Текст книги "Суверенитет духа"

У Ницше много учеников французов, его пленяют итальянцы и испанцы, но славян, и особенно русских, Ницше просто боготворит. Он сочиняет себе легенду о том, что сам принадлежит к потомкам польского аристократического рода Ницких. Он влюбляется в русскую авантюристку Лу Андреас-Саломе, он встречается и переписывается с Мальвидой Амалией фон Мейзенбуг – воспитательницей дочерей А. Герцена, которая, кстати, сватала одну из дочек Герцена за Ницше.

Ранний Ницше с упоением читает позднего Герцена, некоторые исследователи даже находят в ранних работах Ницше плагиат. Ницше восторгается Достоевским, называет его самым тонким психологом, превосходящим его самого, у Тургенева заимствует слово «нигилизм» и делает одним из центральных в своей метафизике.

Если культурная Европа видит в русских недочеловеков, за дикость и нецивилизованность, видит, говоря словами Гегеля, народ, состоящий еще из несознательных господ, то Ницше как раз эта дикость и восхищает. Только русские, если верить разбросанным там и сям по различным афоризмам характеристикам, выступают для Ницше народом сверхчеловеков, страной господ! Ницше восхищен русской внутренней свободой, благородством, воинственностью, имперскостью, сексуальностью, решимостью, капризностью, широтой, буйством, игрой, преступностью, аморализмом, витальностью, казачеством, авантюризмом, музыкальностью, поэтичностью.

История России – это история освоения огромных, самых больших в мире, северных пространств, самых диких и суровых. По любимой Ницше легенде, здесь в северной стране живут гиперборейцы – сверхчеловеки, самые сильные духом.

История России – это история бесконечных войн. Никто не воевал так часто и так блистательно, как русские. Если война – дело господ, то все бесстрашные русские – господа. Безусловно, большее количество войн и набегов, пережитых Россией, воспитывает огромное количество людей, которые не боятся смерти, которые готовы идти на смерть, что является основным условием господства. Русские бесстрашны, они не дрожат за свое тело и вообще не дорожат материальным. Ведь на своем веку каждый из них не раз видел все разрушенным, то суровой погодой и природой, то нашествиями и войнами.

Тщета всякого уютного мещанского мирка настолько призрачна, что в России никогда надолго не может прижиться ничто низкое и мещанское. Война, голод и холод – это повседневность, они не страшны, поэтому у русских и нет рабского страха и вырастающей из него декадентской философии и морали Запада.

Казалось бы, суровые условия хозяйствования в России и постоянное напряжение сил для борьбы с захватчиками должны давать не только господскую, но и рабскую психологию, психологию, устроенную по принципу реальности, психологию того, кто в работе подчиняет себя предмету. Но дело в том, что именно разрушение от войн, голода или холода, неурожая показывает обитателям этой страны бессмысленность и бесполезность усилий, работы. А это и есть открытие тайны Бытия.

Она, бессмысленность сущего, знакома русским. Поэтому они не работяги, как немцы, не стараются выучить и запомнить все формы, методы, техники. Русские не сильны профессорами, зато сильны учеными-первооткрывателями, путешественниками, писателями, композиторами, поэтами, полководцами, святыми, подвижниками.

Даже знаменитая русская лень есть признак того, что народ не способен к кропотливой изнурительной работе по «принципу реальности», по которому живут рабы. Всякая работа для русского слишком мелка: ему бы державами править, а тут предлагают забор красить. От ремонта забора или сидения на службе, без великого, русский начинает пить, а когда пьет, то наружу выходит все его широкое господское, непроявленное, загнанное внутрь бессознательное.

Водка заменяет русским искусство, ведь единственное предназначение искусства, по Ницше, – пьянить, разрушать границы, делать все зыбким и текучим, как само Бытие, поднимать над самим собой. В пьяном веселье хлещет через край сама жизнь, режется последний огурец, дух торжествует над материальными благами.

В нормальной стране соотношение господ и рабов нормальное: господ мало, а рабов большинство В России это соотношения явно нарушено: тут каждый второй «Аятолла и даже Хомейни», как пел Высоцкий. Россия должна куда-то девать избыток господ. Иначе внутри скапливается большое количество «преступников». Эта любовь к блатной романтике в России тоже свидетельство господской сущности ее народа. Какое-то время проблема избытка господ решалось за счет колонизации, казачества. Поэтому Россия и освоила гигантские пространства. Какое-то время проблема решалась за счет эмиграции культурной, творческой элиты. Иногда помогали войны и катаклизмы. Но они решали проблему временно, каждый раз давая новое поколение не боящихся смерти. Война только и может постоянно решать и порождать эту проблему, снова решать и снова порождать, поэтому война – рок русских.

Пункты 20-В отличие от Гегеля, который уже в расцвете лет был назначен «главным немецким философом» (для немцев XIX века это то же самое, что главный футболист для бразильцев, главный хоккеист для канадцев, самый богатый человек для американцев), Ницше не был признан при жизни. Лишь умирая, он получил известие о том, что в разных европейских странах появились первые ученики, пропагандирующие его философию. «Они нашли меня, теперь их проблемой будет как меня потерять…».

Первые ученики Ницше восприняли его предельно вульгарно, как всего лишь очередного бунтаря против господствующих укладов, очередного модного либертинианца, очередного «фармазона». Не было в Европе в начале века негодяя, который не называл бы себя ницшеанцем, вспоминал Ясперс.

Бога нет, значит, все позволено. Раз все позволено, то бей, круши, эпатируй. Такие «сверхчеловеки» квалифицировались бы самим Ницше как рабы, поскольку они не творят новых форм и ценностей, а бунтуют по старым сценариям или в творческом бессилии волят Ничто, разрушают. Настоящий сверхчеловек не находится в конфликте с прошлым, он жаждет и волит его.

Да, примитивная воля-к-власти на ранних стадиях брыкается и не хочет быть определяема ничем, и прежде всего, прошлым. Почему я не выбирал страну и время, где мне родиться, язык, родителей, религию? Все это мне досталось из вне, и я этим определен, стеснен. Я сам хочу выбрать религию, страну проживания, друзей и врагов.

Даже тело, даже пол я должен уметь создать себе сам, не говоря уж про конструирование духа.

Но борьба с прошлым, со временем, с «это было и это не изменить» есть некая противоволя внутри воли. Такая воля будет не чистой и не абсолютной, такая воля мешает себе расти. Это хамская воля, воля раба (Хам, как мы знаем по Ветхому Завету, это сын Ноя, который смеялся над своим отцом). Наоборот, настоящая воля желает, чтобы прошлое было еще раз, настоящая воля относится к приданному, как к корням, а чем они больше и глубже, тем выше дерево. Рост в высоту постоянно сопровождается возвратом к истоку, питанием корней, чтобы они проникали глубже. Так постепенно оказывается, что определенность своих места и времени рождения преодолевается за счет того, что родиной становится весь мир и вся история, свои корни находятся во всех религиях, свой пол – в каждом поле и каждом теле.

Высокая воля не выбирает, она волит все зараз. Где есть выбор, там еще нет свободы, где есть выбор, там еще есть не выбор, а значит, вина и нечистая совесть, стремление вернуться в точку развилки и выбора, чтобы переиначить. Поскольку же истинная воля не выбирала, а волила все как есть, она и не мучается виной за не выбор, прошлое ее совершенно, ей не нужно другого. Говорил ведь раньше «всечеловек» (по признанию Достоевского) А. Пушкин: «не желал бы переменить ни судьбу, ни отечество».

Разница между примитивной волей (с ее желанием все основывать на себе и пропускать через себя, с ее борьбой с прошлым и самоконструированием) и совершенной волей (с ее всежеланием, принятием прошлого и превращением его в ресурс) и есть разница между тем, что во второй половине XX века будут называть «модернизмом» и «постмодернизмом».

Именно 100 лет понадобилось, чтобы важнейшие интенции мысли Ницше были поняты и начали усваиваться человечеством. До этого Ницше просто считали очередным бунтарем, эмансипатором и эпатирующим художником в череде таких же «оригиналов». Понадобилось 100 лет, чтобы ницшевские слова о том, что «искусство выше истины», что «истина род заблуждения» превратились в действительность через мир рекламы и виртуальные цифровые миры. Потребовалось 100 лет, чтобы стала действительностью ницшевская теория изобильной разнообразной жизни-хаоса, она стала действительностью через социальные технологии управляемого хаоса и производственные технологии добычи газа (газ искусственное слово, состоящее из слов «хаос» и «гейст», по-немецки – дух). Как нефтяники и газовики добывают энергию природы, и она питает весь материальный мир человечества, так пиарщики и политики добывают энергию масс и культуры, чтобы она наполняла социальные институты и двигала историю.

Современный мир газовых войн, топ-моделей и интернета, пиара и мультикультурности – это мир Ницше. Настоящие революционные творческие мысли, настоящие вещи, которые изменяют мир, приходят тихо, на голубиных лапках, задолго до признания, говорит Ницше. В этом смысле его, как и Гегеля, так же не удивил бы XX век. Ницше тоже увидел бы в нем свою сбывшуюся философию. Естественно, как и всякая великая философия, ницшевская требовала своих интерпретаторов и вульгаризаторов.

Как было гегельянство, так было и ницшеанство. Ницшеанцем был Оскар Уайльд и его герои-эстеты, художники и аристократы, ницшеанцем был Горький со своим Данко, вынимающим сердце, ницшеанцем был и модный в начале XX века у нас Арцыбашев со своим сексуальным Саниным.

Первые ницшеанцы (а это, как правило, культурная богема Европы) видели своих «сверхчеловеков» именно такими. Потом пришел железный век, и возник вопрос: а может, настоящий ницшеанец – это Мартин Иден из одноименного романа Джека Лондона, или коммунист Губанов из фильма «Коммунист»? А может, эсэсовец, ни одна струнка души которого не дрогнет, когда он отправляет детей в газовую камеру? А может, араб, направляющий самолет на Всемирный торговый центр? Все это настоящие «белокурые бестии», все это настоящие суверены в соответствии с теорией суверенитета, разработанной ницшеанцем Ж. Батаем. Может, наоборот, ставящий на традицию эзотерик, герой Элиаде, Генона и Эволы?

Но вот пришла гуманная виртуальная послевоенная эпоха. И может быть, настоящие сверхчеловеки – мирные герои виртуальной вселенной, сделавшие себя сами, звезды Шварценеггер и Майкл Джексон? Может быть, спрашивали представители второй волны ницшеанства, постмодернисты (Барт, Делез, Фуко и др.) – это борцы за политкорректность, модные художники и литераторы?

Вся эта галерея «сверхчеловеков», имея в себе те или иные черты того, о чем говорил Ницше, тем не менее не удовлетворяет краткому определению сверхчеловека: «Цезарь с душой Христа». Что означает это определение? Это совершенная, абсолютная воля (Цезарь) и избавленность от духа мести (Христос). Но разве не есть это вместе с тем лучшее определение традиционного русского человека? Например, А. Суворова, не знающего поражений и благородно прощающего всех своих врагов? Разве не есть это Пушкин, отважно идущий на дуэль и который «не желал бы переменить ни судьбу, ни отечество»? Может, это шизоидный Достоевский, воплощающийся во всех своих персонажах? Может, сверхчеловек – это «диалогичный карнавальный человек» Бахтина? А может, простые русские женщины, дети которых воевали на фронте, но которые (что несказанно потрясло немцев) перевязывали раненых немецких солдат и голосили над убитыми? Может, это русский солдат И. Масалов, памятник которому стоит в Трептов-парке, спасший немецкую девочку? Разве это не «Цезарь с душою Христа»? Впрочем, похоже, настоящий тип нам еще не явлен, да и прошло только 100 лет из тех 200, что Ницше определил как сферу господства своей философии. Вероятно, потенции ницшеанства еще не раскрыты.

Пункт Об отношении к Марксу надо сказать отдельно, не только потому, что в этом пункте выяснялось его отношение к Гегелю, но и потому, что марксизм сыграл не последнюю роль в судьбе нашей Родины.

Ницше не читал Маркса, потому как с предубеждением относился ко всякому социализму и экономизму. Сама идея, что материальные потребности правят миром, могла бы показаться ему чудовищной глупостью. Материальное интересует только глупого раба, который, естественно, ничем не правит. Все решения принимает элита, а элиту материальное, которого у нее в избытке, волнует меньше всего. Указание на то, что мелкие людишки, желающие материального, объединяются в классы и массы, а это уже сила, вызвало бы у Ницше возражение: это и есть тот самый нигилизм и упадок, о котором он все время говорит.

Вульгарный марксизм, таким образом, – религия рабов, симптом и выражение мирового заката, декаданса, самая низкая и опустившаяся форма христианства, которая уже даже обходится без Христа. В идеалах коммунизма господствует рабочий, рабский принцип реальности, отсрочка, откладывание на потом ради идеала, сказки, фикции. Забывается истина этого мира о том, что все идеалы и ценности полагаются волей и служат ей. Мир идеалов, которым надо служить, придумывают жрецы, всякие Платоны, ап. Павлы и Лютеры, эти полугоспода, живущие за счет «продажи» своих ценностей и идеалов рабам, питающие их сладким ядом, дающим забвенье от реальности.

Честная политика состоит в том, чтобы толкнуть падающего, а не помогать ему социальными программами и сказками о будущем рае. Ницше пророчил, что в XX веке человечество содрогнется от мировых войн, которые будут вестись не за материальные блага, а за жизненное пространство и новые ценности. Миллионы будущих жертв его не пугают, все великое рождается из крови и судорог старого мира. «Любовь к ближнему» Ницше предлагает заменить на «любовь к дальнему», к тому сверхчеловеку, что придет после окончания эпохи нигилизма и декаданса. После окончания европейских демократий и социализмов с коммунизмами.

Сравнив две позиции, Гегеля и Ницше, по разным вопросам, касающимся власти, современности, истории, мы не можем не обнаружить некую неувязку. Она касается России и марксизма.

С точки зрения и Гегеля, и Ницше, а в первых пунктах они согласны друг с другом, Россия – страна, состоящая из господ. В самом деле государственность ее идет от викингов, которые по профессии были воинами. Как ни одна другая страна мира, Россия чаще всего отстаивала свой суверенитет в смертельных поединках. Даже период монгольского ига (хотя многие ученые склонны называть это скорее геополитическим союзом, так как Орда развивала коммуникации, защищала границы, в то же время не уничтожала Церковь, государственную княжескую власть: в пересчете на нынешние деньги и дань-то была смешной – два доллара с человека в год) можно трактовать как период юношества России, когда учение и подчинение (без слома) полезно будущему господину.

Тяжелые условия северной жизни, частый голод и холод воспитывали тех, кто постепенно, через работу овладевал предметом и становился господином. Отсюда постоянные пассионарные толчки, колонизация земель, вольнолюбивое казачество и проч. Одним словом, если прав Гегель, и путь к господству лежит через рабство, то Россия была бы идеальной страной, в которой первой должен был произойти переход к «современному государству» с точки зрения Гегеля. Однако этого не произошло. Она так и осталась страной социальной, то есть страной, где господа завязаны друг на друга и являются рабами друг друга.

С другой стороны, если прав Ницше, и именно русские сохранили в себе феодализм и свойственные ему аристократичность и первозданную дикость, то гниющая Европа должна была стать добычей славян. А Россия впала в коммунизм, что наверняка бы разочаровало Ницше, доживи он до этого дня.

Поразительно вот еще что: Россия не только обманула ожидания и теории двух великих философов, но и вы играла две войны. Одну у Наполеона, которого Гегель считал воплощением и идеалом своей философии, другую у Гитлера, который, как ни крути, был довольно ярким воплощением ницшеанской воли-к-власти и таким же, как Ницше, ненавистником коммунизма.

Впрочем, можно ли считать наш русский коммунизм вульгарным материализмом? Не было ли это маской, прикрытием чего-то совершенно другого? Древнегреческий оратор Исократ посвятил большую речь («Панегирик») восхвалению Афин, победивших персов. Он задался вопросом: а почему греки победили, хотя должны были проиграть по всем раскладам? Длинная речь резюмируется тезисом: побеждает всегда более свободный народ. Но Россия-то победила Гитлера, на которого работала вся Европа. И это при том, что всевозможные Дании, Бельгии, Чехии и Польши, эти «цивилизованные, свободные страны» сдались Гитлеру за несколько недель! Брестская крепость сопротивлялась Гитлеру дольше, чем вся могущественная Франция! Точно так же было и в других войнах в нашей истории (с Наполеоном, Карлом и проч.). Можно ли вообще после этого всерьез слушать речи про «Россию страну рабов»? Не являются ли записными рабами как раз всевозможные прибалты и мелкие европейские государства, с удовольствием ложащиеся под первого попавшегося завоевателя или «сверхдержаву»?

Можно ли всерьез представить, что это «рабы», одержимые «материальными потребностями», которые, дескать, являются «базисом общества», бросались под танки, шли на пулеметы и воздушные тараны? А может быть, А. Стаханов совершал свои трудовые подвиги для повышения зарплаты? А выход в космос, выдающиеся достижения в математике, физике послевоенных лет? Это что, тоже делали ученые, инженеры, одержимые деньгами и карьерой?

Нет, рабская психология и вульгарный коммунизм тут ни при чем. СССР в лучшие годы был не страной рабов, а «страной героев, страной мечтателей, страной ученых» (как пелось в знаменитом «Марше энтузиастов»).

Если уж СССР и превратился в социалистическую страну рабов и потребителей материальных благ, то уже в 1970-е и 1980-е, под влиянием западной доктрины «общества потребления». Чем все кончилось в 1990-е, известно. Но даже в это смутное время были и остаются феномены, которые показывают «господскую сущность» народа. И дело даже не в брутальных парнях в малиновых пиджаках, которые правили бал в 1990-х. Все гораздо неприметнее и шире.

Один известный сценарист как-то поделился своим наблюдением. Дескать, его потрясло в Японии, как точно и быстро японская девушка кассирша продавала билеты на поезд. Нет у нее очередей, все предельно вежливо, и она целиком сосредоточена на своих функциях. А у нас? Точно такая же девушка создала в кассе очередь, а у самой в ящичке под столом лежит какая-то книжка, куда она время от времени заглядывает. Безобразие! «Может быть, хватит? – витийствует сценарист, – хватит читать книжки, займемся своими прямыми обязанностями? Тогда и жить будет комфортнее и легче и страна наша наконец-то станет “нормальной”»?

Еще пример. Две автомастерские стоят в 100 километрах друг от друга. Одна эстонская, другая русская, в Псковской области. В эстонской ремонт дешевле, и если болт не закручивается, то эстонец выкрутит его, смажет и будет аккуратно закручивать обратно. Наша фирма дороже, и аналогичный капризный болт просто забьют молотком… Вот какие эстонцы молодцы, какие цивилизованные! Не повезло нам с народом! Были бы мы как эстонцы, у нас бы сразу настала демократия и повысилось благосостояние!

Или вот еще одна узнаваемая сценка: я купил сборный мангал для шашлыка. Начинаю собирать его на даче и обнаруживаю, что в мешочке вместо четырех гаек и четырех болтов лежат восемь болтов и две гайки. Как это по-русски! Но я представил себе рабочего, который укомплектовывал мангал. Он просто взял горсть каких-то болтов и гаек, запихнул в мешочек, и в голове его пронеслась мыслишка: «Что я их считать что ли буду?».

Вот именно: не царское это дело! Вот если блоху аглицкую подковать, этот рабочий ночами бы не спал, вот если бы звездолет невиданный построить, он бы все винтики собственными руками выточил!

В самом ли деле мы хотим, чтобы эти люди, с их полным отсутствием именно рабской психологии, превратились в «нормальных и цивилизованных» эстонцев и японцев? Проект превращения России в страну лавочников и машиноподобных менеджеров и исполнителей изначально был обречен на неудачу. Тут никто не будет с охотой делать то, что уже делалось, делается и что возможно делать. Тут надо ставить целью сотворить невозможное! Только такая цель соответствует требующей постоянного самовозрастания воле.

А «русский сервис»? Ненавязчивый насколько возможно. Сервис прекрасно удается японцам, китайцам, арабам, всем азиатам. С ним неплохо справляются и дрессированные европейцы. Есть только один народ в мире, органически неспособный к сервису – русские. Потому что «серв» означает «слуга», а мы не способны быть слугами.

Определение России как «страны господ» – это определение в терминах западных, в гегелевских и ницшевских. На самом деле вместе с отрицанием рабства должно отрицаться не только господство, но и сама противоположность обоих понятий. Должна возникнуть новая оппозиция, которая иначе опишет реальность. В прежних терминах описать реальность сущности российского общества невозможно, для Запада она загадочна и страшна.

 
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
 
 
Россия – Сфинкс! Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..
 

(Александр Блок)

Вот уж поистине Россию «аршином общим не измерить» (Тютчев). Нет, какие-то феномены, безусловно, и Гегель, и Ницше объясняют. Истины (а их теории – это истины) всегда так. Можно сказать, что человек – «двуногое и бесперое существо», и это будет истина. Можно сказать, что человек «единственный примат, имеющий мочку уха». Это тоже истина, и она верна. Но ни то ни другое не схватывает сути. Что-то очень важное пропускается этими теориями. В таких случаях феноменология предписывает взять сам исключительный феномен за основу и развивать соответствующую теорию из него. Возможно, тогда через российский опыт ученые объяснят не только отечественную историю, но и историю других стран.