Текст книги "Оловянный солдатик стойкий. Стихи, тексты. 2012—2013"

Оловянный солдатик стойкий
Стихи, тексты. 2012—2013
Олег Лукойе

© Олег Лукойе, 2017

ISBN 978-5-4485-3963-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Авитаминоз

 
В моём доме календарь-тварь
намекает, что вот-вот весна.
Я от скуки прочитал букварь
и не понял из него ни хрена.
 
 
Ни сюжета, ни красивых баб.
Ничего из того, что люблю.
Зашвырнул его в злобе за шкап,
а оттуда перепуганный глюк.
 
 
Как две капли похож на меня.
Те же тапки и лохмы волос.
Присмотрелся – зеркало, бля!
Ох, уж этот мне авитаминоз…
 
 
Ведь врачи говорили давно —
надо пить ЕБэЦэ витамин.
И тогда ни зимой, ни весной
ни тебе гонорей, ни ангин.
 
 
Каплей в чашу из крана вода
бередит мой простуженный нерв.
Витаминов дефицит в городах.
Но в избытке практикующих стерв.
 

2012

Будем жить

 
Облака лиловым светом
озаряют поднебесье.
Это верная примета.
Вьются ласточки-стрижи.
Мы летим на синем шаре.
Неуклюже землю месим.
Нас, как минимум, по паре.
Это значит будем жить.
 
 
Будем праздновать закаты.
Будем праздновать рассветы.
Мы с тобой не виноваты
в том, что верим в миражи.
Майский дождь пришьёт заплаты,
значит снова будет лето.
Нас растащат на цитаты.
Это значит будем жить.
 
 
Допиваю летний вечер
на малиновом ликёре.
Время терпит, время лечит
неприкаянность души.
Мне кукушка обещала —
умирать ещё не скоро.
Дело стало быть за малым.
Это значит будем жить.
 

2012

«Быть пытался всеми любимым…»

 
Быть пытался всеми любимым.
Прятал стыд за орнаментом слов.
Дальнего неба сны-пилигримы
мне обещали святую любовь.
 
 
Муки взросления, тяжесть свободы
я пережил, как и все херувимы.
Пил до бессонницы сонную воду.
Пил и смеялся над тем как брезгливо
 
 
жрицы любви любовь пожирают.
До тошноты. До токсикоза.
Нежная лира мутирует в прозу.
В серую прозу бездушного рая.
 
 
Быть пытался Богу подобным.
Зверя нож протыкал мою грудь.
Но в вышине, за небесным кордоном,
сны-пилигримы не дали уснуть.
 
 
Тяжесть падения, муки свободы
я пережил, как любой обречённый.
Пил до беспамятства сонную воду.
Пил засыпая, мечтая о чём то,
 
 
что для живого воображаемо
до погруженья в языческий Ирий.
Где не дай Бог бы меня разбудили…
В серую прозу бездушного рая.
 

2012

«В день пресветлый, пресвятой…»

 
В день пресветлый, пресвятой
я гуляю руки в брюки.
И выписывая трюки,
из пивной иду домой.
 
 
С укоризной на меня
смотрят люди и собаки.
Вот вам всем! Не будет драки.
Пил коньяк сегодня я.
 
 
Ветер гонит облака.
Будет дождь. Возможно с градом.
Только мне он как награда
за убитого врага.
 
 
Церкви в касках золотых
грозно машут мне крестами.
Да Господь со всеми вами!
Мне сегодня до балды.
 
 
День пресветлый пресвятой…
Я гуляю как придется.
Я с женой своей развелся.
Значит, снова холостой!
 

2012

«Вначале было Слово…»

 
Вначале было Слово,
затем явился страх.
И стали нервы… жилы
опорой для стрелы.
Натянута верёвка
в нутруженных руках.
Работники могилы
бодрЫ и веселЫ.
 
 
Вначале было Слово
Затем достали ствол.
Раздался громкий выстрел,
но не застал врасплох.
До финишной веревки
Не случай нас довел…
Мир упокоен в мысли
Что был не так уж плох.
 
 
А мы с тобою скоро, непременно
уйдём на север. На самый север…
Там даже трусы не вскрывают вены.
Там вены просто стынут на ветру…
И даже в самую жару
не принято стрелять в других людей
Там без тепла других людей не выжить…
И с каждым стуком сердца ближе
далёкий край непуганных зверей…
 

2012

«Время с горы камнем…»

 
Время с горы камнем.
Солнцем горят грани.
Это мой врач давний.
С юности самой ранней.
 
 
Полночь пронзит сумрак,
лунным поддев рогом.
Кто-то опять умер…
Кто-то родился снова…
 
 
Время сомнёт в точку
всё, чему срок вышел.
Или порвёт в клочья
небо над самой крышей.
 
 
Камень с горы ближе.
Рокот его громче.
Осень хвостом рыжим
путает след гончим.
 
 
Катит с горы время.
Ближних собой давит.
А у горы этой
нет ни конца, ни края…
 

2012

«Время убиваю игральными картами…»

 
Время убиваю игральными картами.
Дымом отравляю, топлю его в кружке.
Оживлять пытаюсь ноябрями-мартами…
Девочка шоссейная предлагает сушку.
 
 
Может, не взрослею, или просто глупый —
в даты календарные словно по мишеням.
Месяцы… Годы… Сваливаю трупы…
В зеркале вижу итоги сражений.
 
 
Плотно упакован костями и жилами.
Кожа отражает минутные стрелы.
Отмечаю сбитые даты морщинами.
Украшаю голову серебряно-белым.
 
 
А на небе солнце мается весною,
и стреляет в окна, разбиваясь всмятку.
Мне бы отстреляться и родиться снова.
И учиться делать лук и рогатку…
 

2012

Выдумываю правила

 
А жизнь опять заставила
бороться с одиночеством.
Выдумываю правила
и похмеляюсь творчеством.
 
 
Попутчица постельная
от тамбура до станции
со мной лакала зелие,
но не смогла остаться.
 
 
Пропитан я до печени
дымами паровозными.
От тамбура до Млечного
шипы по сердцу – розами.
 
 
Статейку подрасстрельную
в свои добавлю правила
и новыми апрелями
расправлюсь над феврАлями.
 
 
От тамбура до Млечного
я никуда не денусь.
До приступа сердечного
храню любовь и верность.
 

2012

Города

 
Этот ветер,
чтобы видеть своё отраженье
обесцветил
ткани флагов исчезнувших стран.
Этот ветер
ищет живые мишени.
Делит время напополам.
 
 
Этот ветер
атакует воздушные замки.
Накрывает
отставшую тень пустотой.
Этот ветер
сплетает венки из останков,
брошенных полярной звездой.
 
 
В городах… Залитых луной городах.
Ветер тянет время за жилы.
В городах… Гонит нас неведомый страх.
Мы боимся, значит мы живы.
 
 
Этот ветер,
чтобы видеть своё отраженье
разукрасил
лепестки первобытных костров.
Этот ветер
сдавливает тонкие шеи
улочек своих городов.
 
 
Города… Залитые солнцем города.
Ветер нас мотает по свету.
Сквозь века… В полные
страданий века… Аисты приносят победу.
 

2012

Гость

 
То ли сказка, то ли быль.
Было в доме тепло, светло.
То ли в золото, то ли в пыль
билась бабочка о стекло.
Восходила звезда зарёй
и ложилась на верный курс.
В синем небе парил орёл,
вольной воли почуяв вкус.
 
 
То ли песня, то ли стих
бился бабочкой о стекло.
Коль позвали в гости – иди!
За хозяйским гуляй столом!
Небо куталось в облака
и смывало дождями пыль.
Величаво горел закат.
Засыхал у крыльца ковыль.
 
 
То ли сени, то ли клеть.
Билась бабочка о стекло.
А свече суждено сгореть.
Пред иконой отбить поклон.
Волчье солнце взошло в ночи.
Было рюмочно на столе.
Ели с мёдами куличи.
Тошно бражнику во хмеле.
 
 
То ли сказка, то ли быль.
Догорела свеча к утру.
Сбились крылья в прах и пыль.
Не пришлась видать ко двору.
Утро плакало за рекой.
Плыли пО небу корабли…
Провожали гостя домой
две лопаты, да горсть земли.
 

2012

Зимнее время

 
Осень устала бросаться листвою.
Рыщут вороны в зашторенном небе.
Ветер то стихнет, то снова завоет.
Мир замирает на зимнее время.
 
 
Пасти подъездов глотают прохожих.
Воздух пропитан берёзовой прелью.
Стали деревья безлико похожи.
Мир замирает на зимнее время.
 
 
В такт миокардам колёса сансары
мерно стучат, оживляя Морфея.
Свет растворяется с каждым ударом.
Жизнь умирает на зимнее время.
 

2012

Краски

 
Он краски дал, что стали мне судьбою.
Лазурь небес и зелень тополей.
Жар золота полуденного зноя
и белизну завьюженных аллей.
Не пожалел фантазии ни разу
Великий Мастер Тонкого Штриха.
Он скармливал мне все свои припасы
и кое что для этого стиха.
Дал черный шёлк и блеск осенней ночи
И атлас свежевыжатой зари…
Я краски взял и вот, вернул их в строчках…
Он краски дал! И я даю… Бери!
 

2012

«Мне пора в отступление – значит, опять не судьба…»

 
Мне пора в отступление – значит, опять не судьба.
Я для грёз и фантазий твоих недостаточно крут.
Твоя мать на меня очень скоро навесит собак.
Тех, которые более чем убедительно врут.
 
 
Твой фарфоровый чайный сервиз навевает печаль.
Мои скулы болят от проглоченных внутрь зевот.
Я уже заходил в эту реку, где плещется чай.
И уверен «на двести пудов» – там никто не живёт.
 
 
Мне пора уходить. Здесь не светит мне даже ночлег.
Мне не светит душевно напиться из этой реки.
Помню с детства о том как в реке покалечился грек.
Я хочу в океан, как застрявший на отмели кит.
 
 
Ухожу в отступление, в свой проспиртованный тыл.
В мировой океан, где стоит непотопленный флот.
Ухожу в опьянение, плавать до самых Курил…
При условии, если с погодою мне повезёт…
 
 
…Ухожу в опьянение плавать до самых Курил.
В прошлый раз я кого-то забыл возле южных широт.
 

2012

«На побережье ледовитых морей…»

 
На побережье ледовитых морей
гуляют пО кругу морские коты.
Метелит скалы ветер-борей,
и шлют приветы рыбы-киты.
 
 
Зелёным сполохом горят небеса
над белой шкурой заполярной весны.
Искрится иней в пышных усах,
пыхтят парами львы и слоны.
 
 
На диком пляже первобытных морей
клокочет льдинами спокойный прибой.
Блестит загаром кожа зверей,
блистает ночь полярной звездой.
 
 
Давай, уедем этим летом туда!
Хоть на недельку, или лучше на две.
Напишем «вечность» осколками льда.
Строкою красной в новой главе.
 

2012

Не жаль

 
Не стоит искать приключений на пятую точку.
Поверь, если надо, они тебя сами отыщут.
Годам к сорока все мы практики мыслей порочных.
Довольствуйся тем, что живёшь у Христа в голенище
 
 
Мы верим в примету и призрак залётного счастья.
Но чтоб не спугнуть его, держимся на расстояньи.
Мы к этому зверю не раз попадали на кастинг,
но не находили в безумных глазах пониманья.
 
 
Мы в каждом поступке своём находили ошибки.
Но видимо лишь для того, чтобы вляпаться снова.
И всё-таки мир  иногда  расплывался в улыбке,
но в новой игре начинал с туза козырнОго.
 
 
Вздыхая, листаю прочитанной жизни страницы.
В ней что-то наврал и напутал неопытный автор.
У зеркала пёрышки чистит ручная синица…
И в общем не жаль, что нельзя вернуться обратно.
 

2012

Немного любви

 
Рассыпался вечер на тысячи тысяч осколков.
Рассыпался бисер над неблагодарной планетой.
Немного зари на полотнище чёрного шёлка.
Немного любви на четыре часа до рассвета.
 
 
В холодном заброшенном доме рождается ветер,
и прячутся бывшие тени всех живших когда-то.
Немного тепла за четыре мгновенья до смерти.
Немного любви молчаливому небу в оплату.
 
 
Повсюду былинные камни, за ними дороги
лежат впереди лабиринтами, или крестами.
Немного терпенья… Ни слова, ни тени намёка.
Одни только даты и скорбная вязь эпитафий.
 
 
Немного любви и тепла на остывшие камни.
Немного зари на четыре часа до заката.
Когда нибудь в брошенном доме раскроются ставни…
Немного надежды и веры… Поверь мне – так надо!
 

2012

Питие с пиитом

 
Лупит люстру майский жук.
Утро в серой шапке.
На диване я лежу
и читаю тапки.
 
 
Потолок пора белить
и менять обои.
Мой корабль на мели.
Стонет от пробоин.
 
 
Ява тонкою струёй,
в животе лягушки.
Дай мне кружку, я с тобой,
сопитуха Пушкин.
 
 
Что нам буря, что нам мгла?
Нам помогут бесы
из стеклянного ствола
пристрелить Дантеса.
 
 
Я Есенина на днях
потчевал мадерой
и увёл его к бл**ям,
прочь из «Англетера».
 
 
Муха бьётся о стекло.
Ну а нам потеха.
Я весёлый и не злой.
Пью за ипотеку.
 

2012

Пленники мая

 
Солнце на горизонте врезалось в горы.
Диском пилы раскалённой в самую мякоть.
Вечер закатом кровавым вливается в город.
В небо упёрся рогами сорванный якорь.
 
 
Город наводит тени цвета индиго.
Красит улицы-губы блеском неона.
Ветер, зарёй опьянённый, сплетает интригу.
Шепчет фривольное что-то листьям зелёным.
 
 
Солнце за горизонтом. Завтра суббота…
Город в нарядной окраске племени майя.
Люди, собаки и кошки идут на охоту.
Люди и звери навеки пленники мая.
 
 
Небо пострижено крыльями быстрых стрижей.
Всё подчиняется мудрым законам любви.
Кто то ещё не любил, а кто то уже…
Cherchez la femme, Cherchez la homme и c’est la vie…
 

201

Поколение солнечных зайцев

 
Нас зачали без немецкого порно.
Нас готовили в одном инкубаторе.
Заливать содержимое в форму
мы умеем от Москвы до Анадыря.
 
 
Наше место в театральном буфете.
Наше время под гранитными плитами.
Беспризорные, взрослые дети.
В девяностых случайно забытые.
 
 
Нам на всё про всё хватает двух пальцев.
Наши уровни знания пройдены…
Поколение солнечных зайцев,
безвозмездно любившие родину.
 

2012

СССР

 
Мы пили горькую гранёными стаканами
и засыпали под ламбаду в кабаке.
Дружили семьями, республиками, странами.
И пришивали космос иглами ракет.
 
 
Строчило время пулемётной лентою
по телебашням спальных городов.
Мы были ни богатые, ни бедные.
Прощаясь, говорили – Будь здоров!
 
 
И вроде не были мы сытыми, голодными.
И вроде было нам ни тяжко, ни легко.
Но наши бабы знали зелье приворотное
для всех проштопанных российских мужиков
 
 
Клубилось время дЫмами фабричными.
Мы что-то строили и вроде бы не зря.
Своих детей без всякого различия
крестили в пионерских лагерях.
 
 
Наш бронепоезд мчался по периметру.
Народ дремал под мирный стук колёс.
Но машинисты потихоньку вымерли
и встал вопрос – куда нас чёрт занёс?
 

2012

Тот кто придумал

 
Посвистом ветра таинственным, тихим
вечер разносит цветочные запахи.
Окон зеницы – медяные блики —
солнечный свет провожают на запад.
 
 
Ты не грусти, что уже не вернется
солнечный призрак последней иллюзии.
Тот, кто придумал для нас это солнце,
знает о том, что мы все-таки люди.
 
 
Тот, кто придумал для нас этот ветер,
тот, кто придумал для нас эти праздники,
нам умереть не позволит до смерти.
Нам не дожить не позволит ни разу.
 

2012

Утро

 
Ночь потянула к себе покрывало
и обнажила рассвет.
Тлеет в окошке лунный огарок,
дымкой клубясь в листве.
 
 
Вздрогнули в небе клавишы, струны.
Сочной зарёй восток
хлынул на запад подобно гуннам.
Азией в пыль дорог…
 
 
Город рассыпался блёстками окон,
клочьями рваных теней.
Город прошит электрическим током —
Снова готов к войне.
 

2012

Червонная медь

 
Ни к Богу, ни к чёрту.
Ни в сон, ни в могилу.
Палёная водка
идёт через силу.
 
 
Из вены в аорту,
а там как придётся.
Дорогой короткой,
в фарватер без лоций.
 
 
На каждую шею хомут или плеть.
Но каждого греет червонная медь.
 
 
Река или море,
причал или парус.
За плюшевой шторой
скрывается старость.
 
 
В голодную темень
взлетает окурок.
В её отраженьи
огни Байконура.
 
 
Бутыль опустела на добрую треть.
Но каждому светит червонная медь.
 
 
Потрескались рамы,
что мамами мыты.
Побыли богами.
Разбилось корыто.
 
 
Лиловое утро,
а может быть вечер.
Мы живы покуда
нас вылечить нечем.
 
 
Осталось немного, едва ли на треть.
Укажет дорогу червонная медь.
 

2012

Чёрные думы

 
С неба падает лунная крошка
на просмоленный черный город.
Завывают ветра истошно
и швыряют кленовый ворох.
 
 
Октябрятскими звёздами листьев
залепило квадраты окон.
Подворотни пугают свистом.
Город словно забыт Богом.
 
 
Снова чёрные думы о смерти…
Камень в душу… На плечи – горы!
Может быть это просто ветер?
Ну а может, сирена скорой…
 

2012

Что-нибудь да будет

 
А что-нибудь да непременно будет.
Так не бывает, чтобы ничего.
За глупость человека не осудят.
Простят его за то, что был живой.
 
 
Простят ему, что жил в тени сомнений.
И, если плохо вел себя в гостях,
простят за то, что хоть во что-то верил.
Хотя… И за неверие простят.
 
 
И что-то обязательно случится.
Так не бывает, чтобы ничего.
Для каждого свой крест и плащаница.
И даже лунный нимб над головой…
 
 
Не так уж важно что там будет далее.
Примеривая новое лицо,
боюсь лишь одного, что в зазеркалье
останусь я невеждой и глупцом.
 

2012

Чужие

 
Уснули косматые ели
под шелест усталой зари.
Медяные тени Морфея
над полем несут звонари.
 
 
Печалью наполнило разум…
Так грустно бывает лишь нам,
когда допиваем на праздник
последний глоточек вина.
 
 
И вроде не видно причины.
И вроде по-прежнему пьян.
И в погребе вызрели вина
из дальних таинственных стран.
 
 
И варят свой мёд медовары.
Сливая его в закрома,
чтоб тело ответило жаром,
когда приласкает зима…
 
 
И только тугая пружина,
втянувшая солнце в леса,
напомнила мне – мы чужие.
Наш дом где то там, в небесах…
 

2012

Эхо

 
– Летает по небу крылатое отребье
и гадит поголовно на царей.
Велик Всевышний, но скажи мне, ребе,
зачем поэтам жить среди людей?
Не пашут землю и не строят хижин
но им дают и пищу и приют.
Скажи мне, ребе, почему ярыжник,
живет как будто он уже в раю?
 
 
Седой раввин молчал как Иегова.
Затем сказал: «Шалом тебе, еврей.
Ты знаешь, что вначале было Слово,
поэты его Эхо!… зохен вей»…
 

2012

Я живой

 
От начала до края земли
размотался клубок дорог.
Комом в горле последний блин…
Не поверил в меня мой Бог.
 
 
Растворился в голодной зиме
сорок пятый огарок лет.
Предоплата за то, что сумел
не пропить золотой рассвет.
 
 
То что ты называешь жизнь,
для других – погребальная лесть.
Дали жизнь, так давай, держись!
За хребет, да за то, что есть.
 
 
За небесный луч ухвачусь
и скручу про запас в клубок.
Я живой… Это просто грусть.
Жаль не верит в меня мой Бог.
 

2012

Я когда-то давно

 
Ходит баба с косой третьи сутки…
На двух сотнях играет давленье…
Ну а если достали, суки!?
Если выпить у меня настроение!?
 
 
Я не выстроил храм, но обитель
я сумел уберечь от пожара.
И уж вы меня боги простите,
что молился на вас с перегаром.
 
 
Я кода-то давно был весёлым босотой.
Хохотал взахлёб и расхлёбывaл каши.
Если было нельзя, значит точно охота.
Я умел находить подвалы,
где прячутся наши.
Никогда я не был пушистым и белым.
Я любил лепить из пальцев дули.
Для рогатки своей я из проволки делал
и копил про запас
медные пули.
 
 
Ни на том, ни на этом свете
не продам ни души, ни тела,
даже если там водятся черти.
Потому что когда то был белым!
 
 
Никогда я не был пушистым и белым.
Я любил лепить из пальцев дули.
Для рогатки своей я из проволки делал
и копил про запас медные пули.
Я кода то давно был весёлым босотой.
Хохотал взахлёб и расхлёбывaл каши.
Если было нельзя, значит точно охота.
Я умел находить подвалы,
где прячутся наши.
 

2012

Я передумал умирать

 
Взошла над толщей облаков
небес блистательная гладь.
И мне вдруг стало так легко.
Я передумал умирать.
 
 
Я передумал жечь мосты.
Я не люблю, когда – пора…
Закрылись райские сады.
Я передумал умирать.
 
 
Я не устану жить вразнос,
копить проценты по долгам.
Я не умею жить всерьез.
Я разучился бить врага.
 
 
Я научился жить взахлеб.
Я передумал ставить крест.
Мне говорят, я остолоп.
Но Бог не сдаст, свинья не съест.
 
 
Живя у неба на виду,
я научился прятать грусть…
И я когда-нибудь уйду…
Но обязательно вернусь!
 

2012

Агрессивная мимикрия

 
Человек с обложки журнала
смотрит как сама тоска.
Он знает, что смерть генерала —
та же смерть муравья в песках.
Что мир только кажется лучше,
или хочет казаться таким…
Что в припадке, сгребая тучи,
он всего лишь смывает грим.
 
 
Агрессивная мимикрия
это способ продолжить жизнь
в пищевой цепи…
И двухтысячелетний мессия
для прожорливой бездны, просто
травинка в степи…
 
 
Человек с обложки журнала,
проглядевший глаза до дыр,
замерший хищною жабой,
скоро сожрет весь мир.
Который, лишь кажется лучше
в позиции божьей росы…
Гляди, как дерутся тучи
за глянец голодной блесны.
 

2013

Апокалипсис

 
Сказки рассказаны. Новых уже не осилить.
Музыка кончилась, эхом звеня в ушах.
Зрители больше уже ни о чём не просили.
Молча жевали свой хлеб, никуда не спеша.
 
 
Хлебом пресытились – стали крошить его свиньям.
Зрелищ отрава навечно убила мозг…
Сгрудились все континенты в атолл Бикини
и опрометчиво веруют в лучший прогноз.
 
 
А над морями отчаянно плакали чайки,
что-то пытаясь сказать… Хоть кого-то спасти…
В каждой сгоревшей звезде есть приметы исчадий.
В каждой сверхновой – свой восхитительный стиль.
 
 
Счастливы были и долго любили друг друга.
Значит, всем миром пора вернуться к истокам…
Есть ещё время пока над полярным кругом,
воздух сжимая, рвётся к орбите «Тополь».
 

2013

Ведьмина пустошь

 
Вороная ночь сорвалась в галоп.
Ветер ноздри рвёт и гудит в ушах.
Этот гиблый край да пустынный шлях
кочергой крестил забулдыга-поп.
 
 
На пути моём не встаёт семь лун.
За спиною треск. На плечах гора.
То не волчий вой, не вороний грай.
Это просто стон перебитых струн.
 
 
Перебитых струн, прокаженных душ,
где еловый лес словно пики в масть.
Где нельзя стоять, где нельзя упасть.
Где цветёт дурман средь болотных луж.
 
 
А над ведьминой пустошью светит луна.
На луну оскалился черный лес.
Жарко лижут ночь языки костра.
То ли стонет ветер, то ли воет бес.
 

2013

Ворон

 
Тротуарно-траурный город —
вдоль дорожек дома с крестами.
Знает каждого старый ворон.
Отпевал их с вороньей стаей.
 
 
Больше века он ждет добычу,
облетая погост дозором.
Старый ворон хранит обычай —
прятать хлеб от собачьей своры.
 
 
Стынет ветер в тенистых кущах.
В тишине только листьев шорох.
Старый ворон на сон грядущий
озирает гранитный город.
 
 
Больше века он ждет добычу.
Прилетает за ней по звуку.
У беды есть святой обычай —
полигамна она как сука.
 

2013

Всё вернётся к началам

 
Я не жду ничего от январского неба.
Да и небо не ждет ничего от меня.
Притворился луной парафиновый слепок.
Помолчу до утра, в ожидании судного дня.
 
 
Ослепляя глаза изможденным рассветом,
зря пытаюсь читать белизну потолка.
И вопросы ушли, не дождавшись ответов…
Вместо сахара в кружку бросаю золу мотылька.
 
 
Я не жду ничего от весенней капели.
Я не жду ничего от осенних дождей.
Мы живем на бегу, а догнать не сумели
предрассветную нежную лень предзакатных теней.
 
 
Я привык к холодам и замерзшим причалам.
Я привык к городам… К сумасбродству живых.
Через тысячи лет всё вернется к началам.
И другой ожидатель продолжат мой горестный стих.
 

2013

Где текут молочные реки

 
С неба переполненного падают звёзды за край.
По реке молочной уплывает вдаль корабль.
И луна копеечкой медной
катится по крыше вселенной.
Осень кашемировым пледом укрыла декабрь.
 
 
В тишине исполненного вечера скрип половиц.
В часиках песочных время отбывает срок.
Адвентисты хмурого утра
дарят за пустую посуду
нимбы разноцветные людям у станций метро.
 
 
Сердца успокоенного слышится кодовый стук.
Мне уже не страшно уходить за край земли.
Где текут молочные реки
через мириады созвездий.
И куда уходят навеки мои корабли.
 

2013