Текст книги "Стихотворения. Из одиннадцати книг"

Каникулы

 
1
В душе живые впечатленья
От видов родины моей
Угасли скоро… Пару дней
Ходил я в трепетном волненье
По душным улицам, где я
Уж не бывал опять полгода.
Воспоминаньями живя,
Столь подряхлевшая природа
Моей души слегка грустила:
Ей прошлое казалось мило…
Но не люблю грустить о том,
Что минуло: невольна жалость
К себе слабит меня и малость
Досадно на себя потом
И пусто как-то… Да к тому же
Так часто слышишь от людей
Их ропот глупый и досужий
И жалость к участи своей,
Что удержаться от презренья
На сокровенны сожаленья
Свои не в силах я… Но это
Не сердцевинный срез предмета,
О коем высказать хотел
Я мысль свою. – Кто верит в Бога,
Тому судьбы своей дорога
Есть путь к блаженству, и предел
Не существует… Иль, к примеру,
Рассудком презирая веру,
Иные завершают путь,
Влачась до гроба как-нибудь
С тем равнодушием и скукой,
Что верный след того, что мукой
Была им жизнь… А, впрочем, вижу,
Мне этой темы не поднять:
Лишь только истину обижу.
 
 
Итак, два дня ходил гулять
Довольно бодро я, но вскоре
Асфальт, машины, детвора,
Безделье, скука и жара
Мне дали знать, что уж пора
Уехать к бабушке, где море
Волнами брег пустынный бьёт,
Где позабыв мертвящий год,
Упьюсь живительной свободой
Средь величавой красоты,
Не скованный столичной модой
Жить напряженьем суеты.
 
 
2
И вот на море я… Но прежде
Хочу довериться надежде
Найти свой глас в созвучье дней
Давно минувших… Ну! живей
Играй моё воображенье,
Чтоб, оживляя впечатленья,
Парить, как прежде… Здравствуй, море!
Как сладко дышит на просторе
Младая грудь! Как жаждет жить!
Как рвётся духом проскользить
По беспредельной зыбкой глади!
Так младость, не познав страстей,
Рукой невинной мнёт тетради
Для поэтических затей,
Томится, не находит слова,
А мысль без корня, невесома
Парит высоко… Но, бывало,
Межводное* меня спасало,
Даря живительный приют
От яростных сердечных смут,
Внушая мысль, что сердца страсть
Есть всё же низменная часть
От целого; что дух мой вечен;
Что срок земного быстротечен;
Что, не жалея ни о чём,
Легко земли оставить дом…
 
 
3
То было прежде… Ныне, ныне
Не то со мной: с душой холодной,
От чувства высшего свободной,
Бродил (как будто был в пустыне)
Уже на третий день я… Скука
Меня заставила искать,
Чем можно время коротать,
И я нашёл: стрелять из лука,
Как бессердечный Купидон,
В сердца красоток. Обаянье
Служило луком, было слово
Стрелою и – огонь! – готово
Знакомство: ум чужой пленён
И завоёвано вниманье…
 
 
Но это ль то, что нужно мне?..
Нет, нет! Скорей бежать, покинуть
Места, где страсти на коне,
А конь давно успел остынуть,
Коль конь – душа… (Пример хорош:
Он наизнанку бы, казалось,
Суть вывернул, но мне досталось
Такое знанье: правду ложь
Выводит к истине – и это,
Быть может, страшно для поэта.)
 
 
И вновь я дома… Слава богу!
Каникулы идут к концу:
Билет на поезд и в дорогу…
По загорелому лицу
Сбегает лёгкая улыбка,
Светло и просто в голове:
Пусть в прошлом многое – ошибка,
Но всё исправится в Москве!
 

конец августа 1990г. Симферополь

* Название села в северо-западной части Крыма.

Сонет

 
Когда божественным отмеченная сила
Дала великодушные мечтанья
Моей душе, взиравшей сиротливо
На чуждый мир и чуждые страданья, —
 
 
Я верил помыслам… Мечтая с упоеньем
О торжестве ума и доброты,
Я на людей взирал с ожесточеньем
И презирал их мелкие черты.
 
 
Но годы шли… Язвящие желанья
Смутили душу и рассудок мой,
И чрез тернии счастья и страданья
Мне ближе стал печальный мир земной.
 
 
Но помыслов высоких вдохновенья
Хранят средь бурь надежду и терпенье.
 

1990 г.

Воспоминание о первой любви

 
Душа моя любить ещё желала
С тех давних и почти забвенных пор,
Когда едва очерчены начала
Влечений смутных, наполнявших взор
Невинным любопытством, неизбежно
Венчавшихся вопросом: что она? —
Зачем так странно телом сложена?
(И помню – я не раз ломал прилежно
Свои едва окрепшие мозги
Над странностью телесного сложенья.
С тех пор прошло сто лет; все впечатленья
Сменились на другие, но, средь зги
Пространных лет, я помню напряженье
Раздумий важных… Но, пожалуй, это
Не суть того, что можно, чуть дыша,
Назвать умильно: детская душа.
А потому, я поищу поэта
В себе, чтобы наглядно изложить
Всё то, о чём успел уж заявить.)
 
 
Итак, моя душа любить желала
С тех давних и почти забвенных пор…
Я помню девочку: её печальный взор,
Сердечность та, с которою играла
Она с любимой куклой, кроткий вид
И личико красивое в веснушках,
И розовые маленькие ушки,
И слёзы горькие от ветреных обид
Приятны были мне. Её любил я
Развеселить, чтоб, счастливо смеясь,
Она со мной играла, не боясь
Найти обидчика, и, кажется, что был я
Сам счастлив той минутою, но всё ж
Мне больше доставляла наслажденья
Внезапная обида: словно нож
Входил в неё, – рыдая в исступленье,
Её страданья шли из глубины
Сердечка чуткого. А я над ней стоял
С неясным ощущением вины
И с сладостною мукой состраданья
И нежности – и, весь трепеща, ждал
Сладчайшего: когда меня рыданья
Вдруг содрогнут… О, мой сладчайший миг!
Какие муки я тогда постиг!
Поймёте ль вы? Иль скажете сурово,
Что это для любви невинной ново;
Что мальчику пристойно защищать
Избранницу свою, а не ломать
Ей сердца?.. Эти замечанья
Вполне разумны, но моё признанье
Касается меня, и ваш укор
Суть естества не изменит нимало.
Ведь впрямь моя душа любить желала
С тех давних и почти забвенных пор!..
 

14—17 сентября 1990 г.

«Уж нет ни страсти, ни отваги…»

 
Уж нет ни страсти, ни отваги
В груди остынувшей моей,
А руки тянутся к бумаге
Излить печаль насущных дней.
 
 
Кто я? зачем? и что мне надо
От жизни, остудившей кровь?
И что есть высшая награда —
Бессмертье, истина, любовь?..
 
 
Любовь, я знаю… В ней едино
Живут понятья два других.
Но где взять сердце исполина,
Чтоб огнь священный не утих?..
 
 
Ах, опыт – тяжкая обуза!
Ах, люди… полно упрекать.
Мы их прощаем, правда, муза?
На них не стоит уповать…
 

31 октября 1990 г.

«Как не томись я знаньем света…»

Ю. А.

 
Как не томись я знаньем света,
Как не мечтай под Рождество,
Всё, наконец, поглотит Лета,
Сровняет пыль и божество.
 
 
Лишь ты, надменная подруга
Того, что нынче – атавизм,
В мой час унылого досуга
Колеблешь цепкий пессимизм.
 
 
Когда бросаешь чудный камень
Ты в кем-то выстроенный хлев,
В твоих очах – нездешний пламень,
В твоих речах – нездешний гнев.
 
 
И в этот миг мне всё глядеть бы,
Не разбирая смысла слов,
И восклицать: «Раз Юлька – Ведьма,
Я верить в Господа готов!»
 

29 октября 1990 г.

Совет

Если жизнь тебя обманет…

Александр Пушкин

 
Когда ты холоден душой
(А это, друг мой, неизбежность)
Спасает от тоски глухой
К воспоминаниям небрежность.
 
 
Умей тоскою пренебречь.
И в легкомыслие, беспечность
Умей рассудок так облечь,
Чтоб в настоящем плы́ла вечность.
 
 
Скажи себе: «Я не хочу
От жизни ни добра ни худа.
Я Року дани не плачу,
Раз позабыл иду откуда.
 
 
Я в настоящем растворён…»
(А настоящее прекрасно —
Раз ты душой не вовлечён
В воспоминания опасны.)
 
 
Здесь ощутишь, что снова чист.
Что жизнь загадка, как и прежде, —
Как с иероглифами лист,
Что дан беспечному невежде.
 

14 февраля 1991 г.

По-дон-кихотски

 
Того, что было – не вернуть.
Я на коне – и снова в латах.
И в новый отправляясь путь,
Не надо думать об утратах.
 
 
Не надо думать, что могло б
Со мной чудесного свершиться,
Когда бы бешенный галоп
Мог за чертой остановиться.
 
 
За той чертою, где предел
Бесстрашья, муки и блаженства,
Куда Кихот сквозь мрак летел
С безумной жаждой совершенства!
 

24 января 1991 г.

«Я хладнокровен, но вокруг…»

 
Я хладнокровен, но вокруг
Гляжу поверхностно и еле.
Не понимаю слов, как «друг»,
Как «благородство общей цели».
 
 
Давно доверившись судьбе,
Не помышляю об отваге.
И размышляю о себе,
А не о всенародном благе.
 
 
Гляжу на прошлое свое
Без зависти и сожаленья
И – раз постигнув бытие —
Чураюсь жизни треволненья.
 
 
Раз попадаясь на искус,
Даю отчёт себе за это.
И разве только не смеюсь
Над тем, что в юности пропето.
 

1991 г.

К портрету М. Ю. Лермонтова

 
В возможность счастия не верил
Сей выдающийся поэт.
Он глубину страстей измерил,
Но был убит в расцвете лет.
 
 
Как знать, когда б рукой жестокой
Он не был бы повергнут в прах,
Он, может, стал бы русский Бах
С душою пламенно-высокой.
 
 
Он возмужал и был готов
Для просветлённых вдохновений,
Но, видно, был он слишком гений,
Чтоб из своих же заблуждений
Уйти без жертвенных даров.
 
 
И вот чрез тернии исканий
Я говорю: искать страданий —
Мечта нестойкого ума.
Ищите счастия, а тьма
И муки – зреют сами.
 

12 января 1991 г.

О ремесле

 
Дороже мне из пустоты
Внезапно явленное слово,
Чем возведенье красоты
До матерьяла неживого.
 
 
Я должен разрушать и жечь
Оставленные духом храмы,
Чтоб стройность новую извлечь
Из хаоса душевной драмы.
 

18 февраля 1991 г.

«Мне счастья хочется давно…»

 
Мне счастья хочется давно
Обычного, земного.
В нём для рассудка моего
Так много дорогого.
 
 
Рассудок! Сколько раз со мной
Играл он и лукавил.
И всё ж меня один лишь он
Пока что не оставил.
 
 
Уже душа не стеснена
Напором юной страсти;
Уже исчерпаны до дна
Слова о злой напасти.
 
 
А, значит, надо как-то жить,
К чему-то вновь стремиться.
Нельзя минувшему служить,
Где нечем поживиться.
 
 
Пусть я сегодня зол и груб,
Пусть к прошлому неточен,
Пускай мой сердцевинный сруб
Ничтожным озабочен,
 
 
Но с настоящим я всегда
Соотношусь в искусстве.
Перо не ведает стыда
И в малодушном чувстве.
 

29 января 1991 г.

Пьета

 
Как говорил один философ:
Мне истина дороже родины.
Один – томится от вопросов,
Другой – по ягодам смородины.
 
 
А я томлюсь мечтою прежнею:
Найти себе такого счастия,
Где, может, сердцу безнадежнее,
Но где ко всем живёт участие.
 
 
Тот, что томится от вопросов,
Ответ коварнейший получит,
И, рефлексируя, философ
Себя сомненьями размучит.
 
 
И, цепенея от догадок,
Сбежит на лоно он природы,
И будет сердцу грустно сладок
Вид на поля и огороды.
 
 
Затем – как на природе водится —
Он усыпит свои сомнения,
И смысл жизненный откроется
Лишь в непрерывности движения.
 
 
И находясь душою в статике,
В той мёртвой точке откровения,
Он вдруг постигнет, что в прагматике
Живёт такое же томление.
 
 
Что это самое томление,
Пусть согласованней, возвышенней,
Живёт в поэтах, чьи стремления
Лишь простодушней и услышанней.
 
 
Что в жизни этой, может, главное
Не то, что благотворно слуху, —
Не помощь бесконечно дальнему,
А помощь собственному духу.
 
 
И вот уже с высокой кафедры,
Пред всею братьей желторотою,
Предаст возвышенной анафеме
Всё то, над чем всю жизнь работал он.
 
 
И скажет в заключенье слово он:
«Ищите счастья очень личного.
На нём всё лучшее основано.
Нет к знанию пути отличного,
А там – кому что уготовано».
 
 
А братья с мелкодумной миною
Даст волю грязному сомнению,
И станет шуткою игривою
Всё, что считал он откровением.
 
 
И оклеветанный, непонятый,
Уйдёт без дружбы и участия.
И будет, словно Богом нанятый,
Искать задуманного счастия…
 

30 января 1991 г.

«Нечисто сердце, ум в гордыне…»

 
Нечисто сердце, ум в гордыне,
Нрав раздражителен, лукав.
Ум ищет выгоды и прав,
А сердце – низменной святыни.
 
 
Нет, не способен опыт века
Возвысить сей пристрастный мир
До разуменья человека!
Нет в мире Бога, есть Кумир!
 

4 февраля 1991 г.

«Я чужд холодною душой…»

 
Я чужд холодною душой
Любви – как цельному понятью
О мирозданье; разум мой
Расщеплен ВОЛЕЮ К ПРОКЛЯТЬЮ
Всего живущего, себя,
(Я – к месту ль здесь сказать? – убого
Со всем, что дадено от Бога
Распорядился, загубя
Ума былую безмятежность),
А также ВОЛЕЮ ВЕРНУТЬ
Душе – любовь, а сердцу – нежность,
Чтоб ум направить в горний путь,
Где б отступила безнадежность,
Где б вновь я смог соединить
С небесным прерванную нить.
 

2 марта 1991 г.

Реплика

 
Пора покончить с страшной тягой
Марать унынием листы.
Полупорочной красоты
Я не желаю; лишь отвагой
Рассеянный и падкий ум
Возвысить можно. Убедиться,
Что всяк напуган, зол, угрюм,
Кто за душой больной стремится,
Я смел достаточно. Теперь
Пора к иным, геройским токам
Идти, чтоб чрез искусства дверь
Взглянуть на страхи бодрым оком.
 

3 февраля 1992 г.

Сонет

 
Не так-то просто, милый друг,
Расстаться с тем, что прежде было
Так драгоценно; память – сила,
Что истребляет мой досуг.
 
 
Сказать ли?.. Сердце позабыло
Свои безумства и мечты,
А ум твердит: за всё, что было,
Несёшь повинность только ты.
 
 
За что же так? Мой друг, ведь я же
Любил, как тысяча других
Любить не могут, если б даже
Страстей познали бы моих.
 
 
Мой дух сильней страстей томился!
А ум твердит: ты провинился!
 

3 февраля 1991 г.

«Опять весна. Мне двадцать семь…»

 
Опять весна. Мне двадцать семь.
Забыты прежние напасти.
Я счастлив, в общем, только тем,
что затянулись раны страсти.
Я беден, даже нищ скорей,
нет дома у меня, но всё же
я лишь поэт, а не злодей, —
мечты богатства мне дороже.
Пора, пора подумать мне
о предприятье величавом.
Пусть опыт, что лежит на дне,
даст силу оказаться правым.
 

5 мая 1992 г.

ИЗ КНИГИ ТРЕТЬЕЙ. «ВРЕМЕНА» (1993—1995 г. г.)

Из цикла «Времена»
Вечер

 
Пришёл, разделся после терний
дневных. Чуть жив упал на стул.
Но вскоре жизни шум вечерний
меня… нет, нет, он не втянул
 
 
в круг элегических раздумий
меня. Но я услышал мир
ушами призраков иль мумий, —
он динамичен был, как пир.
 
 
Стемнело быстро. И до слуха
всё доносился рок-мотив.
Но вот в окно влетела муха,
во мне философа убив.
 
 
Я подскочил со стула разом,
ладошки рук упёр в бока
и стал коситься злобным глазом
на жёлтый угол потолка.
 
 
И «Независимой газетой»,
статьёй про русское кино,
ударил по мерзавке этой
и трупик выбросил в окно.
 
 
Луна зажглась. Статичным небом
я был доволен. Сел на стул.
Сейчас попью чайку я с хлебом
и Ходасевича прочту.
 

Ночь

 
Накрывшись старым одеялом,
свернувшись радостно клубком,
я замер, наслаждаясь малым,
не помышляя ни о ком.
 
 
Но запах простыни занятный,
что нос мой грубо щекотнул,
напомнил образ мне приятный,
что как виденье промелькнул
 
 
и скрылся… Хватит, я пресыщен!
А, впрочем, если бы она
сейчас… Но нет!.. Врага отыщем —
всё это полная луна.
 
 
Я штору на окне задернул…
Довольно думать об одном.
За стенкою сосед мой пернул,
вот подал голос управдом.
 
 
А может быть не управдом он,
а просто честный человек.
Подростки прекратили гомон,
добрались, видно, уж до нег.
 
 
Как хорошо на этом свете
ругаться, лаять и гулять.
Но лучше нет, чем на рассвете
свалиться замертво в кровать…
 

Вторник

 
Сегодня мне она звонила
по телефону. Я едва
вошёл в квартиру. Солнце било
мне по глазам. А голова
 
 
была пуста, как комнатушка,
в которой я живу. Но вот
меж ног зашевелилась пушка, —
то одноразовый Эрот
 
 
виденья воскресил такие,
что я готов был подрочить.
Она сказала: «На любые
дни назначай.» Конечно БЫТЬ!
 
 
«Но только воду отключили
горячую на месяц, – я
сказал на всякий случай, – или
на две недели.“ „Вот свинья,
 
 
кто это выдумал.“ „Конечно,
но всё ж в субботу приходи.»
Мы поболтали и беспечно
с ней распрощались. И в груди
 
 
вновь стало пусто и приятно.
Сейчас супец себе сварю, —
слюну глотнул, – мозгам занятно, —
я суп порой боготворю.
 

Четверг

 
Так, так. Всё ближе выходные.
Я туфли снял, я снял носки,
переоделся и дневные
стряхнул заботы. И тоски
 
 
не испытал от стен жилища.
Здесь хорошо. Куда идти?
Вот в холодильнике есть пища,
вот я, стоящий на пути
 
 
к чревоугодничеству. Это
основа благости моей.
Попробуй, умори поэта
голодной смертью, он детей
 
 
на сковородке станет жарить.
А я – так хуже, чем поэт.
Я в детстве, например, ударить
мог девочку моих же лет.
 
 
Пивца мне хочется, но с пивом
сегодня попадёшь в наклад.
От пива будешь видеть криво —
так детям дяди говорят.
 
 
Я отломил кусок колбаски,
зелёный лук макнул я в соль
и очутился словно в сказке,
где только не было Ассоль.
 

Воскресенье

 
Спать, спать и спать. А завтра снова
идти работать. Вот и всё,
что мне отмерено. Не ново
мне знанье твёрдое моё.
 
 
К чему роптать? Ведь я не болен.
Легко мне должно крест свой несть:
я не влюблён, собой доволен,
я одинок, жилище есть.
 
 
Так что ж тоска? Как будто мчался
я к цели, но свернул с пути
и духом пал, и растерялся,
и понял – некуда идти.
 
 
Шок был когда-то. Но давненько.
Теперь-то к жизни я привык.
Душа моя – пенька сырая,
и стал болтливей мой язык.
 
 
Но хватит. Вон, визжат колёса
автомобиля за окном.
Какой-то юный недоносок
сидит за папиным рулём.
 
 
И скоростя переключая
его кургузая рука
касается до платья края
девицы, пьяненькой слегка…
 

Январь

 
У магазина «Продуктовый»
стоял продрогший человек.
Он был одет в костюмчик новый,
но почему-то кушал снег.
 
 
А рядом женщина стояла
с лицом, как алая заря.
Мужчину за рукав держала
и укоряла почём зря.
 
 
Старушка продавала «Яву»,
мужик, ещё в расцвете сил,
мне предлагал Акутагаву,
но слишком дорого просил.
 
 
А в недрах, где-то под землёю,
пронёсся электрички гул.
Я поскользнулся и туфлёю
воды студёной зачерпнул.
 
 
Я выругался мрачно, грубо,
соскрёб ногтём кусочек льда,
к носку приставший, и сквозь зубы
сказал себе: «Вот это да!
 
 
Теперь по этакой погоде
замёрзнет мокрая нога.»
И побежал, и был на взводе,
и вот уже стихи слагал.
 

Март

 
ЕЩЁ В ПОЛЯХ БЕЛЕЕТ СНЕГ
а уж в Москве и грязь и лужи.
ЧТО Ж НЕГОДУЕТ ЧЕЛОВЕК?
Ах, это просто он простужен.
 
 
Простужен он. Но всё спешит
доделать то, доделать это.
А ночью видит он, хоть спит,
как выпускается газета,
 
 
где все четыре полосы
чисты, как снег в полях. И следом
уж видит капельки росы,
он маленький, за ручку с дедом
 
 
идёт меж трав. Кругом поёт,
что может петь. А та газета
порхает бабочкой, её
зовут капустницей. И летом
 
 
таких полно. И вот уже
он просыпается от муки.
Затем в кровати, в негляже,
сидит и ловит ухом звуки
 
 
ночного города. И гул,
столь устрашающий порою,
влечёт его поникший ум
к самодовольному покою.
 

Май

 
Сегодня треснуло стекло
от переменчивой погоды
в моём подъезде. А мело,
представьте, снегом. У природы
 
 
не всё в порядке с головой.
Ведь май кончается и зелень
кругом. Уж месяц, как домой
я приходил не в тень, а в темень
 
 
от зелени, что за окном
моим растёт. И вот вам спектр.
Метёт, как будто бы Содом
с лица земли стирает НЕКТО.
 
 
Ну что ж. Заслуженный урок.
Всё кончится, должно быть, хуже.
Гляжу: прошёлся ветерок
по разрастающейся луже.
 
 
Скорей на кухню. На плите
горит огонь. Я прикоснулся
к нему ладонями, затем
одёрнул руки, улыбнулся.
 
 
Да, всё по прежнему. Увы,
огонь нас жжёт, а холод студит.
А помню… Нет, забыл. А вы?
Кто помнит, что в грядущем будет?
 

Июнь

 
Был сильный ветер накануне.
Асфальт после дождя подсох.
Я в детстве, помнится, в июне
едал черешню и горох.
 
 
Но лучше то забыть. Уж слишком
воспоминанья давят грудь.
Вчера купил сальца с излишком —
во что не знаю завернуть.
 
 
Сходить ли, что ли, за газетой?
Пройти тут остановки две.
Спустился вниз. Шестое лето
встречаю в хладной я Москве.
 
 
Какие девушки гуляют
по закоулкам и дворам!
Они томны, они витают
попарно, группкой к облакам.
 
 
А мне так видится изнанка
всего, на что бы не взглянул.
Водитель хмурый за баранкой
мне словно брату подмигнул.
 
 
Ребёнок корчится от боли,
а мамы уж простыл и след.
Я жизнью, в общем-то, доволен,
хоть думаю, что Бога нет.
 

Июль

 
Я из прохладного подъезда
шагнул на адский солнцепёк.
В июле даже гений – бездарь,
если не пьёт он квас иль сок.
 
 
Но денег нет, чтоб выпить сока
прохладного как буква Щ.
Да и потом – одна морока:
попьёшь – захочется борща.
 
 
Прищуренными я глазами
обвёл колышущейся жар.
Вон там, за ближними кустами,
щенок бездомный пробежал.
 
 
Он также от жары тоскует
и потерялся как и я.
И видно тоже не ворует,
раз рёбра уперлись в края
 
 
его облезлой жёлтой шкуры.
Но тут он странно заглянул
в мои глаза. Одной фактуры
мы были с ним. Я протянул
 
 
к нему ладонь, но он отпрянул,
насторожённо зарычал,
прочь побежал и вот уж канул,
а я за хлебом побежал.
 

Ноябрь

 
Усыпал первый снег сегодня
асфальт, деревья и кусты.
Я у окна стоял, как сводня
своих грехов и чистоты.
 
 
Я помню, мне открылись двери
в мир, где струилась чистота.
Но, кажется, чрез две недели
разлад случился, и мечта
 
 
став знаньем, скрылась в подсознанье.
Остался в сердце пустоты
объём. А снег – напоминанье,
он образ, символ чистоты.
 
 
Так я стоял и думал. Всё же
приятен сердцу первый снег.
И каждый ощущает то же,
что я – таков уж человек.
 
 
А если так, то есть надежда,
что всё это придумал Бог.
И пусть сегодня я невежда,
быть может, завтра я пророк.
 
 
Я засмеялся. Слишком точно
я знаю механизм игры.
Не верю я в любовь заочну,
устал от этой я муры.
 

3—20 июня 1993 г.

В Евпатории

 
1
 
 
Здесь нет таких очередей,
как в Симферополе. За хлебом
я вышел. Улочкой своей
побрёл под синим чистым небом.
Татарские кругом дома.
А там, внизу, мечеть. Как тихо.
Природа говорит сама:
живи себе, не зная лиха,
ты в Евпатории. Ну что ж,
я и готов, но платят мало
мне на работе, так что дрожь
берёт от злости. У вокзала
морского дети, рыбаки
притихли, глядя на природу.
Я лебедей кормлю с руки,
а мой сосед глядит на воду.
 
 
2
 
 
На набережной хорошо.
Тепло. На небе нет ни тучки.
Я сделал верно, что пришёл
сюда. А эти закорючки,
что волнами зовутся, мне
напоминают, что недавно
я был ребёнком, и оне
вот также набегали плавно
на берег влажный. Но, увы,
не возвратить того, что было.
Ну и не надо. Головы
не стоит вешать мне уныло.
Жизнь только жизнь. И сверх её
стоит один весёлый разум.
На набережной хорошо —
НАСКОЛЬКО ЭТО ВИДНО ГЛАЗУ
 
 
3
 
 
Подул холодный ветерок.
На небе появились тучи.
С ладоней отряхнув песок,
я встал с песка и думал: скучен
вид непогоды. Побыстрей
домой что ли пойти? Там всё же
занятье есть…
…
 
 
4
 
 
Как холодно и склизко. Быр-р!
Который час? Лишь пятый. Скоро
совсем стемнеет. Сердцу – мир,
желудку – голод. Лютый ворог
мне пожелал бы лучших дней.
Действительно, что за убогость.
Какой-то старый дуралей
у магазина чистит ноготь
отвёрткой. Он-то не поймёт
моей печали. Впрочем, я-то
могу держать, когда придёт
час Правосудья, как за брата,
ответ за этого хрыча.
А, впрочем, он иного сорта.
Он, может, верит в Ильича,
а я не верю даже в чёрта.
 
 
5
 
 
Как ночь черна. Ни фонаря
зажжённого. Вот это город!
Как видно, не желают зря
безлюдье освещать. Я молод
в такие ночи. Вот сейчас
на небо звёздное гляжу я
и думаю, в который раз,
как мир огромен. И живу я,
быть может, только для того,
чтобы Творцу сказать:" О, Боже!
Я часть лишь дела Твоего,
но я иль мне подобный может
воздать хвалу Тебе. Когда б
Ты вразумил меня. Я мерю
иною мерой жизнь. Я слаб
и потому в Тебя не верю…»
 

Январь 1994 г.