза возбужденно блестели, а руки нервно тряслись.

– Здесь один и тот же текст, который повторяется на каждой странице, – заметил Мансур.

– Так изволь его прочесть, – сказал Фанис Филаретович, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. И Мансур продекламировал отрывок следующего содержания:

Пора призвать царей в страну гниющих братьев. Давно забытый бог откроет им ворота и ринется в страну своих гниющих братьев невиданный доселе, огромный дивный прайд. Немытая долина умоет лик свой кровью, а тот, кто запоздает – последует за братом в страну гниющих братьев. Тот день настанет скоро, ты жди, гниющий царь зверей.

– Что такое прайд? – спросил Мансур, закончив напряженное чтение.

– Стая львов, – машинально ответил я, пытаясь избавиться от внезапного озноба. Что-то очень знакомое в моей душе задел этот текст.

– Бред безумной бабы, – резюмировал участковый, – некогда мне слушать эту чушь. Вы тут заканчивайте, а я на участок. Мне ещё нужно рапорт составить и доложить Варнаве Фомичу. Пусть уже начинает заниматься организацией похорон.

С этими словами Фанис Филаретович уже в третий раз покинул наше общество, но меня не покидало предчувствие, что скоро мы снова увидимся. Мансур не обратил никакого внимания, на ушедшего участкового. Мой друг с опустошённым видом крутил в руках записи Медузы. Мансур чувствовал, что торжество его эрудиции закончилось также неожиданно, как и началось, и он пытался подольше удержать ощущение триумфа в своей голове. Я спросил Агафью Петровну, что она думает по этому поводу.

– Многое я видела за свою долгую жизнь, – ответила фельдшер, накрывая Медузу брезентовым полотном, – и далеко не всё я могу объяснить, руководствуясь законами логики. Вот, например, как сейчас помню тысяча девятьсот двадцатый год. В то светлое время я была ещё относительно молода.

Взгляд Агафьи Петровны растворился в пространстве, я видел, что душой она уже далеко в прошлом.

– Как раз в тот год большевики казнили барина нашего, Емельяна, упокой господь его душу, – продолжала тем временем Агафья Петровна, – добрейшей души человек был. Как только его кровью улицы окропили, так проклятым стало наше село, хотите верьте, хотите нет. Я в этом доме и в этом селе жила ещё при царе и прекрасно помню, как здесь счастливо жилось. А сейчас здесь обитают, в основном, воры, пьяницы, душегубы и безумцы. Напрасно, я здесь осталась. Но, вспоминая прошлое, могу сказать, что я не могла поступить иначе. Поэтому и приняла предложение работать фельдшером, в том же самом доме, где я жила при барине.

Агафья Петровна потерла глаза рукавом и некоторое время помолчала.

– Отвлеклась я, – одернула себя старушка. – Итак, теплым летним днем тысяча девятьсот двадцатого года, когда солнце разогнало тучи, из которых лил дождь последние две недели, я отправилась за грибами в наш лес. В тот самый лес, что начинается от мусульманского кладбища. Не разгибаясь я шла по лесу, только и успевая срезать торчащие, как мужские фаллосы, грибы. Погода стояла жаркая, но лес радовал прохладой и душистыми ароматами. Когда корзинку увенчала горка подберезовиков я заметила, что ушла достаточно далеко от села, и теперь меня окружала первозданная чаща леса. В наше время уже нет таких лесов, даже самые дикие места загадили мусором и пустыми бутылками поганцы вроде тебя, Мансур.