Текст книги "Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра. Исследование"

Олег Егоров
Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра
Исследование
2-е издание

Об авторе

Егоров Олег Георгиевич (р. 1957 г.) – кандидат филологических наук, доцент, член-корреспондент Международной академии наук педагогического образования, лауреат Премии губернатора Московской области для работников образования (2001 г.), научный руководитель инновационного образовательного комплекса «Лицей» г. Железнодорожного Московской области.

Автор более 40 научных трудов в области филологии, культурологии, педагогики, в том числе монографии об И.С. Тургеневе.

Введение

Литературный дневник имеет большую и богатую историю. Его истоки восходят к поздней античности. Прообразом дневника были «Размышления» Марка Аврелия («Мы имеем своеобразный дневник – не внешних событий, а мыслей и настроений, более важных в глазах автора, чем внешние события»[1]1
  Котляревский С. Вступительный очерк. – Марк Аврелий. Размышления. – Магнитогорск, 1994. С. LIU – LIV.


[Закрыть], – писал С. Котляревский во «Вступительном очерке» к сочинению римского стоика). Последующие эпохи внесли значительные изменения в структуру жанра, но не изменили его сущности. Дневник остался разговором с самим собой, монологом, обращенным не к слушателю или читателю, а к себе, в расчете на чтение в будущем.

Во все времена сохранялся устойчивый интерес к дневнику, но пик его приходится на эпоху предромантизма и XIX в. В дневнике нашло отражение характерное для того времени стремление личности противопоставить жестким социально-сословным определениям события своей внутренней жизни и поднять их до уровня общественно значимых явлений. Не случайно М.Ю. Лермонтов в Предисловии к «Журналу Печорина» (дневнику) писал, что «история души человеческой <…> едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа»[2]2
  Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. – М., 1969. Т. 4. С. 241.


[Закрыть].

Дневник был распространен как в писательской среде, так и в кругах, далеких от профессиональной литературы. Дневники вели художники, музыканты, политические деятели, путешественники, актеры и даже грамотные крестьяне. На определенном социально-историческом этапе дневник становится элементом духовного быта и начинает соперничать с эпистолярным жанром.

В неоднозначных отношениях находится дневник с мемуарами. С историко-документальной точки зрения мемуары уступают дневнику. Синхронность дневниковых записей по отношению к изображаемым событиям придавала жанру те качества оперативности и достоверности, которые не покрывались глубиной и философичностью поздних оценок в мемуаристике.

Своеобразие дневника связано с его пограничным положением между рукописной и печатной литературой. Оставаясь по своей природе «камерным» жанром, дневник тяготел к чтению в узком – семейном или дружеском – кругу, что не предполагало тиражирования. В то же время у друзей, близких и литературных поклонников дневниковеда[3]3
  Дневниковедом мы называем автора дневника, – того, кто ведет дневник.


[Закрыть] нередко возникало желание сделать документ личной жизни автора достоянием общественности. И хотя в XIX в. число прижизненных публикаций дневников их авторами ничтожно мало, дневниковый жанр имел устойчивую тенденцию к выходу на столбовую дорогу печатной литературы, особенно в периоды больших общественных подъемов.

Бытование дневника в рукописной форме не мешало ему оставаться литературным жанром и участвовать с другими на равных в литературном процессе. Большинство авторов никогда не считало письменную форму дневника неким изъяном. Мало того, в начале XX в. В.В. Розанов расценивал рукописность как громадное эстетическое преимущество и пытался противопоставить допечатную литературу типографски набранной, а свои главные идеи сформулировал в дневниках («Уединенное», «Опавшие листья», «Мимолетное», «Последние листья»). Позиция Розанова была своеобразной реакцией на попытки исконно письменных, «камерных» жанров (писем, записок, дневников) занять место в ряду печатной литературы. И хотя Розанов опубликовал две книги дневников, этим он хотел привлечь к ним внимание читателя-друга, подобного тому, которому дневниковеды XIX в. доверяли чтение своих журналов.

Возросшая продуктивность дневника в XIX в. была связана с высоким уровнем письменной культуры, с ростом образованности в различных социальных слоях. Для непрофессионалов в литературе дневник служил способом выражения творческой потребности в объективации примечательных фактов личной жизни и общественных событий. Одновременно ведение дневника способствовало формированию литературного слога в практике естественного, а не условного письма (в том числе слога иностранного – в дневниках на французском языке). А.И. Тургенев по этому поводу писал в своем дневнике: «Но мне нужно обрабатывать мои мысли. А приобрести это искусство можно одной только практикой»[4]4
  Тургенев А.И. Дневник. – Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. – СПб.; 1913. С. 178.


[Закрыть].

Помимо выполнения психологических, социальных и литературных задач, дневник в XIX в. стал средством удовлетворения нравственно-интеллектуальных запросов личности. В моду вошло чтение дневников в дружеском кружке с целью апробации нравственных понятий, философских мыслей, жизненных правил, над которыми автор работал и размышлял в своей летописи. Подобная практика имела место в тургеневском кружке, на вечерах в доме Штакеншнейдеров, в семействах Бакуниных, Аксаковых, Толстых. Ознакомление близких и дорогих автору людей с собственным дневником служило установлению прочных и гармоничных межличностных отношений (Чернышевский и его невеста, Л. Толстой и его юная супруга).

Рост популярности дневника в образованной среде нашел отражение и в «большой» литературе, которая не только фиксировала ведение тем или иным героем дневника (как в повести И.И. Панаева «Белая горячка» или рассказе В.Г. Короленко «Нестрашное»), но и использовала дневник как повествовательную форму. В жанре дневника написаны как целые произведения («Дневник лишнего человека» И.С. Тургенева, «Дневник семинариста» И.С. Никитина, «Дневник Павлика Дольского» А.Н. Апухтина), так и отдельные части и главы («Журнал Печорина» в романе Лермонтова, «Дневник Левицкого» в «Прологе» Н.Г. Чернышевского, «Демикотоновая книга» в «Соборянах» Н.С. Лескова).

Взаимодействие дневника с художественной прозой и «большой» литературой в целом имело место и на более высоком уровне. Признание дневника составляющей литературного процесса выразилось в том, что некоторые писатели избрали его в качестве одного из продуктивных жанров своего творчества, уравняв, таким образом, в правах с другими жанрами («Дневник писателя» у Ф.М. Достоевского и Д.В. Аверкиева).

XIX в. был в истории развития дневника решающим в том смысле, что именно в это время завершилась дифференциация всех элементов его жанровой структуры, определились все основные жанровые разновидности, наметились наиболее продуктивные формы жанрового письма. Именно в XIX в. началась публикация основного массива дневников, т.е. к дневнику стали де-юре относиться как к литературному явлению. Последнее обстоятельство важно еще и потому, что дневник как самостоятельный жанр стал доступным для изучения филологическими методами. Однако ни историко-литературного анализа, ни теоретического обоснования жанру дневника XIX в. не дал. Автономизация самого жанра не повлекла за собой скорого научного осмысления данной проблемы. Одной из причин этого была многозначность жанрового определения дневника.

Дневник как жанровая форма представляет собой динамичную автохарактеристику, выражающую естество и бытие человека методом последовательных высказываний, группирующихся в устойчивый временной ряд. Литературный дневник отличается от других разновидностей подневных записей, например от дневника фенологических наблюдений и судового журнала. Но литературность является одним из возможных средств повествования. Вести дневник можно не только на литературном материале, но и посредством живописи, графики, музыкальной мелодии. Выбор языка дневника зависит от специфики мышления автора, если автор – художник в широком смысле этого слова. Дневниковость как психологическая автоповествовательная модель свойственна различным видам искусства.

Искусствоведы не раз обращали внимание на дневниковый принцип в построении серий произведений искусства. Так, Я.В. Брук следующим образом характеризует юношеский альбом художника О.А. Кипренского: «Это и альбом, и дневник: натурные наброски и графические эскизы перемежаются с записями, беглыми пометками, выписками из Сенеки и Климента Александрийского, ссылками на Хр. Вольфа и М.В. Лакроза <…> Несколько рисунков альбома представляют аллегорические изображения Пороков и Страстей <…> Эти аллегории – вряд ли подготовительные эскизы росписей <…> скорее, это своеобразные графические дневниковые размышления, обращенные к самому себе»[5]5
  Брук Я.В. «…Безрассудный Орест». – Орест Кипренский. Переписка. Документы. Свидетельства современников. – СПб., 1994. С. 71, 72.


[Закрыть]. Исследователь рисунков Пушкина A.M. Эфрос отмечает: «Это дневник в образах, зрительный комментарий Пушкина к самому себе»[6]6
  Эфрос A.M. Рисунки поэта. – Б. М., 1933. С. 5.


[Закрыть]. Музыковед О.Е. Левашова считает романсный жанр дневником М.И. Глинки: «Лирическое в своей сущности, вокально-камерное творчество Глинки <…> становится его «дневником», носителем жизненных впечатлений, дум и настроений художника»[7]7
  Левашова О.Е. Михаил Иванович Глинка: В 2 т. – М., 1987. Кн. 1. С. 153.


[Закрыть].

Эволюция дневника как литературного жанра не сводилась к дифференциации его структурных элементов. В XIX в. определились четыре формы бытования дневника. Наиболее продуктивной формой (которую можно назвать классической) был собственно дневник. Три другие в той или иной степени были связаны с двумя популярнейшими (наряду с дневником) жанрами нехудожественной прозы – письмом и воспоминаниями. Взаимодействие жанров открывало новые перспективы, прежде всего в плане литературного общения.

Самым распространенным после классического дневника был дневник в письмах. Продуктивность жанра была обусловлена его своеобразным положением между двумя формами бытового литературного письма – собственно дневником и эпистолярием. Дневник в письмах объединил признаки, свойственные двум жанрам по отдельности. В результате такого симбиоза и возник оригинальный гибрид.

Дневник в письмах органически соединил адресность письма с интимностью ежедневного описания жизни автора. Сочетание двух, на первый взгляд, не имеющих ничего общего функций – автохарактеристики для себя и передачи информации для другого, стало возможным по двум причинам.

Несмотря на монологизм как главный жанровый признак, дневник у многих авторов всегда тяготел к отстраненности, к передаче своего содержания другому, чаще всего близкому или родственному душой человеку. Дневник в письмах стал таким же дневником, только рассчитанным на чтение на расстоянии. Вторым свойством, определившим популярность жанра, стала оперативная информативность, присущая как дневнику, так и письму. И дневник, и письмо передавали сведения за короткий, строго определенный промежуток времени в форме своего рода отчета. Часто письмо к близким представляло собой хронику событий повседневной бытовой или духовной жизни его автора и таким образом перекликалось с дневником как сводом упорядоченных фактов одного дня или более длительного отрезка времени.

Однако между обычным дневником и письмом имелось принципиальное отличие. Дневник мог фиксировать подневные события пунктирно, т.е. не передавал их в подробностях, ограничиваясь намеками, по которым впоследствии автор легко восстанавливал в памяти пережитое и виденное. Письмо не допускало никаких сокращений и умолчаний. Адресат должен был иметь точную и по возможности полную информацию о событиях от своего корреспондента.

В дневнике в письмах подобное расхождение преодолевается выбором адресата. Человек, которому посвящается дневник, должен иметь у корреспондента полное доверие по всем самым деликатным вопросам, а при необходимости и уметь читать «между строк». На почве этого психологического компромисса и происходит объединение этих двух разных жанров.

Характерной особенностью дневника в письмах была его временная ограниченность. Если классический дневник мог вестись годами и десятилетиями, нередко всю сознательную жизнь, то эпистолярный дневник, как правило, был рассчитан на определенный, знаменательный период в жизни автора. По прошествии какого-то важного события дневник прекращался навсегда. К числу таких событий преимущественно относились путешествия (Е.С. Телепнева), длительные служебные командировки (И.С. Аксаков), пребывание на театре боевых действий (В.А. Соллогуб), судьбоносные для автора события личной жизни (А.П. Керн). Реже содержанием эпистолярного дневника могли стать факты повседневной жизни, не отмеченные большой значимостью для автора (И.Н. Крамской). В этом последнем случае дневник отражал процесс индивидуации (психологического самоосуществления) автора. Лишь в исключительных случаях ведение такого дневника продолжалось долгие годы (СП. Жихарев).

Отличие эпистолярного дневника от обычного информативного письма заключалось в строгой регулярности и в отсутствии установки на ответ. Хотя ответные письма и получались авторами таких дневников, изначально они (ответы) не входили в замысел авторов. Содержание ответных писем адресатов никак не влияло на ход событий, описываемых автором дневника. Дневник имел адресата, но сам адресат оставался пассивным получателем информации. Те сведения, которые были ответом на полученные странички дневника автора, лишь формально входили в событийный ряд дневника. Их отсутствие нисколько не повлияло бы на его србытийную структуру. В этом – существенное отличие дневника в письмах от обычной двусторонней переписки. Цель переписки – взаимный обмен информацией. Задача дневника в письмах – давать преимущественно одностороннюю информацию о себе, без учета сведений, полученных от адресата.

Второй, менее продуктивной формой дневника был дневник в письме. От эпистолярного дневника он отличался тем, что его автор предварял дневниковую часть корреспонденции информацией, свойственной обычному письму. Дневник встраивался в текст письма так, что иногда один жанр чередовался с другим. Например, отроческий дневник И.С. Тургенева имеет следующую композицию:

«Милый дядя! Как я обрадовался, когда получил твое письмо <…> Пора начать мой журнал.

Журнал.

Вторник, 7-е декабря <…> колокольчик разбудил меня; я встал и, одевшись, пошел вниз. Начал готовиться г-ну Дубле.

Теперь я опишу класс весь, каким был <…>.

(Тут пришла мамаша и сказала: «Дядя приедет к Святой!» Дядя, я был обрадован так, что прыгнул бы до потолка. Привези, пожалуйста, верховые лошади; моя была бы росту среднего.

После был Платон Николаевич: он не давал уроку и все был при мамаше <…>.

Я бы еще написал, да почта дожидается: я опоздал <…>»[8]8
  Тургенев И.С. ПСС и П: В 28 т. – М.; Л., 1960-1968. Письма. Т. 1. С. 159-160.


[Закрыть].

Наконец, третьей жанровой формой был дневник, встроенный в мемуары. Причем он выполнял не функцию материала для более поздних воспоминаний, а воспринимался как оригинальное жанровое образование в тексте последних. Дневниковая часть в таком своеобразном сочетании и соотносилась, и противопоставлялась основному тексту по принципу синхронии – диахронии, что создавало исключительный эстетический эффект. Дневник в мемуарах в своей первооснове мог быть в форме писем, как, например, у Н.В. Шелгунова, впоследствии введенный его женой Л.П. Шелгуновой в воспоминания «Из далекого прошлого»: «Весь журнал Шелгунова у меня сохранился. Вот выписки из него <…>»; «Николай Васильевич и в этот год продолжал писать мне письма в виде дневника. Считаю не лишним поместить тут несколько его писем <…>»[9]9
  Шелгуиов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л. Воспоминания: В 2 т. – М., 1965. Т. 2. С. 34, 41.


[Закрыть].

Л.М. Жемчужников вводит в текст «Моих воспоминаний из прошлого» странички своего путевого дневника, которые в контексте мемуаров воспринимаются органически, как составная часть жанра. Тем не менее графически эти части его повествования выделены и могут рассматриваться как обычный дневник путешествий: «14/2 февраля 1858 г. Под вечер мы отправились из Триеста на пароходе и после покойного шестичасового плавания входили в укрепления Венеции, выстроенные австрийцами против венецианцев»; «21 мая/2 июня. Выехав в среду из Константинополя на австрийском пароходе, я прибыл на следующий день в десятом часу утра в Варну»[10]10
  Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. – Л., 1971. С. 292, 319.


[Закрыть].

История изучения дневника существенно отличается от исследования других литературных жанров. На протяжении полутора веков среди критиков и литературоведов господствовало упрощенное представление о дневнике. Лаконично и прямолинейно его выразил В.Я. Лакшин в работе о дневниках Л.Н. Толстого: «<…> письмо, дневник <…> – самые повседневные и доступные любому жанры творчества»[11]11
  Лакшин В.Я. К «духовному солнцу» (Дневник Льва Толстого). – Лакшин В.Я. Пять великих имен. – М., 1988. С. 313.


[Закрыть]. Вместе с тем в этой истории можно выделить несколько этапов.

Первоначально интерес к дневнику выразился в факте публикации этого исконно рукописного жанра. Ранние публикации дневников были единичными и не преследовали далеко идущих целей. Они предпринимались с тем, чтобы познакомить читателей толстых журналов с любопытными фактами внешней и внутренней жизни интересной личности, как, например, было с «памятной книгой чувств» (дневником) Е.С. Телепневой, изданной Н.И. Гречем в «Сыне отечества», или впечатлениями путешественника и ученого в путевом дневнике М.П. Погодина.

Литературно-художественные журналы периодически публиковали дневники, но подход к ним был избирательный. Он зависел от личных вкусов издателя и от случайных факторов. В то время (1810 – 1850-е гг.) дневник еще не осознавался как самостоятельный жанр. Он занимал средостийное положение между печатной и письменной литературой.

Систематическое издание дневников Начинается в эпоху «великих реформ», а точнее в 1860-е гг. Новые периодические издания исторического профиля («Исторический вестник», «Русский архив») выделяют целые разделы дневникам и мемуарам. Но издатели и критики в своих комментариях к публикациям не делают разграничений между дневником и воспоминаниями (записками). Они классифицируют эти самостоятельные жанры как мемуарную литературу. Смешение жанров приводит к тому, что дневники называли мемуарами, а мемуары – дневниками. Так, издатель дневника В.И. Аскоченского Ф. Булгаков в своих комментариях писал, что журнал Аскоченского – «это один из драгоценных исторических мемуаров, во многих отношениях замечательный и необыкновенный фактичностью и искренностью» и что он «проливает свет на провинциальную жизнь того времени, представляет интерес для истории русского просвещения и русской литературы» (Исторический вестник. 1882. Т. 7). Издатель воспоминаний некоего Протасьева, помещика Тамбовской губернии, Е. Опочинин называет их «старым дневником», «записками», «мемуарами» (там же, 1887, ноябрь).

Подобный подход к дневнику, несмотря на его явную архаичность, сохраняется у некоторых исследователей по сей день. Так, комментатор одного из последних изданий дневника Пушкина С.А. Фомичев относит этот жанр в творчестве поэта к «экспериментальным поискам <…> в мемуаристке»[12]12
  Фомичев С.А. «Несколько раз принимался я за ежедневные записки». – Пушкин А.С. Автобиографическая проза. – М., 1989. С. 7.


[Закрыть].

Не происходит коренного перелома в отношении к дневникам со стороны исследователей и в первой половине XX в. Дневники по-прежнему регулярно публикуются в различных журналах и сборниках («Русские Пропилеи», «Морской сборник», «Голос минувшего», «Звенья» и др.). Правда, в работах некоторых ученых дневники уже не смешиваются с мемуарами. Напротив, намечается тенденция к их разделению по некоторым признакам. Главным из них становится принцип синхронии – диахронии с вытекающими из него следствиями. За дневником признается бо́льшая фактическая достоверность, он считается более надежным документом, чем мемуары. Так, Е.И. Тарасов в «Предисловии» к изданию дневника Н.И. Тургенева пишет: «Правда, от декабристов осталось много мемуаров, записок, воспоминаний; но все это материал, который ни в каком отношении не может заменить дневника – исповеди сердца и души. Мемуары составлялись гораздо позже, в 40 – 50-х гг., в другую эпоху, с другим настроением и почти всегда с определенным намерением: в целях самооправдания или пропаганды своих идей. Следовательно, это материал тенденциозный. Таких недостатков дневник не имеет, и вот почему он должен быть особенно ценным для исследователя <…>»[13]13
  Тарасов Е.И. Предисловие к дневнику Н.И. Тургенева. – Архив братьев Тургеневых. Вып. 1. – СПб., 1911. С. 19 – 20.


[Закрыть]. Исследовательница А.С. Грибоедова М.Н. Нечкина отмечает: «Дневник, как правило, является более ценным первоисточником, нежели позднейшие мемуары»[14]14
  Нечкина М.Н. Грибоедов и декабристы. – М., 1977. С. 67.


[Закрыть].

Дневник по-прежнему рассматривается как вспомогательный, источниковедческий материал. Его используют для составления биографий писателей, исследования частных историко-литературных проблем. При этом литературоведы пользуются дневниками политических деятелей, представителей искусства, рядовых дневниковедов, а историки общественного движения, театра, музыки, живописи – дневниками писательскими для решения своих специфических задач.

Отсутствие интереса у литературоведов к дневнику как самостоятельному литературному жанру отразилось на принципах публикации. Можно выделить по крайней мере шесть разновидностей изданий дневников. Первой является полный текст. Таких публикаций сравнительно немного, даже в научных изданиях. Чаще издатели печатали неполный текст. На это было несколько причин. Во-первых, ссылались на большой объем текста, как, например, при публикации дневника А.В. Дружинина. Второй причиной было наличие в дневнике большого количества выписок из сочинений других авторов с комментариями к ним дневниковеда. Издатели не считали такой материал достойным публикации, так как он, по их мнению, мало что давал в содержательном отношении. Такой подход имел место при подготовке дневников А.И. Тургенева, А.В. Никитенко и некоторых других авторов. Третьей разновидностью публикации дневников было издание иноязычного текста (в основном французского) без перевода. Так был опубликован дневник кн. Е. Курагиной и др. Данный подход был свойствен издательской практике конца XIX – начала XX в. Еще одним видом публикаций был купированный текст, причем купюры делались с целью удаления всего «личного», т.е. не относящегося к основной профессиональной деятельности дневниковеда. Так поступили с дневником русского дипломата В.Н. Ламздорфа, а ранее – Н.А. Полевого. Сын последнего, комментируя издание, прямо говорил, что в «Историческом вестнике» даются «выдержки из дневников»[15]15
  Исторический вестник, 1888, март.


[Закрыть] его отца. Широкое распространение получила публикация извлечений из дневников в различных специальных изданиях от «Литературного наследства» до сборников, посвященных писателям. Например, «Выдержки из дневника В.П. Горчакова об А.С. Пушкине» в «Книге воспоминаний о Пушкине» и т.п. Наконец, шестой вид публикаций имел отличительной особенностью то, что при наличии полного печатного текста дневника в него не включали сопутствующие материалы – рисунки, чертежи, пометки на полях, сделанные в рукописи дневниковедом. Такая судьба постигла опубликованные дневники В.А. Жуковского, В.Г. Короленко и ряда других авторов. В своей основе подобная практика имеет место до сих пор (современные публикации дневников М.А. Волошина, М.М. Пришвина).

Во второй половине XX в. наметился поворот в сторону изучения некоторых аспектов дневниковой прозы. Главным событием в этом направлении было признание дневника литературным памятником фактом его публикации в серии «Литературные памятники» (СП. Жихарев, А.Г. Достоевская, А.И. Тургенев, А.В. Дружинин). Дневник перестал восприниматься только как вспомогательный, служебный материал для научных исследований в области литературы, истории и других общественных наук. Литературоведческая мысль вплотную подошла к осмыслению дневника как научной проблемы.

Исследователи все чаще указывают на недостаточность историографического подхода к дневнику. Например, Н.И. Кулакова в кандидатской диссертации о «Дневнике» и «Записках» А.В. Никитенко отмечает: «Его «Дневник», как правило, интересует исследователей в качестве историографического и фактографического документа.

<…> «Дневник» А.В. Никитенко практически не изучался в литературоведческом аспекте»[16]16
  Кулакова И.И. Мемуарно-автобиографическая проза А.В. Никитенко. Автореф. дис. … канд. наук. – Орел, 2000. С. 4.


[Закрыть].

Важным шагом в постижении специфики дневника явилось признание его оригинальной литературной организации, искусства построения. Так, Н.Ю. Донченко в диссертации «Поэтика антонимии в «Дневниках» М. Пришвина» говорит о наличии «поэтики дневникового текста»[17]17
  Донченко Н.Ю. Поэтика антонимии в «Дневниках» М. Пришвина. Автореф. дис. … канд. наук. – М., 1999. С. 6.


[Закрыть].

Первую попытку монографического исследования дневников предприняла Л.М. Розенблюм в монографии «Творческие дневники Достоевского». Исследователь правильно определила цель работы: «До сих пор, – писала она о записных книжках и тетрадях автора «Бедных людей», – они привлекали внимание главным образом потому, что содержат материалы творческой лаборатории Достоевского <…> Такой подход закономерен и безусловно плодотворен. Но важен и другой аспект изучения: взятые во всей совокупности, записи Достоевского, которые он делал в течение многих лет, могут быть рассмотрены как своего рода дневники, прежде всего дневники творческие <…>»[18]18
  Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. – М., 1981. С. 11.


[Закрыть].

Однако исследователь выполнила свою задачу лишь отчасти. Предметом ее изучения оказалось содержание «письменных книг» («дневников») Достоевского. Проблема жанровой формы этого оригинального произведения писателя осталась неизученной. Тем не менее важность работы Л.М. Розенблюм заключается в автономном изучении дневникового жанра. Кроме того, автор установила идейные и жанровые связи собственно дневника с «Дневником писателя»: «И все же Достоевский создал своеобразный дневник: не только известный журнал под названием «Дневник писателя», но и его далекий «прообраз» – дневник для себя <…>»[19]19
  Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. – М., 1981. С. 15.


[Закрыть].

Наметившиеся прогрессивные тенденции в изучении дневника не коснулись, однако, его жанровой структуры. Исследования, посвященные поэтике отдельных дневников, затрагивали частные проблемы конкретных образцов жанра и не имели под собой глубокой теоретической основы. Поэтика дневника как жанра не была разработана в ее историческом развитии.

Настоящая монография является продолжением серии исследований, посвященных литературным дневникам. Первая часть вышла под названием «Дневники русских писателей XIX в. Исследование» (М.: Флинта, Наука, 2002). Предлагаемая вниманию читателей книга имеет обобщающий характер и охватывает дневники разных авторов, в том числе и не литераторов. Этим самым подчеркивается универсальность дневникового жанра, его независимость от художественного таланта дневниковеда. Дневник служит показателем литературной образованности, но последнее качество не является определяющим при создании дневника. Как отмечает современный исследователь, «потребность и способность вести дневник не является привилегией писателя – это скорее свойство личности, ощущающей необходимость в одних случаях поверять бумаге интимные переживания, в других – записывать для памяти примечательные события»[20]20
  Иванова Е.В. Путеводитель по судьбе поэта. – В.Я. Брюсов Дневники. Автобиографическая проза. Письма – М., 2002. С. 3.


[Закрыть].