Текст книги "Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны"

Глава 6

Теперь уже настоящее,

Земля, 2297 год

Восьмой Автарк Эйкуменской республики Клаус Маурья вышагивал в сопровождении сотрудников лаборатории Времени вдоль казавшегося бесконечным ряда закрытых продолговатых ячеек-«коконов» с прозрачными герметичными крышками. Откровенно говоря, находящиеся внутри них люди, переброшенные сюда из далекого прошлого, ничем особенным его не поразили. Отчего-то Маурье казалось, что будущие защитники человеческой расы должны выглядеть как-то… иначе. Мужественней, что ли? Суровее? Более впечатляюще внешне? Оказалось, нет – самые обычные люди, разного возраста, разного телосложения, разной национальной принадлежности. Вовсе не сказочные богатыри из древних легенд и не непобедимые герои старинных голофильмов. Просто обычные люди в грязной, вылинявшей, прожженной, а порой и окровавленной униформе непривычного покроя. Жаль, по выражению лиц ничего не прочитаешь – все перенесенные уже находились во власти запущенной гипнопрограммы, потому лица их были расслаблены и однообразны, как маски. Теми, кто перед переносом получил ранение или был болен, сейчас занимались кибердоктора, встроенные в индивидуальные капсулы. Одновременно проводилась и ускоренная перестройка иммунной системы: контакт с несуществующими в двадцатом веке, но уже безопасными для обитателей двадцать третьего столетия вирусами или бактериями мог оказаться для них смертельным. Приходилось загодя вводить антитела ко всем известным современной медицине возбудителям, искусственно формируя иммунитет. А поскольку никто не знал, где именно им предстоит сражаться за будущее человечества, всем бывшим штрафникам проводился и стандартный курс вакцинации, принятый в дальнем космофлоте. Впрочем, настолько глубоко Автарк в тему происходящего не погружался…

– Э-э… а почему они в таком виде? – задал Маурья мучивший его вопрос. – Это же негигиенично?

– Сразу после переноса они попали непосредственно внутрь герметичных капсул. Контакт с нашими микроорганизмами может быть смертельным для них, поэтому они сейчас находятся в полной изоляции от внешнего мира. После оказания необходимой помощи и проведения некоторых медицинских манипуляций, – наученный опытом прошлой беседы, заведующий лабораторией воздержался от конкретики. Разъяснять Автарку суть понятия «иммунитет» он не собирался, – капсулы будут открыты, и люди пройдут санобработку и получат новую одежду.

Остановившись возле одного из «коконов», ученый кивнул на видимого сквозь прозрачный бронепласт человека:

– А вот и их начальник, – бросив быстрый взгляд на свой электронный планшет, он продолжил – Майор Виталий Крупенников, двадцать пять лет, командир штрафного батальона. Согласно принятому в то время сокращению, «комбат».

– Он тоже… гм… преступник?

– Нет, что вы, согражданин! Штрафбатами руководили обычные строевые офицеры, причем, как правило, из лучших.

Несколько секунд Автарк рассматривал пришельца из прошлого, убеждаясь, что он такой же человек, как и все здесь присутствующие: выше среднего роста, короткостриженые, тронутые ранней сединой русые волосы, правильные черты лица – кажется, в древности этот фенотип назывался «славянским». Жаль, глаза закрыты, а без глаз, как говорится, ничего о человеке не поймешь.

– Хорошо, идемте. Кстати, а что за курс обучения вы им проводите?

Ученый взглянул на Маурью с опасением и пожал плечами:

– Стандартное гипнообучение по ускоренной методике Розен…

– Я не о том, – прервал его Автарк. – Какие именно знания они получают?

– Прежде всего лингвистические, затем краткий курс астрономии и планетологии, физика, математика, техника, электроника и кибернетика, компьютерные технологии, военная история. Социология, разумеется, иначе они просто не разберутся в наших реалиях. Это, так сказать, базовый блок. Если останется время, возможно, успеем дать им больше информации, но это вряд ли.

– Почему?

– Скорость гипнообучения у всех различна, зависит от индивидуальных особенностей личности, а курс пси-адаптации должен завершиться у всех одновременно.

– А зачем им электроника и кибернетика? Ведь они просто солдаты, воины…

Завлаб несколько мгновений искоса глядел на собеседника, словно решая, не шутит ли тот, затем ответил:

– Но ведь воевать-то им чем-то нужно? Даже наше самое старое оружие со складов стратегического резерва опережает привычные им образцы на одну-две сотни лет… Вы понимаете? Любая более-менее сложная боевая техника буквально напичкана электроникой, а нашим гостям придется не просто научиться ею управлять, но и побеждать…

– Ладно, я понял, – несколько раздраженно кивнул Автарк, не то соглашаясь, не то показывая, что разговор окончен, и первым покинул лабораторный зал.

* * *

В себя Крупенников приходил долго и, наверное, мучительно. Хотя само это понятие – «мучительно» – было каким-то слишком уж абстрактным, лишенным всякого содержания и наполнения. Ни боли, ни облегчения. Просто его сознание, неведомо, сколько времени пробывшее в липких объятиях той самой всеобъемлющей пустоты, о которой он, как ни странно, помнил, упорно не желало возвращаться. Однако себя он, на удивление, вполне осознавал. Да, именно так: осознавал. Виталий знал, кто он, помнил, где родился, как жил и как погиб. Или не погиб? Или все-таки правы церковники – а родившийся в девятнадцатом году Виталий был крещеным, хоть и тщательно скрывал сей не слишком удобный факт, – и там, за некой несуществующей гранью бытия, тоже есть жизнь? Но ведь он погиб; погиб вместе с особистом; ведь он видел, он помнит тот летящий, словно в замедленном кино, снаряд со зловеще отблескивавшим, исчерканным следами нарезов латунным пояском?! И помнит, как тот упал, расплескав в стороны рыхлую землю, как вслед за этим ему в лицо поднялась огненная стена взрыва, обильно сдобренная разлетающимися иззубренными осколками?!

Застонав, майор попытался открыть глаза и не смог. Веки, будто налитые свинцом, упорно отказывались подчиняться желанию хозяина. Слабенькому такому желанию, не подкрепленному силой неведомо где запропавшей воли… Крупенников снова застонал и попробовал пошевелиться; тоже, впрочем, безрезультатно. Тело было чужим, непослушным, деревянным до самой последней клеточки и жилки. Может быть, удастся чуть шевельнуть языком, облизнув пересохшие губы?

– Не пытайтесь двигаться, тело пока вам не подчиняется, – произносимые слова были чужими, незнакомыми, но отчего-то понятными, и последнее удивило майора больше всего. Говорили явно не по-русски, но отчего же тогда он прекрасно понимал, о чем речь?! Вроде как языкам не обучен, так, пару дежурных немецких фраз в духе «Wo ist Stab euerer Division?» или «Antworte auf Frage!»…

– Скоро все придет в норму, не волнуйтесь. Это всего лишь небольшой побочный эффект после переноса. Вы меня хорошо понимаете? Не пытайтесь отвечать, просто произнесите свой ответ мысленно, я пойму. – Голос был глухим, доносящимся словно сквозь слой ваты или плотную ткань.

«Это как же ты, интересно, поймешь-то? – вяло и отрешенно подумал комбат. – А, какая разница… Да, я понимаю».

– Отлично! – искренне обрадовался неведомый собеседник. – Тогда скажите, вы замечаете в себе какие-то изменения? Скажем так, в своем разуме, сознании? Попробуйте заглянуть внутрь себя, прислушайтесь к ощущениям, попытайтесь найти нечто новое; нечто, чего вы раньше не могли знать…

«Какие еще, мать твою, изменения, какое еще новое?! Я ведь погиб, меня нет! Некуда заглядывать!» – хотел было рявкнуть, пусть даже и мысленно, Крупенников. Однако же осекся – тоже мысленно, разумеется, – неожиданно успокоившись. Что он там сказал? «Новое, чего он раньше не мог знать?» Бред какой-то, ну чистый бред… Интересно, это только его после смерти так встречают или всех?

– Не волнуйтесь, пожалуйста, попробуйте расслабиться, – немедленно ворвался в размышления знакомый голос. – Сейчас я частично сниму нейроблокаду по главным пси-контурам, и вам станет проще прислушаться к своим ощущениям. Вы готовы?

«Что за бред…» – мелькнула в мозгу уже привычная мысль, и в следующий миг что-то изменилось. Крупенников еще не понял, что именно, а уже через мгновение все стало неважным. Информация, неведомым образом попавшая в его разум, поглотила самое его существо, накрыла, словно бушующая волна неосторожного пловца.

Коротко вскрикнув, майор дернулся, вдруг ощутив все свое по-прежнему живое тело, и потерял сознание, не в силах противостоять этому ревущему информационному водопаду. Но это был уже самый обычный, спасительный обморок, а вовсе не провал в ту вязкую черную бездну без начала и конца…

Стоящий возле раскрытого «кокона» лаборант в белом комбинезоне и закрывающей лицо прозрачной маске взглянул на показания своего планшета, чему-то улыбнулся и сделал несколько пометок. Наклонившись к панели управления, он откорректировал программу кибердока и двинулся к следующей капсуле, крышка которой также была раскрыта…

Грот, система Электра,

созв. Волосы Вероники, 2297 год

Холодный осенний ветер лениво завывал над мрачными в эту пору года горами. Вечному страннику, за миллионы лет излазившему небольшой шарик от полюса до полюса, изучившему каждый каньон и гору, вдоволь наигравшемуся волнами единственного на планете океана, было скучно. Тем более что там, внизу, все было скрыто низкими облаками, сочащимися мелким противным дождем. Он мог бы, шутя, разметать их, разорвать в клочья и прогнать прочь, но не хотел. Ему было просто лень…

…Дождь зарядил с самого утра. Скорее, даже не дождь, а волею небесных сил превращающийся в него густой молочно-белый туман: несколько секунд – и очередная колышущаяся в такт шагам тяжелая капля срывается с капюшона вниз: ляп! Еще несколько шагов, и снова, и так до бесконечности. Вокруг будто бы вовсе ничего не осталось – ни перспективы, ни неба, ни убегающих вверх склонов гор, только какая-то однородная белесая муть, сочащаяся этими неугомонными каплями: ляп, ляп, ляп. Двухметровый отрезок глинистой, липнущей к подошвам тропы перед глазами, размытые, убегающие в никуда обочины да спина впереди идущего – вот и всё, что осталось от мира, еще совсем недавно такого яркого, разноцветного, объемного, а с недавних пор еще и… страшного. Ну и плюс этот тумано-дождь, разумеется. Тот самый, что незаметно, исподволь усиливается, переходя из разряда «много-много мелких капелек» в разряд «много-премного крупных капель». Все чаще стучит по капюшону, все чаще срываются вниз тяжелые капли, уже не те первые, робкие, порожденные туманом, а самые настоящие матерые дождевые каплищи. Плохо. По туристической горной тропе все быстрее струятся желтовато-мутные ручьи, превращая глину в труднопроходимое пластилиновое нечто. Если так пойдет и дальше, придется останавливаться и пережидать, поскольку местная погода весьма непредсказуема. Сейчас – дождь и туман, а через какой-то час уже может вовсю светить местное солнце Электра, звезда спектрального класса K0. И всё это, весь окружающий троих путников мир внезапно изменится, наполнившись красками и звуками, ныне нещадно увязающими в туманном кисельном мареве…

– Пока всерьез не полило, надо пройти перевал, – не оглядываясь, сообщил идущий первым человек в поношенном, давно потерявшем былой цвет дождевике. На плече, рядом с рюкзаком, у него висела видавшая лучшие времена полицейская электромагнитная винтовка «ЭМ-8». – Если нас накроет на подъеме, хреново будет. Там метров двести сплошной осыпи, и подъем градусов сорок, сам же еще с тех времен помнишь. Кисло нам будет, – он зло мотнул головой, поддернув ремень своего оружия. – Короче, предлагаю поднапрячься и выломиться наверх до настоящего дождя. Тут идти-то совсем ничего осталось, километра два, не больше. Ну, и вниз еще три. А уж там отдохнем, можем даже костер разжечь, обсушиться, воды вскипятить, в такую погоду все одно никто не засечет, даже ЭТИ летать не будут, сами ж знаете.

– Летать-то да, не будут, конечно, побоятся, твари чешуйчатые, да вот кулуар там неслабый, – мрачно буркнул в его спину невысокий лысоватый мужик с тощим рюкзаком за плечами. Оружия у него не было, по крайней мере, на виду. – Дрег, думаешь, поднимемся? В таком-то тумане да по мокрой осыпи? Может, всё-таки внизу переждем, в лесу?

– Поднимемся, Вик, – решительно мотнул головой предводитель небольшого отряда, названный Дрегом. – Хотя бы потому, что остаться внизу – значит всерьез подставиться, а нам это меньше всего нужно. Просто давайте чуть шустрее, и все будет в ажуре.

– Как прятаться надоело… – неожиданно подал голос третий, невысокий и очень худой парень в ветровке и замурзанных глиной темных брюках, заправленных в высокие шнурованные ботинки. Никакой поклажи у него не было, кроме помятого пластикового бутылька с водой. – Что, так всю жизнь и будем от ящеров по лесам бегать? Ну, сегодня нам повезет, а может, и завтра тоже. А дальше-то что?

– И что ты, Алекс, предлагаешь? – иронично усмехнулся Дрег. – Ты у нас кто? Воин из древних времен, что ли? Ну, тогда на, держи, воин, мать твою… – он полушутя-полусерьезно протянул ему свою винтовку. – Много навоюешь? Не забыл, часом, как они нас за полчаса в блин раскатали? В такой тонкий, что в живых только трое из всего городского ополчения да полиции осталось? Те самые трое, что уж пятый день по лесам прячутся? А что с остальными потом случилось, не забыл часом? Аппетит-то у ящериц, сам видел, какой хороший! Такой, что и вовек теперь не позабыть…

– Можно подумать, ты сильно много навоевал… – угрюмо буркнул тот, отталкивая оружие. – Ладно, пошли, пока дождь еще больше не зарядил.

Дрег закинул ремень обратно на плечо и неожиданно широко улыбнулся:

– Двоим первым поднявшимся – я не в счет! – по сто пятьдесят спирта наливаю. У меня еще есть немного. Идет?..

Земля, 2297 год

Сидя на краю успевшей опостылеть хуже госпитальной койки индивидуальной ячейки, Крупенников в который раз с интересом рассматривал новоприобретенное одеяние – серый балахонистый комбинезон и непривычного вида обувь, нечто вроде высоких, выше щиколотки, ботинок, удивительно мягких на ощупь, практически невесомых… и без шнурков. Впрочем, ткань комбинезона тоже была, скажем так, непривычной, излишне мягкой и в то же время немыслимо прочной на разрыв. Поначалу его премного озадачило полное отсутствие пуговиц или новомодных «молний», как на ленд-лизовских летных куртках, – ох, и попрыгал он перед унитазом, пока случайно не провел наручным браслетом вдоль шва на месте ширинки! Честно говоря, немного не успел, однако нательное белье не намокло. И не только не намокло, но и почти мгновенно абсорбировало в себя внезапно появившуюся влагу.

«Обалдеть… – подумал тогда майор, смущенно «застегиваясь» при помощи того же самого браслета, простой металлической полоски, намертво охватившей запястье. – Эх, такие бы комбинезоны да в боевое охранение! Небось еще и не промокают, хоть под дождем в них иди, хоть по болоту».

С местным языком он, к слову, вполне разобрался, успев за последний час перечитать все надписи как на «саркофаге», именно такое название пришло на ум при виде капсулы, так и на стенах огромного зала. Вопросом, откуда он знает интерлингву и что это вообще такое, Виталий не задавался, поскольку без труда нашел ответ в своем разуме – гипнообучение. За прошедшую неделю – об этом он тоже знал – их научили не только всеобщему, но и таким материям, о которых окончивший семилетку и пехотное училище комбат раньше не то что не знал, но даже и понятия не имел. Ощущать себя круче самого крутого столичного профессора из оставшегося где-то «там» родного ХХ века было непривычно, но, скажем прямо, даже приятно. Вот еще бы знать, к чему все это? Но, как Крупенников ни копался в собственной «обновленной» памяти, как ни напрягался, никакой информации относительно целей переноса он там не нашел. Как и сведений о том, почему выбрали именно их, штрафников, а не какую-нибудь, допустим, «краснознаменную да гвардейскую»…

Размышления комбата прервало появление особиста. За все время их недолгого, в общем-то, знакомства Виталий впервые видел майора настолько мрачным. А в придачу еще и озадаченным аж до невозможности. По самое «не хочу», как говорится…

– Здоров, комбат, – Харченко пожал протянутую руку и присел рядом с ним на край «саркофага». Порывшись в кармане комбинезона, вытащил то, что Крупенников меньше всего ожидал увидеть: помятую пачку «Беломорканала» и трофейную немецкую зажигалку. Проследив за удивленным взглядом Виталия, пояснил с кривой ухмылкой:

– Да вот, заставил этих вернуть все, что в карманах было. А то, понимаешь, хотели вместе с тряпьем утилизировать. С документами вместе, прикинь, а? Уроды… Вернули, как миленькие, еще и извинились при этом, – вытряхнув из пачки папиросу, он предложил ее майору, поднес зажженную зажигалку. Привычно пахнуло бензином.

– А вообще… ну, со вторым тебя рождением, что ли, товарищ майор!

– В смысле?!

– Так ты чего, не понял что ли, что там, у нас, случилось?!

– Ну…

– Во даешь, комбат! Мы ж погибли, разве сам не догнал?

– Вроде помню… и снаряд тот, и танки немецкие… сначала думал, погиб, да. Но ведь и это все, – Крупенников покрутил головой, – уж точно ни разу не загробный мир?

– Да я поначалу тоже так считал, удивлялся еще – как, мол, такое может место иметь? А потом понял. Мы ведь погибли все, весь батальон под танками на том поле полег, понимаешь? Раскатали нас эсэсманы, несмотря на весь наш штрафной офицерский состав. А они, потомки наши, значится, зачем-то нас сюда выдернули. Помнишь, как переменники исчезали? Вот то-то и оно. Я быстро тему просек, даже пару вопросиков этим задать успел.

– Серьезно?!

– А то нет. Еще как серьезно, – Харченко докурил, поискал глазами, куда бросить окурок, и, не найдя подходящего места, затушил его о подошву ботинка. Повертев в пальцах сморщенный бычок, хмыкнул и закинул его куда-то под капсулу. – Тут другое дело, комбат. Раз они нас сюда дернули, значит, мы им нужны, я так понимаю. Поскольку в добродетель человеческую и прочий научный интерес не верю. Хотели б поэкспериментировать, перенесли бы пару-тройку человек, но не четыре ж сотни, правильно? Понимаешь, о чем я?

Крупенников ошарашенно кивнул – подобная мысль ему в голову не приходила.

– Вот я и прикинул, коль мы им так уж тут нужны, значит, и дело серьезное. И мы, соответственно, не должны сразу и безоговорочно со всеми их требованиями соглашаться. Бдительности, сам понимаешь, терять ну никак нельзя! Раз в нас нуждаются, пусть и наши интересы учитывают. А интересы у нас, майор, одни: выяснить, что происходит, не уронив при этом высокого звания бойца Красной Армии! И понять, чем это может быть полезно нашей стране и товарищу…

– Слушай, майор, ты чего? – перебил особиста комбат. – Шпаришь, словно политинформацию зачитываешь? И так все понятно, а лозунгами будешь перед бойцами размахивать. Да и вообще, у нас что, замполита нет? – Виталий на миг замешкался. – Гм, или таки нет?

– Да живой Яшка, живой… ну, то есть мертвый, конечно, героически павший на поле боя, но здесь – живой… – окончательно запутался Харченко, с досады плюнув на покрытый каким-то странным материалом, напрочь гасящим звук шагов и абсолютно не скользящим под подошвами, пол. – Тьфу ты, никак не привыкну… живой, мертвый…

– Ладно, проехали. Знаешь, комбат, что самое неприятное нас ждет?

– Что?

– А то, что скоро наши переменники начнут активно так спрашивать, кто они теперь, штрафники еще или же искупившие кровью полноправные боевые офицеры доблестной Красной Армии, вот что! И что ты им на это отвечать станешь?

– ?

– Вот именно, что и я тоже не знаю… А определяться нам придется, Виталик, и определяться быстро, а то… ну, сам понимаешь. Единоначалия в армии пока еще никто не отменял, майор, иначе полная анархия настанет, помнишь, как раньше бывало? Короче, думайте пока, товарищ командир батальона, а я пойду начштаба нашего разыщу, ежели он, конечно, тоже погиб-выжил, – майор Харченко кривенько усмехнулся и неторопливо пошел прочь. Но метра через два остановился, обернувшись к майору: – Кстати, комбат, а ты заметил, что эти нам никаких исторических сведений не дали? Скрывают они что-то, вот задницей чую, скрывают. Вот знать бы еще только, что и зачем… Да, папирос тебе оставить?

– Ага, дай парочку, – Крупенников взял папиросы, поискал, куда положить. Особист ухмыльнулся и протянул всю пачку.

– Держи, майор, у меня еще есть. Ну, всё, пошел я…

Проводив особиста взглядом, Крупенников задумался, благо, подумать было о чем. Капсулы открылись несколько часов тому назад, и лежащих в них людей начали выводить из семидневного анабиоза. Первым делом их отвели в санитарный блок, где они сбросили старую одежду и отмылись от въевшейся, казалось, в самые поры военной грязи и копоти, затем подстригли, достаточно коротко, но и не наголо. После санобработки бывших штрафбатовцев переодели в одинаковые комбинезоны и снабдили индивидуальными браслетами, с многочисленными функциями которых им еще предстояло познакомиться. Впрочем, с одной из этих самых функций майор, да и не только он, уже успел разобраться… по необходимости и почти вовремя. После гигиенических процедур они вернулись в зал с рядами капсул-«саркофагов», где их покормили здесь же, раздав каждому нечто вроде небольшого пластикового подноса с прозрачной крышкой, в отдельных ячейках которого располагалась еда, довольно безвкусная, отождествляющаяся в сознании с понятием «синтетическая», но, судя по ощущениям, вполне питательная. Пюре вроде бы картофельное, тоненькая котлетка, легкий овощной салат и пара кусочков почти прозрачного белого хлеба. За питьем предлагалось ходить самостоятельно к раздаточным автоматам, причем, кроме воды, можно было заказать чай, кофе или фруктовый сок, наливаемые в прозрачные стаканчики из такого же пластика, как и материал подносов. Затем их оставили в покое, чему Крупенников не особенно и обрадовался: к комбату начали подходить переменники со вполне предсказуемыми вопросами относительно их дальнейших действий. Сам же факт переноса никаких вопросов не вызывал: все они знали одно и то же. Гибель там, в сорок четвертом, под гусеницами и снарядами немецких танков – и новая жизнь здесь, в нереально-далеком, но каком-то не слишком понятном будущем.

С «местными» наладить контакт тоже не получалось, ни при санобработке, ни во время обеда. Обслуживающий персонал был вежлив и предупредителен, однако от ответов на задаваемые вопросы и более тесного общения уходил со стандартной формулировкой «вы все скоро узнаете, сограждане». Почему именно сограждане, ни переменники, ни их командиры не знали. В конце концов, комбат и сам взял на вооружение эту методу с обещанием вскоре все объяснить, отсылая всех интересантов куда подальше. А потом вернулся Харченко с начальником штаба и политруком. Офицеры уединились в дальнем углу зала и начали самое короткое и необычное в их армейской жизни совещание…

– Да чего тут кашу по котелку размазывать-то? – пожал плечами Крупенников, заодно подумав, что без погон чувствует себя как-то неуютно, не голым, конечно, но все же…

– Практически весь наш батальон героически погиб, пытаясь остановить немецкие танки. То есть в полной мере искупил вину кровью и собственной смертью. Согласны?

– Выходит, так… – отчего-то не слишком уверенно кивнул Харченко, переглянувшись с Лаптевым и политруком и почесав свежеостриженный затылок.

– Ну, а коль выходит, то значит никакие они больше не штрафники, а самые что ни на есть доблестные советские товарищи офицеры!

– Это что ж получается, под нашим командованием теперь четыре сотни полноценных офицеров, многие из которых повыше нас званием? – задал начштаба мучивший его вопрос.

– Да, – твердо ответил майор. – И вот это, пожалуй, главная проблема. У кого какие мысли?

– Вот тут ты, товарищ майор, как раз и ошибаешься, – усмехнулся особист. – Не нужно путать звание и должность. От командования батальоном тебя никто не отстранял да и вряд ли отстранит. А все их, – он кивнул головой в сторону стоящих отдельными группками бойцов, – большие звезды с погон остались там, в прошлом, поскольку до снятия судимости и восстановления в прежнем звании никто из них после того боя не дожил. Власть из рук выпускать нельзя, надеюсь, это все понимают? Иначе ни дисциплины, ни боеготовности, ни вообще самого́ батальона не будет!

Помолчав несколько секунд и убедившись, что оспаривать его слова никто из присутствующих не собирается, Харченко продолжил:

– Вот если в чем я проблему и вижу, так это в отсутствии личных дел. Потому нужно срочно разыскать и напрячь командиров рот и взводов из постоянного состава насчет того, что они помнят о своих подчиненных – звание до осуждения там, должность, военная специальность. Я тоже многих помню, так что без дела не останусь. А товарища Финкельштейна, – Яша вздрогнул, вперившись в особиста испуганными глазами, – мы душевно попросим подготовить небольшое обращение к искупившим кровью бойцам. Ну, вы, мол, все как один герои, не струсили, кровь и свою, и чужую пролили… про второй шанс, опять же, можешь чего-нибудь ввернуть – типа, там мы все погибли, зато здесь еще сумеем оказаться полезными нашей советской Родине… ну да сам разберешься, не мне тебя учить. Только текст сначала нам с комбатом покажешь, хорошо?

Политрук закивал, успокаиваясь.

Полученное задание оказалось вполне привычным и вовсе не страшным.

– Лаптев… Слушай, капитан, давай-ка ничего в долгий ящик не откладывать, так что постоянный состав на тебе. Разыщи и вместе с ними сюда. А мы с майором еще немножко побалакаем, верно, Крупенников?..

Комбат оглядел стоящих перед ним командиров рот, старлеев Петровского, Зайца, Песцова и врио (впрочем, теперь уже, надо полагать, без этой приставки) комроты-три лейтенанта Свинцова. Командиры взводов, все в звании лейтенантов, стояли чуть позади, однако слушали майора не менее внимательно:

– Короче, так, товарищи офицеры. Слушай боевой приказ. Первое. Необходимо провести распределение личного состава согласно ВУС[1]1
  ВУС – военно-уставная специальность.


[Закрыть]. Второе. Переформировать взвода и роты. Разведчиков и пехоту в одни взвода, артиллерию, танкистов и прочих технарей – в другие. Особо прошу выделить летчиков, глядишь, и понадобятся в будущем. Ну, и третье. Особенно выделить офицеров от майора и выше… впрочем, нет. Всех, кто проходил хотя бы трехмесячные курсы в военных училищах, не говоря уже о кадровых командирах или тех, кто заканчивал академию Генштаба. Если, конечно, таковые имеются. Задача ясна?

– Так точно, – ага, Заяц, конечно, отчего-то майор иного и не ожидал. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Когда вы… гм… разъясните личному составу их нынешний статус… и вообще?

Комбат помедлил с ответом, оглядев офицеров.

– Сколько вам нужно времени на выполнение полученного приказа? Хотя бы в общих чертах?

– Ну… – откровенно замялся старлей. На что, собственно, комбат и рассчитывал.

– Понятно. Итак, не позже, чем завтра, товарищ старший лейтенант, доложитесь о выполнении полученного приказа и построите батальон. Поротно. Там все и узнаете. Выполняйте. И помните – несмотря на эту дурацкую одежду и все такое прочее, мы были, есть и остаемся офицерами Красной Армии. Надеюсь, ясно, что я имею в виду? Тогда все свободны, – майор четко повернулся, успев поймать одобрительный взгляд Харченко, и двинулся к аппарату с напитками. Горло после короткой речи отчаянно драло – с другой стороны, чему удивляться, целую неделю в герметичном гробу пролежать! Эх, сейчас бы да водки граммов двести бахнуть, сразу б и горло прошло, и в голове прояснилось. Клин клином, как известно, вышибают, народная мудрость.

Особист нагнал его через несколько метров, придержал за локоть и пошел рядом. И, будто научившись вдруг читать мысли, заговорщицки подмигнул:

– А неплохо б сейчас, майор, беленькой принять? Хоть спирту санбатовского, хоть шнапсу трофейного, а? – И внезапно став серьезным, жестко докончил: – Знаешь, сколько к нам в батальон через пьянку залетело? Почти треть личного состава, вот сколько! Следить нужно, чтобы они и тут до алкоголя не добрались, переменнички хреновы!

И, три шага спустя, все же добавил мечтательно:

– А все же водки б не помешало, комбат, определенно не помешало!..