Текст книги "Житейская правда войны"

Говорят документы

Из наградного листа на старшего лейтенанта, врид командира эскадрильи 434-го истребительного авиаполка:

«Партии Ленина – Сталина и социалистической родине предан. В действующей армии с 22 июня 1941 г. В борьбе с немецким фашизмом показал смелость и отвагу в защите социалистической родины. За период войны имеет 150 боевых вылетов, из них 28 на штурмовку войск противника. В воздушных боях сбил 4 самолета противника – 2 Ме-109 и 2 бомбардировщика. И в группе 5 самолетов противника. Уничтожил 40 автомашин с пехотой и боеприпасами, одну бензоцистерну и склад с боеприпасами. Летает смело. Своей смелостью и отвагой воспитывает в подчиненных ненависть к врагу.

Достоин правительственной награды – Ордена “КРАСНОЕ ЗНАМЯ”

Командир 434 ИАП – Герой Советского Союза

Майор КЛЕЩЕВ

Военный Комиссар 434 ИАП

Батальонный Комиссар СТЕЛЬМАЩУК

25 июля 1942 г.».

В опьяненном состоянии

В декабре 1942 года 32-й Гвардейский ИАП воюет на Калининском фронте. 8-го командир первой эскадрильи гвардии капитан Избинский открывает боевой счет: лично уничтожает один Хш-126 (Самсониха). 30-го сбивает Ме-109 (сев.-вост. Новосокольники).

К концу 1942 года один из лучших летчиков полка, капитан Избинский, имел 15 сбитых самолетов противника. Другие лучшие стояли за ним: старший лейтенант А.Г. Котов – 14 и старший лейтенант М.А. Гарам – 12.

На всех написали представления к Герою, и 12 марта 1943 года капитану Котову и старшему лейтенанту Михаилу Гараму в Кремле вручили Золотые Звезды. Кроме капитана Избинского. 4 февраля 1943 года Ивана Ивановича не стало…

6 января 1943 года он завалил своего последнего Ме-109, а почти через месяц покончил жизнь самоубийством.

Как пишет генерал Микоян, Избинский «был прекрасный летчик и отличный боец, именно боец – лихой, отчаянный и такой немножко хулиганистый. Избинский до войны имел судимость за драку и был осужден на 8 лет с отбытием наказания на фронте. В бою маневрировал, практически не обращая внимания на ведомого. Ведомый за ним удержаться не мог. А воевал он хорошо. Но из-за судимости Избинский и ордена не получал. А после Сталинграда сразу получил два ордена… И сняли с него судимость. Почему он покончил с собой? Пил он сильно. Мне рассказывали, что тогда он напился, на кого-то был зол. Ходил с автоматом и стал даже стрелять в сторону летчиков, но никого не задел. А потом автомат стволом положил на плечо, нажал гашетку и повел к голове. Точных причин никто не знает. Но Избинский знал, что его представили к Герою. А после его смерти отставили и так и не присвоили».

Очевидцем этой трагической сцены оказался генерал С.Ф. Долгушин. С его слов получается следующая картина: «Иван Избинский стал на Бабкова (командир полка) “задираться”. А командир батальона (аэродромного обслуживания) иногда приезжал на стоянку и обязательно баклажку спирта привозил. В тот день сидел я на КП (командный пункт) полка, здесь же были и Бабков и Якимов (штурман полка). Вдруг звонок. Начхим (начальник химической службы) взял трубку. Звонил Избинский. Начхим трубку положил и говорит: “Избинский идет к нам и обещает меня убить”. Прошло несколько минут, и в лесу раздалась автоматная очередь. Опять звонок, сказали, что Избинский взял автомат и идет на КП. Я вышел из землянки, смотрю – он идет. Пошел Избинскому навстречу:

– Иван! Что такое? Перестань!

– Сережа, ты не подходи – застрелю!

– Вань! Перестань! Вчера мы не допили, у меня дома есть, пойдем!

– Сережка, не подходи – я тебя убью!

– Я не к тебе иду, а в эскадрилью!

– Тогда вот так обходи!

И вот я обхожу, а он ведет за мной ствол. Я прошел. Спрятался в лесу за деревьями. Слышу – очередь. Выбегаю на опушку – он лежит. Смотрю: валяется блокнот и карандаш и написано: “А Избинский мерзавец!” Он поставил автомат стволом в направлении своей головы и дал очередь!»

Когда Долгушина спросили, сильно ли Избинский выпивал, тот ответил вполне конкретно: «Да. Ну, летает нормально, но как напьется – так дурак!»

Поясняя по поводу обиды Избинского на начальника химической службы, С.Ф. Долгушин добавил немного: «А командир батальона иногда приезжал и привозил спирт. И вот он привез бутылку или две даже спирта. А Ванька поехал к себе, напился, приехал и придрался к начхиму. Начхим-то ничего особенного, понимаешь ли, не сказал… Вот только я не помню, что начхим-то ему сказал, из-за чего он обиделся».

Похоронили гвардии капитана И.И. Избинского на следующий день, 5 февраля 1943 года, на калининской земле. В архивных документах причина смерти указана точно: «4.2.43 г. в опьяненном состоянии покончил жизнь самоубийством».

Примечания

Автором использованы отдельные факты и эпизоды из следующих источников:

1. Быков М.Ю. Асы Великой Отечественной. Самые результативные летчики 1941–1945 гг. М., 2007.

2. Драбкин А. Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942. М., 2006.

3. Исаев С.М. Страницы истории 32-го гвардейского Виленского орденов Ленина и Кутузова III степени истребительного авиационного полка. М., 2006.

4. Маркова М.П. Полк асов особого назначения. М., 2005.

5. Микоян С. Мы – дети войны. Воспоминания военного летчика-испытателя. М., 2006.

6. Сайт: www. Аirforce.ru /ВВС России: люди и самолеты. Беседа Бодрихина с С.Ф. Долгушиным, сентябрь 2006.

7. Смыслов О.С. Защитники русского неба. М., 2010.

8. ЦАМО. Ф. 35. Оп. 11271. Д. 13. Л. 57–64.

9. ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682524. Д. 984. Л. 161.

10. ЦАМО. Ф. 20020. Оп. 2. Д. 5. Л. 9.

Через 27 лет после смерти

Сашка-подводник

В начале шестидесятых годов прошлого века в пивнушках города на Неве появляется невысокий, тщедушный человек в поношенном пиджаке. Собутыльники называли его по-свойски Сашкой-подводником и крепко пожимали ему руку, частенько обращая внимание на орден Ленина, наглухо привинченный на лацкане. Дело в том, что ордена на пятиугольной колодке появились в Советском Союзе в 1943 году, а этот, значит, на винте имел свое более «древнее» происхождение.

Сашка-подводник любил за кружкой пива с прицепом рассказывать о пеленгах, курсах, дистанциях. Бывало, и про свои похождения не скрывал, а как же без них. И его слушали, ведь рассказывать он умел, да и знал немало:

«Дело было в Турку. Финляндия вышла из войны, и советские корабли и лодки стояли в некоторых ее балтийских портах. Мы ждали приказа в поход. Скука была неимоверная! Увольнения на чужой территории запретили. Но с товарищем решили все-таки пойти в город. Новый год как-никак! К тому же в городской гостинице жили знакомые ребята из контрольной комиссии флота. Пришли – а их не оказалось. Но мы все же заказали стол. Выпили в меру, песни украинские и русские запели. Тут откуда ни возьмись заходит хозяйка гостиницы – молодая, красивая: сразу видно – огонь баба! Она, между прочим, хоть и жила в Финляндии, но была шведкой. Подсела ко мне, подружку для товарища пригласила. Гуляли до ночи, а потом, прихватив спиртное, пошли к ней домой…

Утром меня и товарища моего, тоже командира подводной лодки, уже искали. Это было ЧП. Исчезли два командира подводных лодок накануне похода! Предполагали, что нас даже выкрали. Когда же мы, наконец, явились, нам пригрозили трибуналом. Спасло то, что перед походом менять капитанов считалось недопустимым. И я ушел в поход искупать вину. А насчет шведки – не жалею, хороша была…»

«Я родился в городе тепла, красоты и веселья – Одессе», – любил повторять Маринеско…

«Мальчишкой он часами сидел на берегу моря и мечтал стать капитаном дальнего плавания. Бушующие волны, свежий морской ветер, тихий прилив, солнечные блики на воде и манящая глубина моря… – рассказывает Л. Санин. – С друзьями вел нескончаемые разговоры о кругосветных плаваниях, океанских штормах, заморских землях. Первой морской школой для них стал Одесский яхт-клуб. Всю весну работали на яхтах, помогая их ремонтировать, и к началу навигации лучших зачислили в команды. За лето они стали настоящими матросами, изучив яхты от киля до клотика».

Когда ему было «восемь лет, его семья переехала на улицу Софиевскую, 11. Здесь прошли детство и юность, он окончил шесть классов трудовой школы, а затем… Крутой поворот в судьбе: уходит из школы, и сосед – боцман Ткаченко – приводит парнишку на пароход “Севастополь” помощником матроса. После нескольких плаваний пришел приказ о зачислении Саши в школу юнг – в пароходстве заметили смышленого и расторопного паренька».

В школе юнг Александру, как лучшему, сократили срок обучения и без экзаменов перевели в Одесский мореходный техникум. В 1929–1930 годах он плавает матросом на судах…

А.И. Маринеско

Курсантов Одесского мореходного техникума, то есть «будущих судоводителей торгового флота, тренировали лазить по вантам, расходиться по реям и работать на них по уборке и закреплению парусов загодя до начала официальной плавпрактики, в месте приписки судна… на первых порах подрагивали колени, руки боялись отрываться от спасительных скоб реи… Ненадежным и зыбким казался перт – канат, в который упирались башмаки – “гавы”, и только по которому можно было двигаться вдоль реи… Работать на высоте 20–30 и более метров – нет, это не просто, к этому надо было привыкнуть, побороть в себе страх. С тем чтобы уже в открытом море надежно выполнять доверенную тебе моряцкую работу, чтобы там в какой-то счастливый миг испытать ни с чем не сравнимое чувство единения с кораблем, парусами, высотой и выгнутыми у горизонта морским простором!» (Л. Санин).

После окончания мореходки Александр получил назначение на пароход «Красный флот». На этой старой посудине, как он сам ее называл, он плавал четвертым, третьим, а затем и вторым помощником капитана парохода. Однажды стоя на вахте, второй помощник различил едва заметную точку, которая то опускалась, то поднималась. Доложил капитану и тот приказал изменить курс. Едва заметной точкой оказался терпящий бедствие торпедный катер, на котором из Севастополя шло высокое военное начальство. После оказания помощи Александр получил благодарность от самого Командующего Черноморским флотом. А буквально через несколько дней второго помощника капитана парохода «Красный флот» Маринеско вызвали на медицинскую комиссию и призвали по спецнабору в кадры командного состава ВМФ.

В ноябре 1933 года Александра Ивановича Маринеско (ему 20 лет) направили на высшие курсы командного состава РККФ, после окончания которых, через год, назначили на подлодку «Щ-306» Балтийского флота.

Из первой аттестации за 1935 год:

«Недостаточно дисциплинирован. Свою специальность знает хорошо. Руководить личным составом может под постоянным руководством. Выводы: обратить внимание на повышение дисциплинированности…»

Маринист Александр Александрович Крон впервые встретился с Маринеско после войны в Кронштадте на втором сборе ветеранов-подводников Балтики. Он уже знал, что еще на первом сборе сообщались данные о потерях гитлеровского флота во Второй мировой войне. Именно по ним первым подводным асом Балтики был признан бывший командир «М-96» и «С-13» А.Н. Маринеско. И это при том, что имя Александра Ивановича никогда не упоминалось в печати.

Через несколько месяцев Крон встретился с Маринеско во второй раз. И только после настойчивых расспросов узнает об этом легендарном подводнике многое:

«Мы провели два дня, почти не расставаясь, и за эти дни Александр Иванович рассказал мне историю своей жизни – яркой и горестной, героической и нелепой, в ней были взлеты и падения, но не было сонного прозябания. Если бы этот продолжавшийся много часов рассказ-исповедь можно было бы записать на магнитофонную ленту, то, вырезав из нее мои реплики и некоторые неизбежные отступления от темы, мы получили бы автобиографическую повесть, которая по насыщенности событиям и накалу страстей не уступит жизнеописанию Бенвенуто Челлини».

Командир – личность творческая

В 1937 году лейтенанта Маринеско направляют в Учебный отряд подводного плавания на учебу, но в самый разгар занятий (16 июля 1938 г.) отчисляют и увольняют с флота. Это было первое его испытание на прочность… В стране уже шли репрессии, аресты, и свою роль сыграла анкета лейтенанта. Как пишет Лев Санин, «его отец – Иона Маринеску, румын, уроженец города Галац – красивый и гордый человек, служил на румынском флоте. Там дисциплина была строгой, а души и думы простых матросов нисколько не интересовали офицеров – боярских сынков. До тех пор, пока Иона Маринеску не столкнулся с одним из офицеров, которому не понравилось, как матрос при встрече с ним вроде бы не очень быстро отступил в сторону, и глаза его «изволили смеяться»… Офицер дал кочегару пощечину и тут же получил ответный удар. Маринеску посадили в карцер. Трибунал должен был быть скорым и беспощадным, но друзья-матросы помогли Ионе совершить побег. Скрываясь от стражи и посторонних глаз, он сумел переплыть Дунай и добраться в Одессу. Изменил фамилию: на молдавский манер – вместо «у» в ее конце стал писать «о» – Маринеско, а имя и отчество «русифицировал» – Иван Алексеевич. В Одессе женился на украинке, которая родила ему сына Александра…

От отца Александр перенял смелость и прямоту. С детства был приучен говорить правду, какой бы неприятной для него она ни была. Довод отца был прост: «Близкие люди за правду не убьют, а только накажут. А чужим не ври, чтобы не подумали, что Маринеско – трусы!» По решимости, удали и бесстрашию Александр Иванович – в отца. Самолюбивый и гордый, он не написал ни единой просьбы разобраться. Однако несправедливость по отношению к нему была столь очевидна, что все сами восстановили».

7 августа Маринеско восстанавливают на службе, не хватало командиров-подводников, а в ноябре 1938-го присваивают очередное звание – старший лейтенант. По окончании обучения его назначают сначала помощником командира подводной лодки «Л-1», а спустя полгода – командиром лодки «М-96», так называемой «малютки».

Из аттестации на командира подводной лодки старшего лейтенанта А.И. Маринеско:

«Дисциплинированный, к подчиненным требователен. К себе требователен недостаточно. Решителен, но малоинициативен… О подчиненных заботлив, но иногда бывает груб в обращении…»

Как свидетельствует В. Геманов, «одним из достижений команды и командира было срочное погружение лодки – всего за 19,5 секунды, тогда как по нормам полагалось 35. Иные командиры не верили этому! За счет чего же были сокращены бесценные секунды? Прежде всего, Маринеско стал плавать с открытым лючком носовой системы плавучести. Обычно эта система предохраняла лодку от «зарывания носом» в волну на ходу. Перед погружением люк открывали вручную, чтобы носовая система плавучести быстро заполнилась водой. Этим ускорялось погружение. Однако открытая носовая система на ходу – это опасно. Заполнившись шальной волной, она могла потянуть лодку на погружение независимо от желания командира. Поэтому Маринеско сначала ругали, предупреждали. Но жизнь заставила начальников изменить взгляд на существовавшие правила; строгие обстоятельства требовали одного – при открытии емкости усилить контроль, внимание командира на мостике. Надо ли говорить, как уверились после этого подчиненные, что их командир – личность творческая, ищущая, рисковая».

Кроме этого достижения, «М-96» на «отлично» выполнила текущие и призовые стрельбы, заняв первое место в бригаде, за что командующий флотом издал приказ о выделении экипажу премии в 3900 рублей, а нарком ВМФ наградил командира подводной лодки именными золотыми часами.

В связи с этими успехами характерна и очередная аттестация на Маринеско:

«…Энергичен. Обладает хорошими волевыми качествами. Решительный и смелый. Сообразителен и находчив. Умеет быстро ориентироваться и принимать правильные решения в простой и сложной обстановке… Способен пренебрегать личными интересами для пользы службы. Во взаимоотношениях с начальниками, подчиненными и сослуживцами тактичен и выдержан. Заботится о подчиненных… Боевая и политическая подготовка личного состава хорошая. Корабль находится в высокой боевой готовности (1-я линия)… В кампанию 1940 года подлодка заняла первое место по КБФ (приказ командующего КБФ № 06968). Является первым заместителем командира дивизиона подводных лодок.

Выводы:

1. Должности командира подводной лодки соответствует.

2. Достоин назначения на подлодку типа С.

3. После Кампании 1941 года может быть назначен комдивом подлодок М XII серии».

Кроме всего прочего, что подчеркивает особые успехи командира подводной лодки, в марте 1940 года Маринеско принимают кандидатом в члены партии, а в ноябре присваивают очередное воинское звание – капитан-лейтенант.

С началом войны, когда блокада вокруг Ленинграда замкнулась, «М-96» осталась на Балтийском театре боевых действий. Хотя командование планировало перебросить лодку Маринеско по железной дороге на Каспийское море, однако вмешалась сама судьба… И 22 июля 1941 года капитан-лейтенант Маринеско на маломощной «малютке» вышел в первый боевой поход, чтобы одержать свою первую победу.

В наградном листе на командира подводной лодки эта победа описана сухо и кратко:

«В сложном географическом-навигационном районе Финского залива, сильно засоренного минами, при большом количестве дозоров – катеров ПЛО и авиации противника прошел на боевую позицию. Находясь на боевой позиции, активно искал встречи с кораблем противника, смело выходя в прибрежные районы, характерные сложной навигационной обстановкой /подводные камни, мели и т. д./ для плавания.

В боевом столкновении с противником действуя исключительно умело и осторожно, снайперски утопил одной торпедой с дистанции 12 каб. транспорт противника водоизмещением 7000 тонн.

Проявляя исключительную настойчивость в выполнении поставленной командованием боевой задачи, перекрыл положенную автономность в пребывании ПЛ т. “М” на боевой позиции, пробыв в боевом походе 13 суток.

За проявленную стойкость, мужество и отвагу в борьбе с германским фашизмом – ходатайствую о награждении правительственной наградой орденом ЛЕНИНА…»

Приказ о награждении капитан-лейтенанта Маринеско орденом Ленина был подписан 3 сентября 1942 года. Это был тот самый орден на винте, который Сашка-подводник носил на лацкане своего потертого пиджака в начале шестидесятых.

Человек – слишком сложное «устройство»

Осенью 1941 года Александра Ивановича Маринеско исключили из кандидатов в члены ВКП(б) «за систематическую пьянку, развал дисциплины, отсутствие воспитательной работы среди личного состава, за неискренность в признании своих ошибок». При этом его не снимают с должности командира, по всей видимости, из-за того, что слишком много было потеряно подводных лодок и их командиров в 1941 году.

Следующий поход Маринеско совершает на «малютке» с 9 по 25 августа 1942 года, в котором атакует тяжелую плавбатарею противника. При возвращении на базу его «малютку» едва не потопили собственные катера. Вернувшись ранее установленного срока (заканчивалось топливо и патроны для регенерации воздуха), Маринеско не предупредил об этом командование, а при всплытии не поднял военно-морского флага.

С 8 по 11 ноября этого же года Маринеско участвовал в походе для высадки группы диверсионно-разведывательной группы на побережье Нарвского залива. Успехи налицо, и Александра Ивановича восстанавливают кандидатом в члены ВКП(б), а также ему присваивают очередное воинское звание – капитана третьего ранга.

Следующая ступенька его карьеры – учеба в Военно-морской академии в Самарканде и назначение на должность командира средней подводной лодки «С-13» в апреле 1943 года. Но это была уже новая страница в судьбе будущего героя.

Важно отметить другое. Наряду с положительными отзывами: «Боевой и отважный командир», «Подводное дело знает отлично», – все чаще в его боевых характеристиках и аттестациях появляются и отрицательные: «в повседневной жизни требует контроля», «склонен в выпивке» и т. п. …

Лев Санин объясняет это следующими фактами: «В достаточно объемном списке “прегрешений” командира были и такие, за которые по законам военного времени он мог очень дорого поплатиться. Например, рассказывают, что при возвращении из похода лодку “М-96” дозорные катера приняли за немецкую и обстреляли. Могли и уничтожить, но Маринеско вовремя дал команду погрузиться и всплыл аккурат между двумя катерами. Стрелять, не причинив вреда друг друга, катерники уже не могли и были вынуждены до конца выслушать не слишком лестное мнение о себе, выдержанное в колоритных одесских интонациях. В другой раз он и вовсе отказался выводить в море свою лодку – до тех пор, пока не отыщется его заветная шапка, которую старательный вестовой по причине чудовищной засаленности выбросил на помойку. Именно там талисман и отыскался.

Как-то Маринеско не понравилось, как его встретили на берегу после похода, и он без лишних церемоний отдал команду на погружение прямо у пирса. Сутки экипаж отмечал победу прямо в прочном корпусе, не обращая внимания на попытки командования до него достучаться.

Встреча советской подводной лодки Щ-309 из четвертого боевого похода в Кронштадте

Особняком стоит случай, когда Александр не поделил одну очаровательную докторшу со своим тезкой, подводным комбригом Александром Орлом, и одержал над ним верх в рукопашной схватке. Причем экипаж “С-13” был всецело на стороне своего командира и как-то, пользуясь темнотой кинозала, дополнительно намял бока Орлу за то, что Маринеско начали “таскать по партийной линии”. Еще одна “выходка”. За потопленные вражеские транспорты командиры субмарин получали не только награды, но и неплохие денежные премии. В Финляндии Маринеско на свои премиальные купил великолепный “Опель” и не захотел с ним расставаться, когда поступило распоряжение перебазироваться в Лиепаю. По его команде машину укрепили на верхней палубе героической “С-13”, и она на потеху всем успешно «переехала» через Балтику. На этот раз в шоке оказался не только политотдел бригады подплава, но и политуправление флота. Говорят, что кое-кто из командования “положил глаз” на ту самую машину…

Фатальным для командира “С-13” и для его экипажа стал случай в Турку, в Финляндии. В новогоднюю (на 1945 год) ночь, когда еще действовали законы военного времени, Маринеско и его приятель, командир плавбазы “Смольный”, также капитан третьего ранга Лобанов, загуляли в иностранном порту».

Не мудрено, но вывод Льва Санина абсолютно точен: «Большая неправда, будто бы отличаются на войне только дисциплинированные военнослужащие с высокими морально-политическими качествами. Человек – слишком сложное “устройство”, чтобы толковать его так примитивно, а война – слишком многоплановое событие. Не всем нравилось, что Маринеско оценивал не по занимаемой должности, а по их человеческим достоинствам. Поэтому и судьба его – сложная, несправедливая».

Немудрено и то, что Александр Иванович, не вписавшись в строки дисциплинарного устава, не умел прогнуться, не умел солгать и притвориться. Более того, он не пытался искать подхода к своему вышестоящему командиру. А сумел бы, кто знает, какая судьба бы его ожидала? История действительно не имеет сослагательного наклонения, как и человеческая судьба… Маринеско был Маринеско, то есть самим собой, и в этом вся суть. Ибо в армии кроме солдафонов всегда присутствуют просто люди.