Текст книги "Исповедь военного переводчика. Книга 1. Возвращение на Восток"

– Жабыко, что вы все улыбаетесь? – спросил одного из слушателей полковник Кокин, преподаватель модной в те времена военной дисциплины – ОМП (оружие массового поражения).

– И вовсе я не улыбаюсь! – обиделся вертлявый молодой человек, получивший впоследствии за свою непоседливость прозвище Забота.

– А почему тогда у вас рот не закрывается?

– Ну, почему это не закрывается?! – обижался Жабыко. Справедливости ради нужно сказать честно, что у Володи и впрямь было не все в порядке с прикусом.

– Ну, тогда, может быть, задачу решите? – не унимался преподаватель. – Представьте себе, что по вашему соседу (полковник имел в виду соседнее подразделение) противник нанес наземный ядерный удар сверхмалой мощности. Ветер дует с востока со скоростью пять метров в час. Ваши действия?

– Превращаюсь в радиоактивное облако и продолжаю уничтожать противника! – враз нашелся проказник.

– Доброе утро, – приветствовала по-английски вошедшую в ресторан пару менеджер зала, молодая, симпатичная египтянка Хасанат.

– Ва алейкум ас-салям![4]4
  И тебе мир! (Араб.)


[Закрыть]

– Вы говорите по-арабски? – уже на родном диалекте спросила Олега девушка.

– Ну да.

– А откуда вы приехали?

– Из России, – сказал мужчина, направляясь к шведскому столу.

– Что вы там делаете? – не унималась молодая египтянка.

– Живу, – ответил Олег, наполняя тарелку.

– Но ведь там холодно! – изумилась Хасанат.

– О чем вы говорили?

Алла уже успела положить себе еды и заняла место у столика, выходящего окном на зеленую веранду ресторана. Олег передал ей содержание диалога, затем осмотрелся, наблюдая за местной публикой.

Отдыхающих из России было много. Но россияне между собой почти не общались. Это он заметил уже давно, перемещаясь по миру в качестве туриста. Из-за этого по залу раздавалась в основном английская и немецкая речь.

Англичане и немцы за рубежом всегда сбивались в шумные компании. Вместе сидели допоздна в барах, танцевали и пели свои песни. Возвращались всегда под утро, весело галдя и ничуть не считаясь с тем, что кто-то в гостинице может уже отдыхать.

Наиболее шумными всегда были немцы. Как правило, очень сдержанные у себя на родине, они просто отрывались по полной за рубежом. Им было абсолютно все равно, где они находятся: в Испании, Египте или на Кипре.

И только русские всегда сторонились друг друга. Олег не мог понять, отчего это так. Ведь и немцы, и наши – в равных условиях. Все за рубежом, а не дома. Так что же искорежилось в нашем сознании, если мы избегаем друг друга?

– У тебя все хорошо? – с тревогой в голосе спросила жена.

– Ну да. Просто задумался.

Но мысли не давали покоя. И все же… почему мы стесняемся своего языка? Зачем нам знать все эти иностранные: английский, арабский и прочие? Ведь англичане же говорят по-английски, то есть на своем родном языке. Также и немцы. Никто из них не снисходит до изучения иностранного языка, никто не напрягается. Это им не нужно. Все учат их языки, чтобы общаться с ними.

Почему в отеле с нами не говорят по-русски те, кто нас обслуживает? Разве это не их обязанность? Русских ничуть не меньше, чем других иностранцев за рубежом. Наши туристы занимают одно из первых мест по количеству практически на всех курортах мира. Денег за рубежом русские тратят намного больше, чем, например, англичане, которые никогда и нигде не переплатят. Но любят их, а не нас!

Ему вдруг вспомнилась поездка в Финляндию летом 1999 года.

В России стояла жуткая жара, и, убегая от нее, семья в полном составе: родители, а с ними взрослый 24-летний сын – задумала укатить куда-нибудь, где прохладнее.

Решили снять дачу у воды на востоке Финляндии. Но, приехав туда, поняли, что и здесь тоже жарко. Однако отдыхать – не работать! Спустя несколько часов вся семья блаженно купалась в финских озерах.

Хозяин, у которого они остановились, богатенький Буратино, не говорил ни на каком языке, кроме финского: объяснялись, как с туземцем, на пальцах.

Как выяснилось позже, при посещении соседних городков, никто, за редким исключением, ни на каких иностранных языках не говорит. И это не где-нибудь, а на востоке благополучной Финляндии, непосредственно примыкающей к территории России!

Все инструкции к товарам и даже к лекарственным препаратам (пришлось посетить аптеки из-за болезни сына) были исключительно на финском языке.

Позже выяснилось, что сын хозяина, парень лет тридцати, инженер-строитель, работает в Москве, знает русский не просто хорошо, а даже очень хорошо.

Ну прямо как в известной песне: «…только в клетке говорят попугаи, а в лесу они язык забывают».

– Пойдем скорее на море, а то еще немного – и будет очень жарко, – вывела из невеселых размышлений жена.

– Вот эти самые худшие, – сказал преподаватель арабского языка начальнику курса майору Яшину, указывая на пятерых слушателей, виновато понуривших головы. – Надо подумать, стоит ли им продолжать учебу.

Преподаватель, щеголевато одетый мужчина средних лет, был из гражданских. Он появился в институте на волне вспыхнувшего на Востоке противостояния. После окончания вуза мужчина, скорее всего, не работал с языком. Об этом говорила неуверенность в знаниях, которую он демонстрировал. Нередко, приходя на занятия в группу, он просил поднять материал, который давал накануне, и что-либо в нем поправить.

– Ладно, Володь, оставь нас, нам надо поговорить, – повернулся Яшин к преподавателю, и тот послушно вышел из кабинета.

Майор Яшин Михаил Николаевич, калмык по национальности, в коротковатых армейских брюках с неизменно наведенными на них стрелками, смешно и неподражаемо произносил слова, особенно их окончания. Добрый и сердечный человек, всегда был готов понять любого, но задача есть задача. Ее надо выполнять!

– Ну, вы что, не можете какую-то элементарщину выучить? Подумаешь, арабский язык: «газани бабани»[5]5
  «Эти две двери» (араб.).


[Закрыть], – смешно выговорил он, демонстрируя свои познания в языке. – Я вон все уставы наизусть знаю! И ничего, – важно заключил майор.

Слушатели незаметно переглянулись.

– Я вам поулыбаюсь! А тебе, – он обратился к Олегу по фамилии, – и вообще стыдно. На пятерку сдал английский при поступлении, а сейчас что? Эти-то хоть из армии пришли. Забыли там все на хрен, а ты что? Идите, и чтобы больше этого не был! – проснулся в майоре калмык.

* * *

Преподавателей в Военный институт набирали, что называется, из народного хозяйства. Долгое время советская арабистика была в загоне. Никому со времен Великой Отечественной войны эти специалисты были не нужны. И люди ушли кто куда. Одни встали к станку, другие уехали в сельскую местность.

Но наступил 1967 год – война на Ближнем Востоке. И об арабистах вспомнили. Их стали собирать по крупицам. Многие из теперешних преподавателей ВИИЯ были гражданскими людьми и сами капитально подзабыли арабский язык. Но были и такие, кто все годы войны, до нее и после служили в спецслужбах и выполняли различные тонкие задачи в разных частях света, подчас имея гражданство других государств.

Эти люди, без всякого преувеличения, были гордостью не только Вооруженных сил и спецслужб, но и всего Советского Союза. Под их кураторством в Военном институте в короткие сроки была сформирована прекрасная когорта преподавателей – лучших не только в Москве, но и в СССР, способных готовить высококвалифицированных переводчиков для нужд армии и флота, а также для спецслужб.

* * *

Выйдя из кабинета начальника курса, Олег задумался о том, что, наверное, трудно или даже совсем невозможно объяснить человеку, далекому от языка, что он поступил в институт для того, чтобы учить английский, а не вообще какой-нибудь иностранный язык. Да и что это такое – каракули какие-то! (Речь шла об арабской вязи. Он видел нечто похожее на бутылках с минеральной водой. А теперь от него требуют это учить! Ну просто дурдом!)

В коридоре он увидел сидящих поодиночке жопников (на сленге слушателей ВИИЯ «жопник» – это зубрила), которым было все равно, что «жопить», и ему стало тоскливо.

На самоподготовке жопники разбивались по парам и пытались учиться, контролируя друг друга. На практике эти старания были малоэффективными.

– Бэээбун![6]6
  Дверь! (Араб.)


[Закрыть] – неуверенно с тоской в голосе тянул бравый в повседневной жизни кадет Виктор Гукайченко, носивший за солидный размер шеи кличку Дядя.

– Почему это «бэээбун»?! – злился на непонятливого суворовца преподаватель арабского языка Константинов, мужчина маленького роста, щуплый, злющий и прокуренный, прозванный за свою невзрачную внешность Тараканом, один из немногих вольнонаемных преподавателей военного вуза. – Не «бээбун!», а «баабун!» – нервно тарабанил он желтыми от никотина пальцами по столу.

Недоуменно похлопав мохнатыми ресницами и слегка помедлив, Гукайченко вновь открывал рот:

– Бэээбун!

– Тьфу ты! – вскакивал со стула Таракан и начинал носиться по классу из стороны в сторону. Поистратив свои нервные клетки где-то «в другой жизни», Константинов был близок к тому, чтобы запустить мелом в «тупого двоечника». Что иногда и делал.

* * *

Впоследствии Олег все-таки взялся и выучил арабский язык, потому что занятие языком, пусть хоть и таким, покажется ему единственным развлечением в условиях малокомфортного военного быта. Все остальное время было посвящено строевой муштре, бесконечным нарядам на кухню и тумбочку дневальным, болтанию на перекладине, ну и конечно, бегу в сапогах и всенепременно с голым торсом, хоть летом, хоть зимой.

Много позже он неоднократно в своих размышлениях зрелого человека оценит преимущества военной школы выживания и подготовки. Да, только так, по принципу «не умеешь – научим, не хочешь – заставим», и можно было выполнить труднейшую на тот период времени задачу – дать основы языковых знаний и навыков, да еще и в рекордные сроки – всего за два года! – тем, кого немедленно нужно было использовать по назначению.

Некоторые не выдерживали напряжения. И естественный отбор пошел. А наш парень – уперся: успешно сдав сначала зимнюю, а потом и летнюю сессии, он перешел на второй курс, твердо выйдя на хорошие и отличные оценки.

На 2-м курсе всех арабистов (была еще пара групп слушателей, изучавших китайский и персидский языки) стали рассортировывать по мини-группам: на «продвинутых» и «задвинутых» в учебе. «Продвинутых» планировалось использовать за рубежом, а «задвинутых» – только на территории СССР для подготовки и переподготовки иностранцев в многочисленных учебных центрах, разбросанных по всем бывшим союзным республикам. Но, как показало время, и те и другие оказались в конце концов за границей. Слишком велик был спрос на военных переводчиков, и слишком мало предложение! Кроме того, были и потери.

Справедливости ради нужно сказать, что арабский язык в СССР изучали не только в ВИНЯ. Специалистов готовили и в других вузах необъятной страны. Их также пытались использовать как военных переводчиков, спешно призывая вчерашних студентов на военную службу и цепляя на них погоны офицеров-двухгодичников.

Но в основной своей массе эти специалисты не соответствовали предъявляемым требованиям военно-экономического сотрудничества, развернувшегося одновременно в десятке арабских государств Ближнего Востока и Африки. Использовать их сразу в работе было практически невозможно. Отчасти это была не их вина, так как в институтах и университетах, где они проходили подготовку, студентам не давали навыков военного перевода и не обучали диалектам арабского языка.

Они пытались говорить на литературном, и арабы в своем большинстве их просто не понимали. К тому же и прочных навыков устной речи у них еще не было. Но самым сложным для бывших гражданских людей, призванных на воинскую службу, было полное незнание военной терминологии. И чтобы хоть как-то завоевать уважение местной стороны, двухгодичники, а это были в основном представители высших школ Азербайджана, Таджикистана и Узбекистана, прибегали к испытанному оружию – позиционировали себя в качестве правоверных мусульман. Этим они не снискали уважение арабов, которые инстинктивно тянулись к тем, кто давал им фору не только в знании военной и боевой техники, но и в самом арабском языке, нередко искренне изумляя «носителей древней культуры». Шли боевые действия, гибли люди, и для арабских стран важнее всего были боевая подготовка и военная наука.

Арабская сторона пыталась использовать в деле и свои местные кадры переводчиков, которые, по соглашению с СССР, проходили подготовку в Одессе. Но, как показала жизнь, арабские переводчики, даже имея хорошие и отличные навыки владения русским языком, все же так и не смогли дотянуться до уровня военного переводчика из ВИИЯ. Местные кадры быстро утомлялись, требовали для себя хороших условий быта, избегали ответственности и уж тем более – личного участия в боевых действиях. К тому же частенько среди этой категории лиц водились предатели.

Сделав пару кругов над аэродромом, лайнер из России приземлился в Дамасском аэропорту. Из самолета вышла странная группа молодых людей, одетых в одинаковые белые без рукавов поплиновые рубашки и в основном одинаковые же костюмы (склад № 5 Министерства обороны СССР не страдал особым разнообразием). Впрочем, одеты все были весьма прилично, хоть на танцы!

В составе группы из двенадцати вновь прибывших переводчиков находился и наш знакомый.

Сирия встретила жарким воздухом и солнцепеком. Все сразу рассупонились, сняв пиджаки и галстуки.

В здании небольшого аэропорта царила прохлада. Их встречали. Таможню прошли, не вскрывая багажа, лишь предъявили служебные синие паспорта для проштамповки. Нужно сказать, что вся группа путешествовала налегке.

Подогнали автобус, а когда все расселись, встречающий представился:

– Капитан Петров. Сейчас проедем в офис, там получите деньги – и вас распределят на работу кого куда.

Глядя на таджикское лицо Петрова и улавливая едва заметный южный говор встречающего, Олег подумал, что тот вполне мог бы представиться Ивановым или Сидоровым. Впрочем, это ничего не меняло.

Водитель-араб включил радиоприемник на полную мощь, и автобус тронулся под гортанные возгласы и улюлюканье какого-то арабского ансамбля.

За окном потянулся однообразный пейзаж каменистой полупустыни с редкими колючками и перекати-поле. Слева от дороги, на некотором удалении, возвышались пегие холмы.

Картина начала меняться минут через 25–30, когда стали появляться первые кирпичные строения у клочков распаханной рыжей земли, на которой росла какая-то незнакомая, похожая на кукурузу зелень. Это был пригород Дамаска.

Прилетевшие из Москвы переводчики жадно смотрели в окна, так как в гомоне и какофонии гортанных звуков, которые вырывались из радиоприемника, общаться между собой было немыслимо.

Въехав в город, водитель выключил наконец радио и сбавил скорость. Проезжая по узким улочкам, приходилось все время вписываться в повороты и уклоняться от возможных столкновений с другими транспортными средствами, появлявшимися внезапно из ниоткуда.

Нужно сказать, что правил дорожного движения не соблюдал никто. Хаос на дороге водители пытались преодолевать жестами вытянутой руки. Все окна транспортных средств «колониального вида» были распахнуты, и каждый участник дорожного спектакля активно жестикулировал.

Переводчики жадно вслушивались в возгласы и крики, раздававшиеся с улицы, силясь понять их смысл. Честно говоря, понятного было мало.

Но вот автобус вынырнул из бесконечного торгового гарлема и покатил по более широким, разделенным надвое бетонной пешеходной линией улицам центра города. Стали появляться первые отели и площади, на которых с бетонных стаканов важно руководили движением полицейские, одетые во все белое.

Транспортные средства – самые разнообразные. Новых машин почти не было. В основном весь парк состоял из видавших виды мерседесов, пежо и ситроенов, потертых и побитых в бесконечных дорожно-транспортных происшествиях.

Маневрируя, автобус въехал в особую зону тихих улочек, где располагались офисы госучреждений и особняки богатого люда. Здесь было очень зелено и красиво. Территории домов окружали стриженые кусты изумрудной зелени, в воздухе растворились терпкие запахи неведомых цветов. Стали попадаться «цивильные» магазины, кафе и клубы.

– Смотри, клуб «Локомотив», – прочитал надпись на английском языке один из приятелей Олега. – Вряд ли это место отдыха местных железнодорожников, ведь в Сирии железных дорог нет!

И друзья вместе весело рассмеялись.

Автобус с переводчиками въехал на красивую площадь, в центре которой располагалась нарядная яркая клумба. Здесь располагалось несколько роскошных особняков с плоскими крышами и затемненными большими фрамугами.

– Вон в том доме живет сам президент Нуреддин аль-Атаси[7]7
  Президент Сирии, был смещен Хафезом Асадом в результате бескровного переворота в 1970 г.


[Закрыть], – ожил капитан Петров. – Отсюда нам еще минут пять в гору.

И, словно повинуясь его словам, автобус развернулся и резко пошел вверх по тихой зеленой улице, сплошь усаженной пальмами. Впереди, по ходу автобуса, показалась высокая гора. По ее пологому склону карабкались многочисленные белые домики, а на самом верху маячила средней величины телевизионная вышка.

– Это гора Эль-Касьюн, – пояснил Петров. – Там заканчивается город.

Вскоре автобус остановился у чугунной ограды большого особняка, и приехавшим было предложено разгружаться.

В офисе на улице Абу-Руммани переводчиков продержали часов пять. Сначала их повели к врачу – человеку в украинской национальной рубашке.

Как потом выяснилось, «хохляцкий доктор», он же капитан Фоменко, мало чего понимавший в медицине, был ярким представителем «военных коновалов». Но и прохвостом он был высшей марки. Зализывал все места у начальников как только мог и являлся незаменимым домашним эскулапом всех основных руководителей аппарата Главного военного советника в Сирии. Достаточно сказать, что врач, ни разу не выезжавший на боевые задания и не покидавший своего удобного кабинета в роскошном особняке в течение всего срока загранкомандировки, уезжал в СССР, увозя с собой орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». При этом никто особенно не скрывал, кому изначально предназначались эти боевые награды…

Фоменко минут сорок инструктировал новичков, рассказывая им, как и чем необходимо обрабатывать фрукты, прежде чем употребить их в пищу. Говорил, что нужно кипятить воду и ни в коем случае не пить ее из-под крана, стращал малярией и даже брюшным тифом. Одним словом, «провел работу».

Потом их собрали в общем зале для встречи с Главным военным советником в Сирийской Арабской Республике, генерал-лейтенантом танковых войск Салтаном Хекезовичем Магометовым. Герой Советского Союза и участник Великой Отечественной войны, Магометов был человеком суровым, никогда не улыбался, а если кто-нибудь попадал к нему на «ковер», то «впечатлений» хватало надолго.

Главный военный советник кратко обрисовал невеселую ситуацию в сирийской армии и стране в целом. О сирийской армии сказал, что она подготовлена слабо и самостоятельно не может противостоять израильтянам. Генерал охарактеризовал текущий период времени как период «похолодания» в отношениях между Сирией и СССР, что, по его словам, в полной мере ощущалось в войсках.

Затем с каждым из новичков побеседовал особист, и после долгого перерыва и ожиданий у фонтана во дворе их вновь собрали в зале и объявили, кому и где придется служить в загранкомандировке.

По распределению Олег остался жить в Дамаске и попал в первую танковую дивизию Сирийских вооруженных сил, дислоцированную в районе Киеве, вблизи Голанских высот.

Представить отцам-командирам обещали через три дня, а пока дали время для адаптации. Было строго приказано, несмотря на хорошее в целом отношение сирийцев, в городе появляться только группами, не менее двух, а лучше трех человек. Но и в кучи не сбиваться.

Затем всех, кого отобрали для службы в центральном гарнизоне (воинские части вокруг Дамаска), отвезли в гостиницу «Рамзес I».

Гостиница, расположенная в старом районе города, оказалась весьма комфортабельной, имела ярко выраженный восточный колорит: фигурная резьба по камню, двери из красного дерева, фонтан на втором этаже, мерцающие разноцветьем лампочки в холле, кальяны и прочее.

Из всей группы прилетевших в Сирию переводчиков в Дамасском гарнизоне осталось пятеро. Каждого поселили в отдельный стандартный гостиничный номер с огромным «сексодромом» (безразмерная арабская кровать) на две персоны, большой ванной и балконом на улицу.

Побросав вещи, все пятеро собрались в холле у ресторана, где предстояло ужинать. Странно, но, хоть перелет из Москвы и сама дорога были довольно утомительными и долгими по времени, голода никто не ощущал. Душило лишь одно желание – выскочить поскорее на улицу и вдохнуть воздух другой страны. До жути хотелось вербального общения с носителями чужого языка, хотелось смотреть и анализировать все увиденное!

Молодые люди почти выбежали из отеля, и в лицо им пахнуло теплом южного вечера, наполненного чужими голосами и запахами. Ходили долго и никак не могли надышаться воздухом свободы. Шутка ли – от казармы и муштры – за рубеж! А как все необычно и не похоже на нас! Горели витрины бесчисленных магазинов, уличные кафе утопали в гирляндах лампочек и зелени. В воздухе витало настроение праздника – праздника жизни.

Вслед за пешеходами, на расстоянии трех-пяти шагов, неотступно двигались вереницы такси в ожидании лишь одного кивка или взмаха руки, чтобы в любой момент доставить куда прикажут.

По улицам города гуляли, обнявшись, сирийцы. Молодые парни лет 20–25, взявши друг друга под руки, образовывали длинные шеренги, перегораживая всю улицу. Подумалось вдруг: а как же война? Уж очень все как-то мирно и празднично. Кто же воюет с евреями, если вся молодежь вот так, мирно беседуя, болтается по городу? А может, и нет никакой войны? Была, да и вся вышла?!

Настроение у всех было приподнятым. Вернулись в отель, но спать не хотелось. Посидели еще в холле, слушая тихое всхлипывание воды в резном фонтанчике, стилизованном под восточный цветок, но все же усталость от проделанного пути давала знать о себе. И переводчики потянулись в свои номера.

Олег принял душ и вышел на балкон. Прямо перед его глазами, метрах в пяти, стояла свеча минарета, на резной стене которого красовался колокольчик радиоточки.

Подумалось: «Вот дают, уже и молятся с применением технических средств!» Иных догадок увиденное в тот момент не принесло.

Все стало очевидным в пять часов утра, когда колокольчик на минарете ожил гнусавым голосом муллы, призывавшего правоверных к утреннему намазу. И так громко, словно бы началась война.

Наш переводчик сначала вскочил спросонья, а когда понял, что происходит, снова лег, пытаясь уснуть и прикрывая голову подушкой. Но тщетно. Затем пошарил рукой на полу у кровати и запустил ботинком в сторону минарета.