Текст книги "Превосходящими силами"

– Значит, болгар отдаем на съедение немцам?

– Помочь мы им сейчас ничем не можем, товарищ Сталин, – качнул головой Берия, – а навредить себе – еще как.

– Что ж, пусть будет по-вашему, хотя вы меня и не убедили…

Военный городок

В Шепетовку поезд прибыл в предрассветных сумерках. Игорь наскоро распрощался со своими новыми друзьями, удачно нашел попутку до Новограда-Волынского, и когда солнце, поднявшееся над пышными садами, осветило землю, он уже подходил к КПП военного городка.

Дежурный по КПП, старшина в выгоревшей под жарким украинским небом, почти белой гимнастерке, проверив документы, препроводил Старикова в штаб танковой бригады.

– Теперь, отныне и надолго, мне здесь служить. – Игорь с интересом вертел по сторонам головой. Красная фанерная звезда над воротами, портреты Сталина и Ленина. Длинный ряд щитов вдоль плаца, на которых изображены различные формы одежды, строевые приемы с оружием и без. Посыпанные песком, с побеленными бордюрами, дорожки.

Вдалеке, за зданием штаба прозвучал сигнал горна.

 
«Вставай, вставай,
Штанишки надевай!» —
 

спародировал Стариков игру горна. Через минуту мимо него, бухая сапогами, пробежала одна рота солдат, за ней другая, третья. Коротко остриженные, с голыми плечами, солдаты все казались на одно лицо. Властные команды старшин, бегущих чуть в стороне от строя. Военный городок, еще пару минут назад спавший, наполнился движением и жизнью.

Игорь не торопился в штаб. Наоборот, он пытался вдохнуть в себя эту жизнь, жизнь единого воинского коллектива, огромного боевого организма. Прочувствовать пульс этой жизни, войти в резонанс с ним, стать его частью. Вобрать в себя частицу его энергии, его силы.

Чуть позже Игорь остановил шедшего мимо красноармейца, по виду дневального из какого-то подразделения, спросил, как пройти в 1-й танковый батальон, куда его направили из штаба полка. Солдат, представившийся Маратом Султановым, провел Старикова по коридору опустевшей казармы до обшарпанной двери с вывеской «Канцелярия». Подвел и, улыбнувшись так хитро, как это умеют только восточные люди, посоветовал не входить без стука. Постучавшись и получив из-за двери разрешение войти, Стариков предстал перед командиром роты:

– Лейтенант Стариков, представляюсь по случаю прибытия для прохождения воинской службы.

– Проходи, лейтенант.

Игорь одним взглядом окинул канцелярию. Чисто. Новенькие стулья. Почерневший от времени шкаф с корешками книг. Книги в основном Ленина и Сталина. Массивный сейф с пластилиновыми печатями. Портреты Сталина и Суворова на стене. Громоздкий двухтумбовый стол. На столе пепельница в виде тигра, пачка «Казбека». Стопка бумаг текстом вниз. А за столом старший лейтенант, которому Игорь протянул свои документы. Тот, прежде чем посмотреть их, взглянул в окно, затянулся папироской, короче, выдержал паузу, потом кивнул на ряд стульев у стены – мол, садись.

И тогда Игорь понял, что он жутко разволновался. Вот он – отец командир. Вот он – гарнизон, который неизвестно, на сколько станет его родным домом. А вот и семья, разгоряченная зарядкой и пробежкой рота за окном.

– Значит, Стариков… Игорь Владимирович… – ротный нехотя пошелестел бумагами, часть кинул в сейф, что-то оставил на столе, командирскую книжку вернул Игорю.

– Шеломков! – неожиданно заорал старлей, и Стариков вздрогнул. – Шеломков, твою медь!

Через секунду в двери просунулся розовощекий, круглолицый старшина.

– Да?

– Не да, а так точно… Это, – он указал на Игоря, – командир первого взвода лейтенант Стариков. Отправь красноармейца в столовку, чтобы на лейтенанта тоже накрыли. Вот аттестат на довольствие, – он протянул старшине бумаги со стола, – оформи все, как следует. Через пять минут построение. Вопросы? Нет вопросов.

– Есть, товарищ старший лейтенант…

– Ты чё? Я ж тебе только что сказал, что у тебя нет вопросов! Свободен.

Старшина неловко развернулся и бесшумно скрылся за дверью.

– Товарищ старший лейтенант, – Стариков удивленно поглядел на ротного, – почему сразу командиром первого взвода?

– Стариков, давай договоримся следующим образом. Я твои бумаги посмотрел. Училище ты окончил на «отлично», следовательно, не дурак. Поэтому вопросы ты мне задаешь только такие, на которые не можешь сам найти ответ, и никакие другие. Если мы при зрелом размышлении на твой следующий вопрос вместе в течение минуты находим ответ, я тебя наказываю. Почему? Потому что ты уже не курсант. Ты с сегодняшнего утра командир Красной Армии. И работа твоя – головой думать. И орать изредка. Все понял?

– Да.

– Не да, а так точно. Пошли. Фамилия моя Коротков. Будем служить вместе, – и он по окончании тирады встал, протянув руку.

Когда офицеры вышли из канцелярии в коридор, там уже была построена 1-я рота 1-го батальона. Выслушав доклад старшины, Коротков повернулся и, не отрывая правой руки от фуражки, глядя поверх голов, тихо себе под нос сказал:

– Здравствуйте, товарищи танкисты.

Ответный рев чудом лампочки не заставил треснуть.

– Вольно. 1-й взвод. Представляю вам вашего командира, – он с разворотом глянул на Старикова. – Теперь это ваш «Батя». Любить и жаловать его я вас не прошу. Любить, потому что натягивать он вас будет в любом случае, даже без ответной любви. Жаловать? Да просто не знаю такого слова. Ему вы просто будете подчиняться беспрекословно. Потому что, если, как в песне поется, «завтра война, если завтра в поход», то это единственный Человек во всем мире, от команды которого будет зависеть, станете ли вы вот так же стоять в строю с наглыми рожами или превратитесь в угольки на днище танка. Все ясно?

– Так точн…!

– Что еще? Про бдительность я сказал?

– Так точн…!

– Про международное положение?

– Так точн…!

– Да… ну что ж… Считаю до ста, чтобы все покинули казарму. Последнему от меня лично, как всегда, пендель. Выходи строиться! Девяносто восемь, девяносто девять, сто!

Парк боевой техники

– Рядовой не должен ни минуты оставаться без дела. Иначе зачем же он нужен? – Игорь записал в блокнот очередную солдатскую мудрость и спрыгнул с крышки трансмиссии БТ.

– Все, хорош курить! – махнул он рукой старшине.

Шеломков сквозь грохот компрессора что-то просигналил солдатам и быстрым шагом пошел к выходу из бокса. В огромном ангаре на ремонте стояли сразу три танка БТ. На первый, крайний от ворот, наваривали дополнительную броню. Назывался этот процесс ученым словом «экранировка». И процесс, и результат. У второго танка ремонт гораздо серьезнее. Распущены гусеницы, сняты ведущие катки, вытащена коробка передач. В трансмиссионном отделении брызжет бенгальскими огнями сварка.

Вокруг этого танка и подпрыгивал сейчас Стариков. Приказ ротного прозвучал так, что неоднозначно его не истолкуешь. В понедельник утром он на этом танке поедет на полигон. И ведь самое смешное, что точно поедет! А впереди лишь суббота и воскресенье. Воскресенье – 22 июня, самый длинный день в году. И, соответственно, самая короткая ночь. Потому-то и нервничал лейтенант Стариков, потому и вынужден был взрыкнуть на старшину, заявить, что не намерен в воскресенье торчать в этом долбаном боксе, что в субботу он, именно он, лейтенант Стариков, намерен проехать на этом БТ по территории парка. Все бы ничего, но, помимо стандартного ремонта коробки передач с заменой нескольких изношенных шестеренок, в ходе ремонта выяснили, что бронекорпус танка из-за неумеренной эксплуатации слегка перекосило в задней части. Что делать, бэтэшка был старый, еще 35-го года выпуска. Тогда их еще делали клепанными, на каркасе. В ходе мозгового штурма решили изнутри каркас усилить вставками, сверху экранировать, так что работы прибавилось вдвое.

Третий танк уже залили краской. Стоит, сохнет, лишь амбразура прицела слепо заклеена старой газетой. Первый после экранировки тоже нужно быстро покрасить, и все танки первого батальона в понедельник будут в полной боевой готовности.

Стариков чуть поторчал у верстака, на котором пожилой зампотех «половинил» коробку, затем бочком вынырнул из пропахшего маслом гаража. Ротного в парке не было. Коротков сейчас на станции должен получать еще три Т-34. Игорь даже и мечтать не смел, что в его взводе будет хотя бы одна такая красавица. С по-настоящему мощной пушкой, с наклоненными плитами брони корпуса, с могучим двигателем. А места внутри – хоть в футбол играй.

На улице ярко светило солнце. От утренней свежести не осталось и следа. Прогрохотал по бетонным плитам парка трактор со сварочным аппаратом на полозьях, привязанным к нему тросом. «Квадратное катаем, круглое таскаем», – усмехнулся про себя Игорь.

– Товарищ лейтенант, – тучный Шеломков, с неожиданной для его комплекции легкостью перейдя с быстрой рыси на строевой шаг, трижды впечатал подошвы сапог в бетон и выдохнул, переведя дыхание: – Ротный, срочно к телефону!

И увидев наигранно изумленный взгляд Старикова, продолжил:

– Разрешите обратиться.

– Где телефон?

– Да вон там, – старшина махнул рукой на помещение дежурного по парку. – Очень ругается, говорит, что полчаса уже ждет.

– А где ты бегаешь? – вспылил Стариков, уже рысью рванувшись к домику.

– Да мне двадцать секунд назад эти олухи пехотные сказали! Я им пригрозил, что Коротков им днище порвет, а они только смеются…

– Стариков у аппарата, – доложил Игорь и сквозь треск помех услышал ажурную конструкцию восьмиэтажного шедевра ораторского искусства.

– Стариков, твою мать! – положил на полотно последний мазок Коротков. – Срочно бери трех мехов и двух башнеров, полуторка уже, наверное, пришла в парк, и дуйте сюда на сортировочную! У тебя возможность появилась на Т-34 пересесть, а ты муму трешь!

– Понял, – промямлил Стариков, хотя и ничего не понял, – а как с «бэтэшками»?

– Да брось ты их на хрен! «Тридцатьчетверки» уйдут!!!

– Понял! – уже более уверенно гаркнул Игорь и рысью метнулся обратно к своему боксу.

Следом за ним грохотал сапогами Шеломков:

– Товарищ лейтенант, что там, дадут Т-34?

– Шеломков! Не задавать вопросов про военную тайну! Бегом трех мехов и одного башнера к воротам. И где хочешь, роди мне полуторку!

А случилось вот что. Случайно, хотя для советских железных дорог это – действительно экстраординарный случай, на станцию Шепетовка пришел лишний состав с новенькими Т-34. Командир 9-го мехкорпуса генерал-майор Рокоссовский быстро утряс вопрос со штабом округа, и кто успел, тот и съел. В этот день технику получала 20-я танковая дивизия, и кто из комбатов первым успел выдернуть из части своих механиков-водителей на внезапно свалившиеся, пахнущие заводской краской новенькие танки, тот и перевооружил не одну роту на качественно новые боевые машины. Хотя чего волноваться-то? «Тридцатьчетверки» потоком идут из заводских цехов в армию, и те, до кого они не дошли сегодня, получат их завтра. Ну, в крайнем случае, через неделю, и всяко – до начала операции «Гроза».

Коротков с командирами взводов стоял на наблюдательном пункте танкового полигона. А внизу на шести параллельных трассах директриссы сразу два взвода – шесть танков, ревя двигателями, стояли, дрожа, словно скаковые лошади перед забегом.

– Первый к бою готов!

– … к бою готов!

– … к бою готов!

– … к бою готов!

– … к бою готов!

– … к бою готов! – раздавалось из рации сквозь треск эфира.

Коротков наклонился к микрофону, зачем-то прикрыл его рукой.

– Семь! Семь! Семь! Вперед! Вперед! В атаку!

«Тридцатьчетверки» сначала медленно, потом быстрее и быстрее покатились по дорожкам. Офицеры приникли к двурогим стереотрубам.

– Мишенная команда! – взревел ротный. – Давай пулеметчиков!

– Есть.

Сразу же в поле в нескольких местах поднялись мишени, изображающие пулеметчиков. Башни «тридцатьчетверок» зашевелились, выискивая цель. Затарахтели пулеметы, дымные трассы нащупывали мишени в траве. Бахнула пушка.

– Кто, мать вашу, из пушки стрелял?! – заорал Коротков в микрофон. – Завлюбляетесь очки драить!

И уже командиру полигона:

– Давай танки.

Установленные на тележках мишени, изображающие танки, поднялись метрах в пятистах и двинулись на идущие в атаку «тридцатьчетверки».

– Внимание! Плюс тридцать! Опушка леса! Атака танков противника, пятьсот! Цель обнаружить и уничтожить!

Все шесть Т-34 синхронно повернули башни на тридцать градусов вправо. Из «тридцать четверки» второй справа в сторону мишеней унеслась пулеметная очередь, а следом громыхнул пушечный выстрел.

– Это кто? – спросил молчавший до сих пор командир дивизии полковник Катуков.

– Лейтенант Стариков, товарищ полковник, – не отрываясь от стереотрубы, быстро ответил Коротков.

– Молодец! Присмотри за ним.

– Понял.

А танки вели уже настоящий погром противника, в щепы разнося деревянные мишени.

– Давай БА, – снова команда полигонщикам, и в микрофон:

– Внимание! Минус пятнадцать, мельница! Слева пятьдесят – фронтальное движение вражеских бронемашин! Дистанция четыреста! Приказ – уничтожить!

И снова несколько пулеметных очередей трассерами для целеуказания, и следом хлопки пушек уже удалившихся на порядочное расстояние танков. Когда Т-34 достигли конца дорожек, последовала команда:

– Разрядить оружие! Пушки в поле! Всем на исходную!

«Тридцатьчетверки», покачиваясь и подпрыгивая на ухабах, поползли назад к исходной позиции, подъехали, снова развернулись в сторону поля лобовой броней и пушками.

– К машинам!

Из каждого танка ловко выскочили по четыре фигурки, выстроились у лобовой брони лицом к полю. Коротков сделал паузу, пока связист переключил микрофон с рации на полигонный громкоговоритель-колокол, и рявкнул:

– Экипажи! Ко мне! Бегом! Марш!

Радостные, разгоряченные, еще не успевшие настреляться, но уже ощутившие, что такое по-настоящему мощное оружие, танкисты подбежали к ротному, построились.

– Отставить доклад, – вперед вышел Катуков. – Спасибо, сынки. Впервые на Т-34, и такие грамотные действия. Молодцы! Не ожидал.

Он повернулся к Короткову:

– Майору Третьякову я сам передам, но и вы знайте: с сегодняшнего дня основной упор на полевые занятия. БТ и прочее пусть стоят. Ими займутся другие. Ваша задача – насколько возможно быстро изучить матчасть. Особенно пользование радиосвязью. С поступлением этих танков у нас решаются все старые проблемы со связью. Могут возникнуть новые. Я заметил, что связь была односторонней: вы. – комдив повернулся к Короткову, – командовали, экипажи выполняли, но молчали. Командир группы не руководил боем, только давал целеуказания трассерами. Этого в современном бою недостаточно. Вывод: водить! Стрелять! Пользоваться радио! Вопросы?

– Нет вопросов!

– Продолжайте занятия, – Катуков вскинул руку к фуражке, четко повернулся и пошел к «эмке».

Коротков одними глазами улыбнулся вслед. Потом сделал свирепое лицо и повернулся к своим «ореликам».

В коридоре офицерского общежития с грохотом обрушился стоящий у стены велосипед. Падая, он зацепил висевший на стене таз, и тот, крутясь по полу, добавил свой воющий стон в какофонию звуков.

– Два часа ночи! – раздался голос из-за фанерной двери. Это зампотех третьей роты. – Хорош буянить!

Стариков в темноте (зря не зажег свет!) попытался поставить велосипед на место, но тот упрямо пытался снова брякнуться на пол и, словно в насмешку, позванивал звонком на руле.

Преодолев полосу препятствий, как он обозвал про себя коридор, уставленный всякой рухлядью, Игорь пробрался в свою холостяцкую комнатушку. Спартанская обстановка: стол, примус, пара стульев, вешалка на стене, две кровати, на одной из которых вовсю храпит сосед, старлей из пехотного полка.

Стариков, стараясь не шуметь больше, тихонько разделся, аккуратно повесил форму на спинку стула, мышкой нырнул в постель.

– Хороша! – про себя он вспомнил жгучие очи Оксаны. И все-таки, какой длинный день был, хотя это не так уж и плохо. Можно все успеть сделать: и танки перегнать, и пострелять, и маты от ротного получить в свой адрес, и благодарность. И найти время, чтобы посидеть до полуночи с глазастой и такой мягкой дивчиной…

И когда Игорь уже засыпал, находясь в блаженном парении между явью и сном, в коридоре кто-то снова обрушил злосчастный велосипед.

– Два часа ночи! – в унисон с зампотехом из третьей роты гаркнул Стариков. – Хорош шуметь!

Но спустя несколько секунд в дверь его комнаты постучались.

– Кто?

– Товарищ лейтенант, это красноармеец Константинов. Тревога, товарищ лейтенант.

– Какая, к черту, тревога!

– Боевая, взаправдашняя!

Как подтверждение этому, снова брякнул звонком упавший велосипед, и в соседнюю дверь, к зампотеху, заколотился кто-то более настойчивый.

– Сейчас, – Стариков подскочил, натянул штаны, ткнул пехотного командира в бок, зажег свет. Сосед, кулаками протирая глаза, пробормотал что-то нечленораздельное.

– Вставай, сосед. Тревога, вроде как боевая. Неужели немцы начали!

На улице, осветив окна общежития, подъехала «полуторка», громко засигналила.

– Все! Вперед! – Игорь, подхватив своего подчиненного за локоть, перепрыгнув через велосипед, рысью поспешил к грузовику.

В окнах общежития вспыхивал свет. Легкая суматоха. На крыльцо вышли провожать мужей жены семейных офицеров – в ночных рубашках, в наспех накинутых поверх халатиках. Где-то на втором этаже заголосил ребенок. Подкатила еще одна полуторка. Офицеры с «тревожными» вещмешками через плечо прыгали в кузов и скоро уже неслись к казармам мехкорпуса.

Кто-то заколотил по крыше грузовика:

– Давай в парк!

С разных концов Шепетовки с включенными фарами неслись грузовики, проскакивали КПП и направлялись в большинстве своем в парк боевой техники. А Игорь получки, что если бы он планировал внезапное нападение на нашу страну, то пара пулеметов перед КПП мехкорпуса – и корпус обезглавлен. Что полуторки, везущие сейчас командиров в часть, никто не останавливает на контрольно-пропускном пункте, который не зря называется контрольным, и не осматривает, и в данный момент хоть роту диверсантов можно забросить в танковый парк. А уж диверсанты вполне могут сбить караул и уничтожить танки, стоящие без экипажей.

Полуторка затормозила у входа в КПП парка. Часть командиров спрыгнули и побежали через открытые ворота к своим боксам. Грузовик, круто развернувшись, понесся к штабу. Во всех боксах открыты ворота, один за другим взревывают танковые двигатели.

Навстречу Игорю выбежал старшина Шеломков:

– Товарищ лейтенант, все танки завелись. Огнеприпасы загружены. Топливом заправлены полностью. Весь личный состав, за исключением наряда, у машин.

– Хорошо, – Игорь за руку поздоровался со старшиной, чем немало его удивил. – По машинам!

– По машинам! – продублировал приказ Шеломков.

– Выдвигаемся в пункт сбора полка. Я впереди, остальные – делай как я! Радиосвязь только на прием!

Но не успели они еще занять свои места в танках, как подбежал политрук полка, старший лейтенант Егоров:

– Отставить! Двигатели глуши! Построение на центральной дороге парка!

Стариков быстро отдал необходимые указания, продублировал их второму и третьему взводу. Подбежал Коротков:

– Ну, чё вы стоите?! Не знаете действий по тревоге?! Затренирую, вашу мать!

Стариков быстро объяснил ротному, в чем дело.

40-й танковый полк выстроился на центральной улице танкового парка. Вперед вышел командир полка, поздоровался и разъяснил обстановку. Суть такова: враждебные Советскому государству силы в Британии и Америке замыслили нанести коварный удар по Советскому Союзу. Англичане уже давно лелеют мысль разбомбить Бакинские нефтепромыслы со своих баз в Персии, или Иране, говоря по-новомодному. Поэтому 9-й мехкорпус сейчас совершает марш на железнодорожную станцию Шепетовка, грузится и к вечеру 28 июня выдвигается по железной дороге в направлении Баку. Особо командир полка отметил – не болтать! Для жен и подруг – корпус идет на учения на Гороховецкий полигон, что восточнее города Горького. Пользоваться радиосвязью запрещается, связь визуально, то есть флажками.

– Все всё поняли?

– Как не понять!

К вечеру 28 июня 1941 года 9-й мехкорпус был погружен на платформы. Пятьсот с лишком танков, четыреста бронемашин, 180 стволов артиллерии, две сотни тракторов, под тысячу автомашин, почти 27 тысяч человек. Все было увязано, закреплено, размещено по десятку эшелонов и ушло на восток. Правда, на восток эшелоны шли только до Казатина. А потом, растворившись в сотнях других таких же эшелонов, резко повернули на юго-запад и через пару недель материализовались западнее Черновиц.

Прага. 13 июля 1941 года

Судостроев с удивлением осматривал убогую обстановку. Пожилой человек в потертом пиджаке. Бородка клинышком а-ля Троцкий. Неизвестный и знаменитый, гениальный ученый-геополитик. Его трудами зачитывается сам товарищ Сталин. А он прозябает здесь, в самой захудалой квартире Европы! Вот почему в нашу первую встречу в кафе, под строгим взглядом кельнера. Савицкий все-таки отказал ему в визите в свою квартиру.

– Товарищ Савицкий, вы подумали? Вы согласны ехать?

– Ну, я не знаю, Паша. Я слышал, что многих старых иммигрантов вот так же заманили в ГПУ.

– Товарищ Савицкий, я вас не обманываю. Я представитель Сталина. Не НКВД, а лично товарища Сталина. Товарищ Сталин очень заинтересовался вашей теорией. Он убедительно просит вас об аудиенции. Скажу вам по секрету, если товарищ Сталин о чем-нибудь просит, то уж лучше не доводить дело до того, чтобы он это что-нибудь начал требовать. Ведь вообще-то неудобно получается, такой занятой человек, лидер самой большой страны мира, неужто вы не пойдете ему навстречу? Петр Николаевич, товарищ Сталин вам гарантирует, что, если вам на Родине не понравится, мы вас вернем хоть обратно в Прагу, хоть в Америку. За консультацию мы заплатим любую сумму, в пределах разумного, конечно. Ведь вы сейчас нуждаетесь.

Потомок старинного дворянского рода вздохнул. «Надо ехать, – подумал он. – Ведь все равно увезут, а так, глядишь, и вправду отпустят, может, еще и денег дадут». Он медленно кивнул головой, и Судостроев тоже вздохнул облегченно. Непроизвольно он коснулся рукой кармана, в котором лежал пресс-тюбик с сильнодействующим снотворным и подумал весело – не пригодилось.

Через 47 минут со столичного аэропорта Праги взлетел необычный серебристый длиннокрылый самолет, повернул на северо-восток и исчез в облаках.

Советско-румынская граница.

13 июля 1941 года

– К охране государственной границы Союза Советских Социалистических Республик – приступить! Налево! Шагом! Марш!

Группа отряда Особого назначения Внутренних войск НКВД СССР, проще сказать, Осназ, в составе лейтенанта Чернышкова, старшего сержанта Пилипенко и рядового Волкова сменила пограничный наряд на третьем участке Черновицкого погранотряда на советско-румынской границе. Они и по ведомству одному проходят. Отличаются разве что вооружением. Вместо обычных СВТэшек у Чернышкова – ППШ, у Пилипенко – пулемет ДТ, более легкий, с большим запасом патронов, чем у стандартного Дегтяря – пехотного. У Волкова – винтовка. Не простая, снайперская модификация СВТ-40. Благодаря специальной обработке ствола, кучность у нее на уровне лучших спортивных снайперок, а оптика позволяет бить супостата в сумерках и ночью, при луне, а днем – так вообще за два километра.

У Чернышкова с командиром заставы накануне был «плотный» разговор. Не прав капитан! Да, еще нет войны, но можно сказать, что начался особый, предвоенный период, даром что ли Осназ к вам направили? Эта «особость» периода и меняет правила, сложившиеся на границе. Не как обычно, а как надо следует действовать. Немецкие самолеты летают через границу? И мы летаем! Проскакивают кое-где лазутчики закордонные? Так и нашей разведке знать нужно, не замыслил ли враг коварный нападения вероломного!

Сначала – плотная подготовительная работа. На картах в штабе округа «погадали» уже и указали, где наш основной интерес к румынам и курирующим их немцам. А на местности Чернышкову уже самому решать, где реку переходить, преодолевая контрольно-следовую полосу прибрежного песка, каким маршрутом, под прикрытием каких кустов и в тени каких буераков. Ясно, что подобная программа вызвала негодование командира здешней погранзаставы. За долгие годы службы здесь он в лицо знает всех офицеров румынской пограничной стражи. Разве что река мешает им ручкаться при встрече. А тут приезжает молодой лейтёха и начинает тайно готовить диверсии на той стороне. Мы люди военные, раз надо, так надо. Но попытки уточниться в штабе округа, да и вообще по инстанциям, предприняты были неоднократно, пока не прогремел грозный окрик откуда-то из поднебесья. Хотя все равно трудно привыкнуть к мысли, что относительно мирной жизни приходит конец.

Лейтенант со своим нарядом приблизился к берегу, с которого открывался вид на Румынию. С той стороны к этому месту спешили люди в румынской пограничной форме. Минимум отделение, с офицером, пулеметом и немецкой овчаркой на поводке. Чернышков в бинокль оглядел окрестности. Кроме этих, все мирно. А по рожам, веселым, наглым, отъевшимся, четко определил – не румыны, немцы, скорее всего что-то из аналога нашего Осназа. И гогочут, чего себе не позволяют румынские солдатики в присутствии офицера, и форма румынская мешком. Точно – немцы.

Потом солдаты стали показывать разные неприличные жесты, один даже снял штаны и, повернувшись в сторону нашего берега, продемонстрировал голую задницу. И это командир заставы называл мирной жизнью?

– Не, это немцы, – решительно сплюнул Пилипенко – Славянин бы хрен показал!

– Румыны – не славяне, – в тон ему ответил Чернышков.

– А кто?

– Ну, румыны, они румыны и есть…

Офицер на той стороне что-то сказал, и солдат спустил овчарку с поводка. Мощный зверь одним прыжком запрыгнул в воду, решительно поплыл.

– Нейтральная полоса, командир, что делать?

– Занять позицию. Пилипенко, если что, прижми их к земле. Огонь на поражение не вести. Волчок, следи за офицером. Будь готов его снять.

– Понял.

– Прошла фарватер…

– Спокойно…

– Есть нарушение госграницы…

– Спокойно…

На той стороне с интересом следили, что будут делать русские в этой, явно нештатной, ситуации. Методом проб и ошибок соседи вычислили, что нашим пограничникам дан приказ не поддаваться на провокации, и вели себя, особенно в последнее время, крайне самоуверенно.

Пес выбрался на берег, коротко стряхнул с себя воду и ринулся вверх по круче, но короткая, в три патрона, очередь крутанула его волчком. Он заскулил жалобно, но такова уж оказалась его собачья судьбинушка – играть в жестокие человеческие игры.

Офицер на той стороне медленно вытащил пистолет и направил его на Чернышкова.

– Командир, ложись!

– Спокойно…

Выстрел. Тупоголовая пуля просвистела у виска.

– Командир, на хрена тебе эта дуэль?!

– Я, Пилипенко, еще под пулями не был… мне это надо.

Чернышков от бедра, не целясь, дал короткую очередь, и супостат, когда несколько пуль пронеслись над его головой, кинулся на землю. Александр после этого тоже упал, откатился в сторону и, выставив ППШ, замер. Тишина.

– Пилипенко, я знаю, кто нам нужен.

– В смысле?

– Я о «языке». Этого офицерика мы и умыкнём.

Приграничный лес

Игорь сидел за столом в их новой лесной столовой. Спозаранку, пока не прозвучала команда «подъем», пока не началась ставшая уже обычной в последние дни суета, сидел и писал письмо отцу.

Все нормально. До части добрался. Коллектив хороший. Жильем обеспечен. Что еще написать единственному родному человеку?

Отец – председатель сельсовета в сибирской деревне, затерянной где-то среди степей и березовых перелесков. Нелегко ему. Коллективизация все-таки не сплошняком прошла по стране. Вот и в Горностаеве полно единоличников, которые за свое, за кровное, готовы глотку перегрызть. Игорь вспомнил, как над ним, еще пионером, смеялись пацаны из соседней деревни. Да что смеялись, до драк доходило! И били его больше за отца, а не за собственные детские прегрешения. И все же колхозный строй много принес деревне. Кто раньше видел в Сибири трактор? А лобогрейку-косилку? А молотилку? Недавно, писал отец в прошлом письме, вообще привезли чудо советской техники – прицепной зерноуборочный комбайн. Грузовики, опять же.

Хотя грузовики как пришли в колхозы, так в одночасье и исчезли из них, а появились в Красной Армии. Их, когда в колхозы раздавали, даже красили только темно-зеленой краской, чтобы потом в войсках не перекрашивать. И водители есть, которые за своей машиной следят, знают ее как облупленную и надеются после войны на ней работать, поэтому беречь ее будут на военных дорогах. Понятно, что война долго не продлится. Эти массы грузовиков, уже нагруженные бочками с соляркой и бензином, ящиками с боеприпасами и провизией, с катушками проводов и запчастями, сейчас заполонили все обочины лесных дорог вокруг Черновцов. Сотни тракторов, как специальных армейских тягачей, так и мирных пахарей, стоят с прицепленными к ним гаубицами, пушками больших калибров.

Водители почти все – вчерашние колхозники, призванные на учебные сборы. Хотя и обмундированы по форме, все равно разительно отличаются от красноармейцев срочной службы. У кого пузо свесилось поверх ремня, у кого сам ремень болтается на ладонь ниже, чем положено. Волосы из-под нахлобученных кое-как пилоток падают на уши. Не зря им красноармейцы дали сочное название «партизаны». Они это название оправдывают на все сто. Как ни пытаются молодые командиры навести порядок в «партизанских» автобатах, куда им! Все рядовые им в отцы годятся. Но «партизаны» понимают значимость момента. Машины работают, как часики, и так же надежны. Да и не порезвишься особо. Кругом лес. А вокруг леса плотные заслоны НКВД. Не от солдат, конечно, от грибников и ягодников. От шпионов. Здесь сосредотачивается 9-й мехкорпус. Так что всякие шатания пресекаются сразу и жестко.

Игорь закончил письмо, сложил его, опустил в карман гимнастерки. Солдаты из наряда по столовой, поднятые дневальным, выдернутые из сонного марева палаток, позевывая и потягиваясь, заспешили в кусты, к туалету. Загремел крышкой повар-узбек, прикрикнул на молодых солдатиков:

– Эй, дежюрний! Белий, белий давай!

– Какой белый? Сахар? – переспросил лопоухий красноармеец, поеживаясь от утренней свежести.

– Какой сахир? Соль давай!

– Соль не белый, а белая. Учи тебя, учи.

– Сам турак. Давай, картошка чистий!

Игорь с сарказмом наблюдал за сонной перебранкой важного повара и салаги-первогодка. Этот лопоухий, может, и не знает, что Каримов – герой. А дело было так. Как только призвали его в Красную Армию, началась Финская война. А в своем городке, возле Ферганы где-то, он до армии присмотрел себе невесту. Она ему и написала, мол, станешь героем, отец без калыма отдаст. Тот, понятно, рвется в бой. Но куда прорваться-то повару, да ещё при штурме линии Маннергейма? И вот однажды обстоятельства сложились так, что какой-то генерал, история умалчивает, кто именно, принял возвращавшегося с кухни Каримова за разведчика. Может, принял белый халат повара за маскировочный? Генерал отобрал у сопровождавшего его энкавэдэшника ППД и приказал Каримову сию минуту идти за языком.