Текст книги "Глобальное управление Интернетом и безопасность в сфере использования ИКТ: Ключевые вызовы для мирового сообщества"

Российская повестка дня в отношении интернет-сектора

Россия прочно удерживает и закрепляет статус одного из мировых лидеров в развитии национального интернет-сектора в различных его сегментах:

• занимает 7-е место в мире и 1-е место в Европе по количеству интернет-пользователей;

• входит в топ-5 национальных сегментов Интернета по уровню связности;

• русский язык входит в тройку самых распространенных языков в Сети по количеству ресурсов (5,7 % веб-страниц на русском в сентябре 2013 г.);

• с 2000 по 2013 г. число русскоязычных интернет-пользователей выросло в 27,22 раза и достигло 87,48 млн человек на декабрь 2013 г. (7-е место в мире среди всех языков);

• в доменной зоне. ru зарегистрировано 1,8 % всех доменов в Сети (4,89 млн), что делает ее пятой по популярности страновой доменной зоной верхнего уровня (ccTLD) и обеспечивает место в десятке крупнейших доменных зон верхнего уровня вообще (как среди gTLD, так и ccTLD);

• Россия – одна из четырех стран мира, где на рынке доминируют «домашние» социальные сети. «ВКонтакте» на 8-м месте в мире среди социальных сетей по размеру уникальной ежемесячной аудитории (порядка 80 млн человек);

• Россия – одна из трех стран мира наряду с КНР и США, где на рынке доминируют «домашние» поисковые системы («Яндекс» занимал 57,4 % российского рынка поиска в сентябре 2015 г.);

• Интернет играет критическую роль в поддержании и продвижении русского языка за рубежом; от 73 до 86 % сайтов в Белоруссии, Украине, Таджикистане, Казахстане и Киргизии наполняются контентом на русском языке;

• один из крупнейших в Европе интернет-холдингов – российская Mail.Ru Group c капитализацией в 4,01 млрд долл. США (декабрь 2015 г.);

• один из глобальных лидеров в сегменте интернет-безопасности для конечного пользователя – российская «Лаборатория Касперского»: 5,5 % мирового рынка антивирусного ПО, 711 млн долл. США выручки в 2014 г., более 300 млн индивидуальных клиентов.

По итогам 2014 г. общий объем экономики интернет-зависимых рынков в России оценивался в 11,8 трлн руб., что составляло порядка 16 % от национального ВВП. Этот показатель уже превышает вклад в ВВП таких отраслей, как сельское и лесное хозяйство, охота (3,7 % в сумме за 2013 г.) и даже строительный сектор (6,5 % за 2013 г.).

По данным исследования «Экономика Рунета 2014–2015», проведенного Российской ассоциацией электронных коммуникаций (РАЭК) совместно с Национальным исследовательским университетом ВШЭ, объем собственно российских интернет-рынков (контент и сервисы) по итогам 2014 г. составил 1094 млрд руб., а объем рынка электронных платежей – 476 млрд руб., что в сумме эквивалентно 2,2 % национального ВВП. При этом по состоянию на лето 2015 г. аудитория Рунета составила 77,5 млн человек старше 18 лет (66 % населения), а 62 млн выходили в Интернет каждый день.

Несмотря на прогнозируемое снижение в связи с общей нестабильностью и ухудшением экономической ситуации в стране, даже пересмотренные РАЭК темпы развития интернет-зависимых отраслей несопоставимы с общей динамикой национальной экономики. В исследовании РАЭК и НИУ ВШЭ «Экономика Рунета 2013–2014» при стабилизационном сценарии развития прогнозировался рост российского интернет-сектора и интернет-зависимых отраслей до 2018 г. на уровне 15–20 % ежегодно. Даже при негативном сценарии ежегодный рост отрасли до 2018 г. составит 6–10 %. В рамках упомянутых сценариев объем экономики Рунета к 2018 г. может составить до 1872 млрд руб., а объем интернет-зависимых рынков – вырасти до 14,29 трлн руб.

Для сравнения: среднегодовые темпы роста российской экономики в целом, согласно Прогнозу долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2030 г., подготовленному Министерством экономического развития РФ, в 2013–2030 гг. составят всего порядка 3 %.

Таким образом, ИКТ, и, в частности, интернет-зависимые сектора экономики, стали одним из ведущих несырьевых моторов российского экономического роста и инновационного развития. Названные отрасли имеют все шансы удержать за собой эту функцию и в течение как минимум ближайшего десятилетия при условии стабилизации экономической ситуации, грамотного регулирования со стороны государственных ведомств, в том числе с учетом реализации долгосрочной стратегии по импортозамещению в сфере ИТ. Большое значение также имеет дальнейшее развитие внешнеполитической ситуации, в частности преодоление конфронтации с западными партнерами.

В этих условиях всесторонняя государственная поддержка и режим максимального благоприятствования, создания положительных стимулов и точек роста для ИКТ-сектора могут рассматриваться в качестве потенциальных ключевых приоритетов как кратко-, так и среднесрочной, а также долгосрочной стратегии развития отечественной экономики.

Также актуальными видятся следующие выводы и предложения.

1. Интернет-отрасль могла бы быть признана одним из ключевых секторов экономики Российской Федерации и отражена в этом качестве в стратегических документах и законодательстве.

Отдельные объекты и информационные системы российского сегмента Сети могут быть признаны объектами критической инфраструктуры вне зависимости от того, в какой форме собственности они находятся. В этом случае для государства целесообразно обеспечить надлежащий уровень безопасности таких объектов и максимальную стабильность их функционирования. В качестве примера можно упомянуть инфраструктуру, обеспечивающую работу сервисов «Яндекса» на территории России, которыми ежедневно пользуются миллионы российских граждан для получения информации и организации своих бизнес-процессов.

2. Целесообразным шагом могло бы стать адекватное и достаточное отражение ключевой роли Интернета в развитии российской экономики на уровне системы органов государственной власти, отвечающих за стимулирование и поддержку данной отрасли. Институциональная инфраструктура управления интернет-отраслью, адекватная роли Интернета в развитии российской экономики, должна включать ответственный орган, координирующий орган, систему органов (должностных лиц, включая президента) для выработки стратегических международных и внутриполитических решений. На сегодняшний день функции и компетенции, связанные с развитием интернет-отрасли, преимущественно закреплены за Министерством связи и массовых коммуникаций РФ, однако не все аспекты интернет-отрасли находятся в компетенции ведомства.

Полезен может быть постоянный тесный диалог по всему спектру вопросов безопасности, связанных с интернет-сектором, начиная с вопросов безопасности контента, заканчивая обеспечением стабильности работы критической инфраструктуры Рунета. Со стороны государства механизмом для ведения такого диалога могла бы стать межведомственная координационная площадка, включающая сотрудников МИД РФ, Министерства связи и массовых коммуникаций РФ, ФСБ РФ, МВД РФ, Роскомнадзора, Министерства экономического развития и проч.

Своевременным и назревшим решением представляется учреждение в феврале 2014 г. поста Специального представителя президента России по вопросам международного сотрудничества в области информационной безопасности, который в настоящее время занимает опытный дипломат, один из главных архитекторов российской внешнеполитической линии по вопросам информационной безопасности А.В. Крутских. Востребовано также оказалось создание поста общественного омбудсмена по вопросам развития интернет-отрасли, подчиняющейся непосредственно российскому бизнес-омбудсмену. В июле 2014 г. на пост интернет-омбудсмена был назначен российский предприниматель в сфере ИТ Д.Н. Мариничев. В декабре 2015 г. для решения вопросов развития и регулирования Интернета в России был впервые учрежден пост в структуре Администрации президента РФ. Первым советником президента по вопросам развития Интернета стал известный представитель российской интернет-отрасли Г.С. Клименко. Безусловно, закрепление повестки дня развития и регулирования Рунета на столь высоком уровне властной иерархии – знак растущего внимания государства к проблемам и возможностям этой отрасли. Однако в такой ситуации особенно важен баланс между интересами самого государства как регулятора с одной стороны, частной отрасли Рунета – с другой, и сообщества российских интернет-пользователей – с третьей. Все эти три крупные группы стейкхолдеров имеют свои интересы, зачастую не совпадающие друг с другом, что уже было отмечено в интервью и публичных выступлениях г-ном Клименко. Вопрос в том, как сбалансировать и уравновесить эти интересы и возможности их легального выражения и продвижения, не создавая драматического перекоса в пользу позиций политико-административного аппарата или крупного бизнеса. Нужен ли сообществу российских интернет-пользователей собственный представитель, наделенный полномочиями и имеющий доступ к публичным каналам выражения мнений? В качестве условного прототипа такого коллективного представителя можно рассматривать российское общественно-политическое объединение «Пиратская партия России», во многом защищающее и представляющее интересы рядовых пользователей в дискуссии по вопросам интеллектуальной собственности в Интернете и борьбе с интернет-пиратством на российской рынке цифровой медиапродукции.

3. Одной из возможных приоритетных задач для государства могло бы стать создание необходимых условий для развития российского интернет-бизнеса на внешних рынках, их участия в глобальной конкуренции. Инициативы в сфере государственного регулирования, преследующие цель уменьшения физической связности между российским сегментом и Глобальной сетью, направленные на инфраструктурную либо иную автономизацию, отграничивание Рунета, напротив, могут иметь для отрасли сложнопредсказуемые последствия.

Оставляя за скобками вопросы прав человека, следует подчеркнуть, что рост и экспансия российского интернет-бизнеса в критической степени определяются эффектом масштаба, возведенным в глобальную степень в случае с Интернетом. Нивелирование этого эффекта в случае фрагментации Сети и обособления ее российского сегмента может в конечном счете способствовать постепенному истощению резервов его роста по мере насыщения внутреннего рынка.

4. Целесообразен может быть пересмотр роли и возможностей Рунета в качестве средства продвижения и сохранения российской и русской культурно-языковой идентичности, популяризации и глобализации российского культурного наследия, равно как и современной культуры. Онлайн-инструменты и интернет-проекты, как представляется, могли бы получить приоритетную роль в методологии работы таких структур, как Россотрудничество. Колоссальный потенциал российской интернет-отрасли в этой сфере создает хорошие точки синергии и с внешнеполитическими задачами страны, решением которых занимается МИД. Развитие инструментов «цифровой дипломатии» также видится востребованной и перспективной стратегией, формулировать и осуществлять которую, однако, было бы наиболее эффективно при активном вовлечении самой интернет-отрасли.

5. Своевременной и востребованной видится проактивная стратегия государства в направлении освоения принципиально новых технологических ниш, открывающихся в сфере ИКТ. В частности, речь может идти о стимулировании освоения российской экономикой, и прежде всего частным сектором, оборудования и технологий 3D-печати, поддержка усилий частного сектора, активизация государственного регулирования – но в ключе не ужесточения, а либерализации, – с целью ускоренного развития сегментов рынка. Опережающее реагирование на развитие подобных новых технологий в части их регулирования, во-первых, позволяет купировать генерируемые ими риски и вызовы безопасности, а во-вторых, создает условия для их развития на местном рынке, содействуя их переводу из фактора отставания в асимметричное рыночное преимущество.

Дополнительная информация

1. Рунет сегодня. Аналитика, цифры, факты. Открытие РИФ+КИБ 2014. 23–25 апреля 2014 г. URL: http://tpp.nnov.ru/data/pages/82/files/Internet_segodnya.pdf (дата обращения: 01.03.2016).

2. Экономика Рунета 2013–2014. Организаторы: РАЭК, НИУ ВШЭ. Москва, 2013 г. URL: http://xn-80aaokjbmheeb2a2al4l.xn-p1ai/2015 (дата обращения: 01.03.2016).

3. ICT Facts and Figures. The World in 2014. International Telecommunication Union. URL: http://www.itu.int/en/ITU-D/Statistics/Pages/facts/default.aspx (дата обращения: 01.03.2016).

4. The Global Information Technology Report 2014. Rewards and Risks of Big Data. Insight Report. Beñat Bilbao-Osorio, Soumitra Dutta, and Bruno Lanvin, Editors. World Economic Forum. URL: http://www3.weforum.org/docs/WEF_GlobalInformationTechnology_Report_2014.pdf (дата обращения: 01.03.2016).

5. Демидов О.В. От права на доступ к сетевому разуму. Российский совет по международным делам. 29.03.2013. URL: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=1618#top-content (дата обращения: 01.03.2016).

6. Демидов О.В. Связанные одним блокчейном: обзор международного опыта регулирования криптовалют. Индекс безопасности № 2 (113). Том 21. С. 41–60. URL: http://www.pircenter.org/media/content/files/13/14374603770.pdf (дата обращения: 01.03.2016).

Документы

1. Доклад Специального докладчика по вопросу о поощрении и защите права на свободу мнений и их свободное выражение. Генеральная Ассамблея ООН, A/66/290, 10.08.2011. URL: http://www.un.org/Docs/asp/ws.asp?m=A/66/290 (дата обращения: 01.03.2016).

2. Communications Market Act (393/2003; amendments up to 363/2011 included). Ministry of Transport and Communications, Finland. URL: http://www.finlex.fi/fi/laki/kaannokset/2003/en20030393.pdf (дата обращения: 01.03.2016).

3. Свобода выражения мнения в Интернете. Отчет. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. 15.12.2011. URL: http://www.osce.org/ru/fom/89063 (дата обращения: 01.03.2016).

4. Касенова М. Авторский перевод Закона об Интернете Федеративной Республики Бразилия (Law № 12.965, Marco Civil Da Internet) // Электронный журнал ПИР-Центра «Пульс кибермира». Январь – февраль 2015 г. № 1 (13). URL: http://pircenter.org/articles/1841-avtorskij-perevod-zakona-ob-internete-federativnoj-respubliki-braziliya-law-no-12965-marco-civil-da-internet (дата обращения: 01.03.2016).

Раздел II
Вопросы безопасности в области развития и применения ИКТ в глобальном контексте: на пути к единой терминологии и общим подходам

По мере развития государственных политик в области использования ИКТ и управления Интернетом, а также развития международных дискуссий и попыток выработать международные договоренности, нормы и правила в этой сфере, растет значение используемой терминологии и заключенных в ней подходов.

В то же время отмечается усиление противоречий и политизация дискуссии именно вокруг терминологической составляющей предлагаемых доктринальных документов, национального законодательства, а также международных документов и их проектов, прежде всего по вопросам безопасности в области использования ИКТ.

С середины 1990-х гг. в США, а затем в Европе и во многих других странах получила распространение концепция и терминология кибербезопасности, опирающаяся прежде всего на понятие киберпространства как особой нефизической среды ИКТ. Несмотря на то что эти термины и производные от них понятия далеко не всегда употреблялись в национальных законодательствах разработавших и принявших их государств, а также далеко не всегда получали официальные определения, к настоящему дню терминология и идея кибербезопасности прочно закрепились как в профессиональном сообществе и частном секторе, так и в доктринальных и стратегических документах большого количества стран, надгосударственных образований (Европейский Союз), международных организаций (НАТО, Совет Европы, Региональный форум АСЕАН, ОЭСР, ОБСЕ и проч.).

Практически параллельно в ряде других государств, включая прежде всего Россию, получили развитие альтернативные концепции и подходы, основанные на иной терминологии. Наиболее целостным и системным из их числа можно считать концепцию международной информационной безопасности (МИБ), которая была изначально сформулирована Россией, а затем получила развитие и поддержку среди членов Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), а также других государств и международных форматов (СНГ, ОДКБ).

С момента начала в 1998 г. деятельности по продвижению на международных площадках (прежде всего ООН) своего подхода Россия столкнулась с оппозицией со стороны ряда развитых государств, международных форматов, технического сообщества и зарубежного частного бизнеса. Оппоненты, в том числе эксперты и дипломаты США и стран Западной Европы, отмечали несоответствие российского подхода практикам, сложившимся в международном сообществе технических экспертов, и практикам частного сектора в большинстве стран мира.

Основной причиной стало расхождение двух подходов по поводу того, включается ли такой аспект, как влияние содержания информации на социально-политические и иные общественные процессы, в круг вопросов, подлежащих рассмотрению, согласованию и, в перспективе, международному регулированию в рамках проблематики ИКТ-безопасности. Хотя справедливости ради нужно отметить, что кибербезопасность отнюдь не ограничивается техническими аспектами (например, Европейская конвенция по кибербезопасности включает в качестве вида преступления распространение детского порно).

Содержание информации, генерируемой и передаваемой посредством ИКТ, и ее влияние на общественные процессы является одним из краеугольных камней в рамках МИБ. В то же время в практике США, государств Западной Европы, ряда других стран и международных форматов данный аспект не рассматривается в контексте кибербезопасности и ИКТ вообще. Данные вопросы рассматриваются ими в контексте соблюдения прав и свобод человека (свобода слова, свобода самовыражения), либо в плоскости безопасности исключительно в контексте противодействия терроризму и экстремизму, т. е. вне ИКТ-специфичного контекста. Собственно, в рамках повестки дня кибербезопасности упор делается на обеспечение и поддержание безопасности и стабильной работы ИКТ-инфраструктуры. «Человеческое» и «контентное» измерение проблемы при этом играет также важную, но опосредованную роль.

Еще один водораздел двух концепций проходит по вопросу о трактовке государственного суверенитета применительно к сфере ИКТ. Концепция МИБ утверждает незыблемость и верховенство государственного суверенитета в сфере ИКТ и предлагает механизмы достижения договоренностей, основанные прежде всего на межгосударственном взаимодействии. Концепция кибербезопасности как таковая не содержит конкретной позиции по вопросам суверенитета, так как он выпадает за ее рамки. Однако фундаментальное видение процессов в области ИКТ, заключенное в этом подходе, предполагает признание трансграничного характера киберпространства и, соответственно, ограниченной, неполной применимости к нему понятия и практик государственного суверенитета. Отсюда вытекает принципиальное расхождение сторон в вопросе о том, какие механизмы и инструменты регулирования применимы для обеспечения безопасности в сфере ИКТ на уровне государства и на международном уровне.

Конфликт между концепциями МИБ и кибербезопасности прослеживается и на национальном уровне регулирования в России, притом что понимание терминов в рамках кибербезопасности за рубежом также далеко не единообразно (см. табл. 2). Попытка привлечения экспертного сообщества и частного сектора к составлению доктринального документа, предпринятая в 2012–2013 гг. на площадке российского Совета Федерации, показала четкое наличие у этих заинтересованных сторон запроса на отражение в таком документе вопросов кибербезопасности. Результатом стала Концепция стратегии кибербезопасности Российской Федерации, которая многими экспертами оценивается как прогрессивный документ, отражающий мировые тенденции в области использования ИКТ. Вместе с тем разработанный экспертами документ получил немало критических отзывов, в том числе со стороны МИД РФ, а также Совета Безопасности РФ и ФСБ РФ.

Одной из причин стал тот факт, что текст концепции Стратегии явно идет вразрез с терминологией и концепцией предыдущих нормативных актов и доктринальных документов, начиная с Доктрины информационной безопасности Российской Федерации от 2000 г. и заканчивая Основами государственной политики России в области международной информационной безопасности на период до 2020 г., принятыми также в 2013 г. Таким образом, терминологический и концептуальный конфликт по вопросам безопасности в сфере использования ИКТ является уже и внутрироссийской реальностью, что увеличивает значимость задачи по его скорейшему разрешению.

Таблица 2. Определения киберпространства / информационного пространства

Расхождение в трактовке государственного суверенитета в области ИКТ также обусловливает разное видение объема компетенций и полномочий государства в отношении ключевого элемента ИКТ-инфраструктуры – Интернета. Основанная на саморегулировании модель работы технического сообщества, которая исторически сложилась в США и утвердилась за их пределами, легла в основу концепции управления Интернетом с участием всех заинтересованных сторон (англ. multistakeholder internet governance). Суть ее сводится к тому, что процесс управления Интернетом может осуществляться должным образом лишь при условии равноправного участия в нем представителей всех групп/сторон, которые непосредственно заинтересованы в развитии Глобальной сети. Изначально к таким «заинтересованным сторонам» относили государство, частный сектор и гражданское общество; по мере развития подхода этот список пополнился сообществом интернет-пользователей и техническим сообществом, что опять же не делает его закрытым.

Данный принцип получил признание и был зафиксирован в решениях Тунисского этапа Всемирной встречи на высшем уровне по вопросам информационного общества (ВВУИО) в 2005 г. Практически все страны мира, включая Россию, разделяют и поддерживают решения ВВУИО, как и сам подход с участием всех заинтересованных сторон – что не устраняет расхождений в его прочтении и трактовке. Российская Федерация, как и ряд ее партнеров на международной арене, не считает, что управление с участием всех заинтересованных сторон умаляет полноту государственного суверенитета по вопросам управления Интернетом; следовательно, принятие решений на международной арене в этой области должно осуществляться представителями государств. Прочие заинтересованные стороны должны включаться в процедуры обмена мнениями, консультирования и обсуждения на стадии проработки решений, но не могут самостоятельно принимать их, тем самым подменяя собой государство как единственный источник суверенитета в соответствии с международным правом[2]2
  Подробно вопросы управления Интернетом с участием всех заинтересованных сторон см. в разделе V «Глобальное управление Интернетом: международно-правовые и международно-политические аспекты».


[Закрыть].

Различные подходы и обусловленные ими понятийные системы, как в части безопасности в сфере ИКТ, так и в части управления Интернетом, имеют полное право на сосуществование. Однако в течение последних лет конкуренция концепций и терминологии в этой области развивается в русле политизации проблемы, что зачастую затрудняет и тормозит практическое решение проблем и выработку механизмов взаимодействия между сторонами.

Так, противоречия между США и Россией по терминологическим вопросам в сфере ИКТ-безопасности как минимум на год задержали подписание прорывных двусторонних соглашений, включающих реализацию комплекса мер доверия с целью предотвращения угроз безопасности в сфере использования ИКТ. Пакет из трех соглашений, готовившийся с 2011 г. для подписания президентами США и России на полях саммита G20 в Лос-Кабосе, Мексика, 18–19 июня 2012 г., удалось подписать лишь годом позже, 17 июня 2013 г. В результате перспективы этого формата сотрудничества оказались под вопросом год спустя в свете ухудшения двусторонних отношений России и США, когда еще не все механизмы были отлажены и опробованы на практике. Будь соглашения подписаны парой лет раньше, механизм мог бы иметь бóльшую ценность и устойчивость даже в условиях кризиса двусторонних отношений.

В более широком смысле терминологические конфликты блокируют шансы на конструктивную работу на международных дискуссионных площадках (серия Международных конференций по вопросам киберпространства в Лондоне, начиная с 2011 г.), не позволяя сторонам сконцентрироваться на действительно важных долгосрочных задачах. К числу таких задач можно отнести формирование институционального каркаса для глобальной системы борьбы с ИКТ-угрозами и предупреждения трансграничных конфликтов с использованием ИКТ.

В неменьшей степени терминологические противоречия препятствуют реформе и обновлению системы международного права с целью эффективного международного противодействия угрозам, обусловленным развитием новейших информационных технологий[3]3
  Подробно см. раздел IV «Использование ИКТ в военно-политических целях: вызовы глобальной безопасности и международному праву».


[Закрыть].

Отсутствие прогресса в решении этих проблем, обусловленное в ряде случаев неспособностью договориться на уровне терминологии, может быть чревато сползанием международной ситуации в полосу затяжных и разрушительных кризисов и конфликтов с использованием ИКТ уже в горизонте пяти – восьми лет.

В этой связи может быть востребована проработка следующих возможностей.

1. Деполитизация терминологических вопросов применительно к сфере ИКТ-безопасности и вывод их за рамки процесса выработки механизмов взаимодействия там, где это возможно. Параллельным шагом могла бы стать активизация работы над консенсусной терминологией на международных площадках.

2. Выделение и согласование в рекомендательном формате перечня терминов, не требующих определения и интерпретации в силу своей универсальности либо де-факто сложившегося единообразного понимания. Возможные площадки: Группа правительственных экспертов (ГПЭ) ООН по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Примером такого термина может служить термин «интернет» – изначально название Глобальной информационно-телекоммуникационной сети, на сегодняшний день вошедшее в употребление в качестве глобальной технологии коммуникации и даже, как отмечалось выше, общественного блага. Прецедент определения понятия «интернет» был задан в 2004–2005 гг. Эксперты Рабочей группы при Генеральном Секретаре ООН пришли к выводу о том, что данное понятие не нуждается в официальных пояснениях и определениях именно в силу своей очевидности и универсального понимания.

3. Уход от терминологического конфликта «кибербезопасность – МИБ» за счет всестороннего продвижения и популяризации на переговорных и дискуссионных площадках наработок ГПЭ ООН и одноименных Резолюций Генеральной Ассамблеи ООН, принимаемых ежегодно с 1998 г., а с 2005 г. – с учетом наработок ГПЭ.

В частности, речь идет о терминологии «обеспечение безопасности при/в сфере использовании (-я) информационных и коммуникационных технологий (ИКТ)» (английский вариант – security of and in the use of information and communication technologies (ICTs)) как нейтральном и неполитизированном консенсусном термине с широким объемом.

4. Поддержка и реализация мер в части консенсусной терминологии, включенных в Первоначальный перечень мер укрепления доверия в рамках ОБСЕ с целью сокращения рисков возникновения конфликтов в результате использования ИКТ, который был согласован и принят 3 декабря 2013 г. при активном участии России.

Конкретно речь идет о статье 9 упомянутого перечня, в которой предлагается:

• каждому государству представить на добровольной основе перечень используемых ими терминов, касающихся безопасности ИКТ и их использования, сопровождаемый пояснением или определением по каждому термину;

• государствам-участникам – в среднесрочной перспективе составить общий согласованный глоссарий критических терминов ИКТ в сфере международной безопасности.

Целесообразной также видится организация аналогичной работы в части терминологии в рамках некоторых других форматов, в частности Регионального форума АСЕАН (АРФ) и упомянутой ГПЭ ООН.

Возможная цель к 2017 г.

Разработка и принятие в формате рекомендательного документа ООН единообразного перечня критической терминологии по вопросам ИКТ и их использования в области международной безопасности с учетом наработок ОБСЕ, АСЕАН, ГПЭ ООН и других международных форматов.

5. В тех случаях, когда консенсусные терминологические наработки не работают либо отсутствуют в дипломатической практике, целесообразно опираться на наработки и технологически ориентированные определения международных организаций прежде всего в рамках структуры ООН.

Полезен может быть опыт Международной организации по стандартизации (ИСО), которая, несмотря на статус НПО, ведет деятельность в 164 странах мира и играет важную роль в разработке и распространении стандартов; в числе ее наработок – стандарт ISO/IEC 27032:2012 «Информационные технологии. Методы обеспечения безопасности. Руководящие указания по обеспечению кибербезопасности», принятый в 2012 г.

6. Наконец, преодоление терминологических конфликтов по вопросам ИКТ и их использования невозможно без обмена мнениями между представителями экспертных сообществ различных стран и регионов. В дополнение к работе правительственных экспертов в рамках ГПЭ ООН необходимо также усиление трека 1,5 и трека 2 в части работы над критической терминологией ИКТ.

Успешный проект такого рода был осуществлен в 2011 г. Институтом «Запад – Восток» и Институтом проблем информационной безопасности МГУ им. М.В. Ломоносова. По итогам общения группы российских и американских экспертов был издан двуязычный перечень 20 критических терминов в сфере кибербезопасности с расшифровкой. Представляется возможным возобновить подобный формат и усилить его за счет вовлечения широкого круга как правительственных, так и неправительственных экспертов из России, США и других стран. ПИР-Центр будет готов подключиться в такой работе в ближайшее время.

7. Несмотря на противоречие концепции Стратегии кибербезопасности России действующим доктринальным документам и нормативным актам, в экспертном сообществе сохраняется запрос на тот угол зрения на проблемы безопасности в сфере использования ИКТ, который отражен в ней. Востребованы серьезное обновление и доработка этого документа при участии всех профильных ведомств. К этой работе могли бы подключиться Совет по кибербезопасности при Военно-промышленной комиссии и межведомственная рабочая группа по информационной защите, о создании которых в марте 2015 г. отдал поручение заместитель председателя правительства России Дмитрий Рогозин.