Текст книги "Стихи"

сюжет растаявший как лёд…

 
сюжет растаявший как лёд
течёт по мокрым пальцам вниз
щелчок замка какой сюрприз
в проёме я спустя три года
с ухмылкой мерзкой будто жизнь
мотала знатно говорю
выкинь в урну сие чтиво
завтра в моде по**изм
 

город горит текстильщиков прах…

 
город горит текстильщиков прах
учит волчат выживать
повешенные на фонарных столбах
раскачиваются и мычат
неон расплескался в небесном пожаре
трубит новостная лента
город горит в нём освежевали
будущего президента
на обычай спрос-предложение мода
будто все зубы вырвали
погода шепчет свобода в выборе
сегодня проходят выборы
 

через жернова религий помятый кришна…

 
через жернова религий помятый кришна
мнения продаются как из подполья вишня
чем больше денег тем взгляд безумней
между фаланг проснулся кипит везувий
и больше не в чем искать причины
хоть тысячу раз в лицо кричи мне
что всё не бессмысленно но шутки ради
я каждую жизнь запишу в тетради
 
 
через призму сомнений родится бог
его принимают теперь легко
и опустят железо рабы в попытке
понять что хлеба и зрелищ уже в избытке
и больше нечем стращать тот люд
который знает и так убьют
под гнётом власти и им бы
вешать кровавые нимбы
 

так с потолка опускается огонь в руки…

 
так с потолка опускается огонь в руки
и машинист говорит выходи
пусть постоянно врут тебе ты иди
с фейерверком вырывающимся из груди
в умиротворении ты найдешь
виражи без смысла и далее будешь занят
смерть придёт и это конечно ложь
всё меняется ничто не исчезает
 

зарезали олимпийского чемпиона…

 
зарезали олимпийского чемпиона по фехтованию вот новость
а не закон о запрете очередных бытовых вещей
мост между безразличием и тем что называют совесть
горит так быстро насколько это вообще возможно
чего боится человек? смерти? увольнения? красивой девки?
или не воздух в лёгких путника направляет?
у тебя опять сегодня день рождения а это праздник
где самые последние отличники хватают по таблетке
 

окраина Москвы и всё похоже…

 
окраина Москвы и всё похоже
по капле потенциал лови с ладони
тонет солнце в сгоревшем фаэтоне
искусство вертится на пальце подороже
не тешит ум но дух бессмертный прячет
одно пытаясь высечь полотно
завтра люди жить начнут иначе
не так самозабвенно и смешно
 

станция метро балтийский вечер…

 
станция метро балтийский вечер
у закрытых касс человек с неприглядным видом
за мелочью протягивает конечность
лица не видно
здесь время как-то двигается по кривой
и не каждый это замечает или…
подходя чуть ближе всё-таки узнаю его говорю
Борис Николаевич вас же похоронили
 

«жизнь очаровывает непредсказуемым разочаровывает мелочами отсюда…»

 
жизнь очаровывает непредсказуемым разочаровывает мелочами отсюда
отчаяние неуместно
 

беспрекословно к вопросу потухших звёзд…

 
беспрекословно к вопросу потухших звёзд
возвращается поутру пьяный полковник советской армии
стекает по морщинистому лбу солёный пот
на кухне как в тюрьме – ни вилки ни ножа
открыв входную дверь усилием лишь воли
он вспоминает вовремя забытые слова
мы рождены по случаю отведённой роли
пилота у которого нет сил для виража
 

солнечный летний день распахнутое окно…

 
солнечный летний день распахнутое окно
театральная постановка комедия ренессанс
в окружении ангелов ты громко играет транс
на повторе фраза одна люди теперь говно
 
 
люди теперь подвох
камнем подводным стать
мысли читает бог
а на слова плевать
 
 
в череп острым сверлом итог —
лишь клякса мелкая на полотне
реальности а по сути все мы сейчас на дне
и волны сомнения – потолок
 
 
волны сомнения принесут
мусор людской – песню скаред
ты лежишь на кровати весну
бог в тебя не пускает
 

«оружие спит…»

 
оружие спит
мы его охраняем
 

«важнее не манёвр а его вид…»

 
важнее не манёвр а его вид
в комнате с обоями цвета ада
что при жизни теперь саднит
не задержит взгляда
 

я вижу не тебя, а твой упрямый взгляд…

 
я вижу не тебя, а твой упрямый взгляд
как будто бы в глаза, но всё же мимо
взлёты и падения – пустое говорят
пытаюсь вспомнить имя
правая в наручнике кровать
похоже завоеванное ложе
зеркало души не может врать
как ангел тут оправдывать не может
 

твоё дыхание – шум воды…

 
твоё дыхание – шум воды
гортанное упражнение нагревающейся батареи
зима в беспощадном танце
давит на горло своей культёй
я помню как мы отчаянно
ярче всех звёзд горели
с присущей нам легкомысленностью
детского рисунка на акварели
и не стыдились такой вот ноши
непостижимой силы спрятанной в облаках
и разум почти вулкан
серым словом плевался в космос
я помню что был не прав
и ты не права была тоже
мне то время сейчас дороже
хоть при раскладе таком в дураках
 

зеленых помидоров государство…

 
зеленых помидоров государство
маечки в обтяжку грязный цвет
рабство или паритет?
то чего отныне больше нет
за пазухой стабильное убранство
столетия искать причины жажды
в эти воды глупый лезет дважды
жуткий враг их время и пространство
законов обветшалых государство
наука пития и воля к власти
на варварство меняется от части
ведет нас поводок любви и страсти
значит в этом суть политики и стать —
быть равным миру знать кто кем играет
закончится всё видимо печально и поржать
мне с этого труда не составляет
 

«вы – сплошной мотив вывернутого греха…»

 
вы – сплошной мотив вывернутого греха
заблудившийся в углах цветущей оранжереи
гнев закрывает глаза и чавкает
шесть остальных молчат
 

человек бежит сломя голову ниоткуда…

 
человек бежит сломя голову ниоткуда
с виду страх на лице и сажа
я никакой но часть тоже
стремящихся упасть пятиэтажек
контроль за массами – научная программа
проваленная в частности пустым
но едким дымом опиата
аптеки раздают дезоморфин
проблемы старости решают единицы
говорят что тайны нет никто не верит
спустя года я узнаю что он солгал в больнице
про возраст ему было двести девять
наивности отдан смотрит себе под ноги
иногда обнажает их но чаще сумму удачных дней
деревянную крышку гроба сломать в итоге
никому не дано другое дело сгнить под ней
так открывают мутные окна когда пурга
заметает остановки автомобили
и волны набегают войском на
арки в романском стиле
 

серая паутина подземных труб…

 
серая паутина подземных труб
как позвоночник пьяницы в местном баре
мой труп это клад бессовестно его упрут
сантехники-археологи в свой реликварий
а что телу? все земли – вата
будут издеваться перчаткой хлестать по роже
выпотрошат зашьют убедятся одно и то же
не красит потомственного мецената
 

это не люд…

 
это не люд
с них вам не брать
каждому хворь
кто болтает напрасно
мил да не люб
предпочёл отдавать
единственный свой
кусочек прекрасного
предкам под стать
осуждающий взор
расхититель гробниц
всех зол и обид
как написать
сердцем узор —
состояние птиц
неустанно хранит
 

спальня холодно кружку пива…

 
спальня холодно кружку пива
призрак двигает по столу
пеной из глаз высказаться хоть бы раз
красиво мешает насморк
это культуры весомый пласт
с бычьим стремлением на поводке
свободы кулёк нелепый
меняет на самый обычный паспорт
 

«счастье – неповторимый отрезок времени…»

 
счастье – неповторимый отрезок времени
когда не «отягощают» ни
собственные мысли ни чужие
 

благости как сквозь сито лица…

 
благости как сквозь сито лица
освещает фонарь у входа на кладбище всех влюблённых
и нет бы продолжить движение к неизвестному
тебя сам чёрт дёрнул остановиться
те же скелеты и редкого вида кости
каннибалами оставленные на видном месте
«ты в своём уме? тут никого уже лет двести»
кто от голода ел а кто от злости
 

мои года по блюдцу расплескались…

 
мои года по блюдцу расплескались
у гадалки минимум макияжа в лице напряг
говорит вижу в глазах твоих только зависть
к человечеству в общем ведь ты их враг
моим годам знакомо это время
потраченное зря в пустых сердцах
живи как солнце не мрачнея не старея
как в памяти живут лишь имена
в свои года я думаю о лете
прощались мы как будто на века
так местной рыбе впору эти сети
она их знает как свои два плавника
в любых годах переоценённых
Сатурн вразвалочку припадает к уху
и смеётся в голос когда свой возраст
мы примеряем к духу
 

в редакцию ворвавшийся с ноги…

 
в редакцию ворвавшийся с ноги
держа подобно глоку лист бумаги
надменно подбородок поднимает
шлак свой пусть печатают другие
в реакции не то что удивление
и слышен вздох ворчание вы знаете
таких крутых у нас по сорок пачек в день
уходите комедию не ломайте
вы что не поняли? это пистолет
(вид – перезаряжает собравшись с силами)
хлопок шеф-редактор падает и из раны кровь
сочится и буквы вперемешку с чернилами
 

в стране фламандских кораблей…

 
в стране фламандских кораблей
шум и гам и топот
порт искрится чая сорт
китайский греет
веет океаном бард немеет
империй серебро мельком увидев
у местных див один мотив
распрячь карман влюбленных в мир открытый
бежать по мостовой в любой трактир
нырять в объятья мёртвых
падёт в залив горячий шар
под шёпот волн трещит по швам
дубовый брус
запрусь в каюте до утра
и новый день на мель посадит
в стране фламандских кораблей
искрится порт
и шум и гам
 

чем дольше из крана течёт вода…

 
чем дольше из крана течёт вода тем мысли непоследовательней и длинней
белый шум в телевизоре нагревает пространство возле
живёт человек а если сверху смотреть то ползает
по разной для всех площади незапоминающихся дней
чем фигура стройней тем напряжённее вектор танца
супротив дебета бухгалтера чуть смутив
 

«односложное если в грязи по локоть…»

 
односложное если в грязи по локоть
то никакой порошок не выручит
не время осторожничать их наркотик —
вычурность и тут я против
 

твой свет всегда дорога слабым…

 
твой свет всегда дорога слабым
бездонных глаз немая власть
что небо в платье с кружевами
промежность ярко-жёлтым светит
в такую ночь горят за нас
мечты оставшись лишь словами
их дело – хлёстко приукрасить
тут звёздам некуда упасть
 

дураки в аду подёргались изменили…

 
дураки в аду подёргались изменили
пропускной режим
не то что мы здесь возвысились или
просветили всех и лежим
дураку сказать всё прошло и будет
теперь как обычно – почти кино
общепринятое вынудит и осудят
его за расфасованное кило
дуракам легко это как к подарку
подходить на цыпочках не спеша
и все слова от сердца уже насмарку
даже если их разрешат
дурак тут я – кулачком о грудь
потом пусть другие платят
цирк не заканчивается кто-нибудь
поджигайте шатёр и хватит
 

о том что я люблю и ненавижу…

 
о том что я люблю и ненавижу
превознести любое просто по итогу
говори поди тебя услышат
выждут все соки выжмут
многое запомнится ты знай
о том что я посеял сохранил
у таксиста на заднем
без сил замер
о том как верили и надеялись
в песен ворох и кучу вирш
как петь отчаянно в сопровождении
достойных лишь
как нежданно приходит старость
так я сплю и как будто вижу
то что было и что осталось
то что ненавижу и люблю
 

космическая пыль…

 
космическая пыль
мы были востребованы и любимы
свет свободный не видит преграды в нас
земля – прожектор – острова и льдины
ещё один верный шанс
сиять словно неоновые лучи
здесь и сейчас
 

что я «хочу» видеть…

что я «хочу» видеть и что я вижу на самом деле иногда пересекаются

одни называют это радостью жизни

другие после этого сияют

ссылаясь на хорошее настроение

по мне – весомая причина стать менее взыскательным

мои глаза – окно…

 
мои глаза – окно
напыщенных речей пятиэтажный склад
я рад быть в сговоре со временем однажды
новый кандидат —
президент всея галактики проснется
в окруженьи приближенных спросит как
зачем вы выбрали себе такой наряд?
мрачным томным голосом однако
мой народ – убийцы и воры торчат на кухнях мира
в попытке видеть отблески божественного знака
глаза – окно – вообще не отличают
свет от мрака
 

зимнее солнце фасад в огне…

 
зимнее солнце фасад в огне
после месяца облачных дней
несколько горьких капель и грудь
чувствует игрушечный скальпель
в моей молодой и свободной стране
то чувство ярче и всех сильней
что рушит планы и душит суть
как бы прошлое не вернуть
кровью забрызганный кафель
яркое солнце в окне хрущёвки
внюхивался портив завязь
и не надеявшись всё отверг
как товары без упаковки
как плотнику в ребра надфиль
с вываливающимися внутренностями человек
из подъезда выходит с осторожностью озираясь
 

жуть из зеркала лезет жить…

 
жуть из зеркала лезет жить
иди в ресторане себя же и закажи
удивительное чудовище спустя лишь годы
понимает мы не равны от своей природы
твой эгоизм как разрастающийся венец
твой эгоизм это мой конец
поразительное животное что греет абы
страдать без одобрения таких же слабых
 

грядущее – никогда…

 
грядущее – никогда
или рубите канаты с той стороны моста
это место свято хоть и по смыслу пусто
тем и питается человек потребности а не искусства
совращаю не к самоанализу а заткнуться
себе примерив любые тяжкие
так гангрена ползёт чернея
по исхудавшей ляжке
 

я жил в подвалах до поры…

 
я жил в подвалах до поры
там так горды
точили дети топоры
для всей орды
болезнь-чуму войну и голод
понять потом
как только в мясо перемолот
имперским ртом
я ждал в подвалах до поры
знакомый курс
на свист помятой детворы
не повернусь
гангрен любому старшине
за медь и нефть
страна рисует в тишине
любовь и смерть
 

…или малиновой сиренью в набокой вазе…

 
…или малиновой сиренью в набокой вазе
найдено отличий на отлично
в лунной фазе герою моему мрази достается открыть
дверь с латунной дощечкой прикрепленной посередине
мне снится новый мир где все похожи
увидев почерк мой вы верно удивитесь
в сумке шелковые внутренности точно также неподвижны
как зверь в гербе
они очень искусственны но неплохо скроены
томная с веером в руке обмахиваясь
чем же вы так расстроены?
каменный лев геракла коновязь у тиргартена
я иду по дороге в пещеру где некогда жил отшельник
к письму аккуратно несколько бабочек прикрепив
…глобус какие-то инструменты и череп на пьедестале из толстых книг
гантируя руку вперед нефтяной коллектив
 

«самое правильное из мерзких дел…»

 
самое правильное из мерзких дел
всех вне зависимости благодаря
по-настоящему стараются не для кого-то
но для себя
 

«и даже после скандальной рубки…»

 
и даже после скандальной рубки
как бы не был угрюм и тих
по-настоящему ненавидят не за поступки
а за отсутствие их
 

«самая сложная из всех работа…»

 
самая сложная из всех работа
это познают и гении и дураки
по-настоящему любят же не за что-то
а вопреки
 

мы будем плыть и помнить…

 
мы будем плыть и помнить
что мир остается таким
каким нам вбили его
с младенчества дураки
преградам всем вопреки
мы помнить будем
что мир остается глухим
к свободным людям
мы будем плыть и петь
громко хором не запинаясь:
«как же любовь моя ведь
не край земли мы пришли смотреть»
не звездой ведомые
не белоснежным дымом
из убежищ ползут бездомные
к своим любимым
 

июль ацтеки мрут…

 
июль ацтеки мрут
солнца круг руины освещает
на стыке поколений тают горные хребты
грибы находят тут приют
америка открывшись раз
потомков дразнит жесткой волей
воткни мне глаз меж лобных долей
я научу я научусь
гореть не ярче чем сейчас
но с новым детским взглядом
проткни мне грудь мечом любви
я жить начну сначала
июль вокруг ацтеки
не золото они а смерть искали
веки тяжелеют солнце слепит
и хлещет кровь на желтый камень
 

настройки звука минута две…

 
настройки звука минута две
в постройках пусто под утро было
хотя весна в разгаре и мне
хватит семи цветов
достаточно трёх городов
чтоб демонов своих побеспокоить
и слиться с тучами
несущимися навстречу
предплечью
не в сталь одетая но прочна
режимом меченая
распускается мечта
повешенного —
быть в космосе увековеченным
 

не достучаться но попробую

 
мысль о других чешет затылок с внутренней стороны черепа
так человек подкрадывается в ночи и спрашивает «зачем
вы пресной воды желаете но не покидаете берег
в поисках совершенства?» – достойное развлечение
и пока тебе снятся сны всё что ты любишь в них —
суматоха спрятанная в долгий ящик
дети «не смотрят вниз» и поэтому «взрослая» жизнь
притворяется уходящей
 

шагнуть за грань и этот шаг…

 
шагнуть за грань и этот шаг
принять всерьёз отвыкнув от
пижонства и простых деньжат
что красят жизнь наоборот
мнимый праздник вечный мрак
гитарный фон из аппарата
и тело властью препарата
упрямо ломится в барак
 
 
ну что за радость наизусть
весь текст нелепых отговорок
зимой когда ещё вернусь?
стакан побольше выше ворот
отбросить мысли сделать шаг
забыв про гордость честь и зависть
как у растения чтоб завязь
подохнуть тут не разрешат
 

не поддавшись на искушение вернёшь змее…

 
не поддавшись на искушение вернёшь змее
своё самое сокровенное – взгляд кумира
ты думаешь понял минимум мира
но лучше мёртвым лежать в земле
бесы из ям выгребных ликуют —
был со страстью на «ты» и жаден
бравый солдат ***льником ловит пулю
но движение продолжает
 

«нет ужасней (и смелей) крайности чем решиться быть добрым ко всему…»

 
нет ужасней (и смелей) крайности чем решиться быть добрым ко всему
живому
 

мегаполис – болото свастик…

 
мегаполис – болото свастик
предубеждений и предрассудков
яма с боеприпасами где власть их
рассматривают как абсолют
но даже ценность предел имеет
со дня на день промолвят в телике
«а президент у вас ещё тот еврей» —
тут я точно забьюсь в истерике
заложником железобетонных свай
помнящим несправедливость нрава
в конце концов и он такая тварь
которая имеет право
 

знакомая местность и тыщи верст…

 
знакомая местность и тыщи верст
наполняет безумие и благодать
советский нуар под светом звезд
подталкивает воровать
божественный триколор
за решеткой первого этажа
сор из избы в избу спор
несет русская загадочная душа
 

прозрачный лак под ногами…

 
прозрачный лак под ногами
трубы заводов вдали
дымят смешиваясь с облаками
холодно на лицах прохожих иней
я иду поперек железнодорожных линий
и представляю мир – крошечное одеяло
настроение патологически переменчивое
мыслей много а сказать нечего
пешком от судьбы не уйти
в придирчивых бледных глазах
отражается город рабочего класса
на деле подспорье столице
разум рисует границы —
лишь высер наук и культур
я шагаю на всех парах
с надуманным чувством тревоги за завтра
в обитель б**дей обоих полов
и снег заметает дороги и тропы
ведущие к нашим началам
ведь мы потомки забытых богов
с чего то решили что можно иначе
найти беззаветную жизнь
я иду мимо банков гостиниц аптек
в поток ошеломленных людей
 

тумблер базовые настройки…

 
тумблер базовые настройки
насколько я был застенчив настолько разочарован
ту ли дорогу выбрал тот ли грот?
ведь могло всё случится наоборот
человеческий улей разворошил бы
обитателей расцеловывал докрасна
отблеск естественный на глазах
смысл имеет прятать если всему п**да?
тумблер щелчок на выкл
это странное произносишь ты и молчишь
мир расплывчатый и двуликий
унижается перед нами
упражняется провожать
с жалостью тысячей войнов евклида
древнее солнце садится в корявой
оконной раме
 

«отдавать конечно важней накапливание угрожает целостности …»

 
отдавать конечно важней накапливание угрожает целостности —
 

пока лев спит мы на цыпочках пробираемся…

 
пока лев спит мы на цыпочках пробираемся
в музей современности из мрамора и железа
дураки пропагандируют рай для дураков
что удивительно бесполезно
ведь встретимся через столько лет
под пальмой в джунглях объединённого материка
лев спит пуская слюни на красный плед
и мы его не разбудим наверняка
 

чистые как хрусталь вдоль восковых хребтов…

 
чистые как хрусталь вдоль восковых хребтов
или бокалов с водкой на фоне скошенного меня
глаза твои выманивают не чувство но любовь —
на деле размазанные слова
они видят прозрачные витражи нудных реклам
а после обеда почти все люди будто
разбитые напополам
толкают друг друга ближе
к светлой стороне переулка
так временем звёзды лижут
невыносимое расстояние
любого автобусного маршрута
 

рояль из бамбука два официанта четыре слушателя…

 
рояль из бамбука два официанта четыре слушателя
певица распластавшаяся на рояле
с детства плевали в душу но лучше б отняли язык
чтобы мы ещё больше
друг друга не понимали
а так и воздух исчерпан и скандал
с битым стеклом у стойки бара
под окнами новостроек – неожиданная серенада
и влюбленная пара
шагает вдоль тротуара
 

«неохотно они сомневаются в своих взглядах подобно смертельно раненым…»

 
неохотно они сомневаются в своих взглядах подобно смертельно раненым
богам и кажется вот-вот пересекут…
 

чтобы фотограф не желал (жалел) объекты съёмок…

 
чтобы фотограф не желал (жалел) объекты съёмок
кривляясь мы выныриваем из подземного перехода
видим голого Пятницу и пьяного Робинзона
и ты говоришь давай убьём их
давай без давай так ноша значительно легче
и кровь венозная прежней гуще
босиком по набережной как тесные отношения —
искать самоцветы в навозной куче
 

понять и простить калеку…

 
понять и простить калеку
между созвездий мост
человечество – от молекул
в гиперхламидиоз
принять и забыть до порки
в состояние – медь и ртуть
мысли с гнилой подкорки
выблеваны на грудь
освободиться от дикой жажды
в нетерпении как отчалю
я воскресаю дважды
сейчас и когда кончаю
 

мраморный череп сердце-желе…

 
мраморный череп сердце-желе
обычный общественный натиск
под куполом власти подъездная надпись
выглядит как поражение
болезнь прогрессирует все высказывания
определённо сизифов труд
меня как личность в пыль сотрут
снюхают обломаются
это каменный череп это сердце в огне
раскидало мирян по принципам
я такой же как ты ты такой же как все
вскрой меня убедиться
о стену горох систему под суд
им так нравится пряник и розга
я надеюсь и жду их спасёт обязательно
альт эф четыре мозга