Текст книги "Я в Гане – ни шиша в кармане… Повесть"

В полшестого меня разбудила какая-то сумасшедшая, которая ходила в трансе по двору и орала что-то во славу Иисуса Христа. Как видно, это никого не смущало. То есть было в порядке вещей. Орала не менее сорока минут. Пока ее не стали поочередно заглушать: музыка в стиле госпел из одного окна (или балкона, без разницы) – громкая музыка; музыка в стиле рэп из другого – громкая музыка, африканские барабаны из третьего, просто какой-то визг из четвертого, крики парней из вестибюля… Про включенный на всю катушку телик соседа напротив я просто молчу, вывожу его, так сказать, за скобки…

Ну не буду врать: всеобщая какофония в Гана Хостелс Лимитед случалась не каждый день, – но столь же часто… какое бы сравнение подобрать? Ну, допустим, как наш среднестатистический русский мужик решает пропустить стаканчик с устатку. А не всеобщая… Когда сосед напротив просто открывал свою дверь, мне казалось, что у меня в комнате, у меня – не у него, взорвалась шумовая граната, коими на площади Тахрир в Каире, через который я летел, еще неделю назад разгоняли демонстрантов. Когда по вечерам к соседу приходили друзья, и они просто беседовали, а приходили они почти каждый вечер, мне казалось, что я попал внутрь ящика телевизора, где идет с максимальным звуком он-лайн передача про восточный базар…

Н-да… Не ходите, дети, в Африку гулять…

Но не гулять же я приехал? В конце концов, есть начальство. Илдико, над ней – завкафедрой, декан, и дальше, дальше. Надо поставить в известность, написать какое-нибудь заявление. Пусть переселят в тихое место. Неужели в кампусе нет тихих мест? Пусть дороже. В два, в три, в четыре раза… Можно, наверное, снять квартиру в Аккре. А пока… Пока у меня в понедельник в семь тридцать утра занятие. Даже два подряд. С обеими группами. С которыми мне работать весь год. Доживем до понедельника. А пока… А пока – тряпку в руки, вон на балконе видел. Воды из бака не жалеть. Мыть! Всё мыть! Полы, столы, стены – всё! Ни крупинки красной пыли в моей комнате. В моей!

До понедельника я дожил. В воскресенье, правда, кроме обнаружения перманентного шума в общаге, меня ждала еще одна неприятность. Я не о том, что купленный давеча пакет с сахаром оказался весь в мельчайших мурашах… Заходил Юра. Как всегда много говорил. Среди прочего: «…Да, Олег, у меня тут появился хороший знакомый – я вам писал: он вообще-то работает в техническом персонале, но они сейчас на забастовке, знаете, да, он таксистом подрабатывает, ну, не важно, в общем, я его сегодня случайно встретил, точнее, он машину передо мной тормознул, ну поговорили о том о сем, я тут и спросил про курение. Вы знаете, он говорит, что курить в кампусе нельзя! – То есть как! – Ну вот он так и сказал: нельзя идти по студенческому городку и курить. А тем более нельзя в офисах. – А где можно? – Не знаю. А вы у Илдико спрашивали? – Она сказала, что свяжется со мной только в понедельник и чтобы я приходил после занятий в офис. Где этот офис-то я тоже не знаю. – Я вам завтра покажу. Позвоните после пар…»

В воскресенье я курил только на балконе. Уже не облокачиваясь на перила – сидя на столике, в полунише. Хоть на половину, но спрятавшись…

Юра, который подменял меня две недели, говорил, что у меня будут две группы. В одной 9 человек и по-русски они кое-как (или никак? – спросил я не Юру, а сам себя, точнее, свой здоровый, правда, редко просыпающийся пессимизм). Мне им вести «Деловой русский» часть первая. А вот во второй группе и всего 5 человек, и по-русски они говорят уже довольно прилично: год были в Москве – шутка сказать! Мне им читать «Деловой русский» часть вторая и лексикологию. «Так это что, у меня будут всего 4 пары в неделю? – Ну да. – Да щоб я так я жил! В России такого не бывает! – В Украине тоже…»

Маленькие сарайчики за большим корпусом Интернэшнл Хауса совсем близко: подняться от нашего мини-городка на пригорок – минут пять и ты у цели. Слева – как помните, небольшое зеленое поле, справа – я еще об этом не говорил: Юрфак на курьих ножках. Это, конечно, я так его прозвал. Это вообще-то большое солидное здание, эдакой гигантской русской буквой «Г», только не стоячей, а лежачей. Но вот короткая ножка не стоит сплошным параллелепипедом скольких-то там своих этажей, а как-то странно обрывается к концу колоннами. Короче, архитектура здесь весьма своеобразная. Ни один учебный корпус не похож на другой… Перед Юрфаком – особо ухоженные клумбы с особо желтыми, золотыми какими-то цветами… Перед Интернэшнл Хаусом поскромнее… Но какой-нибудь наш обком, или как они там сейчас называются, наверное, у себя перед фасадом не прочь бы такие клумбы-цветы иметь… Нечто такое остролистое фиолетовое с краснинкой, вперемежку с просто красным.

Выходил из общежития – накрапывал дождик. Метров за десять до Интернэшнл Хауса хлынул настоящий тропический ливень. Это как встанешь под душем и резко включишь вентиль на полную…

Итак, спускаюсь мимо левого бока большого учебного корпуса к трем черным учебным баракам, единственный живой из них – который посередине. Там – Юра говорил, две аудитории. Моя – вторая. Захожу. Три ряда вентиляторов на потолке – вот что первым бросилось в глаза. Обычная доска для писания маркером. Учебные креслица. Они здесь везде стандартны: правый «подлокотник» широкий – книжку или тетрадку положить, писать-читать. Здесь креслица стоят не совсем ровными рядами, прямо скажем – совсем неровными… Семь тридцать, семь сорок – никого! Звоню Юре. Он смеется в трубку: «Это Гана! – знают, что придет новый преподаватель, да еще и из России, сам будет волноваться… Да придут!»… Пришли. Без десяти восемь. А ровно в восемь – Илдико в герметичном голубом плаще, естественно, с капюшоном: «Олег, иди домой переоденься, я с ними побуду. – Не стоит…»

Уж и не знаю, поняли ли эти ребята, что́ я им полтора часа вещал, но, думаю, как минимум я был шкоден. Они всё время улыбались. Поморщились только один раз, когда я трижды им повторил: все занятия – только на русском. Ноу Инлиш, ноу! Это, кстати, не я придумал: это как бы в принципах кафедры современных языков – к четвертому курсу студенты испанской секции слушают лекцию, говорят с преподавателем на семинарах только на испанском, французской секции – только на французском, арабской – только на арабском, русской – только на русском. И Илдико этот принцип – сама говорила, очень уважает… «Как бы» потому что на практике сей строгий принцип мало кем из преподавателей выполняется. Ну и школяров, разумеется. Кроме тех студентов, кои побывали год в стране изучаемого языка, на сим языке практически не шпрехают… Это ведь не филфак в собственном соку. Студенты по основной специальности – не лингвисты, а социологи, экономисты, юристы те же… Короче, сложно здесь всё. Необычно. Запутанно. Это – Африка!

Тем не менее, слабой группе я, кажется, в целом понравился. Уходили, во всяком случае, веселые, довольные… Да и потом, скажите на милость, ну неужели без малого тридцать лет проработав в разных университетах, с первого занятия не поймешь, каким ты показался именно этой группе, срастётся ли с ними? Без ложной скромности скажу: у меня за тридцать лет срасталось всегда, со всеми, без исключения…

С сильной группой, с теми, что год в Москве жили-учились, вообще была песня. То есть, натурально, я им даже спел. Ближе к концу. Что именно и как продолжительно – не помню… Выходили из сарайчика – души друг в друге не чаяли…

А главное – я нашел себе здесь место для курения! У дальнего торца этого самого учебного сарайчика – только забор кампуса и кучи строительного мусора. Здесь, кажется, давно нога человека не ступала. Вот здесь и курил, и, видимо, каждый понедельник между двумя парами курить можно. А также перед первой и по окончании второй. Красота!..

Красота, да не красота. Не успел прийти домой, точнее, еще поднимаясь на второй этаж хостела, почувствовал неладное: бум-бум-бум-бум; бум-бум-бум; бум-бум-бум-бум – так ухает сабвуфер колонок с басами, что нынче в каждом магазине музыкальной техники, и которые современные меломаны, мать их за ногу, понапокупали по всему миру. И колонки эти не на моем этаже, не на первом, а где? А всё равно где! Этим бум-бум сквозь два здания пройти – как шилу сквозь вату… Пришел в комнату, стал варганить простейший супец – рожки-макарошки с банкой консервов из тунца. Съел под эти бум-бум-бум-бум; бум-бум-бум; бум-бум-бум-бум… И так хреново, мне, ребята, стало, ну не передать… Так паршиво! Так на душе муторно! Мне ровно пятьдесят лет. А я сижу здесь, неизвестно где, и только называюсь «Prof. Kopytov», а на самом деле – жалкий бесправный нигер с бесконечной мировой плантации никому не нужного образования. Но я – личность! У меня за плечами не одна, а пять, пятнадцать жизней с болями, стараниями и их преодолениями, с восторгами и счастьем, со слезами и горя и умиления, с тонкими и грубыми чувствами, с ощущениями и их нюансами, с серым небом Великого Новгорода и яркими огнями Невского проспекта, с широким Амуром и круглыми Жигулевскими горами, с изумрудной гладью озера Иссык-Куль, с детством, каждую черточку которого я помню наизусть, с бесшабашной юностью и медленным взрослением, с 90-ми в России, 80-ми в СССР… с тремя детьми, с любимой, сколько лет вместе! женой, со всеми моими бессонными ночами и невероятно ранними утрами над статьями, рассказами, романами… Я – личность!.. Это – главное! Это!.. А я сижу здесь, в пропахшей чьими-то давно ушедшими отсюда телами комнате общаги, пропахший этой банкой дешевых тунцовых консервов, а мне еще по башке бум-бум-бум-бум; бум-бум-бум; бум-бум-бум-бум… И пока ты будешь здесь сидеть, Копытов… не прельщайся ты своим «проф копитόфф», не жди ты своих зарплат с этими паршивыми долларами, сколько бы их ни было, пока ты будешь здесь сидеть, цветы, пальмы, тропический ливень, самолюбование твоё перед черненькими студентиками – это тебе от силы час, а вот всё остальное, вот это – бум-бум-бум-бум; бум-бум-бум; бум-бум-бум-бум – это время. Суровое, беспощадное, холодно равнодушное ко всему. К кому-то – тем более…

Меня вырвало. Тунцовым супом. Воды в баке смыть позор уже не было… Вся вода еще вчера ушла на красную пыль…

В этот же понедельник – я третий день в Африке – Юра, наконец, сводил меня в офис и показал там что к чему. Здание Faculty of Art – это тоже лежачая на боку русская буква «Г», только маленькая, двухэтажная. Зато со сплошным внутренним балконом по всему периметру обоих этажей, внутри первого, снаружи второго, с маленьким внутренним зеленым двориком, центр которого изящным пупком знаменует круглый куст, который я сходу назвал сиренью, прямоугольной, квадратной-таки аркой-входом. Напротив задней от центральной улицы кампуса стороны факультета – какой-то другой похожий офис и, конечно, забор строительной площадки. Фэкулти оф Арт в двух шагах от самого центра кампуса – библиотеки и круга-ротонды с «Рабочим и Колхозницей». Напротив лица-фасада факультета, как потом оказалось, – летний открытый ресторанчик (а вот я бы в Африке зимний открытый ресторанчик открыл!) и бары. Рядом – почта с Western Union. С другого бока – большая автомобильная парковка. Кстати, в кампусе уважают преподавателей-автомобилистов (а других, похоже, и нет или совсем мало). На парковке таблички типа «Зарезервировано для заведующей секцией суахили». Или «Reserved for Coordinator Russian Section». Перед словосочетанием «Russian Section «ни «of», ни даже «by» и уж, конечно, никаких «It is…» в начале – особенность местной грамматики? Впрочем, я английский сто лет назад учил – так и не выучил, может, и британский английский сегодня шпарит по новому укороченному маршруту?

Ну и есть места вообще без табличек – большая, в общем, парковка.

На всем факультете всего одна аудитория для занятий со студентами. Как я говорил, своих единоутробных он ведь не имеет, филологов в собственном соку здесь нету, имеет только, так сказать, просто юристов или социологов, взявших «крэ́дит» испанского там или русского… Всё остальное – офисы в мелком значении слова: кабинеты для начальства и секретарей, кабинеты для преподавателей. Юра заводит в один из них: сначала нужно открыть решетку с висячим замком, потом дверь и попадешь в комнатку с тремя письменными столами, двумя досками на стенах, окнами с неповторимыми африканскими бело-сине-черными ситчатыми шторами причудливого, но строгого и веселого одновременно рисунка и – о, кайф! – и кондиционером тоже! Один стол, сразу слева от входа аккуратно заставлен письменными приборами, заложен бумагами, папками и проч., – два стола пустых. Посредине пустых столов сиротливо лежит интернетовский провод. Юра говорит, что стол слева – преподавателя испанского, он приходит в офис часто. Один из пустых столов – преподавателя французского, он не приходит никогда. Второй пустой стол – теперь мой. Могу втыкать провод в ноутбук и резвиться на просторах Интернета, сколько хочу. Желательно положить на край стола какие-нибудь бумаги, журналы, чтобы всем было понятно, что на этом столе кто-то живет. Отдает ключи. Всё!

О сколько нам открытий чудных готовит Интернета дух! Дух родины – прежде всего. Часа два я ностальгически лазил по новостям Яндекса, Русского Йахоо, Футбола на Куличках, почту проверил, конечно. Все свои три ящика… При этом мерно гудел кондиционер. Никаких бум-бум ни сбоку, ни сверху, ни тем паче снизу. Вот это жизнь! Живи – не тужи… Звонит Илдико. «Олег, зайди на минуту. – А ты где?..» Объясняет, как в этом же офисе (в широком смысле слова) найти её офис (в узком смысле слова).

– Ну как первые занятия?

– Супер!

– Серьезно?

– Серьезнее не бывает… Точнее, вот с пятью продвинутыми, которые в Москве были, мы и о крутой теории смогли поговорить, и пошутить, ну, там, в общем, я думаю, никаких проблем не будет. Особенно один парень выделяется… Сем-м… Сель…

– Селикем?

– Ну да.

– Хороший мальчик. Он не лидер, но – да, но такой веселый и старательный. А вот со второй группой ты построже и поаккуратнее: они, конечно, в русском мало, но им ведь экзамен сдавать – тебе, между прочим… Ладно, потом об этом. Как в общежитии?

– Илдико! А вот здесь сплошные проблемы! Воды до сих пор нет, а главное – шумно всё время. Из трех-четырех источников с утра до утра – телевизоры, магнитофоны, разговоры, крики… Пересели ты меня оттуда, ради Бога, ну пересели!

– Олег, я тебя очень хорошо понимаю! Мы с мужем, когда сюда приехали, я тоже на стенку лезла от этих шумов. Мы еще жили вначале возле христианской церкви, а тут они знаешь какие, да? Там этих музык, бла-бла-бла, еще больше и громче и на всю ночь. Я два года на антидепрессантах сидела. Это Африка, Олег! Ты, когда сюда ехал, должен был прежде всего изучить культуру страны. Ты же мне писал, что про Гану и книги читал, и Интернет читал…

Илдико частит долго и всё про то же… Дескать, нету никаких других возможностей, где мне жить. В кампусе всё давно и прочно занято. В бунгало Стафф-вилледж – тем более… Кстати, там только по двое живут. Чаще всего – как кошка с собакой под одной крышей. Воды тоже часто нет… Мне теперешнюю мою комнату она правдами-неправдами долго выбивала. А если снимать квартиру в Аккре, самую маленькую, но нормальную, меблированную… «Ты машину водишь? – Лет двадцать как нет. – Ну, мужики!.. Если снимать нормальную квартиру в Аккре и еще тратиться на такси, то тех двух тысяч долларов, что будешь ежемесячно получать, как раз на аренду жилья да на такси и хватит… Ире-то думаешь деньги отсылать? – Только об этом и думаю. – Вот и терпи! Привыкнешь со временем. – Да не привыкну я никогда к этим бум-бум-бум, бум-бум-бум… – Олег, ну, пока, знаешь, у меня еще с моих сложных времен должны остаться эти… как их… в уши… – Беруши. От словосочетания «берегите уши». – Вот-вот! Я тебе завтра принесу. – Илдико, ждать буду, как манны небесной! – Жди-жди… Только вот, не знаю, дочери-то у меня большие, знаешь-да, а сын маленький, если он только с ними не… заигрался… Ну, еще есть проблемы? – А правда, что в кампусе курить нельзя? – Ой-ё-ё-ёй! Ты еще и куришь! Много? – Ну, дома – пару пачек в день. – Ну чего ж то ты мне об этом не сказал? Мы с тобой сколько по СКАЙПу и е-мейлу говорили, пока ты сюда не приехал, несколько месяцев? – Ровно полгода. – И он ни разу не сказал, что курит! Молодец! (Здесь Илдико особо нажала на свой венгерский акцент) … Я тоже курила, когда сюда приехала… Бросила! Быстро бросила. Когда в Москве в «Икарусе» переводчиком работала, там все курили, и я курила, несмотря на то, что Даниэль уже меня соблазнил, и я знала, что в Гану поеду, но в Москве я курила, а сюда приехала – сразу бросила! – Ты мне предлагаешь сразу еще и курить бросить!? – Олег, ну а что делать, если это такая страна, где никто не курит, понимаешь, никто! Я вот здесь сто лет живу, даже не знаю, где можно сигареты покупать. Выйдешь сейчас от меня, покури за углом, и выбрось пачку! Пару дней помучаешься – и всё! И будешь здоровенький, красивенький русский профессор, который зарабатывает красивенькой жене и красивеньким дочерям красивенькую зарплату. Ну мы ж с тобой считали, что этот семестр – маленький, да, я за тебя за месяц за проживание заплатила, еще раз, наверное, заплачу, до зарплаты тебе еще денег надо будет дать, мы тебе с мужем денег еще будем давать, потом вычту, да, но, главное, семестр маленький, а вот второй семестр – он и большой, и там премии всякие пойдут, и за последние экзамены, бла-бла-бла, если мало на себя тратить, ты ж домой двенадцать тысяч можешь летом привезти. Три машины. Ну хочешь ты этого, хочешь? – Не в деньгах счастье, Илдико… – Ну ты иди, сейчас Ире скажи это, да! Ты уже говорил с ней по СКАЙПу? – Нет, еще. – Ну завтра скажешь. Скажешь, курить хочу, не хочу музыку слушать, мальчик я маленький, не хочу как мужик деньги зарабатывать, скажешь да? – …Беруши завтра не забудь, ладно? – Ладно.

Уже часа четыре. Илдико ушла домой. Юра сидит в своем новом месте – офисе «Транслейтбюро» с кучей парней. Ко мне не заходит. Я к нему тоже. Скоро начнет темнеть. Здесь темнота спускается ровно в шесть вечера. Снова брожу по просторам Интернета. Но – без особого энтузиазма. Включил русское телевидение – «1 канал», «Россия», «Культура», «ТНТ»… Чего-то всё уже не то. Ирке позвонить по СКАЙПу смогу только завтра: в Хабаровске сейчас три ночи. Вспоминаю свои занятия. В особенности второе – вот ту самую маленькую группу, которая сносно говорит по-русски. На первом занятии с любыми студентами тема – только официальный повод для встречи, для знакомства. Лексикология, синтаксис… даже начертательная геометрия какая-нибудь: не важно! Тема только повод. Главное – мне показать, кто я есть и вообще зачем жить. Всем. И им тоже. Им – в первую очередь. Жизнь – удивительная штука. Чу́дная. Непростая, непредсказуемая, но – это главное, что нам то ли Бог, то ли еще Кто выше завещал, подарил… Это сегодня я помню всех пятерых по именам, глаза их помню. Тогда, конечно, нет… А сейчас… Вот как перед глазами стоят. Вечно неунывающий, вечно всё знающий, но с хитринкой, с маленьким то ли ребенком, то ли бесенком внутри Селике́м. Высокий, стройный, в нем что-то от древнего римлянина (молодого, конечно), уверенный в чем-то своем Франк. Хитроватый, глазки с искоркой, все время в игрушку своего телефона, но что ни спросишь – знай, что ответ будет – Му́зис. Полноватая… Нет, просто большая, эдакая не-худая – от доброты своей, конечно, широты, чего же еще, – Ма́ми, глаза у нее большие, тёплые у неё глаза… Грустная Анже́ла…

Вспомнил, что я им спел в конце первого занятия, вспомнил! Как-то так подвёл, что тавтология в семантически связанных словосочетаниях, это и не тавтология вовсе. Ну вот «черный ворон», а что: ворон красным, что ли, бывает? Но не всё так просто. «Чёрный» при слове «ворон» подчеркивает мистику ситуации и харизму говорящего. Не понятно? А вот послушайте…

 
Чёрный во-о-о-рон,
Что ж ты вьё-о-о-шься,
Над мое-е-й-у головой?
Ты добы-ы-чи
Не добьё-о-о-шься,
Чёрный во-о-о-рон,
Я не твой…
 

Надоел Интернет. Вышел покурить. Ну вот где здесь курить? Между нашим офисом и соседним? Стою, курю… Сигаретку в кулачок прячу. Кто-то идет. Вечно здесь кто-то куда-то идет. Кидаю длиннющий окурок на землю, вдавливаю в нее подошвой кроссовки… Под ложечкой сосет недокуренное…

Возвращаюсь в свой одинокий офис. Отодвигаю компьютер-ноутбук в сторону. Беру свою учебную тетрадь. Почти не раздумывая, на чистом листе где-то в середине пишу.

 
Я в Гане.
Ни шиша в кармане.
И что за наказанье —
Сидеть у океана
И заниматься странными
День ото дня
Делами —
От мании общения до кормодобывания.
И лишь преподавание
Питает осознание,
Что все мы – до единого —
Здесь на Земле
Привязаны
Лишь…
К жизнелюбованию,
Отнюдь не к выживанию…
(А впрочем, это лишнее
В столь кратеньком сказании).
 

Что за ерунду написал?..

Да нет… В этом что-то есть… Особенно в самом начале… Я в Гане… Ни шиша в кармане…

Домой шли с Юрой уже часов в девять. Домой? В дом китайских пыток… От офиса до общежития идти минут двадцать пять. Хороша африканская ночь! Яркая круглая луна на темно-синем небе. Терпкий запах травы и цветов. Не жарко. Гана – действительно самая безопасная страна в Африке. Да нет – в мире! А кампус Университета Ганы – тем более… Но! Вот уже подходим к хостелу. Перед входом – густой запах жареного. Тут всегда парни жарят шашлыки из козлятины и сосиски… А дальше – вестибюль и все прочее самого общежития. Запах моющей синтетики. Чьи-то вскрики, крики, звук телика из одной комнаты, веселой, но и какой-то заунывной одновременно местной попсы из другой, дурацкого рэпа из третьей… Сразу выхожу на балкон курить. А на балконе особенно явственно: бум-бум-бум, бум-бум-бум, бум-бум-бум… Но как там Илдико говорила: ты, Олег, мужик, который приехал на заработки, терпи… Что, будем терпеть?

Так, что у нас в холодильнике? Вторую банку тунцовых консервов немедленно в мусорный бак… А чего? Сделаем рожки по-студенчески!.. Нет, не получится. Там главный ингредиент – томатная паста. Тривиальная томатная паста, но которая придает неповторимый вкус вначале отваренным, а затем обжаренным в растительном масле и этой самой томатной пасте рожкам. Ну тогда опять – чикен легс, чай две еще остались. Или одну сегодня, одну – завтра на какой-нибудь супец к обеду?.. Это чего, опять в молл идти? Но ведь совсем без мясного, это как? И сколько у меня денег осталось? Пятьдесят один седи? Это что – двадцать пять долларов за три дня проел? И ничего ж не покупал!

К соседу опять кто-то пришел. Ну-у теперь ля-ля-ля-тополя… на сколько часов? Терпи, проф, терпи, впереди – всего год. И, заметь, не в тюрьме, и даже не в советской армии, а в роскошных садах с райскими птицами и яркими цветами… Плеер! У меня же есть плеер! Кажется, помогает… Или нет? Нет всё-таки. Даже через диско-ритм ретро восьмидесятых это треклятое бум-бум, бум-бум-бум, бум-бум-бум…, о Вивальди уж и не говорю… ну и гомон соседей в придачу. Бах! Одна дверь в коридоре, бах – другая!.. Терпи, проф, терпи… Ну что, поели?.. Теперь – французский фильмец и на боковую? Что я еще не смотрел? О, у меня же есть несмотреный фильм с Аленом Делоном! Целых три серии! А если в наушниках, звук на полную, может, эти бумы и бахи не слышны будут?.. Ощущение предвкушения, словно перед неслыханной пьянкой или невиданным сексом… Итак, я на кровать. Подушку столбиком. Ноутбук на стульчик. Наушнички-кнопки в уши, звук на полную… «Фрэнк Рива́», серия первая… Отвлекаться фильмом мог от силы на несколько минут. Треклятые бум-бумы гвоздями били в голову все остальное время, соседи бу́хали гранатами дверей, вскрикивали, иногда тривиально орали… Около одиннадцати сморил больной тяжелый сон… В шесть утра проснулся под бум-бум…

На следующий день жене по СКАЙПу в основном говорил про бодренькое, веселенькое… Но ее не проведешь.

– Олег, ты что-то недоговариваешь. Что-то случилось?

– Ира, ну пока ничего, но не смогу я жить в общежитии, не смогу!

– Почему?

– Ну как тебе объяснить? У меня там минуты нет покоя. Музыка из каждой комнаты, телевизоры, разговоры, крики…

– Ну а здесь ты что, давно не был? Пацаны за окном на площадке в футбол до десяти стучат, сосед вчера опять напился, орал матом в коридоре полчаса…

– Всего до десяти? Всего полчаса?

Уже через пару дней я стал сходить с ума… Кто-то из соседнего офиса сделал резкое замечание, что я курю, и дым валит им в офис… Воды в моей комнате как не было, так и нет… в четверг на сутки вырубили свет… Но шум от этого не прекратился. Бум-бумов слышно не было, зато сатанинской пчелой гудел насос «гипертанка» – огромного водного бака во дворе, ну и студенты резвились в темноте, как хотели… Свет через сутки-полторы включили, соседи вовсю оттянулись своими телевизорами и усилителями. Все. Напротив, слева, сверху, снизу… Текстовые редакторы компьютера перестали слушаться: на второй-третьей строчке любого текста последние слова пропадали, а курсор прыгал вверх и мешал там всё, как хотел… Из американского русскоязычного журнала «Флорида» пришел ответ на мое предложение опубликовать у них короткий рассказ: «Ваш рассказ, к сожалению, нам не подошел. Всего Вам доброго!»…

Мое письмо сестре.

«Ленка, привет!

У меня очень всё серьезно. Я здесь больше не могу. Посылаю СКАЙП-переписку с моими только что. Повторять нет сил. Помогите, кто-нибудь мне отсюда выбраться. Всё. Сил моих больше нет…

[10:41:33] Олег Копытов: Лита, я сейчас не могу говорить: к соседу пришло много студентов. Но не ложитесь пока спать: надо поговорить, и разговор очень серьезный. Поняли? Черкни пару строк, что получила сообщение.

[10:42:09] *** Абонент Kopytovy не отвечает. ***

[10:44:56] Kopytovy: Сообщение получили, будем ждать.

[11:30:16] Олег Копытов: У соседа, похоже, сбор студентов надолго. Получите пока главное сообщение, пусть оно, сразу говорю, как обухом по голове. Я здесь больше не могу. Я должен уехать, иначе сойду с ума или получу инфаркт. В общаге всю ночь – музыка и орали. Курить нельзя НИГДЕ. Воды нет. Никакие зарплаты этого не стоят. Помогите мне улететь в Москву и доехать до родителей. Вы или Олег. Или вместе с Олегом. Ближайший самый дешевый рейс в Москву – в среду Марокканскими авиалиниями. 17 тыс. руб.

[11:30:36] *** Звонок Kopytovy, продолжительность 00:12. ***

[11:32:21] Kopytovy: Мы не знаем, что ответить

[11:32:37] Kopytovy: денег у нас самих нет, у мамы пустой кошелек

[11:32:46] Kopytovy: одни долги и больше ничего.

[11:36:21] Олег Копытов: Пусть мама сейчас же позвонит бабушке Кларе. Мне можно надеяться только на родных. Не оставите же вы все меня погибать в Африке. Звоните. Пока просто сообщите о том, что я здесь больше не могу и кому-то надо меня отсюда вытащить. Олегу я сам позвоню вечером. Я жду. Звоните. Я вам позвоню через полчаса.

[11:38:52] Kopytovy: Бабушка трубку не берет, гуляют, либо не слышат.

[11:38:59] Kopytovy: Будем еще звонить.

[11:41:07] Олег Копытов: Звоните ей с гудками побольше. Там почти 4 вечера. Они в это время никогда не гуляют.

[12:11:27] Олег Копытов: Ну как позвонили? Я пока не могу говорить: полно народа. Илдико уже сказала декану, что в преподавательском составе могут быть изменения. Я ей сказать точно, что улетаю, должен завтра после пар. Я скажу «да».

[12:12:03] *** Звонок Kopytovy, продолжительность 00:08. ***

[12:12:38] Kopytovy: Зачем ты звонишь и сбрасываешь?

[12:13:56] Олег Копытов: Чтобы вы читали. Вы же, наверное, отходите от компа? Ну вот, опять рассыпаются все тексты. Комп еще тут…

[12:15:22] Kopytovy: От компа мы пока не отходим, но уже сильно хочется спать. Мы скоро ляжем, но включим звук. Если ты позвонишь, то мы услышим.

[12:15:48] Kopytovy: Родителям твоим звоним, звоним, звоним долго. Трубку никто не берет.

[12:17:55] Олег Копытов: Ладно. Позвоню завтра часов в 8 или раньше.

[12:18:04] Олег Копытов: Комп глючит.

[12:18:21] Олег Копытов: Сейчас покажу всю переписку Ленке.

[12:18:58] Олег Копытов: Ира, думай, где взять 17 тыс. На кредитке – 6, надо добавить 11.

[12:19:19] Олег Копытов: Олегу позвоню сегодня, как говорил. Может, он?

[12:19:47] Олег Копытов: Всё. На сегодня всё… Хотя…

[12:20:30] Олег Копытов: Сосед надолго. Илдико ушла. Комп глючит. Напк и я пойду. стришите пар

Действительно, днем раньше я ходил к Илдико. Сел визави нее в одно из двух кресел и сказал:

– Илдико, я ошибся. Человеку свойственно ошибаться. Я не смогу привыкнуть к этому вечному празднику в общежитии – раз. Я не смогу бросить курить – два. Кроме четырех пар в неделю мне здесь нечего делать – три. Английского языка я и так не знаю, а ганский английский – слишком своеобразен. Четыре. Я где-нибудь найду пятьсот-шестьсот долларов и улечу. Хочу вернуться к своей милой рутине, помноженной на быт и скуку. Больше ничего не хочу.

– Олег, я тебя понимаю. Даже не буду тебя отговаривать. Только точно «да» или всё же «нет» ты мне послезавтра скажи, ладно?

Но ни шестьсот, ни пятьсот, ни пятьдесят, ни полдоллара я нигде не нашел. Точнее, никто их мне дать не мог, если бы даже захотел. Не было их ни у кого. Даже у Олега, который третий год работал в Саудовской Аравии. Самой богатой стране мира… Но Олег – не самый богатый в мире человек. Ему почти шестьдесят, дочке – пять, жене… К тому же, как оказалось, он только что отослал долг в две тысячи долларов еще полуторагодовой давности, и ему – да, без шума и пыли, в тихой уютной гостинице с кондиционером, которую ему помогает оплачивать его арабский университет – но на молоке и батонах, сидеть теперь сиднем до следующей зарплаты… Юра мог только вести со мной философские разговоры. Точнее, время от времени кидать в мою сторону реплики типа: «Вы знаете, Олег, я думаю, что человек – это существо, которое привыкает ко всему…» У Юры, как он говорит, на этаже никто особо не орет. Впрочем, он всегда добавляет, да с того и начинает, что музыка, разговоры, тусовка – это его стихия, они ему никогда не мешали, он их никогда даже не замечал…

Моё письмо сестре.

«Ленка, привет! Получил я целую россыпь твоих писем. Спасибо.

Ну что ж: никто не может помочь мне уехать тотчас, поэтому – что делать? Терпеть и искать положительнее моменты в настоящем положении дел. Которое продлится теперь уж совершенно точно до первой зарплаты. А с учетом того, что я прибыл на 5 дней позже даты подачи табеля, она будет через полтора месяца. В лучшем случае. И то Илдико полушутя, полусерьезно сказала (час назад мы долго разговаривали у нее в офисе – я, она и Юра), что она подаст рапорт в банк Легона, чтобы профессору Копытову ни на руки деньги не давали, ни на карту не скидывали, а то сбежит…

Ладно…