Текст книги "Дежурный по континенту"

Ольварра совершенно успокоился и договорился в следующий раз встретиться с Октябрём в Маньяна-сити, где и обсудить все детали предстоящей сделки. Он вовремя приехал на место, но Октября не дождался, потому что девочке-фантазёрке по дороге в назначенное место взбрело в пустую башку засадить пару маслин в какого-то постороннего парня, оказавшегося русским дипломатом. Каким-то непостижимым образом в толпе отыскался свидетель убийства, не только давший отчётливые показания, но и нарисовавший от руки портреты и девочки, и самого Октября. Парочка засветилась по дороге из Маньяна-сити, и полицейский из Куэрнаваке увязался за ними в погоню. Прежде чем получить свою порцию свинца, полицейский успел уложить наповал несостоявшегося партнёра дона Фелипе.

И теперь Ольварра сам не знал, в каких отношениях он находится с революционерами из «Съело Негро» ‑ в партнёрских или враждебных. Или вообще ни в каких? Потому что с тем, чего не существует в природе, нормальный человек ни в каких отношениях состоять не может.

– Хулио, – сказал дон Фелипе стоявшему перед ним квадратному молодому человеку. – У тебя опять галстук смотрит вбок. Когда я научу тебя аккуратности?

– Простите, хефе, – сказал молодой человек, поправляя галстук. – Жарко.

– Запомни, сынок: никакую работу нельзя сделать чисто и тонко, если у тебя неряшливый вид.

– Запомню, хефе.

– Хорошо. Вот что, позвони-ка в Управление Полиции и выясни, кто там у них занимается взрывом на проспекте Инсурхентос.

Хулио достал из бокового кармана кургузого серого пиджачонки пятьдесят восьмого размера телефон и набрал номер, тыкая в кнопки специально для этой цели отточенным ногтем, потому как палец его был слишком толст и накрывал кнопочное каре, как подошва башмака – окурок сигары.

Ему ответили почти сразу. Он произнёс условное слово, после чего задал вопрос. Услышав ответ, он, не благодаря, отсоединился и сунул телефон обратно в карман.

– Ахо Посседа, – сказал он Дону.

– Комиссар Посседа?.. – пробормотал Дон, задумчиво раздавив таракана, на свою беду залезшего на подлокотник его кресла. – Знаю я этого Посседу. Человек семейный, положительный, в герои не стремится. Позвони-ка в бухгалтерию, спроси, что он от нас получал?

Хулио проделал с телефоном те же манипуляции, убрал его и доложил:

– Шестьсот в позапрошлом году на день Святого Марка, хефе.

– Шестьсот в позапрошлом году на день Святого Марка? Многовато для районного комиссара, не находишь?

– Хефе, он нам вынул из досье на Акоку все протоколы…

– Ах, да. Я и забыл. Старость, сынок, не радость. Видишь – забываю уже важные вещи.

– Да, хефе, – почтительно ответил Хулио, поклонившись пятидесятипятилетнему дону Фелипе.

– Ну что ж… Тебе, сынок, придется навестить нашего друга комиссара. Возьми с собой кого-нибудь одного из дежурной смены. Тяжело не вооружайтесь. Если комиссар вдруг и проявит строптивость… да нет, не проявит. А дело такое. Выясни у него досконально, что случилось с рестораном Макдоналдс – взорвали его, сожгли или там просто рухнула крыша оттого, что подрядчики украли цемент, когда его строили. Ты понял?

– Понял.

‑ Если он скажет, что к этому делу причастно «Съело Негро» ‑ тут же позвони мне. Понял?

‑ Понял.

– С комиссаром быть – каким?

– Изысканно вежливым! – сверкнув улыбкой, ответил Хулио.

– Молодец, сынок! Ступай.

‑ Хефе…

‑ Что ещё?

‑ Только что звонили с нижнего поста – к вам едет сеньор Лопес.

‑ Лопес? Что ж, скажи, чтобы его провели ко мне сразу как появится.

Глава 5. Радикальные вопросы гимнастики ума и тела

В носу подщипывало. Не хватало разрыдаться, осадила себя Агата. Любовь размягчает. Ответная любовь размягчает вдвойне. Сгинь к чёрту, Габриэла. Нет тебя больше.

Соратники смотрели мимо. Насупленная тройка за шатким столом на бамбуковых ножках упорно держала на потных мордах скорбь и строгое неодобрение. Через скорбь, однако же, проглядывала растерянность.

Да, будь здесь Мигель Эстрада – не сносить бы на этот раз Агате головы. Молнией взметнулся бы чёрный пистолет, и грозной тройке даже и не пришлось бы рассаживаться за бамбуковым столом. Детское лицо с капризной нижней губой приняло бы на себя смертельную бледность и легло, продырявленное, на утоптанный глиняный пол.

Но Мигель с несколькими компаньерос уехал в Акапулько, куда незадолго до этого послал своих соратников Релампахо и Альмандо. Послал, как выяснилось, на верную смерть – на вилле, принадлежавшей отцу Агаты, их ждала засада из парней, которым был дан приказ не церемониться с теми, кто на этой вилле появится. Вообще ни с кем не церемониться. Появись там Агата – и её ждала бы точно такая же участь.

Вот только Агата в тот самый день в земной реальности начисто отсутствовала. Вместо нее по маньянской земле передвигалось существо по имени Габриэла Досуарес, студентка Маньянского национального университета, дочка папаши-богатея, прекрасная и абсолютно счастливая, потому что переживала медовый месяц, уместившийся, впрочем, в три дня. Через три дня после их с Иваном свадьбы на пороге возник её отец и увёз Ивана непонятно куда, пообещав вскорости вернуться. А через день Агата услышала в новостях о том, что полиция обнаружила «мерседес», в котором они уехали, и не пустой, а с двумя трупами внутри. В трупах было свинца больше чем крови. Один из трупов был когда-то её отцом, а в карманах другого полиция нашла документы на имя Ивана Досуареса, боливийского беженца, торговца стройматериалами из Монтеррея.

И тогда настало время исчезнуть из земной реальности существу по имени Габриэла Досуарес. Она не билась в истерике, не выла волчицей, не мылила мылом верёвку с петлей, не кричала богу, куда ты смотрел, сукин сын. Она просто исчезла, испарилась. Вместо нее на Земле осталась Агата – свирепая, беспощадная, преданная идеям Революции до кончика ногтей. По крайней мере, она так себе сказала.

На новой штаб-квартире «Съело Негро», располагавшейся теперь в неприметном домишке на окраине городка Игуала, она застала половину личного состава группы. Остальные, кроме тех, кто уехал в Акапулько выяснить обстоятельства гибели соратников, постепенно тоже подтягивались – кто в багажнике, кто на заднем сиденье, пригнувшись, чтобы соседи ничего не заметили. Готовилась крупная акция. Какая именно ‑ Мигель пока не говорил.

Агату никто здесь не ожидал. В последний раз она исчезла из убежища, где отсиживалась после взрыва Макдоналдса. Исчезла, надо сказать, при весьма странных обстоятельствах – Эусебио Далмау, которому поручили глаз с неё не спускать, был впоследствии найден мёртвым. По данным, полученным напрямую из недавно созданного в Маньяне Федерального Центра по борьбе с терроризмом, где у «Съело Негро» было два своих человека, следов насильственной смерти на теле покойника обнаружено не было. Ребро сломано – но от этого как будто не умирают. Связан был по рукам и ногам. От этого не умирают тем более. Из того же источника было известно, что никакая из маньянских спецслужб к смерти соратника не причастна.

Согласно революционным традициям, по случаю возвращения блудной Агаты собрали тройку.

В тридцать первый раз ей было предложено изложить обстоятельства своего побега. В тридцать первый раз она честно и без утайки поведала им всё, что с ней происходило: как удрала, завернувшись в одеяло, к любимому, оставив Эусебио спящим, но вполне живым, более того, храпящим во всю ивановскую. Как нашла любимого в Монтеррее, как он поехал куда-то по делам, а она поехала домой, где никого не было, кроме слуги-филиппинца. Как опять бросилась искать любимого, как нашла его, как они обвенчались в местечке Миауатлан, как он опять уехал куда-то по делам с её отцом и был застрелен ‑ неизвестно кем, неизвестно за что.

‑ Ты как хочешь, Агата, но что-то здесь нечисто, ‑ сказал председатель тройки после долгих раздумий.

Агата и сама понимала, что что-то здесь нечисто. Ей совершенно не нравилась ситуация, в которую она попала непонятно благодаря кому и чему. Заседай в тройке она – ни грана сомнения не было бы в её вердикте: казнить как сомнительный элемент! Для революционера смерть – что клистир для терапевта; она без колебаний сама себя приговорила бы к высшей мере. Если бы только видела какую-нибудь целесообразность в таком приговоре. А она не видела. В том, чтобы остаться в строю и принести пользу Революции, целесообразность была, а в том, чтобы саму себя приговаривать к высшей мере – не было ни на грош.

Да и, признаемся честно, нет-нет, да и подавала знать о себе исчезнувшая из земной реальности Габриэла. Видно, не совсем она исчезла. А Габриэле помирать ужас как не хотелось. Боли, выстрела, забвения, продырявленной шкуры, неэстетичности самого процесса она не боялась. Но вот беда – Габриэла никак не могла заставить себя поверить в то, что двух главных мужчин её жизни ‑ её возлюбленного и её отца ‑ больше нет в живых! Дура, что с неё взять. Она представляла себе, что, приехав к ней домой, её возлюбленный будет неприкаянно бродить по террасам, а её – нет, и уже никогда не будет, а он бродит из угла в угол, весь день, всю жизнь – слепо натыкаясь на шкафы и столы, на пьяного папочку, спрашивая у старика: где она? – нет её… – где она? – не знаю… – тут у неё в носу начинало подщипывать, и она прикусывала нижнюю губу, чтобы не разреветься, и очень, очень не хотелось умирать. Компаньеро Че её бы не одобрил.

И какой дом?

Дом её разгромлен, залит кровью, там валяются мёртвые компаньерос и полно полиции, а вокруг ползают по зарослям мэдроньо Мигель сотоварищи, вынюхивая и выспрашивая, что тут случилось.

Но из соседей – хозяев богатых вилл ‑ никто ровным счётом ничего подозрительного не видел, хотя слышали оглушительную стрельбу. Не дал никаких результатов и опрос жителей деревушки, что находилась в полумиле от дома Орезы. Только один деревенский придурок, шмыгая и озираясь, доложил сеньорам революционерам, что содержатель пулькерии в их деревне в траго, которое гонит из листьев агавы, добавляет для крепости кровь христианских младенцев и опаивает народ.

Половина присутствовавших на собрании компаньерос были с ног до головы вымазаны глиной. «Съело Негро» по распоряжению Мигеля вела земляные работы под стоящим на задворках дома сараем, выкапывала в каменистом грунте будущий склад оружия и боеприпасов. Работы прервали только на время заседания тройки.

Безальтернативное слово «ревтрибунал» как-то пока не выскакивало на язык, а выскочив, на нём не удерживалось. Нейтральное «тройка» более отвечало всеобщей растерянности. Не говоря уже о том, что отражало фактическое число людей, заседавших за бамбуковым столом президиума. Председателем сего органа и наиболее вероятным кандидатом – после Мигеля ‑ в новые главари Движения был угрюмый квадратный метис с оспинами на лице по кличке Побрезио. В юности он начинал бандитом в горах Южная Сьерра-Мадре. Потом в Гондурасе, куда национальные гвардейцы вытеснили их банду, он попал в объятия Октября Гальвеса Морене и стал борцом за счастье народное.

Председатель тройки почесал отвислый шнобель тонким карандашом и неласково пробурчал:

‑ Пораскинь-ка ещё разок мозгами, женщина. Ты уверена, что всё нам рассказала?

‑ Уверена.

‑ Может, ты что-то забыла? Знаешь ведь, как это бывает с памятью у девушки, когда девушка вдруг выходит замуж? Бантики, фантики, подвенечные платья…

‑ Мы обошлись без подвенечного платья, Побрезио, ‑ ответила Агата.

– Ну, тогда давайте высказывайтесь, компаньерос. Кто чего надумал?

– Тут и думать нечего! – воскликнула швейцарка Магдалина и облизнулась. – Яснее ясного, что она темнит! Я знаю пару способов, как быстрее всего восстановить память.

– Я тоже их знаю, – сказал Побрезио. – Да только она ведь – не гринго, чтобы ей восстанавливать память методом интенсивной хирургии. Она – наша компаньера.

– Ты стал гуманистом, Побрезио! – огрызнулась Магдалина. – Ты ещё вспомни и расскажи нам о презумпции невиновности!..

– Это что за зверь такой? – спросил простодушный Побрезио. – Преспункц… как?..

– Неважно. Важно то, что из-за этой твари погибли уже шестеро наших компаньерос, и всю деятельность группы пришлось сворачивать! Всё, всё пошло прахом! Сколько трудов, сколько риска – и что же в результате? Сидим в какой-то крысиной дыре, боимся нос показать наружу, и, главное, – полнейшая неизвестность о том, что нас ждёт завтра! Закопались в глину, как навозные жуки, и боимся тронуть какую-то суку! что же нам, всю жизнь тут прятаться?!.

Вот стерва, подумала Агата. А ведь приставала, гадина, чтобы я дала ей полизать в одном месте…

– Это серьёзное обвинение, – задумчиво пробормотал Побрезио. – Кто ещё что скажет?..

Встал Хуан – специалист по организации похищений, парень не видный, но боевитый.

– Братья, – сказал он. – Мне, как и вам, больно обидеть недоверием боевого товарища. Но чтобы я сдох, если вижу хоть малейшую зацепку, которая убедила бы меня в её невиновности.

Он сел и замолчал.

Встал прыщавый очкастый европеец по имени Ульрих.

– Братья! – сказал он с немецким акцентом, вслед за Хуаном игнорируя присутствующую сестру – кровожадную Магдалину. – Зачем обязательно пускать кровь? Возможно, она действительно упустила какую-нибудь деталь, которая может пролить свет на всё, что с нами происходит. Но поймут ли нас и поймем ли мы себя сами, если станем нарушать Женевскую конвенцию в отношении своих же товарищей? Есть такая вещь, как вакуумно-информационная ванна. Погрузить туда человека на сутки – он вам вспомнит, какие слова его папа нашептывал его маме, когда они тренировались перед тем, как его зачать. К возвращению Мигеля мы будем иметь ясную картину происходящего.

– Какая ванна? – сказал Побрезио. – Отсюда до ближайшего водопровода ехать три часа на машине с форсированным двигателем.

– Это не та ванна, про которую ты думаешь, Побрезио, – сказал Ульрих.

– А то я ванны никогда не видел, – заворчал Побрезио.

– Ванна – это абстракция, – сказал Ульрих. – В данном случае в качестве ванны подойдёт и подвал под этим домом. Там поставить койку, парашу, лампочку из патрона вывернуть, дверь запереть наглухо и ещё каким-нибудь войлоком обложить, чтобы никаких звуков туда не проникало. Мозг, лишенный притока информации извне, сперва очищается от информационных шлаков, потом начинает засасывать информацию из подсознания. Дело перпециента за малым: систематизировать информацию. Зелёных чертей – налево, полезные воспоминания – направо…

– Если перпециент действительно хочет что-то вспомнить, а не, наоборот, забыть… – ядовито вставила Магдалина.

‑ Есть, в конце концов, химические препараты. Амитал натрия, например.

‑ Подкожная инъекция аш два эс о четыре тоже неплохо прочищает мозги, ‑ не унималась Магдалина.

– Тоска с вами, европейцами, – с любовью в голосе сказал Побрезио. – Умные, дьявол, как… как эти… как их?..

– У меня есть соображение! – подал голос Ильдефонсо Итурбуру, между прочим, студент юрфака, хоть с первого взгляда о нём этого и не скажешь.

Все обернулись на него посмотреть. Ильдефонсо с самого начала сидел тихо, голос не подавал, в дискуссиях не участвовал. Видно, что-то соображал себе всю дорогу и, наконец, сообразил.

– Встань, дорогой, чтобы тебя все видели, – сказал Побрезио. – И изложи нам свое соображение.

Ильдефонсо обратился к Агате:

– Твой муж помимо торговли стройматериалами не занимался ли чем-нибудь ещё? Каким-нибудь бизнесом, из-за которого его могли убить?

‑ Не знаю, ‑ сказала Агата.

Признаваться соратникам в том, что вышла замуж за русского шпиона, она не собиралась. Возможно, эту «фигуру умолчания» и почувствовали её соратники, что, понятное дело, порождало в них сомнения в её искренности.

‑ А вспомни-ка, Агата, вы с ним на свадьбе что-нибудь пили или курили?

Террористы переглянулись. Будущий адвокат Ильдефонсо явно не зря грыз гранит юридической науки в своём Народном независимом университете. Коллективному разуму никогда не надо давать готовых решений. Он на эти решения всегда скажет «нет». Коллективный разум надо к этим решениям подтолкнуть. И тогда кто-то обязательно воскликнет из дальнего угла полутёмного помещения:

– Батюшки! Да ведь я так сразу и подумал!..

И тогда все разом заговорят, перебивая друг друга, затарахтят, как град по жестяной крыше, закричат, чувствуя чрезвычайное облегчение от того, что их коллективный разум и на этот раз не сплоховал: потыкался, потыкался в слепые углы, да ведь и набрёл, мерзавец, на верное решение.

‑ В самом деле, ‑ сказал Побрезио, ‑ тебе твой муж давал что-нибудь пить или курить?

– Мы и пили, и курили, – отвечала Агата. – Не помню.

– А как у тебя было во рту на следующий день после свадьбы – помнишь?..

Тесно, чуть было не сказала Агата, но вовремя опомнилась:

– Помню. Паршиво было.

– Вот! – торжествуя, воскликнул Ильдефонсо. – Её муж – наркоторговец, он ей дал курнуть что-нибудь этакое, и поэтому она ничего не помнит! Ловкое дело! Я бы тоже на её месте ничего не помнил!..

– Что же, очень даже может быть, – со знанием дела пробасил Побрезио. – Мескаль, пейотль, мушиные грибы – знатно отшибают память…

– Лажа все это! – крикнула Магдалина, перекрывая гомон. – Лажа!

– Почему? – спросил кто-то в наступившей тишине.

– А Эусебио Далмау – он тоже чего-то покурил и от этого помер?

‑ Вообще-то не исключено, ‑ прозвучала чья-то реплика.

‑ А покурить ему дал её муж, предварительно связав? – сказала Магдалина язвительно.

‑ Магдалина, ты дура, ‑ сказала Агата. – Я же объяснила: мой муж в тот момент находился в Монтеррее, куда я к нему и сбежала в одном одеяле.

На лицах всех присутствующих представителей мужского пола промелькнул невольный интерес: знатная должна была получиться картинка – голая Агата, роняя одеяло с чресел, садится в машину и тонкой рукой вставляет ключ в замок зажигания…

Что ни говори, а есть на свете непреходящие ценности и помимо борьбы за светлое будущее человечества.

‑ Кто же его связал? – проговорил Побрезио.

Он посмотрел на Ильдефонсо. Вслед за ним и все остальные посмотрели на Ильдефонсо. В тебе, брат, вся наша надежда, казалось, говорили обращённые к нему взгляды боевиков.

Ильдефонсо не торопясь поднялся с места и обратился к аудитории, заложив большие пальцы рук за ремень джинсов:

– Ответьте мне, братья, на три вопроса.

– Валяй! Спрашивай! – отозвалась аудитория.

– Покойник Эусебио знал об этом месте?

– Знал, – ответил за всех Побрезио.

– Если бы те, кто его связал, охотились за нами – неужели они бы уже не были здесь?

– Были бы непременно! – выразил Ульрих общее мнение.

С третьим вопросом Релампахо обратился непосредственно к Магдалине.

– А мы видели в округе хоть одного постороннего?..

Толстуха закусила губу и ничего не ответила.

Они, конечно, не выставляли часовых на въезде и выезде из Игуалы. У «Съело Негро» в стране, пропитанной Революцией, как сухая почва пропитывается водой во время тропического ливня, социальная база была не хуже, чем у Фелипе Ольварры. Можно назвать это «армией осведомителей». Любой боец, кроме европейцев, вроде Альмандо, Ульриха и Магдалины, в каждом городе этого штата знал пять-шесть надёжных парней, в основном из числа «криминальных элементов», авторитетных в своих сферах деятельности, ‑ владельцев игорных клубов, баров, автомастерских, профессиональных шулеров, домушников, мошенников, наркодилеров. У тех имелась куча приятелей с мобильниками в карманах. Так что в городе, где происходили сборища революционеров, незаметно крупным силам полиции к ним никак было бы не подобраться.

Побрезио встал из-за стола.

– Ну его к дьяволу! – сказал он. – Этак скоро мы сами себя начнем подозревать.

– Ничего, – сказала Агата. – Я тоже уже начала сама в себе сомневаться. Проверьте меня в деле, и о чём тут говорить.

‑ Дай я тебя обниму, сестренка, ‑ сказал Побрезио. – Я тебе верю.

Обняться с ней пожелали все присутствующие. Кроме Магдалины. Агата недолго выдерживала характер. Снова из глубин Агаты на свет божий вылезла Габриэла. Теперь Агата её не прогоняла, и она обрела на время власть над их общим телом. И тогда виноградины набухли и пролились на щеки солёным дождем. Она будет жить – это главное. Нет, это не главное. Она вернется к своему Ивану. Вот это – главное.

А он жив.

Глава 6. Контора берёт след

Генерал-майор Петров, выстроив бровки домиком на предельной высоте лба, вникал в доклад по поводу «феррари», на котором не так давно разъезжали по Маньяне Октябрь и Агата. Автомобиль был куплен по кредитной карточке Visa Electron, выданной Импэксбанком в 2003 году некоему Вардамаеву Николаю Владимировичу. Этот малозначащий факт вряд ли заставил бы генеральские брови задраться столь высоко, если бы не приложение к докладу: означенный Вардамаев, полковник российских ВВС, оказывается, пропал без вести на южных рубежах России ещё в конце 1999 года. Возникает закономерный вопрос: каким это таким образом пропавший без вести полковник спустя четыре года после своей пропажи обзаводится кредитками на немалые суммы, а потом ещё и покупает авто, на которых разъезжают маньянские террористки?

This is a question…

Аналитики предлагали на выбор несколько вариантов. Вариант первый: полковника никто не похищал, а он просто бросил армию, хапнул где-то денег и хорошо себя чувствует. Вариант второй: полковника выкупил неизвестный доброхот, и он, опять-таки бросив службу Родине, служит теперь этому неизвестному. Вариант третий: полковник перекинулся к чеченским террористам, проникся их идеями и теперь служит международному террористическому сообществу. В любом случае Николай Вардамаев оказывается преступником, изменившим присяге. Причём вариант номер три в свете последних правительственных программ по антитеррору ещё и сулит определенные дивиденды лично генерал-майору Петрову Э.А., напавшему на след пособника террористов.

Вариант четвёртый – что документами Вардамаева завладел кто-то посторонний и открывает себе в разных банках липовые счета – аналитики отбросили как маловероятный…

Аналитики поработали на славу, но ни одно из предложенных ими толкований ни на шаг не приближало Петрова к Агате. А добыть её, живую или мёртвую, ему нужно было позарез. Карьера резидента СВР висела на волоске. Хуже сотрудника резидентуры, попросившего политического убежища, могла быть только прямая бомбардировка посольства ядерными ракетами, да и то неизвестно ещё, что хуже.

‑ У него должна быть семья? – неуверенно произнес генерал-майор после продолжительного молчания.

‑ Жена и дочка, ‑ кивнул Серебряков. – В Ставрополе.

‑ Ну и?..

‑ Отбыли на ПМЖ в Израиль в 2003 году.

‑ Он что, еврей?

‑ До того ни в чём таком замечен не был, ‑ отрапортовал Серебряков. – До того как пропасть. По службе характеризовался положительно.

‑ Если он попал к чеченам, вряд ли они сделали его евреем. Хотя процедура аналогичная, если брать физиологический аспект… Или он отбыл на территории?..

‑ У палестинцев нет вертолётов.

‑ Ну да, ну да. Что ж, Израиль – страна небольшая…

‑ Я сразу послал запрос, Эдуард Авксентьич.

‑ Ищут?

‑ Ищут.

‑ Если ищут, значит, найдут. Вот только когда?

‑ Верно, можем не успеть.

‑ То-то и оно. Так что давайте подобьём наше положительное сальдо, как говорил премьер-министр Гайдар.

‑ Давайте.

‑ Что мы на неё имеем?

‑ Портрет, свидетеля и непонятную связь с российским военным.

‑ Прямо скажем, противоестественную связь.

‑ В какой-то степени даже некрофильскую, учитывая обстоятельства завершения его военной биографии.

‑ Острите, Серебряков?

‑ Прорабатываю все версии.

‑ Ну-ну. Родители у полковника есть?

‑ Умерли. Есть младший брат. Сидит за разбой в колонии под Вяткой. С братом не общался много лет.

‑ Брата вычеркиваем. Брат в противоестественной связи не участвует. Слушайте, скажите там, чтобы кофе принесли.

‑ С коньячком?

‑ Какой вам ещё коньячок с утра? Работайте.

Серебряков открыл дверь и крикнул:

‑ Эй, там! Кофе руководству!

За дверью сразу кто-то забегал, засуетился.

‑ Послица слыхали, что вчера отмочила на приеме в Полифоруме? – спросил Серебряков.

‑ Нет, ‑ заинтересовался Петров. – Что на этот раз?

‑ Подошла к писателю Маркесу, сказала, надеюсь, ваша борьба за права индейцев штата Чьяпас завершится успехом…

‑ Маркеса с Маркосом перепутала? – захихикал Петров.

‑ Ну. Хорошо не с Марксом.

‑ Вот дура! – сказал Петров от души. – А веселое бы получилось кино: дорогой товарищ Габриэль Гарсиа Маркес, надеюсь, ваш Манифест коммунистической партии проложит дорогу к сердцам обиженных сограждан.

‑ А ваш последний бестселлер «Капитал» побьёт по продажам седьмой том «Гарри Поттера»…

‑ Пропащая страна, пропащие люди, ‑ сказал Петров. – Ладно, давайте работать. Да, а автосалон вы посетили?

‑ Талалаев поехал, ‑ сказал Серебряков. – А вот, кстати, и он.

Дверь в кабинет резидента была распахнута настежь, но капитан всё равно нежно постучал согнутыми пальцами в косяк.

‑ Разрешите, Эдуард Авксентьевич?

‑ Входите. Что у вас? Пустышка?

‑ Не совсем.

Петров и его зам разом вскинулись и уставились на капитана.

‑ Не томите! – приказал резидент.

‑ Хозяин салона по привычке записал номер машины, на которой приехал человек, который с ним расплачивался. И пробил его по своим каналам.

‑ Ну?! – хором воскликнули разведчики.

‑ Машина принадлежит некому Орезе, бывшему советнику президента Маньяны по нацбезпасности.

‑ Вашу мать! – выдохнул Петров и вытер пот с бровей. – Неужели след?..

‑ Он, ‑ кивнул Серебряков.

‑ Как же америкосы прошляпили?

– На то они и америкосы, ‑ ухмыльнулся Серебряков. ‑ Только этого Орезу две недели тому назад ухлопали на дороге. Изрешетили из крупнокалиберного оружия вместе с автомобилем. И ещё что-то было… Эй, кто-нибудь! – крикнул он в открытую дверь.

‑ Кофе почти готов! – донеслось в ответ.

‑ Засунь его себе в жопу! – рявкнул Серебряков. – Бегом сюда!

На пороге появился сбледнувший с лица шифровальщик. Крутой норов заместителя резидента был сотрудникам хорошо известен.

‑ Сводку происшествий за неделю! У тебя тридцать секунд! Время пошло!

‑ Полегче, полегче, Серебряков, ‑ сказал резидент потеплевшим голосом. – Вы мне всех сотрудников заиками сделаете.

В приёмной зашуршал принтер, и не через тридцать, а через двадцать пять секунд разведчики вперились глазами в распечатку.

‑ Пять трупов! – сказал Серебряков с каким-то людоедским оттенком в голосе. – Мне съездить, Эдуард Авксентьич?

‑ Там сейчас полиции как сельдей в бочке, ‑ подумав секунду, ответил Петров. – Не стоит вам светиться. Пошлите… Кто там у нас в ИТАР-ТАСС? Пусть сделает репортаж. Да с оператором. Особое внимание на возможные связи со «Съело Негро», вообще на причастность к террористам. Талалаев! Добудьте-ка мне досье на этого Орезу! Побыстрей, по возможности.

‑ Брателло, ‑ сказал Серебряков, похлопал Талалаева по могучей груди. – Сверли дырку для ордена.

‑ Разрешите выполнять? – спросил Талалаев.

Серебряков заржал, и Петров к нему присоединился.

‑ Выполняйте, ‑ махнул рукой резидент и полез за носовым платком.

‑ Шило возьмёте в канцелярии, ‑ добавил Серебряков.