Текст книги "Собиратель книг, женщины и Белый Конь. Библиотека журнала «Вторник»"

Глава 7

Черт возьми! Я изменился после встречи с Белым Конем и Кабаном. Будто что-то вышибло из меня сексуальный заряд, обращенный к жене и Наталье. Я больше не хотел их. В мыслях была одна Кен. Я еще сильнее тосковал по ней. А она куда-то (знать бы куда и насколько!) пропала…

На книжном поприще в эти дни возникло затишье. Ни в интернете, ни в газетах ничего интересного не было. Приобретение «Травника» тоже затягивалось. Его хозяин застрял в своей командировке (он – аудитор) на каком-то уральском заводе, основанном, кстати, (вот такая милая улыбка судьбы!) кем-то из Строгановых.

Чтобы как-то отвлечься, в субботу я поехал на «дачку». Не проведать ее, нет. Хотел побывать там, где всегда, за исключением одного раза, обретал душевный покой. На маленькой деревенской «площади». Возле старых дубов и лип. Возле одноглавой церкви с колоннадой…

Боялся: вдруг, как в недавнем дурном сне, не найду здесь гармонии. Я не хотел признаваться себе в этом, но все эти дни в подсознании жила мысль, что в Кен есть недоброе начало: все-таки впервые она появилась передо мной в облике черта. А после встречи с ней «мое» место на «площади» отторгло меня. Правда, это было во сне…

Но сегодня все было хорошо. Я любил Кен, я был полон ей. С этой любовью пришел на «площадь» и был, как прежде, в гармонии со старыми деревьями и церковью. Значит, Кен – не только любовь. Это – светлое начало. Это чистота. Больше сомнений в этом у меня не было.

Но от этого моя тоска по Кен меньше не стала. Я выпил. Уже на даче. День был холодный, и я взял с собой маленькую бутылку «Гжелки» (она сейчас есть далеко не во всех магазинах, но я все-таки ищу именно ее: почему-то вбил себе в голову, что это самая хорошая водка).

На станции, пока ждал электричку, зашел в магазин. Повезло. Здесь была «Гжелка»! Разумеется, я купил. Смотрел, смотрел на бутылочку, а затем опустошил ее. Почти залпом. Тут же. На станции.

Напился, конечно, не в лежку, даже, можно сказать, несильно, но тормоза отпустил. По дороге домой занимался тем, что ходил по вагонам и… пел. Решил развлечься, а заодно – придет же такое в голову! – заработать. Пел песни на стихи Есенина, дополняя их, сам не зная почему, старинной, почти хулиганской песней:

 
По улице ходила большая Крокодила,
Она, она голодная была,
Увидела китайца,
И хвать его за… косу,
Она, она голодная была.
 

В электричке я был в ударе – выпиваю редко, поэтому водка действует на меня сильно. И, между прочим, мне подавали. Неплохо.

Правда, ближе к концу дороги меня изрядно развезло. Шляться по вагонам и петь уже не хотелось. Я сел напротив двух пожилых дачников (у каждого сумка на колесиках, везли домой банки из своих погребов) и доказывал им, что кривляться полезно. Это улучшает настроение. Развивает мышцы лица, отчего человек выглядит более молодым. Не помню, согласились дачники со мной или нет…

Домой я привез почти восемьсот рублей – гонорар за пение в поезде.

Вернулся, мягко говоря, не рано. Жена выглядела очень встревоженной, когда открыла мне дверь. Блин! Оказывается, она звонила мне на мобильный, когда я был в электричке. Но тогда я слышал только свое пение.

Вскоре мы легли спать, и она прижалась ко мне, положила руку на мою грудь. Прежде это часто заводило меня. Сегодня же я почувствовал лишь одно – мне стало жарко в постели. Встал покурить. Когда вернулся, жена, как мне показалось, спала.

Хорошо, что «завтра» было воскресенье, иначе день оказался бы совсем мучительным. Болела голова, делать ничего не хотелось.

Супруга все-таки «развела» меня на секс. Откровенной и сильной атакой (она не только соскучилась но и «проголодалась»). Раньше после близости я чувствовал себя счастливым. Недолго, но это было. А сегодня думал лишь о том, насколько безрадостна моя жизнь без Кен.

Депрессия… Она была во мне все эти дни. В воскресенье, после секса, стала еще сильнее. Намного сильнее, чем бывало раньше, в прежние годы.

Только одно уже вечером отвлекло меня от тоски. Собираясь в очередной раз покурить на лоджии, я бросил взгляд на кухонный стол.

Сахарница. Полная. А насыпал три дня тому назад…

Супруга никогда не была сластеной, а я – еще одно изменение после того, как был спасен Белым Конем! – перестал есть сахар в огромных дозах. Пропала тяга к нему, будто и не было. А я, когда стал объедаться сахаром, купил его впрок. Получился очень приличный запас. Во многом благодаря акции в «Пятерочке». Ей воспользовался не только я, но и жена, которая не зная о моей покупке, тоже (заботясь обо мне!) принесла сахар.

В обозримом будущем мы не смогли бы съесть этот сахар. Значит, рассудили мы, оставим на лето. Для крыжовникового варенья…

Я вышел покурить на лоджию. Взгляд упал на шкаф. На его полках зимовало, наверное, банок тридцать с этим вареньем. Изготовленного в минувшем году и совсем старого. Зачем, спросил я себя, собственно, нужно снова его делать в таком количестве?

Папа с мамой, как и я, любили и любят крыжовниковое варенье. Но сейчас времена изменились. Мы едим его намного меньше, чем прежде. Дело в том, что у мамы силы не те. Варит его, в основном, жена. Я ее варенье много не ем. Она сама тоже. И дочери, которым каждый год вожу банки, едят только то, которое делает моя мама.

Но если не заниматься вареньем, то что делать с сахаром? Что делать с крыжовником, которого так много на «дачке»? Вырубать крыжовник, посаженный родителями, я точно не буду.

В этих хозяйственно-семейных мыслях я закурил. Собирался уйти с лоджии, когда вдруг услышал ржание. Лошадиное! Очень далекое и оттого очень тихое.

Это Белый Конь! Он где-то здесь! И Кен… Она наверняка, нет – она точно с ним! У меня не было сомнений, что это так. Я оделся и выбежал из квартиры. Лифта ждать не стал, так торопился на улицу. На лестнице (там было темно) упал, но лишь потом, когда вернулся домой, обнаружил, что разбил коленку.

Почти час искал Кен и Белого Коня в февральском метелистом вечере. Их нигде не было.

Депрессия возродилась, стала расти, когда я начал понимать, что нет никакого смысла продолжать поиски. И еще мне стало страшно.

Вдруг ржание было галлюцинацией? Вдруг все, что произошло, тоже иллюзия. Плод расстроенного воображения. Вдруг я болен?.. Ведь продолжения сказки нет. Кен пропала… Белый Конь тоже исчез. Я успокаивал себя тем, что возможно всякое. Я совершенно не знаю ее необычной жизни, у нее могут быть самые разнообразные дела. Поэтому я пока и не вижу ее, хотя она обещала, что увидимся. Все это звучало разумно. Но все это не победило мой страх.

Я снова занялся любовью с женой. Уже по своей инициативе. Хотел спрятаться в сексе от тоски по Кен, депрессии и страха, который родился во мне. Жена была необыкновенно ласкова со мной.

Впервые с тех пор, как все началось, я подумал о ней. Почувствовал: ей плохо. Очень плохо. Она всегда любила меня больше, чем я ее. Сейчас она видит – я изменился. Она многое понимает, многое видит. Не знает, чем все закончится…

Ведь я теперь ее не хочу. Сегодняшний день стал исключением из недавно родившегося жестокого для нее правила.

Утром я снова поехал на работу. Очень хотелось спать…

Я еще не знал, что в следующие дни это желание будет все время со мной. Причем дело пойдет по нарастающей. Спутницей моей депрессии станет бессонница.

Я почти перестал спать. Еще сильнее тосковал по Кен. И думал… Не было ли все это видением? Не сошел ли с ума?

*****

Из-за бессонницы на работе я ходил, как лунатик. С трудом писал что-то для «Обозрения зазеркалья», стараясь заполнить его полосы.

Наталья, после того как наш секс прекратился, сначала была просто ошеломлена моим невниманием. Ведь я почти не смотрел на нее.

Когда она вышла из шока, то решила, что я на нее за что-то обиделся. Попыталась выяснить, в чем дело. А что я мог сказать? Мог только уклониться от выяснения отношений:

– Ничего не случилось, Ната. Я просто очень устал.

Не хотел быть откровенным с ней. И расстраивать, рассказывая о Кен, не хотел. Я даже удивлялся себе. Как женщина, как человек, жена была мне намного ближе. Но сейчас из-за нее я переживал меньше, чем из-за Натальи. Тень чувства, тень страсти к этой женщине оставалась со мной. А жена… Я всегда испытывал к ней прежде всего привязанность. А, точнее, привык к ней. Как, возможно, и она…

Наталья, не выяснив ничего и видя, что я не иду на сближение, решила обидеться. Несколько дней ограничивалась в общении со мной резкими «да» и «нет». Меня такое положение дел, в принципе, устраивало. Наталью – нет. Поняв, что такое поведение – не выход, она решила возродить наши отношения.

Для этого прибегла к давно испытанному со мной способу – откровенной одежде, добавив к этому еще кое-что.

Сначала об одежде. Наталья появилась на работе в легком джемпере с глубоким вырезом. Лифчика под ним не было. Несмотря на свой депрессивный настрой я сразу, едва Наталья появилась рядом со мной, разглядел это. Сработали инстинкт и до конца не утраченное (в тот день я был вынужден признаться себе в этом) сильное влечение к этой женщине.

«Кое-что» новое в облике Натальи мне тоже очень понравилось. Она всегда любила свои длинные темные волосы. Сегодня их не стало. Она подстриглась. Неожиданно коротко. И как же это шло ей! В своем новом имидже она еще больше помолодела.

В этот день Наталья сделала так, что мы с ней задержались на работе. Часов шесть – это при ее-то мастерстве! – возилась с моим обзором отрасли русских зеркальных производств. Надо сказать, что в нашей крошечной газете Наталья не только верстальщица, как записано в трудовой книжке, но еще и корректор, редактор и эксперт отрасли. Что же касается обзора, то я, честно сказать, только во второй раз написал подобный шедевр. Понимал: там действительно много ошибок! Не только из-за слабых познаний отрасли («Обозрение зазеркалья» всегда было посвящено фабрике, и лишь недавно, следуя модным веяниям, мы, а, вернее, я, стали писать обо всем рынке зеркал). Нет, дело в том, что в эти дни у меня почти все, как говорится, валилось из рук…

Наталья нашла все мои ошибки до единой. Настояла на том, что надо обсудить слабые места обзора потом. После завершения ее чтения.

Это «потом» вылилось в то, что вечером мы остались вдвоем в нашей огромной комнате.

Сели рядышком перед компьютером, выпили заваренный Натальей чай. Она настоящий мастер чайных дел. А на этот раз разочаровала меня. Чай имел очень странный и не очень приятный привкус.

– Пробую новые травки, – пожала плечами Наталья, поймав мой недоумевающий взгляд.

Сразу после чая меня начало клонить в сон. Не сильно, но довольно-таки заметно. «Может, наконец, проходит бессонница?», – подумал я, стараясь сосредоточиться на работе.

Мы с Натальей сидели перед компьютером очень близко друг к другу. Нередко так работали. Иногда это становилось первым шагом к интиму. Но сегодня, когда мы принялись за правку обзора, мне не хотелось никакого интима.

До чая. Он почему-то принес с собой не только сонливость, но и желание. Я даже удивился этому. Но удивление продолжалось недолго. Его, ровно как и другие эмоции, раздавило желание.

Нет, не хочу больше работать! Черт с ним, с обзором! Смотрю на Наталью. Как же она близко… Как прекрасно все в ней… И эти короткие волосы, и открытая шея. А груди… Их видно, если немного скосить глаза… Я говорю себе – теперь между нами не должно ничего быть. Но знаю – это совершенно пустые слова.

– Ты что? – Наталья провела пальцами по моей щеке.

Во взгляде, как и у меня – желание. А также… немного лукавства.

Не помню, как мы шли в «пожарную» комнату. Не помню, как раздевались. Помню поцелуи, которыми я будто хотел вобрать ее всю в себя. Всю…

Но как же мне стало скверно на душе после страстного секса. Никогда такого не было. Всегда после близости с Натальей был удовлетворен, счастлив, спокоен. Сейчас было ощущение, что я предал. Предал Кен.

Я поклялся себе, что это больше не повторится. Поклялся и подумал: так клянутся многие. От этой мысли стало еще хуже. «Нет, это не мой случай», – попытался я успокоить себя.

– Ты такой бледный, что с тобой? – с тревогой спросила Наталья.

Я решил действовать резко:

– Нам с тобой больше не надо быть вместе.

Заставил себя это сказать. Заставил себя сделать ей больно. Ей и себе.

– Ты встретил кого-нибудь?

Наталья смотрела мне в глаза, и я не смог солгать:

– Да, Ната. Именно так.

Господи! Прежде (всегда!), когда Наталья была обнажена, я видел в ней прежде всего силу женской красоты. Сейчас же разглядел не только красоту. Темные круги под глазами… Наверное, тоже бессонница.

– Что ж, – произнесла она, – я думала о том, что это, возможно, произошло. Верно говорят, насильно мил не будешь. И обман, – Наталья сделала небольшую паузу, видно, собираясь с силами, чтобы продолжить, – обман, он тоже не принесет счастья.

– Какой еще обман? – спросил я.

– Мой. Сегодняшний, – грустно, одними глазами, улыбнулась она. – Тот самый чай, который ты только что выпил. Чай с моими травами. Добавила ту, которая возбуждает. Ну и еще, – Наталья неожиданно подмигнула мне, – чуть-чуть клонит в сон. Но это уже побочное действие. Правда, в твоем случае оно почему-то сначала сильно сработало. Я даже начала волноваться. Но потом все пошло как надо. Ты захотел меня… Не сердись, прости, – продолжала она, – ты мне очень нужен. Я поняла это недавно. Хотела выбить из тебя другую. Выбить клин клином.

– Это не всегда получается, – заметил я.

– Верно. Не стоило мне этого делать. – Наталья грустно посмотрела на меня. – Знаешь, давай уже одеваться. Вроде все выяснили. Теперь пора по домам. Мне еще надо благоверному что-нибудь состряпать на ужин, а, заодно, и на завтрак.

Мы оделись. Смешанные чувства… Я был рад, что объяснился с Натальей. И мне было жаль ее. И плохо из-за того, что я изменил Кен. Плохо по-настоящему. Не только из-за случившегося. Мне было очень трудно (действие чая давно прошло, но все равно!) смотреть на Наталью, как не на свою женщину.

Потом, как бывало прежде, я проводил ее до автобуса. По пути почти не разговаривали. Наталья старалась не выглядеть очень расстроенной. Это получалось неважно. Я и сам был расстроен. И по-прежнему хотел спать из-за ее травяного чая (побочное действие оказалось более длительным, чем основное).

Сонливость отлетела от меня, когда я снова услышал… ржание.

Его голос! Голос Белого Коня!

Я посмотрел по сторонам. Мы недавно вышли из коттеджного поселка и пересекали небольшое поле. За которым стоял другой такой же поселок. Там была остановка автобуса, на котором должна была уехать Наталья.

Короче говоря, вокруг меня было открытое пространство, худо-бедно освещенное окраинными фонарями поселков. Коня в этом самом пространстве я не увидел. Снова галлюцинация?

– Скажи, Ната, а ты сейчас слышала что-нибудь? – осторожно поинтересовался я.

– Нет, а что?

– Да вот, – на скорую руку соврал я, – показалось, что где-то жужжит вертолет.

Она посмотрела вверх.

– Ничего не вижу. Темно. Может, и, правда, пролетел где-нибудь вдалеке.

– Бог с ним, – махнул рукой я.

Опять думал об одном. Не сумасшедший ли я? Возможно, показалось, но Наталья как-то странно посмотрела на меня. Не хватало еще, чтобы она заметила мои «странности!

Но если Наталья и обратила внимание на что-то, то сейчас это не было для нее главным. Уже на остановке она неожиданно сильно прижалась ко мне:

– Иногда я слышала, как бьется твое сердце. Знала – ты хочешь меня. Думала о нас двоих. Особенно в последнее время. После карнавала. А теперь… Знаешь, мне будет очень трудно смириться с тем, – она обняла меня, – что у нас не будет общего будущего.

Я видел – она вот-вот заплачет. Обнял ее. Погладил рукой по спине. Сделал все это неуклюже, потому что это было объятие любовника, старающегося стать другом.

Наталья – сильная женщина. Эта сила осталась в ней. И мое объятие (по крайней мере, мне хотелось так думать) ей помогло. Во всяком случае, она не заплакала.

– До встречи на работе, – произнесла она, когда подошел автобус.

– До встречи, – ответил я.

Скоро я сел в поезд, который повез меня к платформе Северянин. Никакого ржания в тот вечер я больше не слышал.

А с Натальей мы, разумеется, увиделись на следующий день. Я сразу увидел – она дистанцировалась от меня. Точнее, приняла дистанцию, на которую я отдалился. Стала держаться со мной официально. Но чувства… Они остались. В ее ярко-голубых глазах я видел тоску. Одевалась она по-прежнему классно. Я понимал – это делалось для меня. Мне было жаль ее.

И не только… Но помочь Наталье я не мог. Думал об исчезнувшей Кен… Есть ли она или это мираж? Самый прекрасный в моей жизни мираж…

Депрессия не отпускала меня. Из-за нее и бессонницы я бы точно провалил выпуск «Обозрения зазеркалья». Газету и меня (от увольнения) спасла Наталья, которая нередко работала за двоих.

Глава 8

В эти дни удача улыбнулась мне только на книжном поприще. Я ощутил ее дыхание, едва только увидел объявление в районной газете:

«Продам старые календари. Дорого».

Затем был указан городской телефон. Скажите, разве многие в своих объявлениях указывают городской телефон? Только пожилые, очень консервативные и, наверное, почтенные люди. Дыхание удачи прошептало мне: не мешкай, звони и беги за календарями, торопись – не ты один прочел объявление. Одного такого читателя я знал точно: Глеб Сидоренко. Он вполне мог меня опередить.

Я взял на фабрике полдня отгула. Позвонил владельцу календарей. Судя по голосу, он, как я и предполагал, был почтенным, консервативным человеком. И еще очень пожилым.

Календари у него оказались редкими – церковными старообрядческими, советских времен! В моем собрании немало старых, в том числе дореволюционных календарей. Это целые, очень интересные книги. А эти, за которыми я рванул в далекое от себя Лианозово, были для меня интересны вдвойне: всегда привлекала староверческая культура. А их календари… До этого дня их у меня было всего несколько. Там не только перечень дней с соответствующими святыми, но и молитвы, и фото, и много статей! А какими мизерными тиражами их издавали общины! Это же было советское время, когда практически ничего религиозного не печатали.

Я ожидал многое от своей поездки, но действительность превзошла ожидания. Я стал обладателем подборки календарей Поморской церкви (это такое течение в нашем старообрядчестве, их главная часовня в Москве находится возле Преображенского кладбища) за 70-е и 80-е годы. А запросил хозяин за них немного. Понятие «дорого» у каждого человека свое. Я не пошел против совести, дал старику, у которого купил календари, в два раза больше, чем он хотел. Надо было бы прибавить еще, но я сам небогат. А старик, который, между прочим, оказался автором многих статей в календарях, очень нуждался в деньгах. Жена попала в больницу. Причем надолго. Болезнь Паркинсона…

Заодно я приобрел два подборки журнала «Искатель» самого начала 80-х годов и редкое факсимильное издание сборников Герцена и Огарева «Голоса из России».

Сейчас старику, который остался дома один (детей у него с женой нет), было очень тоскливо. Он не хотел, чтобы я уходил. Мы поговорили о старообрядцах, затем попили крепкий черный чай, затем поиграли в шахматы. А потом он предложил еще один (теперь уже зеленый) чай – на дорожку.

Был уже поздний вечер, когда я сел на троллейбус возле метро «Алтуфьево». Ехал домой и радовался не только покупке, но и хорошему, доброму знакомству. И еще тому, что у старика (серьезный, запасливый человек, как и многие его единоверцы) остался еще один комплект календарей. Как выяснилось, он всегда покупал себе по два экземпляра календаря. На всякий случай. Сейчас этот «случай» для него наступил. Случай грустный, как часто бывает в жизни.

По дороге я решил прогуляться. Пройтись по Останкинскому парку (он не так далеко от моего дома на Ярославке). По его отдаленным уголкам, которые мало изменились за много лет. Остались почти такими же, как в моем детстве. Но я пришел сюда в тот вечер не из-за сентиментальных воспоминаний (они влекли в парк, но были вторым, не главным мотивом). Дело в том, что здесь, неподалеку от входа на ВДНХ, когда-то была конюшня. Я хотел увидеть ее, услышать ржание лошадей. Не иллюзорное, настоящее ржание.

Мне казалось, что тогда я окажусь чуть-чуть ближе к сказке, в которой были Кен и Белый Конь…

«А, как знать, может быть, и Белый Конь здесь? Может, он поможет мне найти Кен?», – думал я. Чувствовал несбыточность своего желания, но все равно очень хотел этого. Хотел встретить чудо в эту зимнюю февральскую ночь. Совсем не думал о том, что я, вероятно, спятил.

Как же давно я не был в Останкинском парке! Оказывается, конюшню снесли, теперь здесь была довольно большая автостоянка. Сейчас, почти ночью, она была практически пуста. Несколько припорошенных слабым, выпавшим днем снегом машин спали, как, наверное, спали сейчас их хозяева.

По периметру стоянки горело несколько фонарей. Но этого было недостаточно. Я пересекал ее в полумраке.

Но откуда вдруг свет сзади меня? Сначала я испугался. Затем, обернувшись, обругал себя. Кто-то завел свой автомобиль, включил яркий дальний свет фар. Видно, собирался уезжать по каким-то своим делам.

Скорее инстинктивно, я снова оглянулся назад. Бледно-грязно-оранжевый «Запорожец». Только что я прошел мимо, удивившись, что такие машины (выпуска, наверное, шестидесятых годов) еще остались в Москве. Так вот, тогда, полминуты тому назад, «Запорожец» был пуст. Сейчас же этот почти ретро-автомобиль был заведен. Горели фары. И свет в салоне тоже горел.

Меня не ослепил свет фар – его яркость у «Запорожца» невелика. Я отчетливо видел водителя. За рулем сидел Кабан. Тот самый Кабан, который напал на меня на заброшенной военной дороге.

Та же ненависть в желтых глазах. Те же здоровенные клыки. Только голова была обмотана широким белым бинтом.

«Жаль, Белый Конь не пришиб до смерти эту сволочь», – я успел подумать только об этом. Больше никаких мыслей не было. Я действовал – стремительно бросился вбок от рванувшего на меня «Запорожца».

В этот момент я видел только радостно-злобные глаза Кабана и то, что ретро-автомобиль оказался более прытким, чем я предполагал. Он рванул следом за мной.

Он уже близко…

Я невольно оборачиваюсь, будто загипнотизированный…

Кабан радостно скалится от предчувствия скорой победы…

«Запорожец» совсем близко. Я не убегу от него. Мне некуда спрятаться. Ближайшая машина в метрах пяти…

Делаю поворот на девяносто градусов (надеюсь все-таки скрыться за ней, надеюсь на инерцию «Запорожца»)…

Какая чертовски юркая эта машина! Она резко поворачивается. Она уже в метрах двух от меня!

Сейчас шибанет, сейчас изувечит, раздавит!

Останавливаюсь. Не хочу больше развлекать хрюнделя радостью моей травли! Смотрю прямо в глаза поганцу…

Не думал, что удар машины – это совсем не больно. Почувствовал лишь, что теряю сознание…

Очнулся. Я на стоянке. Несколько машин. Несколько фонарей. Никакого запорожца нет, как нет и следов от его шин. Я в полном порядке. Только не стою, а лежу возле какого-то «Фольксвагена».

Я был в шоке. Я был возбужден. На этот раз сомнений быть не могло. Галлюцинация. Причем, сюжетная. Либо я сошел с ума. Либо мне снова явил себя волшебный мир, часть которого – Кен, Белый Конь и этот трижды проклятый Кабан. После исчезновения «Запорожца» и его мерзкого водителя мои злоключения не закончились. Лежа на стоянке я, невзначай, посмотрел вверх, на небо. Луна и все как одна звезды были оранжевые. Необычное, съешь его жирный кит, продолжалось…

Я – сумасшедший? Наверное, да…

Да. Да…

Нет, я не хочу этого! Я – не сумасшедший! Нет! Нет! Или же да? И чего больше в моих ощущениях – «нет» или «да»? Сумасшедший я или нет? Да или нет?

Да. Да. Нет. Да.

Да. Да. Нет. Да…

Нет, – спохватываюсь я, – это уже не мое. Это из истории. Из времен Ельцина. Из референдума девяностых. Да, это точно не мое.

Слава Богу, вздыхаю я с облегчением. А то стало страшно. Ведь в этой мысли целых три «да» и всего одно «нет»…

Но хватит, приказываю я себе, думать об этом. Не буду больше говорить «да» и «нет».

Как в детской игре. «Да» и «нет» не говорите, черный с белым не покупайте… Игре сумасшедшего (или все-таки нет?) человека?

Сумбур, сутолока мыслей… Они отступили от меня, наверное, только потому, что я изрядно замерз. А то забыл обо всем из-за шокирующего видения с Кабаном и «Запорожцем», даже не встал со снега, покрывавшего асфальт стоянки. Холод помог. Немного привел в себя.

Из Останкинского парка я вышел с оранжевыми звездами над головой, тягостными размышлениями о состоянии рассудка и старообрядческими календарями в разбухшем портфеле. Я шел по первой Останкинской улице в сторону дома, когда звезды обрели свой обычный цвет. Моего настроения, впрочем, это почти не улучшило. Был уже первый час ночи, когда жена (она не спала и сразу услышала, как я открываю дверь) встретила меня банальной и, возможно, оттого разозлившей меня фразой:

– Господи, да на тебе лица нет!

Я не стал вынимать календари из портфеля, оставив этот приятный момент на другой, более хороший день, и отправился спать. Сон, однако, не шел ко мне. Очень сильно раздражала жена, ее близость ко мне в общей кровати. Будоражили, гнали сон и тревожные мысли о том, что я, возможно, безумен. И тоска по Кен. И депрессия…

Я вставал, выходил на лоджию. Курил возле шкафа с крыжовниковым вареньем. Головная боль, прежде оставлявшая меня на ночь, сейчас не ушла. Я понимал, бессонница скоро загонит меня в угол. Надеялся в этом плане на следующий день. На субботу.

Как в воду глядел! К утру этой самой субботы бессонница, казалось, забыла обо мне. Сон пришел. Сон длинный. Не очень спокойный, но все-таки…

Проснулся во втором часу дня. А потом были обед, отдых и ужин. Жена приготовила все, что я больше всего люблю. Была очень ласкова, хотя и выглядела напряженной. Немудрено… Ведь я почти не глядел на нее. Думал о Кен, о том, что, возможно, сошел с ума. Думал и о Наталье. Никакого секса с женой, разумеется, не было.

Сразу после обеда я поспешил позвонить Сидоренко, рассказал ему о старообрядческих календарях. Верно говорило сердце! Мой друг-конкурент шел по моим следам. Он побывал у старика из Лианозово на следующий день после меня. Уехал оттуда с комплектом календарей за девяностые годы. Тоже неплохой улов. Именно эти слова (с ударением на каждое из трех!) были произнесены мной в разговоре с Сидоренко. И он, и я – мы оба – прекрасно понимали: мои календари-ежегодники – приобретение несравненно более ценное! Ведь в девяностых годах тиражи были намного, очень намного больше!

После разговора я извлек из портфеля драгоценные календари, журналы «Искатель», а также Герцена и Огарева, поместил все это на достойные места в одном из журнальных шкафов в «Хранилище собрания редких книг, журналов и прочих приобретений». К сожалению, это любимое мной действие не обошлось без небольшого потрясения. Из полки, на которую поставил календари, вывалилось стекло. Старая полка, наверное, рассохлась…

С волнением подумав о том, что рано или поздно с полками «Хранилища» придется что-нибудь делать (самое маленькое – вызывать плотника для ремонта), я собрал осколки. Был расстроен своими мыслями и неприятной работой.

Дальше было еще хуже. Субботний вечер принес мне боль. Бессонница – я был просто счастлив! – отступила, и я рано лег спать. Но почему-то очень быстро проснулся. На кровати я был один. А на кухне горел свет. Никогда такого не было – чтобы вечерами жена сидела на кухне. Разумеется, я поспешил туда.

На жене была еще так недавно любимая мной черная ночная рубашка. Перед ней стояли бутылка румынского вина, подаренного нам ее братом (кажется, запасы этого вина у нас никогда не иссякнут) и почти пустой бокал. Ни слова не говоря, я достал второй бокал, сел рядом с ней. Мы допили эту и уговорили еще одну бутылку румынского вина. А потом пошли спать. Я крепко обнял жену, подумав перед быстро пришедшим от вина сном, что очень давно этого не делал. И я еще я подумал о том (эта мысль принесла с собой некоторое облегчение), что почти наверняка сегодня первый раз, когда жена устроилась ночью с бутылкой на кухне. Если бы такое случилось раньше, я точно заметил бы…

Понятное дело, рассуждал я про себя, она переживает стресс. Очень большой. Но хорошо, что такое отвлечение от него не стало привычкой.

Пока не стало… Возможно, беда уже на пороге. Я собирался расстаться с женой ради Кен, но это не означало, что я брошу ее в беде. Но как я буду бороться с этой бедой? Той ночью я не нашел ответа на этот вопрос.

Утром первая моя мысль была о том, что надо, наконец, попытаться разобраться, что со мной происходит. Я решил – сразу к психиатру не пойду. В первую очередь, навещу другого, очень умного человека, который, вероятно, сможет помочь. Сделаю это сегодня же. А до этого поговорю с женой.

Ее снова не было рядом со мной. Но, в отличие от начала вчерашней ночи, это уже было естественно и привычно. Она рано встает, возится на кухне с завтраком. Сама любит разнообразно и хорошо поесть и меня к этому приучила.

– Здравствуй, – я подошел к ней сзади (жена стояла возле плиты), положил руки на плечи.

– Здравствуй, – откликнулась она, положив свои руки на мои.

Прежде мне это нравилось, возбуждало, сегодня этого не было.

– Не делай больше так, как вчера. Не надо, пожалуйста, – попросил я.

– А что мне делать? – Она резко повернулась ко мне, во взгляде – обида. – Ты же в упор не видишь меня!

– Думаю, все так или иначе образуется. В любом случае, пить по ночам – это не выход.

– Все образуется, говоришь. Это лишь общие слова, – все с той же обидой произнесла жена.

– Согласен, – кивнул я, – но пойми, я сам до конца не знаю, что со мной происходит. Поэтому и тебе ничего не говорю. Но поверь, со временем все устаканится. Прошу тебя – только не переживай. Не делай того, что было вчера.

Я говорил и чувствовал себя мерзко. Потому что знал: даже если Кен – это галлюцинация, и я сошел с ума, то по-прежнему уже вряд ли смогу жить. Из-за Натальи…

Но сейчас надо было успокоить жену. И, кажется, я достиг своей цели:

– Что ж, – сказала она, – я попробую не волноваться. Буду ждать пока, как ты говоришь, все устаканится.

Она улыбнулась (вернее, заставила себя улыбнуться), и мы сели завтракать. После завтрака никуда не пошли – день был холодный и вьюжистый. Посмотрели мультфильмы и «Унесенные ветром». Фильм выбрал я. Подумал о том, что, может быть, он поддержит жену. И еще… Еще я подумал о Сидоренко. Он мог стать для моей супруги своего рода «спасательным кругом». Я понимал, что рассуждать так – это, наверное, цинично, но…

После обеда я позвонил хозяину «Лечебника Строгановских лекарств», который завтра должен был вернуться в Москву. Звонок разочаровал. Аудит на уральском заводе затягивался. Наша встреча была отложена как минимум на неделю.