Текст книги "Шаг за грань"

Русская Империя объявила официальную войну рабству

Военное министерство Русской Империи объявило о полном подчинении так называемых «отказников», живущих на Брэссудзе сторков-рабовладельцев, которые не исполнили указ Императора о безусловном освобождении рабов. Русские части ОВС Земли заняли их владения и освободили всех шэни, объявленных «неотчуждаемой собственностью Сторкада».

«Его Величество Василий VII желает, чтобы было известно: указ основателя династии Евгения Романова о вечном запрете рабства распространяется на всех граждан других государств на всех планетах, заключивших союз с Русской Империей, без каких-либо исключений, – заявил командующий экспедиционной эскадрой контр-адмирал Александр Санин. – Те рабовладельцы, что упорствовали в своем отказе, были захвачены. Руководители мятежа уже казнены в соответствии с законами Империи. Те, кто по глупости последовал за ними, арестованы. Семьи «отказников» будут высланы с Брэссудзы на Сторкад с перспективой обмена на земных гражданских лиц, удерживаемых сторками по принципу «всех на всех». Такова будет судьба всех рабовладельцев. Они должны вновь понять, что зло не остается безнаказанным. Вне всякого сомнения, – добавил он, – нас в ближайшее время поддержит и Англо-Саксонская Империя, а вскорости практика освобождения рабов будет официально установлена Большим Кругом Земли как обязательная для всех, кто желает мира с нами».

Сообщения с Брэссудзы указывают на жесткие боевые действия в отдельных районах, с орбитальными бомбардировками по некоторым целям. Часть сторков продолжает сопротивление в прибрежных лесах вдоль океанских берегов. Предполагается, что более пятнадцати миллионов рабов-шэни удерживалось ими в нарушение императорского указа. Они будут перевезены в центральные города планеты, а оттуда – в выбранные ими места, в соответствии с их пожеланиями.

3. Сезон охоты
Пятый год Экспансии / Первый год Галактической войны

Жизнь – штука довольно-таки непредсказуемая. Если бы всего год назад кто-то сказал Борьке Рокотову, что он будет рассекать по улице затопленного и заброшенного туземного поселка на сделанном своими руками аэрокатере, он бы ни в жизнь не поверил, хотя как раз это и не было удивительно – улица была затоплена на добрых полметра, а то и выше, и между серыми плетнями лениво колыхалась холодная темная вода.

Сам катер мог бы привлечь гораздо больше внимания – темно-синий пластмассовый «блин», два на три метра. На его корме был установлен мощный мотор с полутораметровым воздушным винтом, впереди стояло водительское кресло, руль и пульт управления, а между ними, на маленьком пятачке, было место для стрелка. Все это окружали легкие, но прочные дуги из стальных труб, защищавшие катер от ударов – весьма нужное приспособление, учитывая то, что разгонялся аэрокатер хорошо, а вот про тормоза Борька как-то забыл.

Место стрелка сейчас занимал Витька Галюшин, пристегнутый к трубам поясом, каким обычно пользуются монтажники – чтобы не биться о них, если катер во что-нибудь врежется, а это случалось сплошь и рядом – управляться с ним было непросто, несмотря на похожий на жалюзи воздушный руль. К тому же, часто единственным способом проехать было снести очередной забор, врезавшись в него на полной скорости.

Сам Борька не слишком страдал от таких трюков, Он сидел в автомобильном кресле, пристегнутый стандартными ремнями безопасности, а вот Витьке приходилось хуже – он стоял, а руки у него были заняты. Так что все рывки приходились на пояс, и после каждого столкновения Борька узнавал о себе много нового.

Правду говоря, именно Витька был тут главным, он говорил Борьке, куда ехать, не особо объясняя, зачем, но тот не возражал. В конце концов, от водителя катера тоже кое-что зависело, хотя от стрелка зависело гораздо больше. Хорошо хоть, что оружие им досталось серьезное – у Витьки была древняя автоматическая винтовка «L1A1», созданная еще до Безвременья. Во времена Серых Войн практичные англосаксы вновь начали производство этого надежного и неприхотливого оружия под мощный 7,62×51-миллиметровый патрон, разработав к нему и сошки, и тяжелый ствол, и барабанный магазин, – все это позволяло превратить винтовку в полноценный пулемет. Но у Витьки винтовка была обычная, правда, с экспансивными пулями.

Обращаться с тяжелой, в четыре с половиной килограмма, стодесятисантиметровой дурой, да еще с сорокапятизарядным барабанным магазином было не очень-то удобно, но против маха даже стандартный русский 7,62×39-миллиметровый патрон действовал довольно-таки плохо, да и прицельная дальность тут была побольше – семьсот метров верных.

Правду говоря, охотничий «Тигр», под сверхмощный патрон 8,6×70, тут подошел бы куда больше, но это было слишком редкое и дорогое оружие, да и весил он почти семь килограммов – когда стрелку четырнадцать лет и его мотает, словно горошину в стручке, это довольно-таки неудобно. У Витьки винтовка и так была «лысая» – не только без разных малополезных в данной ситуации прибамбасов вроде лазерного прицела или сошек, но даже без оптики – это позволяло снизить вес, а речь о снайперской стрельбе с качавшегося катера все равно не шла. Стрелять приходилось навскидку, почти не целясь – и главным тут было не попасть в цель на запредельной дистанции, а сделать побольше относительно точных выстрелов. Вообще любой пулемет – хотя бы простой «Печенег» на турели – подошел бы тут куда лучше, но Витька не любил пулеметы. Он отчего-то считал, что, когда ты стреляешь из него, убиваешь не ты, а убивает машина, и с пеной на губах проталкивал эту странную теорию. А после того, как полгода назад произошла трагедия – маха разорвали его младшую сестру, – он истреблял их с самозабвенной яростью, как настоящих разумных врагов, и сам решал, как будет сводить счеты. Хорошо хоть, что патронами он запасся основательно. В тяжело болтавшейся перед мальчишкой привязанной к трубе сумке лежало шесть запасных сорокапятизарядных магазинов, а на самый крайний случай на бедре Витьки висела кобура с древним, как мир, «кольтом», тоже до сих пор производимым практичными англосаксами. Это старое, но очень мощное и точное оружие весило многовато для мальчишки, но вес окупался уникальной надежностью, огромной убойной силой и почти полной невосприимчивостью к грязи. В левом кармане джинсов Витьки лежали две запасные обоймы к этому чудовищу.

Борька тоже был вооружен – винтовки ему не полагалось, да она ему была и не нужна. У его правой ноги, в специальном креплении, торчал англосаксонский же полицейский «раптор» – тридцатизарядный пистолет-пулемет под мощный 10×25-миллиметровый патрон. Конечно, современные русские 4,8×30-миллиметровые модели, вроде «элемента» или «жнеца», стреляли в два с половиной раза дальше – прицельная дальность «раптора» не превышала ста метров, – но это было оружие для уличного боя, его проектировали против врагов, закованных в бронежилеты, а против маха было нужно оружие попроще, с упором на убойную силу, и «раптор» неплохо под это подходил. Он был компактен и легок – шестьдесят сантиметров с выдвинутым прикладом и два с половиной килограмма веса, имел неплохую балансировку, был прост в обращении, разборке и ремонте, а также оснащался встроенным глушителем – необходимая вещь для боя в замкнутых помещениях, если вы не хотите оглохнуть. Здесь глушитель был вроде бы ни к чему, но Борька не любил треска выстрелов, да и слышать команды ему тоже иногда стоило.

В прицепленном под его левой рукой подсумке лежало семь запасных тридцатизарядных рожков – плюс еще один в самом «рапторе». Конечно, водитель вообще не должен стрелять – разве что в совсем уж крайних случаях, когда стрелок не справляется, ведь вообще-то его дело рулить – но иметь запас все-таки стоило. Мало ли что – вдруг откажет двигатель, например. Хотя он, как и топливный бак под ним, был прикрыт массивным кожухом, защищавшим его от случайных повреждений, всегда оставалась опасность непредвиденной поломки. Борька прекрасно понимал, что, если мотор сломается, например, сейчас, они, скорее всего, умрут – до поселка было уже больше тридцати километров и пройти их пешком, по наполовину затопленной, кищащей маха местности было почти совершенно нереально. Конечно, перед этим рейсом – как и всегда – он проверил все как можно тщательней, но приходилось следить и за топливом – катер нес всего трехчасовой его запас, а они плыли уже больше часа. Чуть меньше часа на охоту – и в обратный путь.

Борька поежился – одет он был лишь в поношенные джинсы, как и Витька, а день выдался довольно-таки холодный, хмурый и ветреный. Но ничего не поделаешь – винт поднимал массу водяной пыли, да и сам катер сидел очень низко – вода то и дело захлестывала его босые ноги. Она тоже была холодная, но Борька не вздрагивал, уже почти привык. Он по опыту знал, что любая одежда тут скоро промокла бы, и тогда стало бы по-настоящему холодно, да еще, вдобавок, и мерзко, а их ничего не должно было отвлекать. Ровный шум двигателя усыплял и глушил все звуки, так что оставалось надеяться лишь на глаза. Что еще хуже – этот шум и быстрое движение катера создавали ощущение защищенности, отдельности от окружающего мира, а доверять ему ни в коем случае не стоило. Сзади их защищал прикрытый предохранительной решеткой массивный стальной винт с не менее массивными рулевыми жалюзи, а вот с других сторон защиты почти не имелось.

Конечно, трубы вокруг неплохо прикрывали их от ударов, но совершенно ничего не мешало маха просунуть между них лапу и выдернуть водителя или стрелка вместе с крепежными ремнями. Что потом бывает, Борька знал слишком хорошо. Даже если тварь тут же убьют, она почти наверняка успеет превратить человека в мешок с костями, он подобное видел и вовсе не мечтал умереть таким вот образом.

Как назло, погода сегодня и правда выдалась скверная – по небу сплошь плыли низкие серо-синие тучи, дул сильный ветер, того и гляди мог пойти дождь. К тому же было уже довольно поздно – около четырех часов дня. Когда они будут возвращаться, уже начнет темнеть – не лучшее время для охотников, но лучшее время для охоты – как раз такую погоду и такое время предпочитали маха.

Борька вообще не считал этот поход хорошей идеей – они отправились в него в одиночестве, и сейчас до самого поселка вокруг не было ни одной живой души, но у Витьки были свои соображения. Правда, маха словно бы как-то почуяли их – они явно попрятались, и в их поисках ребята забрались уже слишком далеко – туда, куда обычно забираться не решались. Все это было не к добру, и Борька нахмурился.

Пока он ехал быстрее тридцати километров в час – сейчас катер уверенно держал сорок, – бояться нападения сзади не стоило. Спереди, собственно, тоже – вдоль длинной затопленной улицы можно было вести огонь, как в тире, а стрелком Витька был отличным. Но вот если твари выломятся сбоку, с небольшим упреждением, чтобы катер не успел проскочить мимо них… тогда останется рассчитывать лишь на то, что их будет мало и они нападут лишь с одной стороны. Надеяться на внезапность было бы глупо – ровный шум мотора разносился на километры вокруг, и маха вполне хватало времени, чтобы подготовить засаду. Заборы и хижины вокруг давали им возможность нападать буквально с нескольких метров – и, если они бросятся сразу со всех сторон…

Борька невольно положил руку на пистолет, свое запасное оружие. Простой «бердыш» или даже стандартная армейская «гюрза» тут мало годились, и у него поэтому был такой же, как у Витьки, «кольт». Его тяжелая пуля обладала впечатляющей убойной силой, но со скоростью у нее было плоховато и прицельная дальность оружия не превышала полусотни метров – впрочем, Борьку это мало волновало, он понимал, что стрелять придется (если придется) на гораздо меньшей дистанции. Куда больше он боялся за надежность оружия – «кольт» славился своей чувствительностью к влаге, а ее вокруг было более чем достаточно.

Когда-то очень давно этот пистолет считался «крутым», но в бою он мало чем отличался от того же «бердыша». В охоте на маха было иначе – тут убойная сила играла основную роль. Борька не считал себя особо метким стрелком и потому прикрутил к пистолету лазерный прицел – прибамбас обычно довольно бесполезный, но вполне эффективный в такой вот хмурый день. Вот только запасных патронов у него совсем не было – одна обойма в пистолете, и все. Не то чтобы их не было совсем – Борька не брал их из какого-то, довольно-таки глупого, суеверия. Он считал, что пистолет может пригодиться при внезапной атаке, но рассчитывать на него не стоило – если основное оружие выйдет из строя, толку от «кольта» в любом случае будет весьма мало…

Мальчишка заметил впереди переулок – до него оставалось всего метров пятьдесят. Ему инстинктивно захотелось притормозить, но он тут же прибавил газу: мимо таких вот мест лучше проскакивать на полной скорости.

Он ничего не успел подумать, когда из-за этого поворота вдруг вылетели маха – двое или трое, он сразу не успел понять, не успел даже испугаться, хотя маха выглядели, мягко говоря, жутко. Само это слово было сокращением от «росомахи», но ничего похожего на росомаху в этих тварях не было, и о чем только думал тот, кто их первым так окрестил… хотя, возможно, это произошло из-за их хитрости и коварства. Больше всего они походили на каких-то здоровенных обезьян, скорее, на вымерших горилл Земли – двухметровые, невероятно широкоплечие, с чудовищными, с человека толщиной, руками, свисающими почти до земли – маха и передвигались в основном с их помощью. Башки у них были здоровенные, морды вполне обезьяньи, только с громадными зубастыми пастями. Больше ничего обезьяньего в них не было – никакого хвоста, а голая, красновато-черная кожа делала их похожими на каких-то жутких мутировавших жаб.

Над головой Борьки бабахнул выстрел, больно ударив по ушам, – Витька принялся за дело. За черепом первой твари распустилось тут же пропавшее красноватое облачко, и она грузно опрокинулась навзничь. На таком малом расстоянии пуля мощного винтовочного патрона пробила навылет даже почти несокрушимый череп…

…Лишь потом Борька понял, что их спас плетень, за которым твари устроили засаду. Они рассчитали все – и дистанцию, и то, что внимание стрелков будет отвлечено. Не учли лишь, что плетение палок, заросшее и стянутое вьюнком, окажется слишком прочным даже для их исполинской силы – забор не рухнул в первый же миг, и тварям пришлось ломать его, а это дало мальчишкам несколько спасительных мгновений.

Витька, не отрываясь, продолжал стрелять вперед – оттуда к ним бежали уже пять или шесть тварей, и Борька развернулся, выдернув из креплений «раптор». Забор буквально взорвался перед ним. Один их обломков больно ударил его в бедро, и перед парнем возникли сразу четверо маха. До ближайшего было всего метра три. Борька отчетливо подумал: «Это конец» – и тут же открыл огонь.

Он стрелял не целясь, опустошая магазин одной длинной непрерывной очередью, – к его счастью, вбитые в подкорку стрелковые рефлексы сработали быстрее сознания, и, вместо того, чтобы расстреливать ближайшую к нему тварь, он повел стволом справа налево, вогнав по нескольку пуль в каждую – это не убило ни одного маха, но остановило атаку, а потом катер уже проскочил мимо них. Бояться погони не стоило – эти амфибии, смертельно опасные в глубокой воде, были неуклюжи и малоподвижны на мелководье, что и породило саму охоту с аэрокатеров.

Борька до предела дал газу, направив катер прямо на отряд бегущих навстречу маха, – другого выбора не оставалось. Над его головой загрохотала винтовка – Витька перешел на автоматический огонь, что делал только в крайних случаях.

Маха задергались – двое или трое, окутываясь тут же исчезавшими облачками кровавого пара, – а потом катер на полном ходу врезался в них. Борьку рвануло вперед с такой силой, что потемнело в глазах, автомат едва не вылетел из его руки. На какой-то миг он ослеп, ремни впились в тело так, что хрустнули ребра. Раздался мощный глухой удар, катер просел, и холодная вода захлестнула ноги.

Мальчишка скорее понял, чем почувствовал, что туша маха пролетела над катером, и почти тут же он врезался во вторую, сбил ее и начал опрокидываться – корму ощутимо повело вверх.

К счастью, на сей раз гравитация победила – замерев на секунду, корма катера рухнула вниз, но не выровнялась, упав на что-то мягкое – на тушу маха, как бездумно отметил мальчишка. Он не сразу осознал, что они не движутся – мотор по-прежнему ревел, но тупой нос катера упирался в тушу маха… в тушу, которая начала медленно, неуклюже подниматься.

Борька оцепенел от ужаса – от удара дыхание его сбилось, все тело стало как ватное – словно в каком-то кошмаре, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. В каком-то метре от него колыхалась огромная, как арбуз, башка маха – налитые кровью глазищи тупо буравили его, из пасти воняло. Краем глаза он заметил, что справа и слева поднимаются еще две твари, чуть ли не больше первой. Громадная лапа потянулась к нему…

Над его головой снова раздался грохот – и по башке твари наискось пробежала линия узких зияющих дырок, словно кто-то вбил в нее ряд толстых невидимых гвоздей, вколотив кожу в череп. Маха шумно опрокинулся назад, в воду, грохот повторился еще дважды – двумя короткими очередями Витька сбил двух других поднимавшихся тварей. Еще двое были, похоже, убиты до этого – никто больше не пытался нападать на охотников.

Борька наконец вдохнул и повернулся к другу. Лицо у Витьки было белое от боли – страшный рывок едва не перерезал его пополам, но он все же смог как-то перезарядить винтовку и открыть огонь. Борька шевельнул онемевшей, словно чужой рукой с повисшим в ней автоматом – в оружии не осталось ни одного патрона, и он подумал, что его нужно перезарядить.

В этот миг катер потряс страшный удар – его корму подбросило и наполовину развернуло. У Борьки непроизвольно клацнули зубы – он чуть было не откусил себе язык. Витька охнул и выдал нечто непечатное.

Второй удар развернул катер боком, и Борька увидел маха, похоже, того самого, который только что пролетел над его головой. Не было видно, что он сильно пострадал от этого, – хрипло заревев, он протянул к мальчишке громадную осклизлую лапу… и Борька, выхватив «кольт», уложил его одним выстрелом между глаз.

За первой тварью, шатаясь, приближались еще две или три – из числа тех, что Борька подранил, но так и не добил до конца, и Витька расстрелял их из винтовки. Потом вдруг стало очень тихо – Борька заглушил двигатель и, расстегнув ремни, обежал катер кругом, выискивая возможные повреждения. Ограждение винта оказалось погнуто – к счастью, не настолько, чтобы винт задевал его, – а вот дальше…

– Что там? – испуганно спросил Витька, торопливо перезаряжая винтовку.

Вокруг них царила тишина, но это мало что значило. Маха привлекал шум – и в любой миг могли появиться новые.

– Руль погнул, падла, – хмуро отозвался Борька. – Сразу две лопасти.

– Не заклинил? – тревожно спросил Витька. Инструменты для ремонта у них были, но чиниться тут, отбиваясь от тварей, было бы тем еще удовольствием.

Борька вскинул винтовку на спину и двумя руками подергал лопасти.

– Вроде нет, но обратная дорога будет, я скажу тебе…

– Скажи еще, что не справишься, – усмехнулся Витька.

Борька сплюнул.

– Почему? Справлюсь, конечно. Но вот помотает нас здорово, это да. Короче, накрылась твоя охота. Так что слезай, голубь, со своего насеста.

– Это зачем? – подозрительно спросил Витька. Лезть в холодную, бурую от крови тварей воду ему совсем не хотелось.

– Зачем, зачем… Надо эту п-падаль растащить, иначе я не развернусь.

– А если новые пожалуют, кто тебя прикрывать будет?

Борька картинно закатил глаза. Витька, конечно, был прав, но возня с мерзкими тяжеленными тушами не слишком его прельщала. Р-р-романтика, мать ее… Но раз любишь кататься – люби и саночки возить. Да и клыки у дохлых маха заодно можно вырвать – на ожерелье типа «смерть девчонкам»…

– Я тебе еще припомню, – ухмыляясь, предупредил друга Борька и, вздохнув, принялся за дело.

* * *

Обратная дорога и правда оказалась выматывающей. Когда они добрались до сухого места, где можно было причалить катер, из мальчишек вытрясло остатки сдержанности, и оба хмуро сопели – не поднимали настроение даже мысли об удачной охоте. Болтанка была совершенно невыносимой, движок принялся угрожающе взвизгивать время от времени, и мальчишки смирились с мыслью, что семь километров надо будет топать пешком, а потом возвращаться к катеру и чинить его.

– Вообще-то надо бы давно эти места мелиорировать, – сказал Витька, выскакивая на берег первым. Поскользнулся на траве и сел. – Ну твою ж мать, – уныло сказал он и махнул рукой.

Пошел дождь.

– Тебе что, земли мало? – Борька, поспешно пряча оружие в чехлы, метался по катеру.

Витька не ответил.

Земли на Китеже хватало, что правда, то правда. Семьи Рокотовых и Галюшиных прибыли сюда с первой волной переселенцев почти четыре года назад. Десятилетний Борька был измотан непереносимыми для земного мальчишки тремя неделями полунеподвижности в чреве на скорую руку склепанного рейдера. Сейчас корабли проходили этот путь за шесть дней, но в те времена гипердвигатели были послабей, да и капитан осторожничал, как мог, – все-таки на нем были жизни одиннадцати тысяч человек, не считая команды! Мальчишка решил, что попал в рай, и на второй день убежал из лагеря просто потому, что обалдел от воздуха, океана, степи на юге и востоке и одного вида синеватой полоски леса на севере и западе. Нашли его через три дня, и то, как ему влетело тогда, Борька не любил вспоминать до сих пор. Что мальчишка остался жив, все сочли добрым предзнаменованием, и поселок, который группа колонистов начала строить на месте, где изловили Рокотова-младшего, назвали Доброй Надеждой.

До сих пор Добрая Надежда оправдывала свое имя. Жившие в лесу харг-каарт быстро познакомились и сошлись с землянами. Почва оказалась превосходным черноземом, в холмах на северо-востоке почти сразу нашли несколько речных каскадов, позволявших не возиться ни с каким сложным оборудованием. Когда строили ГЭСку, наткнулись на залежи самородной меди, а чуть позже – железной руды. Земные животные приспособились и к местным условиям, и к местным кормам, а здешняя фауна не таила никаких особых угроз (обитатели болот маха и еще пара тамошних хищников – не в счет), как и здешний микромир – этот вообще так и не смог ничего противопоставить иммунитету землян, автохтонные микробы, вирусы и споры дохли, едва попав в организм пришельцев. В общем, как сказал поселковый голова, склонный к стилизациям речи отец Витьки: «Место рыбой и травами обильно, пахотами и покосами сильно и велми глазу приятно». Не приживались земные деревья, и старшие нет-нет да и грустили по дубам, липам, ясеням родных мест. Но мальчишки и девчонки уже искренне считали планету своим домом, а родившиеся здесь мелкие и вовсе Землю видели лишь на стерео, березу воспринимали как полосатую экзотику, зато великолепно – и раньше взрослых – узнали, что невзрачные, похожие на сушеных гусениц стручки трехножки (это тонкое высококронное дерево смешно опиралось на три выступавших из земли корня) очень вкусные…

…Да, восемьсот человек, живших в Доброй Надежде, вполне могли считать себя счастливыми людьми. Но ни Борька, ни Витька сейчас так не думали. Витька наконец соизволил подняться, они вытащили из катера сумки с упакованной одеждой и обувью, чехлы с оружием, затянули суденышко тентом и полезли на береговой откос.

Дождь пошел сильнее, откос размок на глазах. Когда мальчишки – тяжело дыша, перепачканные красной глиной и страшно злые на все на свете, готовые просто начать кусаться – выбрались наверх, то первый, кого они увидели, был Олег.

Олег Полежаев появился тут два года назад – точнее, в двадцати километрах на восток появилось ранчо Полежаевых, где они выращивали коней. Сам Олег учился на Земле, в каком-то лицее, и сюда наведывался только на каникулы. Когда в начале позапрошлого лета мальчишка-дворянин появился на улицах Доброй Надежды впервые, то местным он «не показался». Слишком замкнутый, недружелюбный – наверное, он и в лицее был такой. Ребята попытались завести с ним дружбу, но он вежливо и оттого еще более обидно дал понять, что в компании не нуждается. Вообще.

Оскорбившаяся общественность решила не навязываться. Похоже, Олег был этим очень доволен. И позапрошлое лето, и прошлое, и начало нынешнего он время от времени попадался местным на глаза – то на реке, то в лесу, то в холмах, то в степи – всегда один и почти всегда верхом. С местными он дружелюбно здоровался, но не более того – и, как видно, на самом деле ни в какой компании не нуждался. Мальчишки из семей персонала латифундии, быстро ставшие друзьями-соперниками поселковых во всех делах, подтвердили, что да, Олег Полежаев и там такой же, ни с кем дружбы не водит, и все тут.

На этот раз Олег был не верхом, а на курносой танкетке «Еж». Он сидел за рулем, закрытый изогнутым бронещитом, и напряженно смотрел в сторону берега, из-под которого шумно карабкались мальчишки. На сиденье рядом устроился, развернув спарку двадцатитрехмиллиметровых стволов, кто-то из взрослых егерей Полежаевых. И взрослый, и Олег были не только в форме, но и в легкой броне, лишь забрала шлемов с изображенными гербами Полежаевых – синий круглый щит с алым Андреевским крестом и золотой окантовкой – подняты. Увидев, что это всего лишь мальчишки, егерь что-то пробормотал и приподнял стволы, а Олег вскинул руку:

– Привет. Как охота?

– Удачно, – Борька не сдержался, похвастался: – Можно считать, что в брошенной деревне маха не осталось. Зато рыбу прикормили хорошо.

– Садитесь, подвезем до поселка, – кивнул Олег на танкетку. – Вы что, связь не включали?

– Какая связь? Вода со всех сторон хлещет! Да и зачем? Мы же сказали, куда едем, на сколько… – Витька запрыгнул в кузовок – там были сложены аккуратными штабельками уже вскрытые ящики со снаряженными лентами к спарке, у заднего борта в креплениях торчали шесть реактивных гранат, над ними угловато высилась автоматическая спарка старых зенитных ракет. – Вы что, воевать собрались? С кем? Надеюсь, не с нами из-за выпасов?

«Еж», урча двигателем и покачиваясь на широких гусеницах, мягко взял с места. Олег, не отрываясь от руля, включил коммуникатор.

– Чужими атакованы наши верфи у англосаксонской Луны-четыре, – сухо, совсем не по-мальчишески, сказал он. – Два часа назад генерал-губернатор объявил сбор ополчения. А четвертая армия, по моим сведениям, уже три дня как заняла позиции. Смотрите, это запись обращения…