Электронная библиотека » Олег Туманов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 28 декабря 2016, 13:50


Автор книги: Олег Туманов


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Часть первая. Детство в «реальном социализме», или «У нас на тебя другие планы …»

Это произошло однажды в пятницу вечером в Мюнхене, в ноябре 1969 года. Как обычно, я зашел в уютный югославский ресторан в 10 минутах ходьбы от моего дома, чтобы перекусить. Я сел за свой обычный стол, заказал остро приправленный стейк, красного вина и рюмку сливовицы. Сливовый самогон тут был хорош – ароматен и крепок, так что захватывало дух. Его варили по домашнему рецепту, который был предназначен только для завсегдатаев. Хозяйка за стойкой любезно мне улыбалась. Она давно знала молодого русского эмигранта, частенько захаживавшего вечерами пропустить одну-две рюмки и внимательно полистать вечерку за чашкой кофе.

Как всегда, здесь было немноголюдно. Пожилая баварская супружеская пара в противоположном углу небольшого трактира завершала свой скромный ужин. За столом прямо у входа мужчина с волнистыми волосами, одетый в твидовый пиджак, в скуке опустошал свой бокал пива. Я видел его здесь уже в прошлый раз и вот он опять сидел спиной к окну, погруженный в свои мысли. Но на сей раз, наши взгляды встретились и мне показалось, что я знал этого человека, как и он – меня. Но его мимика осталась бесстрастной, а глаза, которые на минуту вспыхнули, вернулись к пивной пене в его бокале.

Странно, подумал я, мы ведь уже наверняка виделись. Но где?

После того, как мужчина с волнистыми волосами оплатил у официантки свой счет, он встал, собираясь уходить, и в смятении шарил в карманах, чтобы найти спички и прикурить сигарету. Тут он подошел к моему столу и на ломанном немецком языке попросил огонь. Я протянул ему коробок спичек. Когда наши взгляды вновь пересеклись, он едва подмигнул мне и тут я вспомнил этого незнакомца в твидовом пиджаке. Не спеша прикурив, он вернул спички на стол. Но это был не мой коробок, а коробок с рекламой, которую обычно раскладывают на столах в ресторанах и отелях. «Спасибо», – поблагодарил он, повернулся и пошел к двери. Мы никогда не встречались снова.

Я вспомнил, откуда я его знал. Пять-шесть лет тому, будучи еще комсомольцем, я был членом спецотряда, организованного КГБ для борьбы со спекулянтами и фарцовщиками. Этот человек возглавлял отряд, перед которым стояла задача «зачистить» отели от сомнительных лиц, где останавливались иностранные туристы.

Я взял в руку подкинутый мне коробок и стал его разглядывать. На нем красовались обычные названия гостиниц в Западном Берлине с адресами и телефонами, как это принято в рекламе. Но по нижнему краю коробка аккуратно, шариковой ручкой были выведены две даты. Мое сердце билось от волнения. Наконец это случилось. У меня была дата и время долгожданной встречи.

Я быстро рассчитался и пошел домой. Мне необходимо было немного побыть одному, все взвесить и переосмыслить. Моя жизнь явно принимала крутой поворот. С момента, как этот коробок с наклейкой обжигал мой карман, я давно так не волновался. В этом коробке мог оказаться шнур от заряженной мины, которая напоследок разорвет меня в пух и прах.

Ровно четыре года я успешно играл беженца из СССР. КГБ поручил мне внедриться в эмигрантскую среду, закрепиться и, приобретя определенный авторитет, попытаться выйти на след между эмигрантскими организациями и спецслужбами. Офицеры КГБ, которые инструктировали меня, прежде всего говорили, что речь идет о необходимости интегрироваться в западный мир, наладить связи и найти работу. Только тогда я должен дать оговоренный сигнал, по которому меня разыщут. В Москве мне объяснили, что, возможно, свяжутся со мной не сразу, и это может вызвать чувство потерянности или будто меня исключили из оперативных списков. Но я не должен паниковать. Со мной обязательно свяжутся, когда понадоблюсь. Я должен запомнить, что первый связной будет знаком. Обо всем остальном я мог не волноваться.

У меня даже не было никаких мыслей. Все эти годы я выполнял приказ, чтобы акклиматизироваться и адаптироваться, так что сейчас я чувствовал себя в Германии как дома.

Мои связи со старыми эмигрантами складывались наилучшим образом. Я поддерживал хорошие отношения с НТС (Народным трудовым союзом, основанным в 1930 году, солидарным с идеей свержения коммунистического режима и построения «независимого российского государства» в СССР). Работал на финансируемой ЦРУ радиостанции «Свободная Европа», где служили русские эмигранты. Пользовался их всеобщим уважением, и мне светила блестящая карьера. Радиостанция безвозмездно предоставила мне обустроенную квартиру в элитной новостройке и платила царскую зарплату, на которую я мог объездить весь мир. Я завел интересные знакомства и полностью приспособился к западному образу жизни.

И тут Москва внезапно напомнила мне, что в первую очередь я был разведчиком, а все остальное было второстепенным. Конечно, это было вопросом совести для парня, которому только исполнилось двадцать пять лет.

Так вот, обо мне вспомнили, посчитав целесообразным активировать в качестве разведчика. Это означало, что мне придется расстаться с размеренной жизнью эмигранта. КГБ выполнил свое слово: спустя четыре года меня нашли в Мюнхене, и первый связник не был для меня незнакомцем. Все как обещали. Но что ждет меня впереди?

Когда я проходил мимо ярко освещенных окон «Радио Свобода» на Арабеллаштрассе, я невольно замедлил свой шаг. Еще сегодня утром я переступал порог этого дома как один из сотен обычных сотрудников радиостанции. Но завтра я войду в это здание как «реактивированный» сотрудник КГБ.

Начиналась жизнь с «двойным лицом».

Обе даты, указанные на спичечном коробке, чередовались следовавшим друг за другом воскресеньям. Утром первого воскресенья я улетел в Берлин. Указанный ресторан на Фридрихштрассе оказался около аэропорта Темпельхоф. Я нашел вблизи недорогой пансион, оставил свою ручную кладь и отправился на прогулку по городу, где еще никогда не был. В обед я вернулся в оговоренный ресторан на Фридрихштрассе.

Он оказался небольшим кафе с типичным для таких заведений меню: жареными сосисками с кислой капустой, гуляшом, гороховым супом, пивом и дешевым шнапсом. Никто ни на кого не обращал внимания. Гости за столами насыщали свой аппетит и быстро перекусив, освобождали место для следующих гостей…

Чтобы как-то скоротать свободное время, я заказал немудреное блюдо, потихоньку потягивал пиво, но никто не подходил к моему столу и не проявлял ко мне интерес. Засиживаться становилось уже неудобно. Поэтому я решил повторить попытку вечером.

По дороге в пансион я остановился у газетного киоска, чтобы осмотреться. Я стал делать вид, что разглядываю журналы, не обнаруживая при этом ничего подозрительного. Если за мной на самом деле вели наблюдение, то делали это очень искусно.

Я купил берлинскую газету и бутылку виски и отправился с этими трофеями в отель. Там я немедленно отхлебнул несколько глотков прямо из горла, чтобы как-то успокоить свои нервы, но это не помогло побороть внутреннее беспокойство.

Как бывает в таких случаях, время будто стояло на месте. Я пробовал читать, включал телевизор, но ничто не снимало мое внутреннее напряжение.

В разведке контакт со связником стоит в списке самых опасных операций. Каждая такая операция связана с двойным риском, так как за каждым участником тайной явки могут следить и это осложняет дело. Мне мало было чего бояться. Американцы «просвечивали» меня очень долго, приостановив слежку три года назад. С тех пор я не замечал за собой никакого наблюдения, либо интереса к моей персоне со стороны спецслужб. Но как обстояли дела в отношении еще неизвестного мне контактного лица от КГБ? Вообще, существуют ли гарантии на все сто процентов? Вдруг за ним сейчас незаметно следят?

Ровно в семь вечера я опять присел у голого деревянного стола в кафе на Фридрихштрассе. Я заказал ужин и стал разглядывать окружающих. От изумления меня чуть не хватил удар! В дальнем углу, внимательно рассматривая меня, сидел мой друг Сережа. «Друг», пожалуй, неверное слово – он был моим ведущим офицером в КГБ. Он был последним лицом, с которым я имел дело до отъезда на Запад. Тогда он пообещал, что меня отыщут и найдут способ выйти со мой на связь. А сейчас он приехал персонально…

Видимо, я выглядел настолько скованно, что сидя в углу, Сергей не смог скрыть своего удовольствия и улыбки. Он и не сдерживал себя. Поднявшись, он прошел мимо меня в туалет. Я проследовал за ним как под гипнозом. Кроме нас, в туалете никого не было. Мы стояли рядом, и тогда Сергей сказал мне: «Иди за мной на отдалении, но не теряй меня из виду».

Мы пошли вдоль длинной, совершенно пустынной и слабо освещенной улицы. Уголками глаз я проследил, как за мной следом идет просто одетый, на вид пьяный, рабочий. Вероятно, он был напарником Сергея, который страховал нас с тыла. Мы повернули за угол в темную улицу и оказались в полной темноте под козырьком старого дома. Рабочий прошел мимо нас, тихо напевая какую-то песенку. Сергей быстро и крепко обнял меня: «Привет, Олег. Как ты? Выглядишь молодцом!».

В две минуты ему удалось инструктировать меня о нашей следующей встрече: «В январе оформляй неделю отпуска и возвращайся в этот же ресторан. За обедом или ужином увидишь меня. Пойдем вместе в Восточный Берлин». Он вновь вручил мне спичечный коробок с указанными на нем датами нашей следующей встречи и растворился в темноте зимнего вечера. По дороге обратно в пансион меня все так же сопровождал на некотором отдалении «рабочий».

…Мне не составило никакого труда оформить в январе десять дней отпуска. Вторым воскресеньем нового, 1970 года я уложил в портплед удобный костюм, пару рубашек и бритвенный прибор и утренним рейсом вылетел в аэропорт Темпельхоф. Сергей ожидал меня в полдень. Около полутора часов мы ходили на безопасном друг от друга расстоянии, ездили туда-обратно на метро и сворачивали на кладбище. Наконец, убедившись, что за нами не следят, Сергей направился со мной к метро на Фридрихштрассе, где находился тайный переход границы из Западного в Восточный Берлин. Мы спустились в метро, но Сергей не пошел к толпе людей, ожидавших переход у официальной въездной стойки. Он провел меня в сторону незаметной двери и показал офицеру пограничной службы свое удостоверение. Тот молча пропустил нас через шлюз на территорию ГДР.

Коммунистический Берлин шокировал меня своим запущенным и блеклым видом. Контраст был слишком велик. В мгновенье я поменял царство ярко светящихся витрин, жизнерадостных и открытых лиц, шикарных машин и ухоженных фасадов на хмурый мир «реального социализма». Мне казалось, что вчера здесь закончилась война и еще не сняли затемнение.

Мы сели в припаркованный недалеко от вокзала «Фольксваген», и я стал снимать свой эмоциональный накал. Сергей обнял меня за плечи и сказал, что сейчас я могу чувствовать себя, как дома.

Из уверенного поведения Сергея я сделал вывод, что он давно в Берлине. Судя по всему, в данный момент он там жил.

Мы поехали в район Карлсхорст, где располагались военный штаб, военная разведка и представительство КГБ. В трехкомнатной квартире для приемов специальных гостей, вроде меня, был накрыт богатый стол со всеми разносолами, которые может предложить русская кухня. Экономка по имени Зоя, также сотрудник КГБ, которая отвечала за содержание квартиры, сегодня потрудилась на совесть. Из кухни доносился приятный аромат крепкого украинского борща. На столе красовалась охлажденная бутылка водки, расписанная ледяной изморозью. Искрами светилась свежая черная икра. На столе – мои любимые горячие сибирские пельмени. Холодец приправлен грузинскими специями. Тут же на столе стояла малосольная селедочка и огурчики, крабы, маринованные грибочки и творожные кушанья. Такого богатого русского стола я давно не видал.

Ужинали мы вчетвером. Кроме нас двоих, за столом была Зоя и молодой человек по имени Женя из отдела личной безопасности.

Естественно, за ужином о моем истинном задании мы не говорили, хотя Зоя и Женя явно были в курсе, что я приехал «оттуда».

Перед тем, как уходить, Сергей обронил: «Я вернусь завтра в 9 утра. Начнем работать. Тебе придется вспомнить все, что с тобой происходило последние четыре года – отдельно каждый день. Нам важны малейшие детали. Потратим на это два или три дня. Сколько понадобится. А пока отдыхай».

Он ушел, но этим вечером меня овеяло необычное чувство абсолютного уюта и покоя. Это было давно забытое чувство дома, к которому я привык с детства. Внимательно осматриваясь в квартире, я обнаружил все реликты советского быта – ржавые трубы в туалете и ванной комнате, безвкусные обои и старомодную мебель, неровный линолеум на кухне и торчащие доски паркета в комнатах. Но это не тревожило меня, а наоборот вызывало чувство умиротворенности. Я осваивался с окружением и думал о Москве, о моих родителях и так быстро завершившейся юности.

Родился я счастливчиком. Так, во всяком случае, утверждали в детстве мои родственники. На свет я появился «в рубашке», что по народному поверью сулит счастливое будущее. Узнав, позднее, что это всего лишь значило, что родился я, «одетый» в родовую плеву, я даже несколько разочаровался.

Но на судьбу я на самом деле не мог жаловаться. Во-первых, это уже было наполовину счастьем – родиться почти в центре Москвы рядом с Белорусским вокзалом, провести там детство и не испытать все тяготы послевоенных лет, как большинство сверстников.

Дом, в котором я увидел свет в 1944 году, все еще стоит на Ленинградском проспекте, хотя в нем уже не живет никто из прежних жильцов. Наша квартира, как и большинство остальных, была коммунальной. На самом деле она была спланирована на одну семью, но из-за большой нехватки площади здесь расположилось несколько семей. Наша семья Тумановых (т. е. мои родители, мой старший брат Игорь, бабушка Пелагея и я) проживали в двух комнатах. Симоновы жили в других двух комнатах, поменьше. Совсем бедные Волковы жили впятером в одной комнате. Глава этой семьи, инвалид дядя Степа, был азартным игроком и проводил большую часть время на ипподроме. Его пускали домой только тогда, когда ему улыбалась удача в игре, и он возвращался домой, не «пропустив через горло» все выигранные деньги. Из-за отсутствия жилой площади мама дяди Степы, бабушка Матрена, спала на коммунальной кухне, где стоял сундук с ее вещами. Она ложилась спать после того, как с кухни уходили последние домохозяйки, и вставала засветло. Бабушка Матрена подрабатывала, занимая рано утром очередь в магазинах, где продавали дефицитные товары. Потом она за вознаграждение уступала свою очередь, естественно, не имея возможности позволить себе ничего из этого дефицита. Кроме сундука со старьем, она ничем не обладала.

Быть может, это звучит немного нереально, но практически никто из наших соседей не стыдился своей бедноты. Кто-то, храпя, спал на полу. Единственным «предметом люкс» был электрический динамик в коридоре, с утра до ночи издающий рев веселых маршей и подбадривающих мелодий. Нам, Тумановым, жилось куда лучше. Мы, например, не готовили еду в скверно пахнущем сале, а на масле или маргарине, которые не всегда могли позволить себе наши соседи. Но мы сами, да и наши соседи не задумывались о нашей скромной жизни, так как попросту другой не знали. Для сравнения у нас просто не было примеров. В Советском Союзе условия жизни считались самыми справедливыми и лучшими на всей планете. Это ежедневно радостно объявляли по телевизору дикторы, твердили газеты и рассказывали учителя в школе. А тех, кто чуть в этом сомневался, немедленно вызывали в особые органы и «исправляли» многолетними жестокими тюрьмами и лагерями. Когда я родился, те, кто в этом был не уверен, по всей видимости, уже были расстреляны, или отбывали сибирские ссылки, так как никто из них в детстве мне не встречался.

Нам твердили о капиталистическом мире с маленькой группой жадных капиталистов, эксплуатирующих массы, ведущие жалкий, бесправный, несчастный образ жизни. Испытывали к ним настоящую жалость, в первую очередь к неграм, по сведениям наших СМИ, особенно притесненным, те были нашими «классовыми братьями». И когда Москву посетила делегация США с негром в ее составе, тот никак не догадывался, зачем его жалостно разглядывают и пытаются накормить. Ведь он был миллионером.

Понимание не всегда делает человека счастливым и, быть может, это было хорошо, что мы не знали, насколько бедно мы жили.

Во время войны отец служил в НКВД. Не знаю, в какой должности или функции. Об этом дома он не говорил. Могу только предполагать, что служил он в разведке. По неизвестным причинам в 1948 году отец покинул Лубянку и с тех пор возглавлял отделы кадров на различных предприятиях. Мама тоже получала зарплату в разведке в чине подполковника. С виду казалось, будто она работает в призывной комиссии, отвечая за регистрацию призывников. Брат был старше меня на двенадцать лет и учился на геологическом факультете Московского университета, много лет затем самоотверженно проработав на этом поприще.

Я ничем не отличался от других мальчиков мужской школы № 155 близ Дворца спорта «Крылья советов» до инцидента, сделавшего меня известным или даже прославившего меня в девять лет. Дело было так, что я уговорил двух мальчиков навсегда отправиться со мной в Африку.

В феврале 1954 года, избавившись от впредь ненужных нам учебников, дневников и тетрадей и оставив родителям записки: «Не ищите нас – мы уехали навсегда», – втроем мы сели в местную электричку, направлявшуюся на юг. Мой сосед по коммунальной квартире, Сашка Симонов, по какой-то причине отправился в путь в Африку, взяв с собой теплые валенки, всю дорогу крепко пряча их под мышкой. Кстати, наше отчаянное путешествие длилось недолго.

На следующее утро милиция сняла нас с поезда вблизи Калуги и вернула обеспокоенным родителям.

Сашкина мама работала надзирателем бутырской тюрьмы, и ему досталась знатная порция порки. Отчаянные вопли раздавались по всему дому. Мои родители обрадовались возвращению «блудного сына», встретив меня теплыми пирожками, которыми я смог вдоволь наестся.

Прием в школе был менее сердечным. Директриса быстро вычислила, кто был инициатором «преступления», пригрозив исключить меня из школы. С тех пор она меня недолюбливала. «Таких учеников нам не нужно», – приговаривала она, просверливая меня своим холодными глазами.

После того, как мой одноклассник побил сына комментатора «Правды» Виктора Маевского, я попал к ней в окончательную немилость. Дело в том, что этот журналист принадлежал к абсолютной элите партийной номенклатуры и был среди выездных кадров. Соседствуя с власть имущими, его семья ни в чем не нуждалась. Поэтому его сын постоянно приносил с собой на завтрак бутерброды с ветчиной и колбасой, съедая их, естественно, под текущие слюнки и зависть остальных ребят, которые в лучшем случае могли позволить себе пирожок с капустой.

Однажды наш одноклассник избил «буржуя» Женьку, явно будучи не в силах больше видеть его пухлое и самодовольное лицо. По причине чего наша учительница пришла к выводу, что я виноват в этой потасовке. Неудавшийся побег в Африку навсегда превратил для нее ученика третьего класса Олега Туманова в преступника.

«Знаете, кто папа этого мальчика? – ораторствовала она перед всем классом, при этом пристально глядя на меня. – Его папа жмет руку самому товарищу Сталину! Да, товарищу Сталину! А вы побили этого ребенка. Мы запрячем вас в тюрьму или детскую колонию. Поделом вас всех в Сибирь или на Колыму, за самый Полярный круг!».

Нет, эта женщина никогда не простит мне неразумную прогулку в Африку. Вероятно, она принадлежит к людям, подозрительно смотрящих на каждого человека, выделившегося из серой массы. Такие, как она, стали опорой сталинскому режиму. На следующий год меня перевели в школу, которую я с успехом закончил в 1961 году.

Там я познакомился с моим лучшим другом Толиком Яссявой. Его отец только освободился из тюрьмы, где провел шесть лет как жертва сталинских репрессий, на строительстве Беломорского канала. На самом деле отец Толи не был жертвой репрессий в прямом смысле этого слова, а скорее жертвой обстоятельств. До войны он служил высоким функционером «вождя народов», командуя Службой управления транспорта Сталина, т. е. всеми автомобилями, поездами, кораблями и самолетами вождя. Можно себе представить этого могучего генерала разведки и ожидавшее Толика безоблачное детство.

Но внезапно все изменилось. Однажды отец моего друга здорово выпил с другими высокопоставленными чекистами в ресторане на горе Ачун вблизи Сочи. Он прекрасно управлял любым транспортным средством, за исключением самолета. Сев за руль внедорожника марки «Паккард», спускаясь со всей командой по серпантину с горы, он соскользнул в ущелье. При этом его товарищ «по цеху» разбился насмерть, а другой стал инвалидом. Любимца Сталина, оставшегося целым и невредимым, все же приговорили к трудовому лагерю. Когда диктатор узнал о происшествии, он якобы произнес: «Если Яссява виноват, то его следует наказать». Той же ночью семью генерала выселили из роскошной квартиры в центре Москвы, конфисковав все имущество семьи. Когда я познакомился и подружился с Толиком, его отец только освободился из трудового лагеря, и они жили в такой же квартире, как и мы. Старый чекист скончался в 1956 году.

С детства я любил фотографировать. С фотоаппаратом я не расставался ни в школе, ни дома, и к 15 годам заслужил честь официального классного фотографа. После того, как директор школы позволил оборудовать в туалете на четвертом этаже фотолабораторию, мой статус еще больше повысился. Теперь, будучи учеником, я располагал ключом к собственной комнате. Оформление классных газет давало мне не только внутреннее удовлетворение, но и предоставило преимущества, в которых я очень быстро убедился. Под предлогом срочных работ в фотолаборатории я скрывался от уроков физкультуры, рисования и естествознания. Когда все занимались пробежками и кроссом, я с серьезной миной на лице стоял на финише и фотографировал.

Лето я проводил на даче у матери отца – бабы Домны До войны в ее деревне вблизи Смоленска было пятьдесят изб. Из них уцелело только шесть. Остальные немцы подожгли перед отступлением. Несмотря на этот прискорбный факт, к моему удивлению, баба Домна всегда говорила с уважением об оккупантах, прожив с ними под одной крышей более двух лет. Немцы разбили в избе лазарет и операционную. Бабуля таскала в дом воду из колодца и разогревала ее на печке. За этот труд немецкий хирург расплачивался с ней продуктами. «Если бы не добрый Фриц, – всегда приговаривала бабушка, – мы умерли б с голоду».

В 1943-м по всему фронту началась большое наступление советских войск и на этой территории пытались окружить немцев. Проходили ожесточенные бои. Деревню, где, кроме лазарета, стоял немецкий штаб, бомбардировали с воздуха наши самолеты. Один осколок попал в ногу моему деду. И опять «из-за доброго Фрица» он поправился. Моя родня была хорошего мнения об армии, но проклинала гестапо и СС: те перед отступлением все за собой жгли. Наш дом уцелел только потому, что в нем до последнего момента проходили операции. У эсэсовцев не хватило время, чтобы его поджечь.

Полтора года до конца школы Толя Яссява нашел мне занятие. Он тогда участвовал в оперативном комсомольском отряде, предназначенном бороться с малолетними преступниками и хулиганами, и уговорил меня присоединиться к этой группе, настаивая, что ему нужен фотограф.

Судьба шла своим чередом. В этот день началась моя борьба на невидимом фронте.

Если меня не подводит память, комсомольские спецотряды возникли в СССР в связи с проведением Международного фестиваля молодежи и студенчества в Москве в 1957 году. До этого большинство москвичей встречались с иностранцами только на фотографиях или на страницах газет и в кино. Страна Советов давно жила за непроницаемым железным занавесом. В то время неосторожных людей, осмеливавшихся получать почту из заграницы, арестовывали или даже расстреливали.

Идея подать заявку на проведение международного фестиваля возникла годом раньше на ХХ съезде КПСС, когда Никита Хрущев впервые заговорил о преступном режиме Сталина, будучи заинтересованным в улучшения имиджа большевизма в глазах западной общественности. Можно себе только представить, какую панику это заявление вызвало у функционеров, которым полагалось внимательно следить за проведением фестиваля. Особенно это касалось сотрудников органов безопасности. До сих пор они вели слежку за каждым (!) иностранцем в отдельности, а сейчас Москва ждала тысячи гостей со всего света. Как отличить, кто из них работает на спецслужбы? Как организовать наблюдение? Как предупредить нежелательные контакты с москвичами?

Даже в случае, если столичные органы получат поддержку нестоличных оперативных сотрудников, это не позволит уследить за всеми. К тому же Хрущев приказал органам работать ненавязчиво, не бросаясь в глаза гостям, «выказывая истинно русское гостеприимство».

Коротко говоря, печально известным своей жестокостью сотрудникам Лубянки на площади Дзержинского пришлось «сварганить» что-то новенькое. Тут кто-то и предложил: почему бы не задействовать помощниками в фестивале московскую молодежь, т. е. советских студентов, учеников и молодых рабочих? Привлечь следовало самых надежных, поставить им задачу, разбить на спецотряды, а старших подчинить непосредственно КГБ. Пускай веселятся на фестивале, присматривая одновременно за иностранцами, а заподозрив кого-то, немедленно информируют органы.

Эта идея настолько понравилась советскому руководству, что после завершения фестиваля оно распорядилось осуществить московскую модель по всей стране. Запал молодежи искусно использован для того, чтобы очистить всю страну от криминальных элементов. Оперативным комсомольским спецотрядам поручили бороться с хулиганами, черным рынком и проституцией.

Их использовали во время рейдов (для образования котлов) и в качестве хранителей порядка на крупных политических мероприятиях и ежегодных парадах на Красной площади.

Особенно наши органы контролировали крупные города, когда их посещало большое количество иностранцев. В остальное время города подчинялись милиции и уголовным управлениям. Оперативные отряды стали надежным кадровым резервом органов. Чекисты и офицеры милиции спокойно контролировали своих молодых помощников, подбирая лучших для рекомендаций на учебу в соответствующие образовательные заведения КГБ и МВД. Большинство сегодняшних генералов и полковников в своем юношеском запале участвовали в этих оперативных спецотрядах против бандитов и преступников в конце пятидесятых и начале шестидесятых.

Я говорю об этом совсем без иронии.

Даже если некоторые из бывших сотрудников оперативных спецотрядов (в семье не без урода) замарались, мне самому незачем стыдиться своей ранней молодости. Слава Богу, мы не шпионили ни за иностранцами, ни за нашими собственными диссидентами. Главной обязанностью нашего отряда было следить за порядком в центре Москвы и не пускать хулиганов в кафе, рестораны и гостиницы. Нам полагалось охранять иностранных гостей столицы от проституток, фарцовщиков и препятствовать дельцам наркотиками и наркоманам. В наши полномочия не входили обработка, аресты или допросы. За это отвечал основной состав милиции и КГБ. Для них мы были своего рода «легкой кавалерией».

В качестве ученика старших классов я нашел это заманчивым и мне даже нравилось участвовать в этих почти секретных мероприятиях. Я самоутверждался в определенной степени относительно одноклассников, которые не состояли в этом «тайном сообществе». Нам выдавали удостоверения и пропуска, которые обеспечивали нам почти везде свободный доступ. После одной особенно успешной операции против фарцовщиков нам выдали в качестве премии несколько отнятых у фарцовщиков трофеев. Мне достались рубашка и стяжки – единственное поощрение за три года труда.

Безусловно, сегодня меня можно упрекнуть, что я все еще хвалюсь своей борьбой против собственных соотечественников. На что я могу ответить, что, вне всякого сомнения, это так и есть. Но я боролся с теми, кого еще сегодня считаю сволочами.

К слову сказать, в наши обязанности также входило перевоспитывать молодых преступников и возвращать «отщепенцев» в активную борьбу за построение коммунизма. Еще помню, как наш отряд взял шефство над двумя девушками легкого поведения. Стелле и Элле, жизнерадостным и хорошо сложенным близнецам, после работы на фабрике неподалеку полагалось рапортоваться у нас в штабе на ул. Горького, там, где сегодня стоит гостиница «Интурист», и помогать оперативному отделу с канцелярской работой. Насколько мне известно, энергичные комсомольцы из нашей секции использовали перерывы между этой скучной работой, занимаясь с девушками тем, за что в гостинице клиенты платили им деньги.

Стелла и Элла не противились. Такое «перевоспитание» устраивало их больше, чем высылка в места, удаленные от Москвы по крайней мере за 100 км. Так в то время наказывали проституток, алкоголиков и мелких жуликов.

Иногда «перевоспитание» практиковалось таким образом, что ощущалось всеми частями тела. Вспоминаю, как однажды летним вечером мы захватили молодых хулиганов. Запрятав им в штаны крапиву, мы усадили их в метро и приказали больше в городе не появляться.

Возможно, все это не совсем отвечает принципам демократии и декларации о правах человека. Но никто не станет отрицать, что тогда в Москве царило больше справедливости и порядка, чем сегодня. С хулиганами в те годы мы на самом деле не обходились мягко. Зато по Москве можно было ходить с раннего утра до поздней ночи, не беспокоясь. Сегодня лучше не показываться на улице после девяти вечера без оружия самообороны. «Лучший коммунистический город», как еще недавно называли Москву, стал свалкой спекулянтов, наркоманов, проституток и организованной преступности.

В конце мая 1961 года я прекратил работу в оперативном спецотряде, т. к. оставалось недолго до выпускных экзаменов. Я серьезно взялся за учебники, рассчитывая сдать выпускные экзамены на серебряную медаль, что серьезно облегчило бы предстоящее поступление в вуз. На будущее у меня были совершенно конкретные планы: я мечтал о поступлении в Институт кинематографии на факультет операторов.

Когда экзамены были еще в полном разгаре, раздался телефонный звонок из штаба оперативного спецотряда: «Появись у нас, надо поговорить. Иван Иванович хочет с тобой увидеться».

Мне было ясно, о ком идет речь. Иван Иванович Зайцев ни с кем не делился, какой пост он занимает. Но все в спецотряде знали, что он из КГБ, из-за чего все вопросы отпадали. Этот нимб секретности усиливался еще из-за того, что он не шел на контакты и не разговаривал со всяким в спецотряде. Зайцев представлял организацию, о которой вслух не говорили, избегая упоминать даже ее название, упоминая ее как «контору» или «комитет», или многозначительно постукивая по плечу, имея в виду погоны.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации