Текст книги "Воля императора 2. Держава"

Понимаю. Боевого офицера, имевшего собственные виды на службу, на дальнейшую карьеру, определили в охранники. Интересно, почему Пегов не отказался? Никто бы не заставил поручика стать штабс-ротмистром. Впрочем, Кутепов уговаривать умеет. Этого не отнять. Умеет, его высокопревосходительство находить рычажки и болевые точки, на которые можно нажать…

Автомобиль не принадлежал к представительским, но вид молодого императора, сидевшего рядом с водителем, заставлял городовых вставать по стойке смирно и отдавать честь. Народ, правда, шатался по улицам, словно по тротуару, но до Гороховой мы доехали быстро. Я прикинул, что времени для допроса более чем достаточно.

В здании Охранного отделения наличествовал дежурный офицер, а больше никого не было. К счастью, он меня узнал, поэтому не нужно было предъявлять верительные грамоты и документы, где было бы прописано, что я «царь земли русской». Впрочем, их у меня все равно не было.

– Где задержанный? – сразу же поинтересовался я, прервав попытку дежурного отдать мне рапорт.

– В камере, ваше величество, – доложил тот, даже не уточняя кого я имею в виду.

– Допрашивали?

– Никак нет, – сообщил офицер, потом пояснил. – Допрашивать некому, потому что весь личный состав, включая следователей, на улице. Приказ генерала Кутепова.

Ясно-понятно. У нас тоже, во время больших праздников, всех сотрудников правоохранительных органов отправляют охранять общественный порядок. Иной раз посмотришь, а на улице, в качестве регулировщика, стоит целый майор полиции.

– Давайте так, – приказал я. – Мы тут за вас покараулим, а вы задержанного в допросную приведите. – Офицер едва не раскрыл рот от удивления, но под моим взглядом, так его и захлопнул. – Поторопитесь, будьте добры, – усмехнулся я, и служивый, кивнув, чуть ли не бегом отправился исполнять приказ.

Пегов, быстро сориентировавшись, остави пару людей из сопровождения в вестибюле, и уверенно повёл меня в допросную.

– Я с вами останусь, – сказал ротмистр не терпящим возражений тоном.

– Хорошо, – не стал я спорить. Кто знает, что за тип этот террорист? Может, мастер восточных единоборств или еще что-то?

Вскоре дежурный привел и террориста.

В момент покушения я его не разглядел, да и некогда было, все очень быстро произошло. А тут…

Мужчина лет шестидесяти, в довольно-таки дорогой, но изрядно замызганной одежде, с трехдневной щетиной. А он ведь мне кого-то напоминает. И где-то я его фотографию видел. Ба, так это же… отец моего покойного друга детства, Андерсон-старший.

– Присаживайтесь Петр Прохорович, – пригласил я, мысленно похвалив себя за то, что вспомнил имя и отчество Андерсона-старшего. А ведь я всего-то карточку посмотрел, перед встречей с ныне покойным Алексеем.

– Благодарю, – глухо отозвался тот, усаживаясь на табурет.

– Скажите мне, дражайший Прохор Петрович, почему это действительный тайный советник – простите, не помню вашей должности, бросается на императора? – решив не ходить вокруг да около, напрямик спросил я. – Понимаю, что вам очень тяжело, сочувствую вам из-за потери вашего сына, но отчего же вы решили меня убить? В чем я провинился перед вами?

– А тем, что вы убийца, – взвился было он. Голос мужчины дал петуха. Он тут же поник и снова опустил взгляд в пол.

Глаза попривыкли к полумраку и я снова внимательно его оглядел. Вид очень неопрятный, под глазами залегли тёмные круги, кажется, он давно не спал. Мужчину била крупная дрожь. Взгляд бегал из стороны в сторону, будто у психически больного, нижняя челюсть тряслась. Либо нервный срыв, либо и вовсе тронулся умом. На этом можно было бы и закончить, передав дело профессионалам, но слишком уж много всякого в последнее время происходит. Не удивлюсь, если в ходе беседы, выплывет что-то любопытное.

– Вот как? – удивлённо приподнял я брови. – А не подскажете, кого я убил? Возможно вы считаете, что я косвенным образом стал виновником смерти вашего сына, но видит бог, я не хотел его смерти.

– Не лгите мне. Как смеете вы лгать отцу человека, которого вы убили?

Голос у Андерсона-старшего был негромким, но он снова взвился и едва не перешел на крик.

Вот так вот… Нет, я все понимаю. Газеты визжали о возможной причастности цесаревича к смерти, но ни одна из писучих шавок не вякнула, что наследник собственноручно убил своего старого друга.

– Петр Прохорович, – глядя ему в глаза начал я, – знаю, что у Алексея были денежные затруднения. Почему вы не помогли своему сыну? Не заплатили его долги, не определили на лечение? У вас были какие-то причины? Вы поссорились со своим сыном?

Хотелось добавить: Не думает ли он, что сам довёл сына до такого состояния, что он на будущего императора решил покусится, но сейчас не до того.

– Наверное, я плохой отец, – скривил рот в горькой улыбке Андерсон-старший. – Я не просто плохой отец, я чудовище. Я почти отрекся от собственного сына, когда узнал, что он скатился по наклонной. Вино, развратные женщины, а потом наркотики. Я много мог бы простить, но когда узнал, что Алексей подделал подпись на векселях, то выставил его из дома. Наш род триста лет служит дому Романовых и, поступок Алексея, это позор для всей фамилии. Да, я плохой отец, но я все-таки отец. И я не позволю, чтобы мерзавец и убийца управлял нашим государством.

– Петр Прохорович, если вы действительный тайный советник, то вы персона, равная либо министру, либо начальнику департамента.

– Я – товарищ министра юстиции, – ответил Андерсон-старший. Усмехнувшись, добавил. – Вероятно, теперь уже бывший.

– Значит вы юрист. Да уж, надо хорошенько разобраться, чему там учат правоведов. Я точно знаю, что любому юристу, прежде чем утверждать нечто подобное, требуются доказательства. Коль скоро вы считаете меня виновным, да ещё и вынесли мне приговор, хотя бы объясните – почему вы считаете, что именно я убил Алексея? Неужто вам хватило пары газетных публикаций в продажных газетах? А официальные газеты вы не читаете? Там же все разъяснялось. Есдли не читали, давайте я вам расскажу. Ваш сын решил сыграть шутку со своим другом детства, но шутка не удалась. Более того, как оказалось, пошутить он решил не по своей воле, а по подсказке недоброжелателей. После задержания экс-студент Андерсон был найден повесившимся в камере. Для меня это было неожиданностью, как и для многих. Да будь я даже тем, кем вы меня называете. Неужели вы считаете, что я приказал бы такое? Я ведь сам себя подставил бы. Но это не имеет значения. Более важно вот что: Имеются ли у вас доказательства моей причастности? И что вас больше тревожит? То, что я якобы убийца вашего сына или то, что этот якобы убийца стал императором?

– А это неважно, – отмахнулся товарищ министра. – Я не делаю разницы между убийцей сына или убийцей на троне. Главное, что вы виновник всего того, что случилось с моим сыном, а если вы останетесь на престоле, то множество невинных парней, таких же как Лёша, однажды умрут! А я этого не допущу! – нн хотел вскочить, но встретился глазами с Пеговым и снова поник. – Прежде всего, я хотел отомстить за сына.

– То есть, это я виноват в том, что Алексей пустился во все тяжкие? – уточнил я.

– Именно так. – заявил он, будто говоря нечто очевидное.

Самое интересное: Андерсон-старший считал, что он говорит истинную правду. Меня ничего не кольнуло, не торкнуло. Не солгал ни единым словом. Я бы даже поверил, что действительно мой двойник виноват во всех бедах, упавших на голову несчастного Алексея, если бы точно не знал, что после тех курсов по переплетному делу они ни разу не виделись. Нет, что-то тут не так.

Я немного подумал, пытаясь сформулировать вопрос правильно. Что-то в этом всё было, но что именно я не понимал. Однако чувствовал, что ещё чуть-чуть и я узнаю что-то очень важное.

– Петр Прохорович, а кто дал вам убедительные доказательства? – наконец, спросил я.

– Я… Я не желаю больше с вами разговаривать.

Да, упирается. Я посмотрел на Пегова и кивнул – дескать, вступайте в игру.

– А вот мне вы обязаны отвечать, – резким голосом заявил Семён. – Я являюсь сотрудником службы охраны императора. Кто предоставил вам доказательство того, что император убил вашего сына? Без доказательств вы тоже станете простым убийцей. Хладнокровным и безжалостным.

Похоже Семён тоже заметил неадекватное поведение мужчины, и выбрал верную тактику.

– Доказательства мне предоставил доверенный человек… – начал Андерсон-старший, потом нахмурился, задумался и замолчал.

– Что за человек? Как фамилия, имя? Как он выглядит? – заторопил Пегов, раскручивая задержанного на ответ. – Вами могли манипулировать. Может тот человек и есть убийца вашего сына. Давайте, Петр Прохорович, скажите кто это.

Допрашиваемый озадаченно покачал головой, будто страдающий амнезией старик:

– А я… Не помню…

– Что значит не помните? Вы же сказали, это был доверенный человек.

– Ну да, доверенный, – подтвердил мужчина.

– Как же он может быть доверенным, если вы его не помните? – продолжал давить Семён.

– Он сам мне так сказал… А я поверил. Он был очень убедителен.

Вот чёрт!..

– Приметы, как он выглядел?

– Не помню, его лицо всё время было скрыто… С какой стороны не посмотри, везде тень…

– Он был в шляпе? – спросил я, уже заранее зная ответ.

– Точно, шляпа была, – заявил он. – чёрная, с красным размерником.

У меня аж дежавю случилось. Он почти дословно повторил слова своего сына. Тот тоже, помнится шляпу хорошо запомнил. И тоже про красный размерник говорил.

Ну вот похоже загадка и решилась. Правда на половину. И от этого мне совершенно не становится легче.

Глава 3. Маменька

В итоге я успел всё. И злоумышленника допросил, и на поминальный обед не опоздал. Более того – благодаря своему финту, умудрился ускользнуть от разговора с «матушкой». И предлог был вполне благовидным – приведением в порядок и себя и мундира. Генеральские штаны после падения оказались слегка испачканы, а мундир отчего-то треснул подмышкой. Я-то этого поначалу не заметил, а вот, поди же ты. Фотографы, небось, успели заснять? Впрочем, чёрт с ними.

В повседневном мундире идти на поминки не полагалось, а второго парадного у меня ещё нет. Я, вообще никак бы не подумал, что царям потребуется два парадных мундира, а теперь придется снова в расходы входить, мундиры заказывать. Не то чтобы я скупердяй, но что-то мне подсказывает, огромные растраты начинаются с таких вот мелочей. Сегодня мундиры как перчатки меняем, а потом дыра в бюджете. Но лучше перестраховаться. Трудно нам царям жить, ох как трудно.

Мой верный камердинер собственноручно отпарил штаны, очистил какое-то пятно с лампаса, а девушка, из числа дворцовой прислуги, быстренько зашила мундир. Надо будет отдать портному, чтобы привел все в надлежащий вид, а пока и так сойдет.

Мне, как старшему представителю мужской линии, да ещё и главе государства, предстояло сказать первую речь. К счастью, никто не требовал от меня экспромта, текст уже был написан канцеляристами и лежал, придавленный бокалом для минеральной воды. Но все равно, читать по бумажке неловко, поэтому, пока звучала молитва, я быстренько скользнул взглядом по листу, выявил ключевые абзацы, а когда церемониймейстер предоставил слово его величеству (на самом деле он перечислял мои титулы минут пять, не меньше) начал вещать. Сказал о выдающейся роли покойного императора в деле укрепления России, о его скромности в быту, о той любви, что питал народ к своему правителю, о том, что государь-император сам очень любил народ, а ещё о том, что я должен продолжить дело, начатое Николаем Александровичем. Многое еще хотел бы добавить, ох многое. Что страну от беды уберёг, хотя кто об этом знает… Не покажешь ведь сводки из своего мира. Как минимум не поверят, начнут шушукаться по углам, что новый император не в себе.

Аплодисментов я не дождался, да и не положены они на похоронах и поминках, зато присутствующие остались довольны, что молодой царь был краток, а им бы уже и выпить пора. Виноват, ага, помянуть в бозе почившего государя.

Обратил внимание, что на поминках не было вдовствующей императрицы. Мне говорили, что Александра Федоровна плохо себя чувствует, что она не придет на похороны, но на поминки явится обязательно. А вот, не пришла. Надо бы справиться о здоровье императрицы. Как-никак, она бабушка императора. Впрочем, сам я видел свою «бабушку» всего один раз, в Александровском дворце, да и то, она не удостоила меня ни единым словом. Мазнула взглядом, кивнула, вот и все. Видимо, не очень довольна поступком мужа взять на роль престолонаследника двойника, но промолчала и не стала спорить. Ну, это если она в курсе, конечно.

Поминальный обед длился часа четыре. Выступали, вспоминали и поминали. Жаль, но я не услышал ничего нового. Так или иначе, но выступающие говорили все тоже самое, что уже сказал я. Говорили о выдающейся роли Николая Александровича, сравнивая его с выдающимися предками, о его скромности, о народной любви. Кто-то из присутствующих предложил добавить к имени покойного государя эпитет «Мудрый», на что я благосклонно кивнул, но про себя решил, что «Мудрые» и даже «Вещие» в нашей истории уже были, а Николаю Второму повезло, что его не именовали «Кровавым», как двойника в моей истории. Нет, эпитеты должны появляться во время жизни, а не после смерти. Хотя его и так уже прозвали пророком, или провидцем.

Но все-таки, нужно как-то увековечить память о неродном дедушке. Например, памятник поставить? Так наверняка купечество тряхнет мощной, объявят подписку, да и поставят. Может, приказать выбить медаль или учредить орден святого Николая? Вроде, награда во имя святого покровителя Николая Второго, но все прекрасно поймут, в честь кого. Это как с Санкт-Петербургом или Екатеринбургом. Вроде, названы в честь святых, но все равно все ассоциируют названия городов с конкретными личностями.

Идея с орденом мне понравилась. Решил, что нужно ее обсудить со сведущими людьми. А медаль сам прикажу отчеканить. Серебряную, на ленте российского триколора. На аверсе – портрет покойного императора и его имя, а на реверсе – годы жизни и годы правления. А вот кого этой медалью станем награждать, пока не знаю. Опять ведь первыми награжденными станут царедворцы и чиновники. Ну или Пегову как раз вручить.

Поминки по венценосным особам мало чем отличаются от обычных поминок по простым людям. Разве что – народа побольше, да речи длиннее и витиеватее. А так… Народ, несмотря на рафинированность и аристократизм, потихонечку «надирался», с дальних сторон уже слышался смех, кое-кого пришлось брать под белы ручки, и уводить от греха подальше. Правда, как во времена моего предка Петра Великого, под стол никто не упал и матерные частушки не пел. Впрочем, историки литературы до сих пор спорят – существовали ли во времена Петра частушки? Вот мат, тот существовал.

Как говаривал один мой знакомый – все всегда заканчивается. Мне полагалось первым покинуть свое место, а уже потом должны выйти остальные гости. Правда, кого-то придется выносить, но это издержки, о которых не положено знать широкой публике. Фотографы допускаются на такие мероприятия лишь в начале церемонии, чтобы сделать протокольную съемку, а скрытых камер в этой реальности еще не появилось.

Ещё раз кивнув присутствующим, я подождал, пока прислуга не отодвинет стул, встал.

– Ваше величество, вы не уделите немного времени своей… верноподданной?

Я ещё не успел обернуться, и не знал кто ко мне обращается, но было в голосе нечто такое, отчего у меня мурашки пробежали по спине.

Я медленно обернулся, встретившись с холодным взглядом великой княгини Ольги.

Отметил, что она не обращается ко мне – сын мой, или как-то ещё по-родственному, но и такое обращение соответствует правилам. Все-таки, её сын теперь император, а она только подданная.

– Разумеется, ваше высочество, – поклонился я женщине, что считается моей матерью. Осталось решить, куда нам пойти подальше от любопытных глаз. Мой кабинет далеко, а что тут ещё есть, я даже не знаю. Хоть карту рисуй… Нужно будет вызвать коменданта, чтобы тот познакомил меня с планом дворца, а иначе я так и буду плутать, словно незадачливый грибник. Поймав взглядом кого-то из прислуги, приказал: – Проводите нас в уединенное место.

Кажется, Зимний дворец огромен, но везде толкутся какие-то люди, что-то делают или делают вид, что заняты. Пока мы шли, я снова пожалел, что здесь ещё не изобрели «Яндекс-навигатор». Наконец таки слуга завел нас в какой-то закуток. Оставив дверь слегка открытой, чтобы ни у кого не было соблазна подслушивать, я отошел вглубь комнаты.

– О чём вы хотели говорить? – максимально нейтральным голосом спросил я.

– Нет, – покачала головой великая княгиня. – У меня только один вопрос. Где мой сын? Что с ним?

Какой-нибудь педант бы сказал, что женщина задала не один вопрос, а целых два, но нормальный человек понимает, что это, в сущности, один и тот же вопрос.

По спине вновь пробежал холодок.

Я предполагал, что подобный разговор может случиться, но не так же в лоб. Я предпринял большое усилие над собой, чтобы, во-первых, выдержать нейтральное выражение лица и не выдать своего беспокойства, а во-вторых, не начать озираться по сторонам выискивая подслушивающих недоброжелателей.

Думаю, отыгрывать роль блудного сына изменившегося за время учёбы бессмысленно. А спрашивать – как же вы догадались, просто нелепо. Мать, она мать и есть. Поэтому, я в тон ей ответил:

– Ваш сын жив, но он в очень плохом состоянии. – Подумав, добавил. – Александр Борисович находится в коме.

– Я должна его увидеть, – произнесла она глядя на меня. Женщина была ниже меня, однако складывалось впечатление, что она смотрит снизу вверх.

И уж не знаю в чём дело, может дар еще один прорезался, но я почти физически чувствую, какая тяжесть у неё на душе. Она как и любая мать любит своего сына. Однако, как княгиня, она ни мимикой ни жестом не показала своих истинных чувств.

Железная женщина. Другая бы принялась истерить, кричать и требовать, но мать моего двойника вела себя настолько достойно, что у меня на миг перехватило дух. Понимаю, как ей сейчас нелегко. Да и раньше-то было трудно. Целых два года не получать никаких известий от сына, а потом ее вместе с мужем отправляют в Японию. Спрашивать, как давно она знает, думаю, совершенно неуместно.

Нет, на самом-то деле я мало что понимаю. При всем желании не смогу влезть в шкуру женщины, расставшейся с сыном на два года, мечтающей о встрече и, обнаружившей на его месте двойника.

– Мой сын здесь, в Петербурге? – настаивала великая княгиня. – Я чувствую, что он где-то рядом.

– Ольга Николаевна, а вы не можете подождать до завтра? – поинтересовался я, прикидывая, что надо бы сообщить Кутепову, согласовать с ним визит великой княгини, договориться о проходе в Кресты.

Было ещё два важных вопроса. Что княгиня намерена делать дальше, когда узнала правду. А ещё, не стоит забывать про хранителя последней воли императора. Как я понял ситуацию, он ведь убьёт любого, кто попытается вмешаться…

Великая княгиня вновь покачала головой:

– Нет, ваше величество. Я боюсь, что до утра я просто не доживу. Последнее время я живу лишь на успокоительных лекарствах, да на снотворном. Мне два года говорили, что мой Сашенька где-то в Швеции, или в Швейцарии – путались в ответах, но я знала, что он недалеко. Моему отцу, никогда не удавалось ввести меня в заблуждение своими интригами. Но и выбор у меня был небольшой. Я просто приняла правила игры.

Великая княгиня посмотрела мне в глаза.

– Пожалуйста, – тихонько попросила она.

Наверное, будь я более опытным царем, отказал бы ей, приказал сидеть в комнате, а потом отправляться в Японию, к супругу. С чего бы это ей умирать? Лет ей чуть больше сорока, в моем времени можно ещё ребенка родить, да и здесь женщины в этом возрасте ещё рожают. А коли умрет… Выпьет на сон грядущий не две пилюли снотворного, а штук десять, вот и все. Самоубийство, разумеется, мы не признаем. Не может мать императора покончить с собой, словно забеременевшая гимназистка. Врачи выдадут заключение о смерти в результате инфаркта или инсульта. Что ж, так оно даже и лучше. Мне меньше мороки. Досадно, конечно, что мать юного императора умерла сразу после похорон отца, опять похороны и траур, но переживем… Да о чём я думаю? Когда я успел превратиться в бессердечного политикана? Я только приступил к власти, а уже думаю о таком.

Безусловно так, или, примерно так, должен рассуждать властитель, обязанный быть циником и, немножко сволочью. Я еще в той жизни понял, что любой начальник является сволочью. И, не потому, что он такой нехороший, упивающийся властью, а потому, что начальник.

Но государем я был неопытным, но при этом, становиться сволочью тоже не хотелось. Конечно, со временем огрубею, сердце покроется защитным слоем жира, стану-таки сволочью, это ведь необходимо, но пока стою и ругаю себя за гадкие мысли.

Тут горем убитая мать, а я рассуждаю как обосновать её самоубийство…

Хочет в Кресты? Что ж, поедем. Да и хрен с ним, с Кутеповым. Почему я должен объяснять свои действия, если мне в глаза смотрит мать того человека, чье место я занял? И я принял решение.

– Ольга Николаевна, у вас есть какая-нибудь одежда попроще? – поинтересовался я. – Понимаю, что траур, но ваше платье из черного шелка сразу же выдаст и вас, и меня.

– Могу взять у горничной, – немедленно отозвалась Ольга Николаевна. – Или посмотрю в своей комнате, что-нибудь да найду.

– Встречаемся через час, – сказал я, прикидывая, что мне тоже лучше сменить генеральский мундир на что-то попроще. Одно дело, если в тюрьму явится царь, совсем другое, если человек, похожий на царя.

Значит, мне нужен камердинер, а еще Семен Иванович Пегов. Да, директору тюрьмы лучше позвонить прямо сейчас, и самому, чтобы встретил на входе и проводил, а не то тот ретивый дуболом Филимонов опять начнет соблюдать инструкцию «от сих до сих». Охранник-то прав, коли получил такую инструкцию, но мне лишний шум не нужен. И так из Крестов идет утечка информации. Удивляюсь, что недоброжелатели до сих пор не пронюхали про наследника, лежащего в коме.

Разумеется, за час мы не управились. Я-то оделся быстро, великая княгиня тоже не замедлила, но пришлось поискать директора тюрьмы. Коллежский асессор Семиплатов в Крестах не ночует, а его домашний телефон дежурный надзиратель Пегову давать не хотел. Правильно, кстати делал. Мне пришлось самому брать трубку, представляться и объяснять, что шутники, выдающие себя за императоров, повывелись вместе с казнью Пугачева, а коли дежурный хочет со мной поссорится – флаг ему в руки. Заметим – я ничем человеку не угрожал. Но тот и сам понимал, что в Российской империи царит свобода, царей-самодуров никто не отменял.

До Крестов ехали в полном молчании. Мы сидели рядом с Ольгой Николаевной, я чувствовал, что она напряжена, словно перетянутая струна. Прикоснись – оборвется.

Директор тюрьмы встретил нас на самом входе, проводил в больничное крыло. Миновав Филимонова (он здесь живет, что ли?) вошли в палату.

При виде сына, лежавшего на больничной койке, Ольгу Николаевну покинуло самообладание. Она упала на колени рядом с кроватью, уткнулась лицом в больничное одеяло, укрывавшее грудь юноши и зарыдала. А я, повинуясь какому-то наитию, осторожно взял руку великой княгини и соединил ее с безвольной ладонью Александра.

Положив сверху свою ладонь, я крепко соединил руки матери и сына.

Я был почти уверен, что произошедший в прошлый раз перенос в последнюю обитель Царей вновь повторится, и поэтому немного удивился, когда ничего не произошло.

Я совершенно ничего не почувствовал. Хмыкнув нахмурился, а затем перевёл взгляд на Княгиню.

Ольга Николаевна вздрогнула, а потом резко подняла голову. При этом её глаза были подернуты дымкой. Она едва не завалилась на спину и я спешно подскочил к ней, придержав за плечи, не давая упасть.

Видимо, как раз она и оказалась в тех странных «чертогах», в которых я некогда оказался и сам. Там, где я получил благословение от предшественников и своего двойника.

Глаза великой княгини закрылись, губы сжались превратившись в тонкую ниточку. Надеюсь, она сейчас беседует со своим сыном. Наконец, на ее лице появилась улыбка, её плечи расслабились, а я понял, что мне пора прерывать контакт. Хотя, что-то мне подсказывало, что мать была готова остаться там навсегда. Осторожно убрав свою ладонь, я аккуратно разъединил руки матери и сына.

– Ольга Николаевна, достаточно, – сказал я, слегка тряхнув руку великой княгини. – Не нужно, чтобы вы оставались там…

Сам не знаю к чему сказал это, не уверен, что такое возможно, но надо было как-то привлечь её внимание.

Мать императора открыла глаза, но первые несколько секунд они смотрели абсолютно бессмысленно. Потом веки дрогнули.

Мне удалось поднять женщину с пола и усадить ее на единственный табурет, стоявший рядом с кроватью. Сам же я высунулся наружу и приказал Филимонову:

– Принесите воды.

Охранник с вытаращенными глазами принес искомое, он даже хотел остаться, чтобы помочь напоить женщину, но был безжалостно выставлен прочь. Незачем ему любопытствовать.

Воду принесли теплую, в солдатской жестяной кружке, но великая княгиня жадно прильнула к краю. Напившись, Ольга Николаевна окончательно пришла в себя.

– Что вам сказал Александр? – поинтересовался я, скорее наугад.

– Сказал, что там ему гораздо лучше, чем здесь. А ещё попросил заботиться о вас и отнестись к вам… по-матерински.

– А вы? – полюбопытствовал я.

– Заботится пообещала, – хмыкнула она. – а вот, касательно материнского отношения… – она искоса смерила меня взглядом.

Что да, то да. Ждать от великой княгини материнского отношения? Нет уж… Здесь ситуация хуже, нежели у мачехи с пасынком. Да и о чём сожалеть? Разве мне нужно материнское отношение или материнская ласка от чужой женщины?

– Меня устроит, если вы станете относиться ко мне… – начал я, но замялся, не зная, что сказать. Чтобы она относилась по-дружески? А с какой стати? Наконец, придумал: – В общем, ваше высочество, меня устроит, если вы не станете проявлять ко мне откровенной вражды и не будете демонстрировать на каждом шагу, что я не ваш сын. Договорились?

Наверное, я слегка обидел великую княгиню. Скорее всего, она бы и так не стала выражать ни вражды, ни неприязни. Но сказал так, как думал.

– А в мою дружбу вы не поверите? – поинтересовалась великая княгиня. – Или вы не нуждаетесь в моей дружбе?

Ёлки-палки, а она не просто женщина с железной выдержкой, но еще и умна! Повезло моему двойнику с матерью. Дурак, не ценил. Хотя, чего удивляться. Ольга Николаевна далеко не простая женщина. Старшая дочь первого человека огромной страны. Более того, Николай ведь в одно время её готовил на престол вместо себя.

– Поживем – увидим, – откликнулся я, философски пожимая плечами. – Никогда не верил, что дружба зарождается вдруг. Любовь – вполне возможно. А теперь, ваше высочество, – поклонился я великой княгине, – нам пора. Поминальный обед закончился, но нам скоро в церковь, на вечернюю службу.

– Ваше величество, – поднялась со своего места Ольга Николаевна. – Я не стану возражать, если вы станете называть меня матушкой. Я вас прекрасно понимаю, но постоянно обращаться по титулу женщине, что считается вашей матерью – очень нелепо и может вызвать множество вопросов.

– Хорошо матушка, – покладисто отозвался я, слегка обрадованный предложением княгини. Сам бы я не решился на такое. Потом спросил: – А как называет вас сын?

– Саша называет меня маменькой, – ответила Ольга Николаевна. – Скажите, а обязательно держать Александра здесь, в тюремной больнице? – спросила великая княгиня. – Нельзя ли его перевести в более приличное место?

Я посмотрел на бледное и осунувшееся лицо парня.

– Место выбирал не я. Думаю, что его избрал ваш покойный отец. Кресты – скверное место, но здесь хорошие врачи и можно сохранить хоть какую-то секретность. Скажем, как мы сумеем спрятать больного юношу в каком-нибудь из дворцов? – отозвался я, увлекая великую княгиню к выходу. – Наверное, мы с вами еще выберем время и поговорим. Нам есть о чем друг друга спросить. Теперь у вас появились вопросы, верно?

– Вопросы у меня есть, но что-то мне подсказывает, вам не менее важны ответы от меня. Кое-какая информация до меня доходила и, как я вижу, вас не успели подготовить должным образом. Думаю, моя помощь вам тоже будет не лишней.