Текст книги "Прощеное воскресенье"

Прощеное воскресенье
Олег Вячеславович Лазарев

© Олег Вячеславович Лазарев, 2015

© Олег Вячеславович Лазарев, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

I

Мягкие, цвета слоновой кости, стулья были расставлены в зале усадьбы в несколько рядов полукругом. В центре зала у черного слегка облупленного рояля пели отрывок из какой-то оперетты:

 
«Улыбкой нежной, чуть-чуть небрежной
ты сердце каждого пленишь.
Карамболина, Карамболетта!
У ног твоих лежит блистательный Париж!»
 

Он сидел с самого края второго ряда-полукруга и смотрел на исполняющую музыкальный номер девушку. Мария… Он узнал ее имя лишь двадцать минут назад из объявления ведущего, и оно ему вполне нравилось. Часто впечатления о том или ином имени крепко связаны в человеческой памяти с носителями этих имен, и зачастую имя может стать приговором в людских отношениях. По крайней мере, у него так было точно. Скажем, он ужасно не любил имя Ольга, не любил до противности и тошноты. Все началось с того, что в школе в одном классе с ним училась такая Оля, с которой они поначалу крепко дружили, а потом безнадежно рассорились. Да, впридачу он удостоился получить от нее пощечину при всем классе. С тех пор ко всем Олям и Ольгам он относился холодно и старался обходить их стороной.

С Машами же дело обстояло совсем, надо даже сказать, абсолютно, иначе. Та Маша в длинном праздничном платье, которая с усердием пела оперетту, заметно волновалась. Это можно было понять по рукам, точнее по кончикам пальцев – они дрожали, чего не было у ее наставницы, с которой они выступали в тот вечер поочередно. Учительница ее не была стара, но даже красива и почти молода. Когда же Маше предстоял выход к роялю, она чинно садилась у двери на мягкий стул, надевала очки, и сквозь них внимательно следила за своим де́тищем.

Ближе к середине концерта он принялся оживленно глядеть по сторонам, время от времени приподнимаясь на своем стуле. Сзади раздалось недовольное ворчание. Заслышав ропот, он быстро повернулся навстречу голосам. Как раз окончилась очередная композиция, и ведущая что-то объявляла по бумажке.

– О! – обрадованным полушепотом воскликнул он, и, глядя на пышный букет в руках пожилой женщины, вопросил: – Цветочком не поде́литесь?

– Еще чего?! Нет! – прижав к себе букет, в негодовании отрезала женщина.

«Ну и… сидите дальше», – подумав про себя, разочарованно отвернулся он.

После следующего исполнения, которое Мария под аккомпанемент рояля пела одна, ему настойчиво постучали пальцем по левому плечу. Вновь обернувшись, он увидел ту самую женщину с благоухающей белой лилией в руках, которая до этого составляла центральную часть композиции букета.

– Держите, – сунула ему цветок женщина.

– Спасибочки! Сколько я должен? – обрадовался он.

– Нисколько, – нехотя ответила женщина.

После выступления он подкараулил Машу на витой лестнице, когда она путешествовала по усадьбе в сопровождении гладковыбритого с черной бабочкой фотографа, и торжественной вручил ей с боем добытую лилию.

– Классное, потрясающее исполнение! – воскликнул он. – Сфоткаемся на память?

Маша не отказала ему…

А сейчас он опаздывал на поезд, который должен был увезти его из тех краев, где судьба впервые свела их вместе.

«Давай, давай, давай…» – он выскочил из вагона метро, когда до отправки поезда оставалось пять минут.

«Целых пять минут!.. У тебя есть еще целых пять минут!!!»

На нем была зеленая кепка, такого же цвета куртка, и темно-голубые джинсы. И еще черный рюкзак за спиной. На вид ему было лет около двадцати одного.

Народа в метро, несмотря на довольно позднее время, было много, и парень дернулся к еще продолжающему тянуться вверх перегороженному эскалатору. Обежав дежурную и изящно перепрыгнув через толстый бархатистый канатик, он стремглав пустился по ступеням. Дежурная хлопнула в ладоши, затем с упоением их потерла, и неспешно направилась в свою будку, откуда вскоре раздался щелчок рубильника – эскалатор изменил направление движения, и теперь парень беспомощно семенил на одном месте. Послышалось хихиканье – окружающие люди начинали посмеиваться. Одна дама в красной юбке потянулась в сумочку за телефоном, чтобы запечатлеть представшее взгляду зрелище.

– Давай!! Мужик!.. Уважаю!.. Будут знать наших!! – принялся горланить не совсем трезвый с козлиной бородкой мужчина.

Однако парень уже понял, что сопротивление бесполезно, и, усмехнувшись, стал спускаться обратно. Когда он поравнялся с дежурной, та торжественно прикрикнула:

– Сумничал?! Вот так вот – не будешь умничать!!

Он прибежал на платформу, когда проводница уже поднималась в вагон – все-таки он успел.

– Уф-ф-ф!.. Успел… Вот я и на месте, – миновав два вагона, он плюхнулся на свое боковое. Его соседом оказался мужчина лет пятидесяти с небольшой пролысиной на голове, который сидел и задумчиво смотрел в окно.

– В темпе столицы? – задал вопрос мужчина.

– Ага!.. Успел же! – он достал из рюкзака кока-колу и сделал три глотка.

– Будешь ложиться?

– Не-не! Сидите. Я посижу пока. Эсэмэску еще нужно кинуть, – он вытащил телефон и принялся набирать в нем сообщение.

– До ку́да едешь?

– До N, – не отрываясь от телефона, сказал парень. – Вы?

– Тоже, – мужчина встал и пошел в конец вагона, туда, где находятся комнаты проводников, и принялся разглядывать висевший там маршрут поезда.

Проводницы пили чай и громко смеялись. Одна из них, заметив мужчину, вышла из своего купе:

– Вы чего здесь смотрите?

– Расписание.

– Чего там?

– А разве это имеет значение?

– Мужчина, Вы мне вопросом на вопрос не отвечайте. Если я спрашиваю – значит имеет.

– После N, скажи́те, поезд идет куда-нибудь?

– Да нет. Не заказывали. Заказали б, так может развернули и в Махачкалу поехали. А Вам куда надо-то? – она говорила весело, быстро и довольно сбивчиво.

– Туда, где дураков нет. Есть такие места?

– Ну Вы ска́жите… Думаю, мужчина, Вы поездом ошиблись. В России таких мест нет, – с акцентом на каждом слове проговорила последнюю фразу проводница.

– Запад?.. Может быть… может быть и там такие места еще можно найти. Хотя мне кажется, что у нас их больше.

– Не пойму я, к чему Вы это. Вам делать нечего – вот и все. Анкету вон лучше заполните. Фамилия, имя, отчество, мнение о проводнике, – она положила перед ним листок с напечатанной немного набок анкетой. – Как Вас зовут?

– Михаил Анатольевич, – суховато ответил мужчина.

– Вот и пишите!

– Как скажете. А пожалуй, Вы правы – без дураков жизнь станет скучной. А так дело всем есть: один анкету печатает, другой – заполняет, а третий, не читая, выбрасывает. Красота!..

Заполнив анкету, он вернулся обратно на свое место. За окном было темно и ничего не видно, лишь люди да предметы отражались в его толстом, местами поцарапанном, стекле. Он поглядел на отражение соседа, а потом перевел взгляд на него самого. В его лице он сразу выделил широкий подбородок, придававший ему мужественность и особенную выразительность, а также живые глаза, глубоко посаженные под навесом густоватых бровей. Весь облик молодого человека являл собой добродушие, простоту и открытость.

– Домой?

– А?!

– Домой, говорю, едешь? – громче повторил мужчина.

– Не-ет… – улыбнулся парень, – на работу.

– Дивно! Все в Москву работать едут, а ты из Москвы… Сейчас же праздники.

– Вот в праздники и начнем.

– Молоде́ц…

– Вообще ужасно не люблю я вот так опаздывать, как сейчас. В беготне жить не успеваешь.

– Согласен…

Михаил вновь перевел взгляд на окно – так, в молчании, он переждал время. Наконец, сняв часы и положив их в боковой карман брюк, он поднялся со словами:

– Парень, не знаю, как тебя зовут…

– Павлом.

– Приятно… – Михаил начал забираться на свою верхнюю полку. – Интересный, должно быть, ты человек, Павел. Может, еще встретимся когда-нибудь. После…

– А Вы-то куда едете?

– С Родиной прощаться.

– А-а, – промычал Павел. – Уезжаете куда-нибудь?

– Далеко, – ответил мужчина.

– Ясненько. Тогда спокойной ночи.

– Да… – вздохнул он. – Спокойной ночи, – и скрылся за темно-коричневой полкой.

Поезд плавно постукивал колесами…

II

По прибытии в N, ранним утром, пассажиры поезда разбрелись кто куда. На улице еще было темно, когда Михаил, поглядев расписание автобусов, расположился на деревянной скамейке в зале ожидания. Народа кроме него там было четыре человека.

Щелкнув замком, он раскрыл портфель – единственный свой багаж. Достав оттуда потрепанную, с грязно-желтыми разводами, книгу, и несколько плотно исписанных формулами листов бумаги, он погрузился в изучение. Иногда, не отрывая мысли, он смотрел несколько секунд в сторону, а затем вновь переводил взгляд обратно.

Миновало около часа. Начали уходить первые автобусы, и в зале настало заметное оживление. К освещенной двумя лампами вокзальной кассе подошел резко, при каждом своем шаге, покачивающийся мужчина. Он просунул в окошко паспорт в какой-то неприметной темно-синей обложке, и твердо сказал сидевшей там женщине:

– Мне просто деньги.

– Мужик, ты что, заблудился?! – послышался бойкий окрик с другой стороны окна кассы.

– Мне перевод получить нужно.

Мужчина был среднего роста, и большой глубокий шрам на его левой щеке мгновенно бросался в глаза.

– Здесь автовокзал, мужик… – осудительно выговорила женщина. – Иди, проспись.

Он молча забрал паспорт и поковылял к выходу.

– Это Колька, бедняга, – повернулся к Михаилу сидевший рядом рыбак с большой бородавкой под глазом. – Десять лет за кражу отсидел. Дочка его у родителей выросла, а жена пропала бесследно. Да и не жена она, а так… Ребенка своего под нож пустили – жить им не на что было…

Вслед за мужчиной, сложив книгу с бумагами в портфель и купив билет до Игнатьева, вышел на улицу и Михаил. Уже светало… В автобусе он сел рядом с проходом и откинулся на спинку сиденья. Так, в полудреме, прошел весь путь. Лишь изредка он открывал глаза и поглядывал на дорогу через лобовое стекло автобуса. На Игнатьевом повороте стоял указатель: до села оставалось полкилометра влево по залатанной изношенной дороге. Монастырь же, куда направлялся Михаил, стоял на окраине села – это еще километра полтора до Яршева озера.

Погода была пасмурная, но здесь, на природе за городом, особенно чувствовалось живое дыхание весны. На дороге серели большие лужи, подмерзающие ночью и вновь разливающиеся на теплом дневном воздухе. Дорога скользила под ногами, и Михаил шел мелкой осторожной поступью, чтобы не упасть. Заливаясь глуховатым лаем, выбежала на дорогу черная дворовая собачонка – все это было близко́ душе Михаила, вызывало и сладость, и слезную горечь в предчувствии скорого расставания.

Он миновал мостик через небольшую речушку. Дорога дальше поднималась в гору, и Михаил остановился у стекающего сверху ручейка, с журчанием уходящего под снег за обочину дороги. Он наклонился, и, опустив пальцы в его весенний ледяной поток, смочил затем свой лоб и щеки. «Так и жизнь наша», – подумал Михаил, – «проходит с журчанием и, скрывшись, вдали от людских взоров таинственно сливается со своим Творцом», – и двинулся дальше. Вот перед его взглядом предстала на пригорке небольшая скромная обитель. Там, за ней, Михаил знал, откроется вид на очаровательное по своей красоте Яршево озеро.

Вновь перейдя всю ту же вытекающую из озера речушку, он ступил за ограду монастыря.

– Здравствуйте. В гостиницу как пройти? – спросил он у сторожа.

– В гостиницу? Денег, что ли, много, что девать некуда? Хе-хе, – усмехнулся сторож. – Сейчас узнаем, – и принялся искать номер в своем телефоне.

– Я сюда не деньги считать приехал.

– Понимаю. Но ты цены сравни. У нас в […] ночь двести пятьдесят стоит, а здесь так с три короба дерут. У-ух!.. Алло, Наталья! Мужчина здесь прибыл. Принять сможешь? Ага. Вот туда проходи, – он указал Михаилу на отдельно стоящее облезлое темно-желтое здание, – вторая дверь отсюда.

Михаил пошел в указанном ему сторожем направлении. С козырька над дверью гостиницы ручьями струилась вода, разбиваясь о бетонные ступени и стекая вниз по протоптанной в таявшем снегу тропинке. Он слегка пригнулся и прошел внутрь. Внутри было безлюдно и пустынно. В одном из коридоров он натолкнулся на женщину с ведром и половой тряпкой:

– Здравствуйте. Вы Наталья?

– Нет, – она отрицательно покачала головой.

– Где главный у вас по гостинице?

– Идите за мной.

И они пошли обратно в сторону выхода.

– Вот здесь, – уборщица остановилась перед деревянной дверью, против которой стоял стол с двумя стульями и висел натюрморт с изображением подноса с фруктами.

– Благодарю.

Михаил деликатно постучал. Спустя мгновение послышались шаги, звук отпирающегося замка́. Дверь приоткрылась, и показалось щекастое девичье лицо.

– Здравствуйте, – Михаил потянул было дверь на себя, пытаясь пройти внутрь комнаты, но почувствовал сопротивление.

– Что Вам? – вежливо спросила девушка.

– Заселиться можно?

– А-а, это Вы мне сейчас звонили, – улыбнулась она. – Присядьте пока здесь. Сейчас… – и вновь скрылась в комнате, притворив за собой.

Михаил принялся разглядывать лежавшие на столе календари разных годов выпуска. Через минуту Наталья вышла из комнаты с книгой учета и села против путника.

– Этот год я хорошо помню, – он постучал пальцем по одному из календарей. – Тогда у меня все шло как по маслу. А потом умерла сестра, затем мать. Теперь у меня никого не осталось.

– Сочувствую, – немного виновато с печалью поглядела на него девушка. Она записала Михаила на три дня в монастырскую гостиницу, и, рассчитавшись, они поднялись на третий этаж.

Вдоль лестницы висели добротного письма картины с изображениями природы, в том числе окрестных видов обители. На этаже находилось два общих номера с большим количеством одноярусных и двухъярусных кроватей – номера были рассчитаны на обилие паломников и туристов, которые стекались сюда особенно в теплую летнюю пору.

– Я Вас сюда заселю, – девушка указала на комнату слева. – Проходите. Сюда юноша еще должен сегодня приехать… Чтобы ему скучно не было.

– Неплохо здесь… – оглядывая комнату, сказал Михаил. – Внутри намного лучше сделано, чем снаружи.

– Для вас стараемся, – улыбнулась Наталья. – Трапезная во-о-он там, за углом того здания, – она показала рукой в окно, – обед в двенадцать, ужин после вечерней службы. Сегодня в семь часов. Не опаздывайте… Ну все, я пойду. Располагайтесь, – и ушла, бесслышно затворив за собой дверь.

«Для нас стараются…» – вполголоса проговорил Михаил и, бросив вещи на подоконник, плюхнулся на нижний ярус стоящей между дверью и окном кровати. Задремав, он пролежал так не более получаса. Затем, сев и опустив ноги на пол, он дотянулся до своего портфеля и вновь достал оттуда ручку, книгу и исписанные бумаги. Пригладив растрепавшиеся волосы, он погрузился в свою нелегкую и кропотливую работу. Но на сей раз его занятие продлилось совсем недолго.

«Хватит! Поигрался и ладно… Тебе это все равно уже ничем не поможет», – он хлопнул по коленям, поднялся, и, накинув куртку и небрежно обмотавшись полосатым шарфом, твердым шагом направился на улицу.

III

Однако не успел Михаил дойти до двери комнаты, как она неожиданно отворилась, и на пороге показалась знакомая фигура.

– Постой, а ты-то что́ здесь делаешь?.. – удивленно спросил он. – Ты… тебя ведь Паша зовут, правильно?

– Да, есть такая тема, – ничуть не удивившись встрече, звонко ответил недавний спутник по поезду и направился в дальний угол комнаты. Михаил медленно сопровождал его взглядом.

Нежданный гость положил сумки возле тумбочки, и, сняв с плеч свой черный рюкзак, опустился на кровать:

– А Вы… э-э…

– Михаил Анатольевич.

– Точно!

– Что точно? Я тебе еще не представлялся. Здесь можешь просто Михаил… Это не про тебя случайно говорили, что парень какой-то должен приехать?

– Наверное. Про меня.

– Сказали, что тебя развлекать нужно.

– Да ладно!.. – поднял брови Павел. – Прям так и сказала?

– Не прямо, но с таким смыслом.

– Ага… Веселуха мне предстоит нереальная здесь. Работать посменно буду, два через один, а чем свободное время занять – ума не приложу. Ине́т здесь по-страшному тормозит, ничего не скачаешь. Вот дисков взял с собой с фильмами, – он похлопал по портфелю. – Сюда к обеду приехал – по N помотался немного. Давно там не был.

Павел посмотрел на часы:

– Ого! Уже и время… Пора идти.

И резко вскочил с кровати.

– Пойдем… С тобой схожу, – сказал Михаил. – Вижу, ты здесь не впервые – все знаешь. Кем работаешь?

– Завтра только начну. Поваром, – он рывками сбегал по лестнице, через каждые две ступени выжидая небольшую паузу. – А так в монастырь с мамкой в детстве каждое лето катались – она меня сюда и послала. В Москве на работу без опыта не берут.

Они вышли на улицу. Над деревянной кровлей одной из монастырских башен, монотонно каркая, кружила жиденькая стайка ворон. Михаил и Павел подошли к зданию трапезной.

– Местная интеллигенция, – вполголоса пояснил Павел, глядя на собирающихся к трапезной мужиков. Одеты они были кто во что, бедно и небрежно. Их лица имели на себе тот отпечаток, какой оставляет жизнь людям, прошедшим через нечеловеческие условия выживания. – Бомжи, воры, пьяницы, бывшие уголовники. Отец Вассиан всех принимает, лишь бы работали. А работы здесь много.

Открыли дверь в домик трапезной, и люди, снимая у порога шапки, стали заходить внутрь. Внутри были в четыре ряда выстроены столы, подле которых по обе стороны стояли длинные скамейки. Когда большинство сняло с себя, развесив на вешалки, верхнюю одежду, румяный повар – молодой человек с жизнерадостным лицом – громко возгласил:

– Та́-ак, братия! Помолимся перед трапезой!.. Иван, твоя очередь.

Мужик, стоящий справа от Михаила, медленно и кривовато перекрестившись, начал читать «Отче наш».

– Аминь, – единогласно и четко была поставлена точка в предобеденном молитвенном правиле.

– Господи, помилуй, – мужик вновь перекрестился и, потянувшись и взяв кусок хлеба, сел за стол.

Гороховый суп, картошка и чай в чайниках стояли на всех столах. Каждый накладывал себе сам, но никто не накладывал по многу – есть заканчивали в одно время. За едой здесь не принято было разговаривать – каждый думал о чем-то своем.

– Поблагодарим Бога, братия! – вновь возгласил румяный повар.

После обеда некоторые набирали остатки еды с собой, перекладывая ее в контейнеры: кормили в монастыре только дважды в день, а работа у большинства была связана с немалым физическим трудом.

– В храм пойдешь? – надевая куртку, спросил Михаил у Паши.

– Попо-озже. Успею еще. Я тут надолго застрял.

– До встречи тогда.

Павел подошел к румяному повару:

– Здоро́во, Вова́н! Как жизнь?

– Слава Богу, слава Богу! – заулыбался повар. – Теперь помощник у меня будет… Надолго к нам?

– Поглядим… – выставив вперед руки и прищурив глаза, потянулся Паша. – Обживусь маленько, а там уж как пойдет.

– Спаси, Господи… Ну, увидимся еще. Побежал я, – приложив руку к сердцу, он поклонился и пошел прибирать столы и мыть посуду, где его в этом деле дожидалось уже несколько помощников.

Павел же направился обратно в гостиницу. Добравшись до своей кровати, он взял с тумбочки телефон и набрал номер:

– Алло! Да-да… Привет, мам. Ну чего, нормально все… Что?.. Да, зде́сь лежат, – он похлопал по сумке. – Сейчас распакуюсь, посплю часок, а там поглядим. К Генке может схожу… Думаешь?.. Может быть… Отца Евгения видел – поклон тебе просил передать. Как?.. Да все так же!.. Похудел немного. Ну давай, а то у меня роуминг. Все… Пока.

Вернув телефон на место, Паша с минуту полежал в прежнем положении, и, завалившись набок, прямо в одежде заснул почти крепким сном. Сны ему снились редко, особенно днем. Так случилось и в этот раз.

IV

Тем временем Михаил совершал молитву недалеко от раки преподобного Игнатия в Предтеченском храме обители. Церковные росписи были утеряны в годы, когда сперва там располагался склад рыбы, а потом лагерь для военнопленных. Левый придел был отгорожен пленкой, и оттуда то и дело доносился стук и людские голоса – проводились ремонтные работы, которые планировалось окончить к Пасхе. В советское время мощи покровителя и основателя обители находились в областном музее, а к тысячелетию Крещения Руси были возвращены народу.

Молиться Михаил любил – всякому делу, за какое бы ни брался в жизни, он отдавал себя всего и полностью. Великая драгоценность – время, и употреблено оно может быть как на дела полезные, так и на дела пустые и разрушительные. В словах молитвы он видел мудрость, покой и утешение – утешение особенно сейчас и особенно в дни пребывания на этом святом месте.

Вернувшись в гостиницу, Михаил заметил пятки нового паломника, торчащие из кровати слева от входа в комнату. На самой кровати на крючке висела короткая пуховая куртка, а рядом с кроватью стояли черные поношенные сапоги. Невысокий пожилого возраста обросший мужчина лежал, закинув руки за голову, и с интересом наблюдал за вошедшим незнакомцем. Михаил прошел и сел на свое место. Через некоторое время на лестнице послышались шаги, дверь отворилась, и на пороге комнаты появился Паша:

– Привет всем, кого не видел!

– Приветик… – слегка сдавленным голосом прохрипел мужчина.

– Где был, чего видел? – поинтересовался Михаил.

– Да в мага́з мотался, а потом к Генке зашел – дружбан мой местный. Дрова помог колоть. А завтра в баньку к нему дёрну…

– Во везет людям! Хе-хе, – глядя на Михаила и мотнув головой, усмехнулся обросший мужчина.

– Это Вам не простой смертный – повар монастырский, работать сюда приехал, – пояснил Михаил.

– Да-а-а-а?! – приподнялся на локтях мужчина.

– Ага, – отозвался Паша. – Кстати, Вы знаете, что в настоящем «Оливье» не колбаса или ветчина должна быть, а рябчик с крабами? Так что если думаете, что если «Оливье» – фигня, это подделка, – и безнадежно махнул рукой.

– Ну что ж… – проговорил Михаил. – Теперь уж никогда и не попробуем.

– Будет-будет тебе, – весело сказал мужчина. – Еще всё-ё-ё впереди.

– У меня вряд ли. Если, конечно, Павел завтра его не состряпает. Правда пост начинается, рябчиков нельзя уже…

– Ха-ха! – рассмеялся Паша. – Помилуйте!.. Где ж я вам рябчиков-то возьму?! Вообще меня больше русская кухня интересует. Сейчас она все бо́льшим спросом пользуется. За ней я сюда и приехал. Монастырь – это русская кухня, всегда простая и при этом очень вкусная. Без халтуры если. А готовить вкусную пищу из простых составляющих – истинное мастерство… Уважаю! – и, поднеся пальцы к губам, с душой причмокнул.

– Ты погляди на него! – подмигивая, показывал обросший мужчина в Пашину сторону.

– Слушай-ка, – продолжая разговор, он повернулся на бок и подпер голову рукой, – вот ты человек молодой, так сказать просвещенный. Скажи, будет в России война или не будет, а?!

– Будет, конечно.

– Я тоже так думаю. Пойдешь воевать?

– А что воевать-то, – махнул рукой Паша. – Нам прилетит, а мы им ответку отправим. Вот и вся война.

– Думаешь?

– Повезет тем, кто в какой-нибудь глухомани живет, куда палить никому и в голову не придет.

– Или где мы сейчас, – усмехнулся мужчина.

– Хотя бы так. Но и здесь тоже неподалеку в лесу есть военная база. Думаете, это про́сто военная база?! – Паша, присев на спинку кровати, стоял уже против своих соседей по комнате. – Нет! Там ядерная боеголовка. Мало того, после запуска она… Ба-а-ах!!! – разжав пальцы, он резко выбросил руки вперед, – разделяется на множество самостоятельных боеголовок!..

Михаил молча слушал, переводя взгляд то на одного, то на другого собеседника. У него были к ним вопросы и возражения, он даже хотел вступить с ними в спор – но сдержался, а потом и вовсе принялся думать о своем.

Тем временем стало темнеть, и Михаил подошел к окну. На улице моросил дождь вперемешку со снегом, который ложился на подтаявшие скользкие ледяные дорожки, по которым то и дело осторожно проходили монахи и рабочие. Вдалеке сверкнула молния и глухо прогромыхало.

– Гроза… – вполголоса задумчиво проговорил Михаил. – В начале марта…

Разговор сзади утих, и его соседи подошли и встали у окна за Михаилом.

– Да-а-а… Красота-а, – протянул обросший мужчина, и пошел обратно к своей кровати.

– Тебя как зовут, брат? – остановившись, обратился он к Михаилу.

Михаил молча и неподвижно смотрел в окно. Паша осторожно дотронулся до его плеча и указал рукой на вопрошающего.

– Что? – тихо спросил Михаил.

– Как зовут тебя, брат?

– Михаил.

– Меня Вячеслав. Называй просто Слава… Мне Паша тут рассказал про… мать Феврония ведь, да? – он посмотрел на Павла.

– Ага. Бабуся одна забавная тут живет рядом с монастырем, мать Феврония ее называют.

– Давай, Миш, сходим завтра к ней. Мне юнец сказал, как пройти.

– Давай, что ж… – пожал плечами Михаил. – Она нормальная? В смысле, не колдунья никакая?

Вячеслав вновь поглядел на Павла. За окном прогремело заметно сильнее прежнего.

– Нет, – замахал руками Павел. – Она по благословению настоятеля там живет. Домик монастырский, монастырю принадлежит.

– Тогда пошли, раз можно, – утвердил Михаил.

– О-па-нь-ки! – посмотрел время Паша. – Пора ужинать.

– А потом и на службу! – подхватил Вячеслав. – Пойдешь на службу?

– Не-е-ет!.. Что Вы?! Куда мне!.. Я молиться не уме-ею.

Все трое вышли из монастырской гостиницы, накинув капюшоны на головы. Под ногами скользило, и лился уже сильный дождь, сопровождаемый ветром. Всенощное бдение начиналось здесь в восемь часов и длилось до полуночи.

Когда все легли спать и выключили свет, Михаил долго не мог уснуть. Ему вспомнилось детство. И еще хотелось плакать, но тягость стояла в душе, слезы не шли, и плакать он не мог.