Текст книги "Игра длиною в жизнь. Юмор, сатира"

Игра длиною в жизнь
Юмор, сатира
Олег Евгеньевич Пряничников

© Олег Евгеньевич Пряничников, 2016

ISBN 978-5-4483-3652-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стой! Кто идёт?!

Из нас никто не спал. Мы все дежурили-караулили. Поочерёдно.

В ночь на двадцать восьмое декабря дежурила тёща. Она забаррикадировалась в кухне табуретками и стойко простояла всю ночь у холодильника.

На утро в банке с чёрной икрой не хватало семь столовых ложек, с красной – четыре. Кабачковую бог миловал. Но от салями остался только хвостик.

– Я задремала всего на секундочку, а вы как последние диверсанты воспользовались этим, – возмущалась тёща.

– Да мы это. Мы конечно не спали. Минуты четыре. А потом как дети, – переглядывались я и жена виновато.

– А я вообще – ребёнок, – отрезал наш отпрыск девяти лет.– Поэтому всю ночь спал тоже как ребёнок, то есть как младенец. Короче, без задних ног я спал, никуда не вставал.

В ночь на двадцать девятое декабря он дежурил – сын. Ведь рано утром в школу сорванцу, ан нет, вызвался караулить.

На кухне он включил дивиди, телевизор и лёг на табуретки, тем самым преградив путь к холодильнику.

На утро в коробке с конфетами-ассорти не хватало двенадцать конфет, в коробке с безе десять безешек, торт с красивой надписью «С НОВЫМ ГОДОМ!»! был съеден наполовину.

– Как вы могли! – Возмущался с лицом, вымазанным шоколадным кремом сын.– Я заснул всего лишь на секундочку, а вы, как последние сладкоежки!

– Да мы минут восемь не спали! А потом как дети! – вспыхнули мы с женой.

– Да-да. И я минут восемь, а потом мы усе – хры-ы, – подтвердила наше алиби тёща, а заодно и себя оправдала.

В ночь на тридцатое декабря караулила холодильник жена. Ей простили всё, потому что из холодильника бесследно пропали только солёные огурцы (три литра) и баночка майонеза (литр).

В ночь на тридцать первое декабря я сказал им: " Ничего не знаю, моя очередь охранять холодильник». Все разошлись по комнатам подавленные, один я был в приподнятом настроении, которое сохранялось у меня всю ночь.

На утро я не возмущался. Я был не в силах.

Подсчитали убытки. Бутылка коньяка и бутылка водки опустели больше чем наполовину. От копчённой горбуши остались одни горбики. От маринованных груздей, которые тёща берегла с лета, остались пустая двухлитровая банка и журнальная фотография знатока Друзя, которую тёща зачем-то наклеила на банку.

Вечером тридцать первого декабря всем семейством мы собрались, чтобы проводить старый год. На столе было всё что было в холодильнике, а ещё мы наготовили оливье. В атмосфере царила некая напряжённость.

– Говорила я, не надо запасаться на Новый год заранее, – проворчала жена, хрустя квашенной капустой.– Сейчас же в магазинах всё есть! Пошёл, купил!

– Ой-ли! Ой-ли! – парировала тёща.– Сёдня есть, завтра нету, знаем, проходили. И цены: сёдня такие, а завтра – совсе-е-ем другие. И народищу в магазинах тридцать первого не протолкнуться.

Короче, как бы то ни было, потихоньку мы развеселились. А когда шампанское выстрелило под удары курантов, атмосфера разрядилась окончательно. Тут дед Мороз к нам пришёл пьяненький со снегуркой квёленькой, сынок стих прочёл взрослый, я спел. В общем, Новогодний праздник удался. И оливье хватило всем!

Азартный Василий

– Я чувствую, мне сегодня повезёт, – сказал Василий, садясь к столу.

На очаровательном личике девушки (она же крупье) застыла загадочная улыбка Джоконды.

Василий водрузил на стол стопку разноцветных фишек, снял несколько сверху и положил их возле крупье. Та блеснула глазками, две карты легли на стол, Василий открыл свою.

– Ещё, – востребовал он. После некоторого раздумья снова востребовал: – Ещё… Чёрт! Перебор! – он с досадой швырнул карты на стол.

– Казино выиграло, – ласково объявила девушка и также ласково спросила: – Играем дальше?

– Играем, – рубанул Василий.

На этот раз он резко увеличил ставку – его стопка фишек уменьшилась наполовину.

– Ещё! – Когда Василий вложил в ладонь вторую карту, то по его лицу пробежала радостная дрожь, у него было двадцать.– Себе, – сказал он мягко и даже стал тихо насвистывать.

– Не свистите – денег не будет, – предупредила девушка, Василий замолк.-Что у вас?

– У меня… двадцать.

– Понятно.– В ответ она стала набирать себе.– Двадцать одно, – нежно объявила крупье.– Казино выиграло.

– Ёлы-палы! – нервно выпалил Василий.– Ставлю всё. Всё! – И он пододвинул к крупье оставшиеся фишки.

И снова две карты легли на стол.

– Ещё! – выкрикнул Василий, когда открыл туза. И тут к тузу он получил десятку.– Двадцать одно! Я выиграл! – закричал он радостно и с шлепком припечатал свои двадцать одно к крышке стола.

– Минуточку, – бархатным голоском пропела невозмутимая крупье. Сейчас моя очередь. По правилам казино, если крупье наберёт столько же сколько и игрок, то казино остаётся в выигрыше.

– Правила мне известны, – прохрипел Василий и весь напрягся.

Девушка открыла свою карту, добавила к ней ещё одну, потом ещё… Двадцать одно. Казино выиграло! – объявила крупье.– А теперь, милый, – вдруг в её голосе появились металлические нотки. Кстати, крупье звали Леной и она являлась законной женой Василия. – А теперь, милый, – сказала Лена, жена Василия, – подведём итоги. Она сложила все выигранные фишки в кулачок, а затем по одной их стала метать на стол: – Эта фишка – мытьё посуды, эта – стирка белья, эта – готовка ужина, эта – поход в магазин, эта – вынос мусора, чистка ковра… Короче, ты проигрался в пух и прах, любимый, при чём на неделю вперёд. Не грусти, дорогой. Ты же сам придумал: играть в очко на домашние дела, вместо того, чтобы их просто поделить – тебе мужские, мне женские. Так что за дело, Василий!

Лена подмигнула мужу и в прекрасном настроении покинула кухню.

Через некоторое время он пришёл в себя и принялся за мытьё посуды.

«Ничего, – скобля сковородку думал Василий.– Со следующей недели меняем очко на рулетку. Уж в неё мне точно повезёт».

Артистка огородная

Деревня. Завалинка. Свидание молодых влюблённых.

– Здравствуй, Клава, девочка моя.

– Здравствуй, Коля. Спасибо тебе, конечно, за девочку, но теперь я не только твоя.

– Не понял…

– А что тут не понятного. Теперь, Коля, я – народная.

– Опять не понял.

– Да что ты заладил: не понял – не понял! Артистка теперь я. Народная. Ты же сам прекрасно знаешь, как я мечтала стать артисткой. И вот стала, причём сразу – народной.

– Да как так-то?

– А вот так: съездила в город, в подземном переходе заказала себе корочку, меня сфотографировали, съездила второй раз, выкупила эту корочку. Ну, корочку, удостоверение, понял?

– Теперь понял. Покажи.

– На! Гляди!

– Так (читает). Удостоверение. Так. Народная артистка Риссии. Риссия – это что? Китай что-ли?

– Да это просто описка, Коля. Можно ведь подправить. Тихонько.

– Тихонько, говоришь. (Читает дальше.) Народная артистка Риссии Пулькина Клавдия Владимировна. Но ты же Васильевна, Клава!

– Да какая разница – какое отчество. Можно ведь подправить.

– Тихонько?

– Ага. Тих… онько. Зато фотография моя.

– Фотография-то твоя. Сколь отдала?

– Пят…

– ????

– Десять тыш.

– Десять тыш!!!

– Зато я теперь артистка. Народная.

– Ой-ли. Странная какая-то корочка… Клава! А ты обложку этой корочки внимательно разглядывала? Смотри на оттиск.

– Ну, смотрю – золотыми буквами: УДОСТОВЕРЕНИЕ.

– А ниже. Читай!

– УДОСТОВЕРЕНИЕ..НКВД…

– Ну ты и отчебучила… артистка. Подшутили над тобой. За твои же деньги.

– Ха! Так всё же правильно! НКВД – это значит Народная Клавдия ВлаДимировна.

– Васильевна. А лучше так – Народная Клавдия Васильевна – дура!

– Ы-ы-ы!!! Лоханулась я, Коля-я-я!!!

– (Обнимает её.) Эх – ты, артистка моя… огородная, не плачь уж…

Почитатели Вуду

Этот студент и эта студентка, Владлен и Валерия, чё учудили. Они, почитатели Вуду, влюблённые друг в друга, однажды, поссорившись из-за какого-то пустяка, прокляли друг друга. Они сварганили куколок и стали их мучить иголками и прочей ерундой, наивно веря, что они этим самым мучают непосредственно друг друга. У него куколка получилась не очень. Слепил он её из пластилина, слепил на скорую руку. Куколка получилась безликой, со спичками вместо ручек, ножек и волос. И имя ей было дано – Валерьянка. Владлен, изготовив такого монстрика, тут же проткнул его спичкой. «Так тебе!» – рыкнул и швырнул Валерьянку в свой стол. Валерия шила Владурака (так она назвала свою куклу) всю ночь. И животик, и головку, и ручки, и ножки и… так далее она тщательно набила ватой. И глазки-то ему пришила, и и носик, и ротик, и… так далее. Всё из разного цвета материи. Молодец! Аккуратная девочка. Также аккуратненько она воткнула большую иглу во Владурака, рыкнув при этом: «Так тебе!» Затем она притулила бедную куклу к своим детским игрушкам, на полку. Шли дни. Как-то Владлен и Валерия попробовали помириться, но у них не заладилось. Вот тут-то и началось «настоящее Вуду».

В этот же день Владлен, психуя, перетянул шейку Валерьянке нитью и повесил ту над своей кроватью. Фашист! А она, Валерия, в этот день воткнула во Владурака аж дюжину маленьких, но острых иголочек. И в глазки, и в носик, и в ротик. А «так далее» вообще оторвала с корнем. Садистка! Как говориться – от любви до ненависти один шаг. Короче, эти почитатели Вуду, возненавидели друг друга. И теперь, после каждой их невольной встречи (а они ведь учились в одном институте) с Валерьянкой и с Владураком происходило что-нибудь ужасное – у одной вспыхивали ручки и ножки, у другого отрывались глазки, у одной горели волосы, у другого добавлялись острые иголки. В общем, со временем некогда более-менее симпатичные куклы превратились в маленьких ёжиков-уродцев. Но… вдруг… с Валерией что-то произошло, она затосковала, ей стало жалко Владурака. Она взяла и пришила ему новое «так далее», нарядила его шапочкой и шарфиком. А иголочки, которые она по-прежнему всё-таки втыкала в него, теперь были разноцветными, праздничными. Пожалел и Владлен Валерьянку – как-то он придумал ей паричок, отрезав локоны от белоснежной капроновой мочалки, потом он слепил из белого пластилина достойные ручки и ножки. Прилепил их к фигурке, а ножки обернул в юбочку, использовав обёртку от шоколадной конфеты. И главное – он освободил шейку Валерьянки от нити. И вместо висения она теперь сидела на полированной спинке кровати, прислонившись к обоям. И вот однажды, не сговариваясь, в один и тот же день, в одно и то же время, Владлен и Валерия пришли на старое место их свиданий. К фонтану, дно которого сверкало монетками, или к памятнику Пушкина, возле которого сумасшедший поэт декламировал свои стихи, или к часам-цапле… Да важно ли это? Они встретились и протянули друг другу ёжиков-уродов и, ужаснувшись, рассмеялись. Она хохотала, держа на распятой ладони Валерьянку, он ржал, с любопытством вертя Владурака. Они помирились. А мне кажется – Вуду их и помирил.

Глаза закрою, вижу…

Действующие лица: Сашка, Пашка, Ирина – молодые люди 18—20-ти лет.

Комната Саши, он сидит за монитором. Недалеко от него на диванчике, с журнальчиком в руках, развалился его дружок Пашка. Сашка на одном из сайтов знакомств просматривает фотографии девушек. В какой-то момент он закрывает глаза и видит перед собой очаровательную девушку, её длинные волосы вьются на ветру, она бесподобна, за кадром льётся красивая музыка. И тут Сашка вздрагивает от голоса Пашки, он открывает глаза.

Пашка: Опять?

Сашка: Ничего с собой поделать не могу – вижу её и всё.

Пашка: Но ты же не можешь влюбится в девушку, которую сам придумал. Значит ты её где-то видел раньше.

Сашка: Может быть и видел.

Пашка: А может это у тебя болезнь какая-то? А, Сашок? Ты бы взял да и спросил у людей в интернете – есть ли у кого ещё такая же проблема.

Сашка: А что! И спрошу! (Печатает.) О! Ответы пошли.

Пашка: Ну-ка, почитай-почитай.

Сашка: Никас пишет: " Как закрою глаза – вижу перед собой прапорщика, никак не выходит из головы эта армия, мать её. Особенно прапорщик, мать его.»

Пашка: Ха!

Сашка: Ещё. «Насчёт глаз не скажу, а вот уши затыкаю часто… наушниками. Меломан»

Пашка: Ха! Ещё есть?

Сашка: Есть. «Затыкаю только нос – в общаговском туалете»… Одна ерунда короче. Пашка!

Пашка: Ну!

Сашка: Тут одна Ирина пишет, Ирина-художница. «У меня точно такая же болезнь как у тебя, – пишет она.– Я когда закрываю глаза, то вижу перед собой человека, которого люблю. Но встретить его никак не получается. Я всё время рисую его лицо. А вот это я» Пашка! Фотография её! Глянь!

Пашка (подлетает к монитору): Это она?

Сашка: Она. Она – моя Ирина. Господи, сердце-то моё как бьётся. Сейчас предложу ей знакомство.

Пашка: Подожди, Сашок. Не спеши. Ты знаешь чего, ты напиши ей, пусть этот, портрет своего любимого предъявит. А вдруг это ты. А вдруг – это хорошая шутка судьбы!

Сашка: Да я просто уверен что она видит меня! (Печатает.)

Комната Ирины, она сидит за монитором. Она только что прочитала Сашкин новый текст и отправила ему портрет любимого человека. Ирина закрывает глаза, за кадром льётся красивая музыка.

Комната Сашы.

Сашка: Паша, рисунок появился!

Пашка: Вижу…

И тут возникает пауза. Пашка открывает рот от удивления, Сашка хватается за голову.

Сашка (потеряно): Это не просто плохая, это очень злая шутка судьбы…

Пашка: А что, у твоей Ирины есть вкус…

Крупным планом монитор. На мониторе лицо нарисованое карандашом – это Пашка.

В автобусе

Рейсовый автобус, битком набит пассажирами. Пожилая пара сидит где-то посередине салона.

Он: Ох и народу. Галюха, ох и народу.

Она: Хорошо, что мы на самой первой остановке сели.

Он: Слышь, Галюха, может мне уступить место вот той старушенции. Жаль её.

Она: А сам-то, не старик? Ладно, тебе виднее.

Он: Эй! Старушенция! Подгребай к нам, я тебе место уступлю. (Привстаёт.)

Старушенция: Ой, спасибо, милок. Ой, спасибо… Митя?!

Он: Таня?! (Снова садится.)

Старушенция: Митя!

Он (смутившись перед женой): Галюня, это Таня: подруга детства, вместе в институте учились…

Она (смерив старушенцию нехорошим взглядом): Так вот ты какая – Таня. Это имя не раз я слыхала от своего муженька. Он, знаете ли, лю-ю-юбит во сне разговаривать.

Старушенция: Пойду я.

Она: Стоять!!! Ой, кожа да кости, горбик вон, клюка. Мить, глянь, у неё клюка. А ты, гад, во сне. И не только!

Он: Галюнь, когда это было.

Она: Ах-ты, старушка-одуванчик. Да я щас как дуну!

Старушенция: Люди! Выпустите меня! Я на ходу выйду!

Люди: Стоять!!! Нам интересно.

Она: А ну садись. А ты, Митя, потеряйся на время!

Люди: Х-а-а!!!

Она: Тихо там – всем! Ну как живёшь, Таня? Я же бывало с твоим именем и ложилась, и просыпалась и… Короче, ты мне как родственница была. Как живёшь, Таня?

Старушенция: На пенсию молюсь, Галя.

Она: И мы.

Старушенция: По женски болею.

Она: И я.

Старушенция: Внуки задолбали.

Она: И нас.

Старушенция: Жизнь прожила – как будто и не жила.

Она: Мда. (кивнув на мужа, стоящего в толпе) Эх, а за что бились-то, Тань? За этого сморчка лысого? Пузатого, кривоногого, больного?

Старушенция: Ну, одно-то достоинство у него было.

Она: Вот именно – было…

Люди (ему): Батя! Выпить хочешь?!

Он: Наливай. Ей, трясёт.

Люди: Ну, чуть расступитесь, трясёт же!

Старушенция: Помириться бы.

Она: Да будь ты здорова!

Люди: Пей, батя, пей!

Она: О! Остановка наша! Ми-и-тя! Выходим!

Он: Я ехала домо-о-ой!

Кое-как выходят.

Счастливого вам пути!

Поза цапли, стоящей на одной ноге.

Правую, либо левую ногу, согнув в колене, вы поднимаете вверх параллельно полу. Затем, стопу, поднятой ноги, подошвой вы прижимаете к удобной вам ягодице. Прижимаете как можно крепче. Ещё крепче! Затем. Кисти рук вы прячете у себя под мышками. Теперь самое интересное. Находясь в такой позе, вы должны удерживать в клюве сумку весом от пяти и более килограммов. Удерживайте её до потери пульса.

Следующая поза – поза глухонемой, слепой обезьянки.

Молниеносно вы запрыгиваете на кого-либо, или на что-либо. Запрыгнув, вы должны цепко держаться за предмет, на который запрыгнули, ногами. А руками вы должны обхватить свою голову так, чтобы никого не слышать и никого не видеть. На тумаки не реагировать, ноги и руки не разжимать – терпеть до потери сознания.

И наконец, третья поза – поза затравленного червячка.

Как можно сильнее втяните в себя живот, грудь и всё остальное. Затем прилипните к любой вертикально стоящей поверхности и ползите к потолку. Ползите. Я сказал, ползите! На потолке замрите. Замерев, затравленно поглядывайте по сторонам. Попытайтесь слиться с потолком, пусть останутся одни затравленые глаза. Терпеть до потери зрения.

Итак. Мы познакомили вас с очень необходимыми вам тремя позами. В следующий раз вы узнаете всё о позе дохлой мухи, о позе дохлой мухи, размазанной по стеклу, и о позе последнего огурца, только что втиснутого в полную банку для предстоящего соления.

Напоминаем, все рекомендуемые позы вы легко можете отработать в автобусах рейсов: семь, восемь, шестнадцать и сто одиннадцать муниципального автопарка нашего города.

АТП «ЕЗДАКОМФОРТ»!!!

МЫ всегда заботимся о наших пассажирах!

Счастливого вам пути!

(заметка из газеты «Общественный транспорт», напечатано на правах рекламы)

Моя женщина

Моя женщина варила борщ. Наша кухня, и без того маленькая, теперь казалась совсем крохотной, потому что в ней кроме меня находилась ещё моя женщина. Она стояла у плиты и варила борщ.

– Милый, – прощебетала она, развернувшись ко мне, – сегодня, – она отхлебнула из поварёшки, – у нас – борщ.

– Ой ли, – усомнился я, сидя за кухонным столом и загородившись газетой

– Ах, ты сомневаешься? Ничего себе! – моя женщина нахмурилась, но ненадолго. Она хитро прищурилась. А я настороженно вздрогнул, поглядывая на неё поверх газеты.

– Милый, у нас будет борщ, – настойчиво пообещала мне моя женщина.– С мясом, капустой, свеклой, картофелем, свежим помидором, морковкой, петрушкой и чесночком.

– Ты ничего не забыла?

– Я? – она снова окунула поварёшку в кипящую кастрюлю. Отхлебнула. Ещё отхлебнула. Наконец сказала, причмокивая:

– Ты прав, милый

– Началось, – выдохнул я и уткнулся в газету.

– Я огурцов туда порежу. Солёненьких.

– Угу, – отозвался я без оптимизма.

Я слышал как она нашинковала огурцы, спустила их в кастрюлю и туда же снова окунула поварешку. Запричмокивала:

– У-у-у, милый! Какая вкуснятина! Правда лучка не хватает зелёного.– В ход пошёл лучок.– И грибков. Опят. Свежих.

– Это что-то новенькое, – сказал я.

Шинкование. Плюханье поварёшки. Причмокивание.

– Ну как? – спросил я не без интереса.

– Вкуснятина! – ответила моя женщина.– Я полбаночки кукурузы ещё высыплю. Маринованной.

В кастрюлю посыпалась кукуруза. На этот раз моя женщина испробовала «борща» аж целую поварешку. То есть она её всю съела. Затем вторую…

Я сделал себе бутерброд с колбасой и сыром. Кстати, и то, и другое она также нашинковала и спустила в кастрюлю.

Наконец-то моя женщина» сварила «борщ» и видимо наелась. Она стояла спиной к плите и раскачивала поварёшку в такт какой-то песенке, которую тихонько напевала. Она была довольна.

– Милый, – прощебетала моя женщина, – ты подождёшь второе? А то первое, то бишь борщик, я нечайно весь съела.

– Конечно, дорогая, – ответил я и сделал себе ещё бутерброд.

Я ел бутерброд и любовался ею, моей очень кругленькой женщиной. Я любовался тем, как она варила макароны, заправляя их сахаром и конфетами.

– Скорее бы ты уж родила, – сказал я и глупо улыбнулся.

Весёлые зверушки

Что-то в этом зоопарке на колёсах под названием «Весёлые зверушки» было не так. Тигр, щурясь, сыто облизывал себя, а когда делал перерывы, то блаженно улыбался и подолгу смотрел в одну точку. В другом вагончике лис с лисичкой заигрывал по-щенячьи. Он, по всему видать, сытый, да и она каталась вся в опилках тоже очень сытая и весёлая. В третьем вагончике бурый медведь дремал, сладко похрапывая, но при этом он не забывал передней лапой поглаживать себе живот. То по часовой стрелке, то против. В четвёртом вагончике волки, счастливые, и от счастья, сошедшие с ума, хаотично метались. В пятом…

Мой шестилетний сынок, как и я был поражён.

– Папа, – сказал он, проглотив в результате шока чупа чупс целиком, – ещё на прошлой неделе все эти зверушки умирали от голода. Они были печальны и хмуры. Что случилось?

– Что случилось-что случилось, – услышали мы громкое ворчание не определённого возраста мужика, очевидно смотрителя за животными.– Идите-ка, лучше лань вон покормите. У вас, я вижу, морковка. Лань-то голодная.

И правда. Лань была голодная, и коза горная, и обезьянка. А у нас как раз были ещё бананы.

– Нет! – раскинув руки, преградил нам дорогу к вагончику с обезьянкой смотритель.– Эту не кормить!

Он хоть был и пьян и тощ, но не драться же мне с ним, да и воняло от него, да и сынок при мне маленький. Сынок заплакал:

– Почему-у!

– Да, почему? – спросил я и легонько отстранил смотрителя.

Перед нашим обозрением предстала обезьянка. Она находилась как и все зверушки за решёткой. Она смиренно сидела в своём вагончике, виновато опустив головку, и бесцельно ковыряла указательным пальцем дощатый пол. Она выглядела несчастной.

– Она наказана! – выпалил смотритель и в его голосе я услышал слёзы.– Что вы на неё уставились? Бедная она, да?! Несчастная, да?! Вы лучше вон на тот плакат посмотрите! Человек был один, ну пьян он был, ну, гулял возле клеток, ну, дразнил их, вечно голодных. А она – дура! И как она выбралась?! Слышите, всех, всех хищников выпустила на свободу. И они, козлы, растерзали этого… хорошего человека!

– Да кого?!! – заорали мы с сыном хором и, повернув головы, вытаращились на

плакат.

На плакате была отпечатана большая фотография в виде мясистого лица с наглыми глазами. Под лицом была надпись: ВЧЕРА ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ НАШ ЛЮБИМЫЙ ДИРЕКТОР ЗООПАРКА НА КОЛЁСАХ «ВЕСЁЛЫЕ ЗВЕРУШКИ». ВЫНОС ТЕЛА СОСТОИТСЯ и так далее…

Я, ошарашенный, молчал. А вот сынок мой высказался:

– Зато зверушки теперь действительно весёлые. По крайней мере хищники. Голодным весёлым не будешь. Так ведь, папа?!

Устами младенца глаголет истина…