Текст книги "Человек за шкафом"

Глава пятая
Два «бойца»

Окончательное подтверждение своей догадке Ольга получила в середине января. До того она все еще не была уверена, что ждет ребенка. Ну, мало ли что… Но после визита к врачу уже не осталось никаких сомнений – да, все именно так, в конце лета она станет матерью.

Как это нередко бывает, к первой беременности Ольги семья Назаровых и Рябовых отнеслась очень серьезно. В доме только и разговоров было, что о будущем малыше – обсуждали и спорили, как его или ее назвать, как растить, как воспитывать. В квартире тут же затеяли ремонт, а бывшую Олину комнату снова стали называть детской, обклеили ее веселыми светлыми обоями.

Все в семье дружно заботились об Оле, берегли от всего, что могло хоть как-то негативно на нее воздействовать, – от сквозняков, переутомлений, недосыпов и любых неприятных эмоций. Ей не разрешали поднимать ничего тяжелее словаря, ее кормили свежим творогом и фруктами, за которыми домработница Катерина через день ездила на рынок, ее вывозили за город, чтобы ребенок дышал свежим воздухом, и водили по музеям и выставкам, потому что Татьяна Сергеевна где-то прочитала, что во время беременности надо смотреть на все красивое. Ольга принимала все как должное – ведь это была забота не столько о ней самой, сколько о ее малыше. Да и чувствовала она себя не лучшим образом, особенно в первые и последние месяцы. Сначала очень сильно мучил токсикоз, Оля быстро уставала и постоянно хотела спать. Весной стало вроде немного полегче, особенно после того как в середине мая Оля с Татьяной перебрались на дачу, подальше от городской духоты. Но это чуть не стало ошибкой.

По расчетам врачей, появления малыша ожидали в начале сентября, но роды начались на две недели раньше, утром двадцатого августа. Оля с Татьяной еще даже в Москву не успели вернуться, хотя собирались сделать это заранее. К счастью, все обошлось. Позвонили Назарову с дачи, где, конечно же, имелся телефон – не может же человек на такой должности оставаться без связи! – тот спешно выслал машину. Олю успели доставить в роддом вовремя. И как раз в ту августовскую ночь, когда в Восточную Европу вошли советские танки, положив конец «Пражской весне», на свет появился Андрюшка. Крупный, почти богатырь, крепкий и здоровенький.

То, что родился именно мальчик, сделало счастливыми и маму с папой, и дедушку с бабушкой. Как бы Степан Егорович ни уверял, что готов любить всех детишек, независимо от пола и масти, но, конечно, и ему хотелось наследника, продолжателя рода – пусть и не по прямой линии, а через дочь. Ребенок оказался здоровым, крепким, подвижным и шебутным донельзя, но взрослых это только радовало, особенно старшее поколение.

– Сразу видно, в меня пошел, не в отца! – бормотал, склонившись над внуком, Назаров. – Геройский будет пацан! В пеленку не завернуть, ты посмотри, что ножищами творит! Сучит, будто на велосипеде едет. Ах, ты, засранец такой! – умилялся он, похлопывая по маленькой попке, а у самого – слеза на усы.

Что касается Татьяны Сергеевны, то она с появлением внука сразу превратилась в классическую бабушку. Театры, концерты, выставки и знакомые из мира искусства мигом были забыты, их место занял внук – прогулки с коляской, распашонки, погремушки и бутылочки с сосками вышли на первое место.

Когда рождается ребенок, образ жизни всей семьи резко меняется. Так было и у Назаровых, во всяком случае первое время, – все крутилось вокруг молодой мамы и малыша, их здоровья, самочувствия и настроения. Когда Андрюша спал, во всей квартире воцарялась тишина. Ходили на цыпочках и говорили вполголоса, даже несмотря на то, что звукоизоляция в большой квартире была вполне приличная.

– Ну что ты радио включаешь? – шипела на мужа Татьяна. – Не можешь подождать, пока Андрейка проснется?

– Да я тихонечко… – тоже вполголоса оправдывался Степан Егорович. – Новости хочу послушать. Что-то там в мире делается… Спрашивается – ну что им не живется, в этой Восточной Европе? Кажется, все для них Советский Союз делает – от немца их освободили, социализм строить помогаем… А они все недовольны!

Но время шло, и постепенно уклад в семье наладился. Бабушка, как и обещала, взяла на себя большую часть забот, занималась ребенком днем и вставала к нему по ночам, что дало молодой матери возможность наверстывать упущенное за время беременности. Оля снова вернулась к активной жизни, занялась наукой и в результате сумела не только закончить аспирантуру, но и защитить кандидатскую диссертацию, отстав в этом от мужа всего лишь на несколько месяцев.

После защиты профессиональные пути супругов Рябовых немного разошлись. Ольга осталась в МГУ, преподавать на кафедре органической химии – ей всегда нравилась педагогическая работа, наверное, еще со времен школьного «шефства над отстающими». Илья же видел себя только в науке, поэтому устроился в новый, недавно открывшийся исследовательский институт. Однако работа в разных местах совсем не означала, что муж и жена отдалились друг от друга, напротив, это еще больше укрепило их взаимную привязанность. Каждый вечер они, вернувшись с работы, с увлечением обсуждали свои дела и темы, которые изучали, а в выходные и праздники, оставив ребенка на попечение бабушки с дедушкой, летом ходили с друзьями в туристические походы, а зимой собирались по домам, пели песни под гитару и вели жаркие споры о науке, политике, искусстве, литературе. Кто жил в то время, хорошо помнит, как страдали люди от интеллектуального голода. Хорошие книги были большим дефицитом, многие авторы и произведения были запрещены цензурой, а тех, что проскочили ее, было ни за что не достать. Достойные внимания фильмы или телепередачи были редкостью, их смотрели и долго обсуждали всей страной. Даже выписать интересные журналы – и то было непросто. В открытом доступе имелись только газеты, поэтому каждая интересная публикация, особенно в таких популярных, как «Литературка», становилась событием, о каждой много и долго говорили.

Семье Ольги и Ильи повезло – у них была возможность и подписываться на всю периодику без ограничений, и доставать интересующие их книги. Поэтому в их почтовом ящике на улице Горького регулярно, каждый месяц, появлялись свеженькие, пахнущие типографской краской номера толстых журналов. И у каждого члена семьи имелись свои предпочтения. Татьяна Сергеевна читала «Работницу», «Крестьянку» и «Советскую женщину», особенно интересуясь статьями о воспитании детей. Илье нравились естественно-научные журналы «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Химия и жизнь», последние он любил не только за интересную информацию по своей специальности, но и потому, что в них печатались фантастические рассказы, а он был большим поклонником фантастики. Оля читала прозу в «толстых» журналах, вроде «Нового мира», «Москвы» или «Дружбы народов», и даже Степан Егорович с удовольствием коротал свой редкий досуг за номером «Смены» или любимого зятем «Искателя», где публиковались с продолжением детективы и приключенческие повести. Ну, а после того как журналы прочитывались самими Назаровыми, их отдавали знакомым, которые с нетерпением ждали своей очереди.

Что касается книг, то их число росло в квартире день ото дня. Все члены семьи покупали новые книги, собрания сочинений, подписные и так называемые макулатурные издания (те, которые можно было приобрести в обмен на двадцать кило сданной макулатуры). Кроме того, и Татьяна, и Ольга, и Илья были завсегдатаями всех окрестных букинистических магазинов. Имевшийся в доме со времен новоселья книжный шкаф уже давно был забит битком. Пришлось купить новый, довольно вместительный, – но и он стал заполняться на удивление быстро. Дело дошло до того, что однажды Степан Егорович, наполовину в шутку, заговорил о том, чтобы переделать под книги огромный гардероб, занимавший всю стену гостиной, самой большой комнаты в квартире. Но эта задумка так и осталась нереализованной.

Конечно, все старшее поколение было уверено, что это богатство копится для Андрея. Однако мальчик, к некоторому разочарованию взрослых, пока не выказывал особого рвения к чтению. Вот мультики он смотрел с удовольствием, особенно после того как Степану Егоровичу подарили на юбилей настоящее чудо техники – цветной телевизор с большим экраном. А на книги у Андрюшки не хватало терпения. Он вообще рос неусидчивым, очень подвижным и никак не мог находиться на одном месте. Бывало, бабушка начнет читать ему сказку, он послушает чуть-чуть – и тотчас сорвется с места.

– Что, Андрюша, тебе неинтересно?

– Интересно, интересно, – уверяет он на бегу.

– Так куда же ты? Послушай, что было дальше.

– Я сейчас, бабуль!

И все, след простыл.

С музыкой вышло еще хуже. Уж как Татьяна мечтала, пока Оля была беременна, что внук или внучка воплотит в жизнь все то, что не удалось ни ей, ни дочери… Но и из этого ровным счетом ничего не вышло. Андрюша музыкой не интересовался вообще, когда кто-то играл на фортепиано, даже не прислушивался, убегал в другую комнату.

Зато деда внук радовал. Андрюшка носился как метеор, всюду лазил, все время играл в войнушку. Степан Егорович готов был хоть каждый день покупать ему в «Детском мире» игрушечное оружие и солдатиков – внук с восторгом принимал его подарки.

– Молодец! Бравый будешь солдат! – Назаров осторожно похлопывал внука по плечу своей большой ладонью.

– Вот только этого не надо! – возмущалась Оля. – Нет уж, хватит нам в семье военных…

Когда Андрюше исполнилось три года, взрослые все чаще стали поговаривать о втором ребенке. А что мешает? Положение в мире стабильное, войны уже тридцать лет нет, в стране развитой социализм, глядишь, еще с полдюжины пятилеток – и будет построен коммунизм. Так, правда, думало только старшее поколение. Илья и Ольга в близость светлого будущего верили как-то не очень, но с родителями эту тему старались не обсуждать во избежание обид и конфликтов. Однако против второго ребенка и они ничего не имели. Растить есть кому и есть на что. Да и Андрюшка уже просит младшего братика или сестренку. Так почему бы и нет?

Вторая беременность у Оли протекала гораздо легче первой. Порой она даже забывала, что ждет ребенка, настолько хорошо себя чувствовала до последних месяцев. Она продолжала преподавать в университете, вела интересные исследования и полноценно отдыхала, летом даже съездила с мужем и сыном в дом отдыха на Черном море.

В этот раз все почему-то дружно настроились на девочку. «Для комплекта», как шутил Илья. Но и второй ребенок четы Рябовых тоже оказался мальчиком, хотя это никого в семье особенно не расстроило. «Будет у нас два бойца», – заявил Степан Егорович, и все дружно с этим согласились. Два мальчика так два мальчика, тоже неплохо. Им веселее вместе играть будет.

И ростом, и весом младший брат был значительно меньше старшего. Да и вообще сильно отличался от него. Андрюшка в младенчестве был активным бойким бутузом, едва появился на свет, сразу заорал во всю глотку. Антон же напоминал цыпленка – тощенький, весь сморщенный и какой-то вялый, хотя врачи заверили, что со здоровьем у мальчика все в порядке. Во всяком случае, так они говорили первое время.

Сначала и сами Назаровы ничего особенного не замечали, просто удивлялись тому, насколько разными оказались два мальчика. Андрюшка развивался стремительно, пошел рано, носился – будь здоров! Если можно было с кем-то подраться – дрался, если нельзя – сам начинал драку и снова дрался. Лазил по заборам, по деревьям с ловкостью обезьяны, обожал футбол, но мог тут же бросить мяч и умчаться играть в прятки в соседний двор. Вечно приходил домой в рваной одежде, с разбитым носом и ссадинами на коленках. Энергия била из него фонтаном, Илья посмеивался, что Андрюшка мог бы снабжать его энергией всю улицу Горького, даже по праздникам, когда включали иллюминацию.

Антоша же рос совсем другим. Всему, что положено делать детям – держать голову, переворачиваться, сидеть, вставать, ходить, – выучился с опозданием. Был болезненным, часто простужался, и нервным – много плакал, и никто из взрослых не мог понять почему. И даже плакал-то не как старший брат. Тот ревел громко, благим матом, во всю глотку. А Антон с младенчества плакал тихо, как взрослый – не напоказ.

Старший брат заговорил быстро, в два года уже болтал без умолку на своем детском языке, Антоша и в три года был неразговорчив, обходился всего несколькими словами, и теми пользовался нечасто. Андрюшка был существом крайне общительным, рад был поговорить с кем угодно, независимо от возраста, пола и рода занятий – в то время как его брат очень настороженно относился к незнакомым и крайне некомфортно чувствовал себя везде, где было много людей.

Подвижных игр Антоша вообще не любил. Мог часами рассматривать картинки в книжке, возиться в углу с игрушками, по многу раз подряд с удивительной дотошностью складывая одну и ту же пирамидку, или даже просто сесть и сидеть так часами, глядя куда-то в стену, точно видел там нечто такое, что открывалось только ему одному.

Сначала взрослых это не слишком тревожило. Если кто-то и заговаривал осторожно о том, что Антон сильно отличается от старшего брата и сверстников, то Татьяна Сергеевна, начитавшаяся журнальных статей по педагогике, тут же принималась рассуждать, что все дети разные и в каждом из них нужно уважать индивидуальность. Но вскоре произошло нечто, заставившее Назаровых и Рябовых взглянуть на вещи по-другому.

Семьдесят седьмой год поразил всю страну небывалым событием. Вечером восьмого января в поезде московского метро, ехавшем от станции «Измайловский парк» к станции «Первомайская», прогремел взрыв. Вагон был переполнен, пострадало много людей. Несколько человек, включая детей, возвращавшихся вместе с родителями с новогодней елки, погибли, десятки попали в больницу, сотни, оказавшиеся в то же время в метро, пережили сильнейший шок от случившегося. А спустя несколько минут в столице взорвались еще две самодельные бомбы – рядом с большим магазином на улице 25-летия Октября и в крупном гастрономе на улице Дзержинского, неподалеку от комплекса зданий КГБ. Как выяснилось позже, теракт был первой серьезной вспышкой национализма в «нерушимом союзе братских народов». Но тогда еще никто не знал, какой пожар межнациональной ненависти вскоре разгорится не только в стране, но и по всей планете…

Весь этот страшный субботний вечер четырехлетний Антон плакал и все никак не мог успокоиться. Степан Егорович, с утра выезжавший по делам, вернувшись домой, первым делом услышал истошный Антошкин плач.

– Что с бойцом, почему потоп? – поинтересовался дед.

– Даже не знаю, – развела руками Татьяна. – С утра вроде все было нормально. Мы погуляли, Андрюшку с улицы забрали, пришли – пообедали, Антоша лег спать… А проснулся – и в истерику. Вцепился в меня, все повторяет: «Не ходи туда!» – и слезами заливается.

– Наверное, приснилось что-нибудь, – попытался успокоить жену Степан. – Поплачет и перестанет.

Тут зазвонил телефон, Степан Егорович снял трубку с привычным: «Назаров у телефона!» И замолк, дальше сам почти не говорил, только слушал, время от времени отчеканивая короткие «да». Татьяна встревожилась – явно звонок не простой, скорее всего, что-то произошло. За долгие годы жизни с мужем она уже изучила и его привычки, и систему работы его «конторы». Разговор Степан завершил твердым «выезжаю» – значит, действительно что-то неладно.

На вопрошающий тревожный взгляд жены Назаров коротко ответил:

– Взрывы в Москве, в людных местах, – и снова взялся за пальто, на ходу всовывая ноги в ботинки.

– О господи! – ахнула Татьяна. – Где, что, как?..

– В метро и в магазинах, – не стал вдаваться в подробности Степан. – Больше пока сам ничего не знаю.

Он исчез за дверью, а Татьяна Сергеевна подбежала к окну. Улица Горького жила своей обычной посленовогодней жизнью – шел снег, горела иллюминация, светились фонари и витрины магазинов, проезжали машины, прохожие спешили по своим делам. Все выглядело привычно и спокойно, но Татьяна все равно была вне себя от ужаса и тревоги. Дома только они с Катериной да мальчики, ни дочки, ни зятя нет. У Оли сегодня занятия со студентами, Илья с утра был в библиотеке – оба как раз сейчас должны ехать домой. А вдруг они были в метро и пострадали? Нет, нельзя даже думать об этом! Она взяла себя в руки и поспешила в детскую, где Андрюша и Катерина все так же безуспешно пытались утешить рыдающего Антошу.

Вскоре вернулась домой Ольга – сама не своя, лицо бледное, руки дрожат. В прихожей, не раздеваясь, опустилась на стул.

– Катя, налей мне чаю, пожалуйста…

– Что случилось-то? – Татьяна бросилась к ней, а сама торопливо оглядывала дочь – в порядке ли одежда, не видно ли крови, грязи… Нет, вроде цела, слава богу…

– Представляешь, закончила занятия, – немного успокоившись, рассказала Ольга, – иду к метро «Университет». Собиралась по дороге домой в сороковой гастроном заехать, в отдел заказов. И тут вижу – Антоша дорогу перебегает. Бежит и кричит: «Не ходи туда! Не ходи!» У меня аж душа в пятки ушла – откуда он тут взялся? А светофор красный, машин много, все едут быстро, визг тормозов, сигналят-надрываются… Я к нему бегом, смотрю – на шоссе собака лежит мертвая. Сбили ее, не успели остановиться. И почему мне Антон почудился, не знаю… Но на Дзержинского я не поехала. В книжный зашла, пробыла там довольно долго, а когда уже домой в метро ехала, услышала разговоры – как раз в то самое время в сороковом гастрономе бомба взорвалась… И еще в метро на синей ветке, и еще где-то…

– Антоша сегодня весь вечер плакал навзрыд ни с того ни с сего, – подтвердила ошарашенная Татьяна. – Вцепился в меня и повторял: «Не ходи!» А отца срочно на службу вызвали.

– Как будто Антон что-то почувствовал… – проговорила Ольга, ощущая, как по ее спине поднимается ледяная волна. Неужели у ее сына какой-то особый дар? Как у той слепой женщины из Болгарии, о которой недавно рассказывала Мария…

Впоследствии о том случае в семье не было принято вспоминать. На эту тему никогда не заговаривали не только с посторонними, но даже между собой, словно боялись накликать какую-то беду, сами не зная какую. То, что выходит за рамки повседневности и здравого смысла, всегда вызывает опасения. Тем более это касалось старших Назаровых – людей старой закалки. Но отношение родных к Антону с тех пор несколько переменилось, они стали к нему еще более внимательны. Опекали как могли, особенно бабушка – та просто вздохнуть спокойно не давала. Андрей на его месте такого бы не потерпел, но Антоша в отличие от брата был мальчиком не норовистым и повышенную заботливость родственников воспринимал без раздражения, как должное.

Чем старше Антон становился, тем ощутимее проявлялась его непохожесть на сверстников. С тех пор как он начал говорить, стало особенно заметно, что по умственному развитию он обгоняет своих сверстников. Рано и на удивление легко выучился читать, читал очень много, но быстро охладел к детским книгам и заинтересовался познавательной литературой. Он рассуждал намного глубже и интереснее, чем старший брат, и постоянно задавал взрослым такие вопросы, на которые те только руками разводили, не зная, что ответить. Однако при этом он год от года становился еще более нелюдим. Друзей у Антона, кроме брата, не было, общаться с детьми он вообще не хотел, не понимал их игр и законов, ему это было неинтересно. Уговорить его выйти погулять каждый раз стоило значительных усилий.

Гораздо больше ему нравилось быть дома, и не где-нибудь, а в собственном уголке. Этим уголком стало то самое пространство за шкафом, которое много лет назад организовал для будущих детей Степан Егорович. Антоше было совсем немного лет, когда он впервые обнаружил это тайное место, и с того времени назначил его своим домиком. Сначала Андрюшка тоже туда лазил, играл там или, если от наказания надо было скрываться, прятался – шмыг, и пойди вытащи его оттуда! Но в основном там сидел Антоша. А Андрюшка позже стал лишь изредка туда заглядывать, только чтобы посмотреть, как там у братишки все устроено. У него там и любимые игрушки на полу, и книга Даррелла «Моя семья и другие животные», и печенье на блюдечке, и семейная фотография аккуратно кнопками на заднюю стенку шкафа прикреплена. Андрюшка со временем понял, что это территория брата, и уступил ее без всяких обид и разборок. В этой семье в отличие от подавляющего большинства других семей между братьями вообще не было и намека на ревность, зависть или борьбу за внимание родителей. Ни одному из мальчиков никогда не казалось, что другого любят сильнее, даже несмотря на то что Антоше уделялось значительно больше внимания. Андрей воспринимал это как должное. Ведь Антоша маленький, слабый, беззащитный, да и вообще не такой, как все, – слишком добрый, не умеет за себя постоять. Значит, его надо любить, беречь и не давать никому в обиду. Чем Андрюшка постоянно и занимался, никому не позволял дразнить Антошу, обижать или обзываться. Раз один мальчишка во дворе начал донимать Антона, так тут же за это лишился зуба, к счастью для родителей обеих конфликтовавших сторон, молочного.

Конечно, Антошина особость тревожила и родителей, и дедушку с бабушкой. Ольга все чаще заговаривала о том, что надо бы показать сына детскому психиатру, но Татьяна Сергеевна была категорически против.

– Ты что, считаешь своего ребенка ненормальным, умственно отсталым? – возмущалась она. – Да по уму он сообразительнее всех своих сверстников, вместе взятых! И что там сверстников – многих взрослых!

– С этим-то я не спорю… – отвечала Оля. – Но ты посмотри, насколько ему трудно общаться с другими детьми и вообще с чужими. Как он в школу-то пойдет?

– Ну, это еще когда будет, – отмахивалась бабушка. – До школы еще несколько лет, все изменится…

Но время шло, а характер младшего брата не менялся, скорее даже наоборот, Антон становился все более замкнутым и нелюдимым. Наконец, когда ему минуло шесть, Ольга все-таки добилась своего и обратилась за консультацией к одному из лучших столичных детских психиатров. Тот долго и подробно беседовал с родителями, задал много разных вопросов, потом еще дольше наблюдал за мальчиком, давал ему какие-то задания, просил нарисовать себя и свою семью, загадывал загадки и играл с ним в игрушки. И в итоге буквально ошеломил Олю сообщением, что у ее младшего сына, скорее всего, аутизм.

– Что это? – в ужасе спросила мать.

И получила довольно подробное разъяснение того, что психическое расстройство, которое обнаружено у ее сына, еще почти не изучено наукой, его и диагностировать-то стали относительно недавно, раньше даже не могли отличить от шизофрении.

– Но это как-то лечится? – Оля, как утопающий, схватилась за последнюю соломинку.

Врач в ответ только покачал головой. Конечно, он назначит курс препаратов, пообещал, что будет постоянно наблюдать мальчика и корректировать этот курс. Но шансов на то, что Антоша излечится и станет таким же, как обычные люди, нет никаких.

Ольга сидела как громом пораженная. Наверное, известие о том, что твой ребенок неизлечимо болен, особенно если речь идет о психическом заболевании, – это одна из самых страшных вещей, которые только могут быть в жизни.

– Но почему, почему… – бормотала Оля. Она никак не могла прийти в себя. – Все же было нормально: беременность, роды, то, как он развивался… Почему это случилось именно с ним? Именно со мной?

– А почему это должно было случиться с кем-то другим? – по тону врача было ясно, что этот ответ для него привычен, он уже не раз и не два слышал в жизни подобный вопрос и именно так отвечал на него. – Вам, Ольга Степановна, еще очень повезло. Ваш сын не просто интеллектуально сохра́нен, он еще и очень одаренный, можно даже сказать, талантливый ребенок. Плюс ваши семейные, как бы это сказать, возможности благодаря вашему батюшке… Поверьте, многим другим родителям подобных детей приходится намного хуже вашего.

* * *

После второй встречи в кафе с Тамарой и Марией Вилен почувствовал еще больший душевный подъем. Иногда даже казалось (и это было чудесное ощущение!), будто он где-то потерял лет сорок, а то и все пятьдесят от своего возраста и снова стал молодым человеком, способным мечтать, витать в облаках и наслаждаться такими милыми пустяками, как интонации, взгляды и случайные прикосновения. Раньше Меркулов думал, что подобные вещи могут происходить с мужчинами только в юности, в романтический период первых влюбленностей, когда интимная близость с женщиной тебе еще незнакома, и оттого представляется чем-то восхитительным, волнующим, соблазнительным и даже немного опасным, как запретный плод. Но проходит время, ты становишься взрослым, встречаешь партнершу, меняешь ее на другую, на третью, потом женишься – и таинство любви постепенно теряет свою привлекательность и очарование, становясь хоть и приятным, но обыденным и абсолютно лишенным романтического флера удовольствием, мелкой бытовой радостью, такой, как кружка хорошего холодного пива… А иногда и не хорошего, и даже не холодного. Просто кружка пива.

Вот уже много лет Вилен был уверен, что навсегда потерял способность ощущать некий сердечный трепет. Но тем приятнее было чувствовать его вновь, тем радостнее казалось возращение в юность.

Под благовидным предлогом рассказов о бывших владельцах шкафа Меркулов продолжал и дальше встречаться с Марией и Тамарой. И ему действительно было интересно их слушать. Казалось бы, какое Вилену дело до истории семьи Назаровых? Со стороны, наверное, можно было подумать: нет у старика своей жизни, вот он и лезет в чужую. Но дело было даже не в том, что чужие жизни давно стали важной частью профессии Меркулова. Чужая жизнь порой действительно была интереснее своей, в которой уже много лет ничего значительного не происходило. Чужую жизнь можно наблюдать издалека, сопереживая, сочувствуя. От своей так не отстранишься… И он снова и снова слушал рассказы своих приятельниц и дополнял их в своем воображении теми подробностями, деталями и сценами, которых ни Тамара, ни Мария ни знать, ни поведать не могли.

Впрочем, необходимость в том, чтобы искать предлоги для встреч, вскоре отпала. Меркулов вел себя так, будто ухаживал за ними обеими, регулярно назначал и тщательно планировал свидания. Ему нравилось изучать столичную афишу и выбирать те события культурной жизни, которые могли заинтересовать его дам, и он приглашал их на выставку импрессионистов, на премьеру в МХТ или на вечер романсов в исполнении Евгения Дятлова, от которого, как знал Вилен, обе приятельницы были в восторге. А вечером обязательно доставлял прямо до подъезда, даря каждой на прощание по букету цветов – это уже стало у них традицией.

Давно Меркулов не делал ничего подобного ни для кого. Последней женщиной, для которой ему хотелось создавать сказку, была его жена. Но Нину сказки не особо привлекали, она всегда была женщиной весьма практичной и не могла оценить тонкую натуру супруга. Всю жизнь ее интересовали не его душевные полеты, а его заработки. В конце концов темы их разговоров очень быстро свелись к обсуждению цен на продукты, качества товаров, тому, что нынче носят и где лучше отдохнуть следующим летом. Вилен сначала терпел это, но потом понял, что ему стало смертельно скучно с ней. Окончательно утратив интерес друг к другу, они разошлись. Меркулов опасался, что будет переживать расставание тяжело, так как был человеком привязчивым. Но, видимо, за все годы жена хорошо постаралась, убеждая его во взаимной чуждости. Отсутствие Нины рядом не стало гнетущим; горечь появилась позже, в ощущении нарастающего, удушающего одиночества. Это ведь так важно, чтобы, когда ты просыпаешься утром, было кому пожаловаться на боль в плече. А вечером, придя домой, сказать: «Дорогая, помнишь тот сервиз, на который мы уже махнули рукой? Так вот, представляешь, я его продал. Целуй меня, я у тебя молодец. Можем пойти сегодня в ресторан, заслужили!»

Вилен чувствовал, что обе его новые знакомые тоже очень одиноки. Тамара, открытая и простая душа, и не скрывала этого и часто заговаривала о том, как жалеет, что у них с покойным мужем так и не родились дети. Мария тоже иногда вспоминала бывших супругов – она была замужем три раза, «и все три раза удачно», как шутила сама. Но, так или иначе, сейчас она была свободна и одинока, потому что единственная дочь (от второго брака) вышла замуж за итальянца и жила где-то в Палермо.

Теперь, встречаясь втроем, они уже не так часто вспоминали о семье Назаровых, больше говорили о себе, о своих интересах, вкусах, взглядах. И, конечно, о своей молодости, о том чудесном времени, когда им казалось, что впереди еще вся жизнь и целый мир, созданный для их радости. И о том, как быстро, почти мгновенно эта молодость вдруг куда-то исчезла, унеслась, испарилась, оставив странное чувство, будто только вчера они легли спать юными – а сегодня проснулись уже почти стариками. Но тема эта была слишком невеселой, и, чтобы перебить настроение, Вилен иногда спрашивал, что же было дальше с бывшими владельцами шкафа. Тогда его спутницы отвлекались от грустных мыслей и продолжали свою историю.