Текст книги "Миграция"

Олег Овчинников
Миграция

Уродцы шли по незаасфальтированной дороге, чуть колыхаясь в лучах заходящего солнца. Ничто в природе уже не волновало их…

Временами, когда кто-нибудь их них падал на землю, обессиленный, вся процессия останавливалась, ожидая. Если по прошествии разумного времени, обычно не больше четверти часа, упавший не поднимался, ожидание заканчивалось, уродцы отправлялись дальше. Потеря одного уродца никак не отражалась на отряде. Отряд мог пережить еще множество таких потерь…

Никто ни разу не пытался помочь упавшему товарищу.

Должен ли я добавить, что шествие их проходило в полном молчании?

Дорога привела их к лесу и резко оборвалась. Ни проселочной дороги, ни даже узкой тропки. Деревья толщиной с человека равномерно заполняли все пространство впереди, препятствуя проходу.

Несколько уродцев, шедших впереди, подойдя к самым деревьям, ненадолго остановились, затем медленно повернулись на 180 градусов и пошли назад. Разочарование читалось на их лицах, в сутулости их спин. Отряд молча расступился, пропуская уходящих. Не было попыток удержать их.

Ибо никто не сомневался в их возвращении.

Уродцы всегда возвращались. Все-таки, вместе им было легче идти. Правда, некоторые осознавали это не раньше, чем доходили в одиночку до Края Мира.

Как раз для подобной ситуации в отряде был выделен один человек. Это не значит, что он мог справляться с этой работой лучше других. Правильней было бы сказать, что любой из отряда сделал бы это не хуже. Но и не лучше…

Одно из немногих достоинств уродцев – их взаимозаменяемость.

Просто он был выделен для этой цели.

Движением средней ловкости он вытащил из своего рюкзака топор.

Он не стал плевать себе на руки, прежде чем взяться за топор. Не стал проверять остроту лезвия, слегка проводя по нему пальцем. В общем, не сделал ни одного ритуального действия, которым опытный лесоруб начинает свою работу. Он просто пошире расставил ноги и начал рубить ближайшее дерево.

Делал он это не совсем обычным способом. Ни классического замаха над левым плечом, ни резкого удара на завершающем этапе движения по дуге. Он держал топор чуть впереди себя, горизонтально, лезвием вперед. И совершал им не рубящие, но, скорее, зачерпывающие движения.

Однако движения эти оказались на удивление действенными. Уродец вгрызался в гущу леса с поразительной скоростью. Остальные уродцы продолжали идти вслед за ним по свежепрорубленной просеке. Они практически не замедлили своего шага.

Так, в авангарде отряда, он и прошел весь лес насквозь, оставляя за собой след из поверженных деревьев и опровергая приличествующую случаю пословицу. Ни одной щепки не отлетело за время его работы…

Такая же незаасфальтированная дорога ждала их по ту сторону. Лес, пересекающий ее, казался досадным недоразумением, ошибкой, допущенной создателями этого мира.

Идти по дороге было много легче. Может быть, кто-то думает, что еще легче было бы вообще никуда не идти. Но, как правило, это плохо заканчивалось.

Хотя никто из уродцев по своей воле не останавливался. Они знали, что в их непрерывном движении есть смысл. Не знали, какой, но знали, что он есть. И поэтому они шли, не останавливаясь, с того самого момента, когда Ворота, висящие в небе, отворились и выпустили их на поверхность этого мира.

Их было еще слишком много, чтобы начать различать их друг от друга. Не столько, конечно сколько было в начале пути, но все-таки слишком много для идентификации. Однако один из них уже получил имя. Имя было странным – Глазастик. Странность заключалась в том, что внешне уродец практически не отличался от своих собратьев. Глаза его были не больше и не меньше, чем у других. Да если бы такое отличие и имело место, кто бы смог его заметить? Ведь уродцы не предназначены для тщательного разглядывания. На них можно лишь бросить беглый взгляд и стыдливо отвернуться.

Однако один из уродцев внезапно понял, что его теперь зовут Глазастиком. Не было сказано ни слова. Осознание пришло свыше.

Он шел… секундочку… седьмым в отряде. И не смотрел по сторонам.

Никто из них не смотрел по сторонам.

Следующим препятствием на пути отряда был ручей. Он выглядел совершенно безобидным, поэтому не сразу был отнесен к разряду препятствий. Неширокий ручей, плавное течение воды, блики заходящего солнца на поверхности. Если высоко в небе и не пели птицы, то это казалось случайностью.

Уродец, идущий первым, подойдя к самой воде, просто сделал шаг вперед. Он был уверен, что перейдет ручей вброд, даже не замочив своих зеленых штанишек. Он успел увидеть свое отражение в зеркальной поверхности ручья: испуганные глаза, широко распахнутый в молчаливом крике рот, прежде чем воды ручья сомкнулись над его головой. Уродец больше не выплыл на поверхность, скорее всего, он просто не умел плавать.

А ведь ручей вполне можно было перепрыгнуть. Нужно было только хорошенько разбежаться. Но уродцы никогда не разбегались и не прыгали, им привычнее было идти.

Еще пять уродцев стали жертвами своих привычек. Они входили в ручей, как крысы, влекомые дудочкой крысолова, и так же, как они, заканчивали свою жизнь.

Следующим шел Глазастик. Он видел смерть своих спутников, он умел делать выводы, он предчувствовал свой конец. И не испытывал по этому поводу особой грусти. Но внезапно он почувствовал озарение. Это было как указание свыше. Он четко представил себе выход из создавшейся ситуации и даже удивился слегка, как его не увидели другие.

Глазастик снял свой рюкзак. Чуть замешкался, развязывая тесемку. Заминка оказалась фатальной для еще одного уродца, который шел вслед за Глазастиком, а теперь обогнал его. «Не уверен – не обгоняй,» – флегматич

...

конец ознакомительного фрагмента