Текст книги "Маньчжурский вариант"

Глава 2. «В далекий край товарищ улетает…»

Транссибирская магистраль, январь 1939 г.

…«Здравствуйте, Наташа! Вас, наверное, удивит это письмо. А может, и не удивит. Простите меня, пожалуйста, за то, что я до самого отъезда так и не решился поговорить с Вами. Дело в том, что я Вас очень, очень люблю!..»

Владимир ворочался на полке в вагоне, мысленно в сотый раз, перечитывая свое письмо. Запоздалое признание в любви, которое сегодня, перед тем как сесть в поезд, бросил в почтовый ящик.

– Эй, младшой! Хорош ворочаться! Слазь с печи! Давай до нас! – позвал его снизу сосед по купе, плотный чернявый морской летчик. Судя по большому куску сала, разложенному на газете и готовому для нарезки, природный хохол. – Давай, давай, вливайся в коллектив! – повторил он, увидев, что Владимир уселся на своей полке, поджав одну ногу.

– Давай, хлопец, не журись! Мы своих не клюем! – весело поддержал его второй моряк, такой же плотный и темноволосый, с залысинами у широкого лба. Он достал из кошелки бутылку водки и жизнерадостно улыбнулся. – Дальний Восток потому и называется дальним, что ехать туда полторы недели! Так что, давай знакомиться! Петр Галушка, летчик-торпедоносец, морская авиация! – он протянул спрыгнувшему вниз Владимиру широкую мозолистую ладонь. – Бывший донецкий шахтер. А это – мой боевой командир!

– Старший лейтенант Павел Якушенко, – представился чернявый. – ВВС Тихоокеанского флота.

– А это наше молодое пополнение. – Галушка махнул головой, показывая на сидевшего у окошка худощавого и белобрысого паренька с одной средней и одной узкой золотыми нашивками на рукаве темно-синего флотского кителя.

Тот застенчиво улыбнулся и протянул Владимиру руку:

– Лейтенант Полищук. Николай… Можно просто Коля.

– Коля у нас прямо с пылу с жару!.. Только что окончил Ейское военно-морское авиационное училище имени товарища Сталина! И, как говорится, с корабля на бал. То есть с бала на корабль! А, впрочем, это две стороны одной медали! – Галушка чиркнул ножом по сургучу и ловко откупорил поллитровку.

– Владимир Пономарев. Летчик-истребитель. Окончил Одесскую авиашколу… – по очереди пожал протянутые руки Владимир.

– Докуда следуешь? – бережно шинковал сало Павел.

– Чита.

– Понятно, – улыбнулся Галушка и разлил всем поровну. – Ну, за сталинских соколов! И морских, и сухопутных!.. За альбатросов и орлов!..

– За знакомство! – Владимир выпил, поставил стакан и взял протянутый Павлом шматок искрящегося солью сала, аккуратно уложенный на ломоть черного хлеба. Понюхал и только потом неторопливо откусил. Владимир отчего-то считал, что именно так должны пить настоящие асы.

– Молодец! – усмехнулся Галушка и залпом опустошил свой стакан.

Остальные тоже выпили.

– Значит, выпускник? – спросил Якушенко.

– Ну да! – ответил Владимир. – В декабре звание присвоили.

– Я смотрю, ты много прыгал! – Якушенко махнул ножом в сторону значка парашютиста с цифрой «100» на подвеске.

– Да, вышло так. Парашютный кружок был при школе…

– А я не люблю прыгать, – сказал Петр Галушка. – Летать люблю, а прыгать – нет! Летчик летать должен, а не прыгать! Правильно я говорю, командир?

– Всяко бывает… Сам-то откуда? – поинтересовался Павел у Владимира.

– Новосибирск.

– Сибиряк, значит. А мы с Петро из Луганска, то бишь Ворошиловграда. А ты, Коля? – Якушенко разлил по стаканам остатки водки.

– С Урала. Из Оренбурга, – ответил тот.

– А как в морскую авиацию-то попал? У вас же там, в Оренбурге, своя летная школа есть, сухопутная? – удивился Галушка.

– Направили по комсомольской путевке. А я и не возражал. Море – это красиво. Я ведь раньше моря никогда не видел. А тут – пожалуйста, смотри, сколько хочешь, – улыбнулся Николай.

– Ну, за тех, кто в море! – Галушка поднял свой стакан и подмигнул Владимиру и Николаю. – И за тех, кто над!

Старшие лейтенанты Павел Якушенко и Петр Галушка служили в одной эскадрилье четвертого минно-торпедного авиаполка двадцать девятой тяжелобомбардировочной авиабригады военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Якушенко был замкомэска, а Галушка командовал звеном. Однополчане возвращались в родную часть после учебно-тренировочных сборов летчиков-торпедоносцев на базе Ейского военно-морского авиаучилища.

В Ейске они отрабатывали приемы высотного и обычного торпедометания, в том числе и ночного, по лунной дорожке. Летали и в простых, и в сложных метеоусловиях.

Занятия проводил капитан Токарев, комэска сорок третьей эскадрильи и лучший торпедоносец ВВС Черноморского флота. Горячий поклонник торпедного оружия и новой тактики поражения морских целей, Николай Токарев очень много занимался этими вопросами. С каждым полетом, усложняя для себя и для своих летчиков условия торпедометания, он искал и находил новые приемы сближения с противником, способы определения упреждений, наиболее выгодные дистанции для поражения движущихся и маневрирующих кораблей, тщательно изучал штурманскую работу на торпедоносцах.

Токарев окончил Качинскую авиашколу, но потом долгое время служил летчиком-инструктором в военной школе морских летчиков и летнабов в Ейске. Был командиром звена, а затем командиром авиаотряда. Подготовил более двухсот морских летчиков. За успехи в обучении молодых пилотов торпедометанию в феврале минувшего года был награжден орденом «Знак Почета».

Так что учить Токарев умел. Более того, ему это нравилось. Поэтому и Павел, и Петро ехали назад, на Тихий океан, не только надежно усвоив новые тактические приемы, но и с огромным желанием передать полученные навыки своим товарищам и подчиненным.

Короткий отпуск после сборов, проведенный ими в родном городе, лишь разогрел в них стремление побыстрее вернуться в полк и приступить к полетам…

А пока поезд дальнего следования «Москва – Владивосток» вез их через всю страну, сквозь заснеженные горы и леса, и широкие, застывшие в ожидании весны, реки и степи. А в купе оживленно обсуждались различные авиационные новости. И самые последние, и не очень.

Лишь нелепая гибель Валерия Чкалова три недели назад во время испытаний нового истребителя по молчаливому согласию не упоминалась. Слишком уж свежей и болезненной была эта тема.

Зато очень много говорили о дальнем беспосадочном перелете Владимира Коккинаки и Александра Бряндинского из Москвы до Спасска-Дальнего на самолете ЦКБ-30 «Москва» – модернизированном для перелета серийном дальнем бомбардировщике ДБ-3 конструкции Ильюшина. Галушка и Якушенко летали именно на таком бомбардировщике, и тема была для них очень близкой.

– Восемь тысяч километров! Сутки за штурвалом! – восхищался Галушка. – Это какие же руки надо иметь! Тут после восьмичасового полета висят как плети, – он потряс своими широкими ладонями. – А ведь это не простые руки, а шахтерские! Ты знаешь, что такое отбойный молоток? – повернулся он к Владимиру. А потом к Николаю. – А ты?

– Да, – соглашался с ним Якушенко. – ДБ-3 в полете болтает, будь здоров! Во всех плоскостях! А высота! Ведь все время в кислородной маске идешь! А слепой полет часами! Это какой штурман нужен! А дальность! Восемь тысяч километров!

– Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки!.. – сильно фальшивя, пропел строчку из известной песенки Галушка.

– И до Нагасаки, и до Берлина, и до Лондона, и до Нью-Йорка, если надо будет! – сказал как отрезал замкомэска Якушенко. – И до тонны бомб может прихватить!

– А у нас в спецроте учился младший брат Владимира Коккинаки, Сашка, – сказал Владимир.

– У них вся семья – летчики. Все три брата, – ответил Якушенко. – Я как-то в санатории отдыхал вместе с Костей Коккинаки. Он у нас на ТОФе служил летчиком-истребителем, до того как перешел на испытательную работу…

Поговорили они и о другом недавнем беспосадочном перелете из Москвы на Дальний Восток – рекордном перелете женского экипажа Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой на самолете ДБ-2 «Родина».

– Бардака было слишком много… – сказал Галушка. – Когда они потерялись, мы с Павлом тоже на их поиски летали. Да не нашли, слава богу! А то, хрен его знает, что было бы… Знаете, как комбриг Бряндинский, Герой Советского Союза, убился? Светлая ему память… Полетел их искать на «Дугласе» с журналистами из газеты «Тихоокеанская звезда». Хотя самолет уже нашли, и можно было не торопиться. Но не усидел… А может, поторопили, – он махнул рукой неопределенно. – А там еще и ВВС второй отдельной Краснознаменной армии летали. ТБ-3 с десантом… Ну, они им хвост и подрезали. Все, кто в «Дугласе» был, – вдребезги. А из ТБ четыре парашютиста выпрыгнуть успели… – он покосился на значок на груди у Владимира. – Нам потом знакомый рассказывал, он там был и видел, как «Дуглас» обоими моторами врубился в заднюю часть фюзеляжа и в хвост ТБ. И, разламываясь, посыпался на землю. – Галушка пустил в ход ладони, показывая, как было дело. – А ТБ крутанулся волчком, опустил нос, перевернулся на спину, затем на живот, опять на спину… Так все там и остались, в тайге. Пятнадцать человек…

Петр молча залез в кошелку и достал еще одну бутылку. Молча разлил поровну. И также молча выпил. И остальные тоже.

– Смелые девки… Что тут скажешь! Раскова десять суток по тайге блукала. А это – ой-ой-ой! У нас там и медведи, и тигры попадаются. А у нее только две обоймы на все про все! Повезло, что уцелела… – Якушенко закусил салом и продолжал развивать мысль: – Но, если честно, не женское это дело на дальнем бомбардировщике летать. – И посмотрел на своего однополчанина. – Вон, даже у шахтера руки отнимаются! А тут девчонки. Как вообще долетели, непонятно…

– Это же наши советские девушки! – сказал Коля и покраснел.

Якушенко посмотрел на «вьюношу» с искренней жалостью взрослого, видавшего виды, двадцатишестилетнего мужчины, но промолчал и только махнул рукой. Бабам не летать, а рожать надо, да детей воспитывать. Он вот свою отвез к родителям, воспользовавшись оказией.

Уже на сносях его Галина. Через месяц сроки. А он оставил ее у отца с матерью и уехал. Служба! Что поделаешь… Пусть уж лучше здесь рожает, чем в военном городке. Тут за ней хотя бы присмотрят. И вообще молодая мать! Мало ли что! Будет кому подсказать, научить. Они, конечно, и от природы все сами знают, как с дитем управляться, но так все-таки спокойнее. Эх, Галю, Галю!.. Нескоро теперь повидаемся.

Петр Галушка встал и ушел в тамбур курить. Якушенко посмотрел ему вслед.

У Галушки своя беда… Обычная, летчицкая: муж летает, а интенданты в канцеляриях сидят, да на чужих жен карандаши точат. А бабам плевать, что у мужа героическая профессия. Им нужно, чтобы муж каждый день на работу ходил и каждый день вечером с работы домой возвращался. Им нормальную семью подавай. А откуда ей взяться! Если мужа то в Испанию на полгода, то в Китай, то на учения, то на сборы, то на Тихий океан, то на Северный Ледовитый…

Вон комбриг Тхор, пять орденов имеет! Охренеть! А толку? Мужики на сборах рассказывали, что он со своей и сходился, и расходился, и женился, и разводился… Она даже ребенка ему родила в какой-то просвет между его командировками на войну. А потом сошлась с бывшим начальником политуправления ЗабВО дивкомиссаром Васильевым и сбежала с ним, пока муж в очередной длительной спецкомандировке пропадал. Вот так! И ни ордена, ни звания не помогли. Он потом даже ездил ее разыскивать в Европейскую часть Союза. Интересно, нашел или нет?..

Галушка накурился и вернулся в купе.

«Эх, Петр Никанорович, Петр Никанорович!.. И ведь хороший мужик! – думал Якушенко, глядя на друга. – Отличный летчик! Надежный товарищ… Ну, выпивает иногда. Так кто же не выпивает? Жизнь такая! Зато хозяйственный и по бабам не бегает. А вот досталась ему шалава, и развязаться никак с ней не может… Лариса… Хоть бы уже сбежала с кем-нибудь насовсем, как у Тхора, так нет! Гуляет и пьет кровь из мужика! И никакой на нее управы нету. Сейчас приедем – опять какая-нибудь история. Ну и мела бы подолом, раз неймется!.. Да только поаккуратнее! Чего же так наглеть-то?..»

– Павло, тут ребята в соседнем вагоне знакомые едут, – сказал Галушка. – Из сто пятнадцатого морского разведывательного и четырнадцатого истребительного. Сашка Василенко, Колька Сухорученков, Вовка Малахов… В гости приглашают. Я обещал… Пошли, сходим! Надо боевую дружбу укреплять!..

Якушенко посмотрел на Владимира и Николая:

– Так, ребята! Мы вас тут ненадолго на хозяйстве оставим. А сами к соседям наведаемся, обстановку разведаем. Если что, вы потом подтянетесь. Лады?..

Молодые только плечами пожали, дескать, не вопрос. Галушка и Якушенко, прихватили початую бутылку и ушли в соседний вагон.

Владимир сходил к проводнику и принес чаю себе и Николаю. А потом они уселись возле темного окна, друг напротив друга, и разговорились, почуяв родственные души. А поговорить было о чем…

Николай Полищук был влюблен по-настоящему и безнадежно. Потому что Ирина, девушка с которой он дружил на гражданке, вышла замуж за другого, пока он учился на пилота.

Они долго переписывались. Но потом письма из Оренбурга приходить перестали. А однажды дневальный, стараясь не глядеть в глаза, передал Николаю, пришедшую с последней почтой открытку. От соседки Ирины по заводскому общежитию. Не особо церемонясь, она писала, что ей надоело выбрасывать его письма в мусорное ведро. И сообщила, что Ирина уже с полгода, как вышла замуж за какого-то инженера, сменила фамилию и уехала в другой город. И даже адреса не оставила…

Хотя в Николае характер угадать было трудно, пережить это предательство он сумел. А ведь многие ребята, внешне более крепкие, чем он, от таких историй и стрелялись, и вешались… Был все-таки в этом худощавом пареньке свой стержень. Как стальная арматурина в бетоне.

Ирину он простил потом… Наверное, ей было очень трудно одной. А может быть, она действительно встретила свою любовь. Ведь сердцу не прикажешь… Николай вот так и не смог приказать своему сердцу ее разлюбить.

Он достал маленькую фотокарточку, наверное, от заводского пропуска, и показал Владимиру.

Ну что сказать?.. С карточки на Владимира смотрела круглолицая, миловидная женщина с тугой косой, загадочной улыбкой и вызывающим прищуром глубоких глаз. Если бы Владимир не был так сильно влюблен в Наталью, быть может, и он обратил бы внимание на такую красавицу. Он вздохнул и отдал фото назад. Раздобыть фотокарточку Натальи ему так и не удалось…

Пройдет несколько лет, он состарится и позабудет любимое лицо. Так и будет жить. Без любви… Глупо, бессчастно, безрадостно… Пока его не собьют в жестоком бою, или он сам не убьется в какой-нибудь аварии. А может, он прославится. И тогда, однажды, весь в орденах и в бинтах, приедет в родную Одесскую авиашколу, выйдет на трибуну, и она наконец-то поймет, какой он герой, и по-настоящему его полюбит!..

В этот момент дверь купе, громко лязгнув, отодвинулась, и на пороге показались Петр и Павел в компании еще нескольких моряков.

Пока Николай и Владимир под печальный стук вагонных колес предавались грустным воспоминаниям о своей несчастной любви, боевые друзья успели как следует пообщаться, допить то, что имелось, и даже сходить в вагон-ресторан за добавкой.

А потом у Галушки вдруг проснулась совесть, и он вспомнил, что они оставили без присмотра двух «желторотиков». Сгрести все со столика и перебазироваться назад, в свое купе, труда не составило.

Сразу стало тесно и весело… Ребята быстро перезнакомились.

Старший лейтенант Малахов был командиром звена в четырнадцатом ИАПе, а лейтенанты Василенко и Сухорученков служили в сто пятнадцатом МРАПе в одной эскадрилье и летали на гидросамолетах МБР[1]1
  ИАП – истребительный авиационный полк. МРАП – морской ракетоносный авиационный полк. МБР – морской ближний разведчик.


[Закрыть].

– Летающие лодки! – многозначительно поднял указательный палец Сашка Василенко. – Поэтому и ходим, и летаем.

– Низэнько и тихэнько, – закончил вместо него Галушка. И все купе покатилось со смеху.

– А то! – согласился Сашка. – МБР! Летай пониже – Мама Будет Рада!

– Точно! – подтвердил, утирая слезы, Петро.

– Между прочим, на нашей лодке Полина Осипенко установила три международных женских авиационных рекорда, а потом вместе с Верой Ломако и Мариной Расковой от Севастополя до Архангельска долетела! На морской машине над сушей! – махал указательным пальцем Сашка. – Две с половиной тысячи кэмэ! Международный женский рекорд дальности!

– Дура! – потрепал его за чуб Галушка. – Це ж дывчинова рикорда!

– Ну и что! – не сдавался Сашка. – Нет, ты машину оцени!..

– Мамо Будэт Рада!.. – успокоил его Галушка. И все опять покатились со смеху…

Четвертый моряк, их сосед по купе, летчиком не был, и даже моряком мог считаться с большой натяжкой, и то только потому, что когда-то окончил Ленинградское военно-морское училище имени товарища Фрунзе. На самом деле он оказался речником. Хотя, впрочем, тоже своим, Дальневосточным.

– Старший лейтенант Ревякин! Краснознаменная Амурская военная флотилия! – он положил левую ладонь поверх своих вихров и лихо откозырял правой. – Отзываюсь на имя Александр! – И вдруг широко улыбнулся. – А в кругу товарищей – просто Шурка!

Как потом выяснилось, Шурка хоть и был речником, но ходил на большом корабле (экипаж почти как у эсминца, а водоизмещение лишь чуть-чуть поменьше!). Он был старпомом на бронированном четырехбашенном мониторе «Сун-Ят-Сен», который с гордостью называл речным линкором!

Все собравшиеся были молодые и веселые парни. И выпить не дураки. Анекдоты сыпались один за другим, а тосты становились все витиеватей и витиеватей…

За неделю, которая потребовалась, чтобы доехать от Москвы до Читы, Владимир крепко подружился с моряками. Время они провели с пользой, и Владимир узнал много нового о флотской службе вообще и о службе в морской авиации, в частности.

Когда, подхватив свой фибровый чемоданчик, он вышел на промерзший перрон Читинского вокзала, ребята пошли его провожать всей гурьбой. Но стоянка была недолгой, и полчаса спустя младший лейтенант Пономарев остался один на один со своим неизвестным будущим.

В Чите было очень холодно. Градусов сорок, наверное. Оказалось, что за два года Владимир уже отвык от настоящих сибирских морозов.

«Ну что ж, будем привыкать заново!» – подумал он и отправился на поиски штаба Забайкальского военного округа.

Найти его было несложно. Похоже, о том, где он расположен, в городе знала каждая собака, а не только постовые милиционеры. Владимир доложился дежурному, рассчитывая, что ему тут же выдадут бумагу с назначением и отправят к месту дальнейшей службы.

Полковник посмотрел на наивного младшего лейтенанта с нескрываемой иронией:

– Завтра явитесь в отделение кадров. Там с вами и разберутся, товарищ младший лейтенант! И, если повезет, то к пятнице, быть может, ваши бумаги и оформят. Так что мой вам совет, становитесь на довольствие до конца недели.

Владимир козырнул и пошел искать командирскую гостиницу…

Все так и вышло, как говорил умудренный жизненным опытом полковник. Документы были готовы только к концу недели. Все это время младший лейтенант Пономарев регулярно являлся к девяти утра в штаб, а потом, несолоно хлебавши, возвращался в гостиницу и заваливался на койку.

Он лежал и смотрел в стенку. Иногда, только для того, чтобы заснуть, читал Наставление по стрелковому делу, забытое в гостиничном номере кем-то из его предшественников.

А дело было в том, что Владимир только сейчас сообразил, что не написал на своем запоздалом письме-признании обратного адреса. Потому что его тогда не знал. Поэтому, даже если бы Наталья и захотела ему ответить, то все равно не смогла бы…

Долго ли, коротко ли, но он получил-таки свое назначение. Младшим летчиком в двадцать второй истребительный авиаполк, который дислоцировался в районе станции Безречная. В командирской столовой он много чего наслушался об этом месте. Но, честно говоря, ему было абсолютно все равно, где служить.

Потому что последняя призрачная надежда хоть когда-нибудь встретиться с любимой, надежда на то, что она хоть когда-нибудь ответит на его чувства, растаяла окончательно, оставив его в полном и беспросветном отчаянии. Написать второе письмо, не зная, дошло ли и как было воспринято первое, он попросту не решался.

Вот такие невеселые дела.

Когда Наталья распечатывала этот конверт без обратного адреса, сердце ее стучало так громко, что, наверное, было слышно даже на улице.

«Неужели это от него?!..»

А потом пробежала глазами первые строчки, вернулась назад, снова и снова перечитывая долгожданные слова.

«Здравствуйте, Наташа!»

«Здравствуй!..»

«Вас, наверное, удивит это письмо».

«Нет, не удивит…»

«А, может, и не удивит».

«Не знаю…»

«Простите меня, пожалуйста, за то, что я до самого отъезда так и не решился поговорить с Вами».

«Не прощу!..»

«Дело в том, что я Вас очень, очень люблю!..»

«Прощаю…»

«Это случилось в мае прошлого года, когда я увидел Вас впервые на аэродроме. Вы меня не заметили тогда».

«Между прочим, заметила…»

«Я понимаю. Обычный курсант, каких сотни».

«Да, но только ты смотрел на меня так, как никто и никогда!..»

«Но в моей жизни все в этот миг переменилось! А я не мог ничего Вам сказать, потому что язык у меня отнимался и колени подгибались каждый раз, когда Вы на меня смотрели».

«Глупый, глупый, глупый…»

«А потом был этот неудачный прыжок, и Вы поцеловали меня в первый раз!»

«Да, я чуть с ума не сошла тогда от страха!..»

«Тогда у меня вообще все закружилось перед глазами, как у пьяного».

«Глупый!..»

«Я даже стихи начал писать, но никому не мог их прочитать. Чтобы никто не узнал о том, что я Вас так сильно люблю.

 
…Мне бы научиться рисовать,
Я бы Ваш портрет нарисовал,
Нежных линий неземной овал
Тонкой кистью я бы написал…
…Мне б хоть что-то в песнях понимать,
Я б тогда, быть может, написал
Нежных линий неземной овал
И его на струнах наиграл…
…Если б я умел стихи писать,
О любви своей бы рассказал.
Нежных линий неземной овал
Тихой строчкой я бы написал…»
«Боже мой! Неужели это мне?!..»
 

«А потом было очень много прыжков, но я так и не посмел с Вами заговорить. Хотя считал каждую минуту рядом с Вами, чувствуя, как они исчезают и проходят».

«И я тоже это чувствовала…»

«И вот меня распределили на Дальний Восток, и я еду сейчас в поезде, и думаю только о Вас и о том, что мы никогда больше не встретимся!»

«Ну, уж нет! Не бывать этому!.. Я тебя никому не отдам!..»

«Простите меня, пожалуйста, за это письмо, если оно опоздало».

«Не опоздало…»

«На самом деле мне гораздо проще сделать затяжной, чем опустить его в ящик. Но я дал себе слово, что обязательно его отправлю».

«Попробовал бы только не отправить!..»

«Потому что я Вас очень, очень люблю!..»

«И я люблю тебя очень-очень-очень…»