Текст книги "Перекрестки миров"

Перекрестки миров
Олеся Бельчикова

© Олеся Бельчикова, 2015

© Л. Журбицкая, дизайн обложки, 2015

© О. Махно, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Сказка грустная – О жене, коте и каменщике Романе

 
Когда он уходил – цвела сирень…
 
 
Куда он уходил, не видя смысла
Жить дальше без нее хотя бы день?
Он потерялся где-то в своих мыслях
И не увидел пьяное «Рено»,
Несущееся прямо к остановке…
Удар… Старушки охали неловко,
Ну а ему то было все равно.
В мешке казенном ехал, лежа в скорой,
А санитары (не таясь) курили драп.
А он смотрел с укором
На темный «потолок» над головой
И знал, что был не прав,
С утра поссорившись с женой
(которую теперь, увы, увидит он не скоро)…
 
 
Представ пред Богом, опустив глаза,
Он слушал молча список прегрешений,
Поступков, личных подвигов, свершений.
И вспоминал, как первая гроза
Сбивала пыль весны с кустов сирени,
Беседку во дворе, жены глаза,
Обиду от простых семейных трений
И скрежет (так скрипели тормоза
прелюдией к небесным песнопениям)…
Тут Бог, всех дел земных закончив аудит,
Спросил его: «Кем хочешь ты родиться?
Мой сын, летать мечтаешь – станешь птицей,
А хочешь – вовсе необычный вид?»
 
 
И, даже не задумавшись притом,
Ответил он, робея перед Богом:
«Отец, я просто стать хочу котом,
Пожить немного у ее порога,
Смотреть, как по утрам плетет узор
Из макияжа на своем лице,
Как истязает велотренажер,
Как дочке не расскажет об отце…
Как каменщик, что делал нам забор,
Стал мужем ей, а дочке – новым папой
(такой вот несолидный ухажер,
которому я пИсать буду в тапок)"…
И Бог (который вовсе «не дурак»,
вершитель судеб опытный, со стажем)
Сказал ему: «Ну что ж, пусть будет так.
Ступай, сын мой, все сбудется, как скажешь».
 
 
Когда он уходил – цвела сирень,
Когда вернулся – блики листопада
Раскрасили осенний серый день.
Он стал котом… Его ждала награда,
А, может, кара (как судить о том)…
Родился он породистым котом,
И жил с женой и дочкой вместе в доме,
В одной кровати спал и ел из рук,
Мурлыкал песни в неге и истоме,
Исправно пИсал в тапки мужу Роме —
Любимый кот, надежный, верный друг.
Порою по утрам, в тиши, весной,
Проснувшись в пряном запахе сирени
Под одеялом со своей женой,
Он забывался в мирной сонной лени.
И все как будто снова – как тогда —
Прикосновения рук в лучах рассвета…
Вдруг… миски стук… невкусная еда… и дочкин шепот: «Мурзик, киса, где ты?»
 

Дети моря под музыкой ветра

 
Над кроваткой двойняшек повесили музыку ветра
Из хрустальных, сияющих яркими бликами, чаек.
Дочка выросла феей и шляпку надела из фетра,
Очень часто о море бескрайнем напрасно мечтая.
Сын стал сварщиком (так уж бывает – по жизни сложилось),
Хоть фуражку носил с якорями и грезил о шторме.
Море только ночами ему бесконечное снилось
И он сам – капитан корабля в отутюженной форме
У штурвала…
И чайка летит над шипучей волною…
А на палубе в брызгах искристых и бархатной пене
Брошен зонтик, забытый растяпой двойняшкой-сестрою,
Что у дальнего борта, склонившись, стоит на коленях,
И губами прохладные брызги задорно ловя,
Как шампанское пьет их и, будто пьянея, хохочет…
Просыпаясь, часами прийти он пытался в себя
От иллюзий заветных, случайно навеянных ночью.
Ну а утром – работа. И в Искрах он видел мечту —
Миллионы раскрашенных солнцем, бликующих капель.
Вечерами он ждал после танцев у клуба сестру,
Изучая названия морей на потрепанной карте.
А она выбегала к нему в синей шляпке из фетра,
Танцевальные па прилепились к подошвам случайно…
Эти дети росли под мелодии музыки ветра
И гадали желания хрустальной, искрящейся чайке:
Чтобы им Дед Мороз подарил два билета на скорый,
Чтобы сутки трястись до окраин пустых акваторий…
И на пристань…
И воздух вдохнув до упора,
Крикнуть —
«ЭЙ, МЫ ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ!!!»
бесконечному морю….
 

О том, кто любит Фей

 
Не будет в этой сказке эпопей, батальных сцен и тезисов о вечном.
Я расскажу о том, кто любит фей, наивно, по-мальчишески беспечно.
О том, кто верит в сказку, до конца просчитывает сотни вариантов,
Кто так похож порою на отца, кто помогает маме делать мАнты.
Кто рано утром с кофе у окна сидит, надувшись, маленьким ребенком,
И слушает, как тает тишина от голоса смешного кукушонка,
Который в чудо-ходиках живёт… Я расскажу о том, кто Дед Морозом
Приходит в гости к нам на Новый Год с мешком подарков. Он не любит прозы,
Рутины или мелочных проблем, он знает, что дарить на праздник маме,
А мяса в пост не хочет есть совсем и иногда купается в фонтане,
Разбрызгивая радуги кругом и голубей ленивых обливая…
О том, кто, нагулявшись, входит в дом и ужинает чашечкою чая,
О том, кто смел, но правда иногда боится высоты, собак боится,
О том, кто с продавщицами на «ты», кто далеко от нас живёт в столице,
Кому я в скайпе радуюсь всегда, кто нервничает от обычной фразы
Из слов «сегодня», «мама» и «еда». Я расскажу о том, кто может сразу
Обрадовать, обидеть и простить, открыть глаза на сотни мелочей.
Я расскажу о том, кто любит жить, а потому любить умеет фей.
 

Кто учит засыпающих летать?

 
Кто учит засыпающих летать?
Незримый ангел, преклонив колени,
Снимает с тел оковы впечатлений,
Чтобы душа смогла парить опять.
Кто учит засыпающих летать?
Псалмы свои негромко напевая,
Ведет усопших к тем воротам рая,
О коих смертный может лишь мечтать.
Кто учит засыпающих летать?
Точнее к ним придет в каком обличье —
Как ангел или будет облик птичий,
А может нечто, что нам не понять.
Кто учит засыпающих летать?
Встречает их у самого порога,
Потом – аудиенция у Бога —
TOP тет-а-тет, VIP встреча, так сказать.
Кто учит засыпающих летать?
Кто их проводит и утешит бойко,
Немалую назначит неустойку
За время, повернувшееся вспять.
Кто учит засыпающих летать?
Сперва бродить по старым ржавым крышам,
Потом парить все выше, выше, выше,
Теряя шансы снова все начать.
Кто учит засыпающих летать?
Вопрос, скажу вам, просто не по сути,
Я знаю лишь одно – летают люди,
Которых мы успели потерять…
 

Небесный байкер

 
Я на облаке сидя вторую неделю,
Свесив ноги, пытаюсь представить как будто:
Я – малыш, что катается на карусели,
Я – старик, что сидит в ожидании маршрутки.
Лето пахнет полынью, лавандой и мятой
С ноткой пыли и выхлопов старых машин.
Я ногами болтаю – как в детстве когда-то
И как старый паяц хохочу от души.
День за днем на планету пускаю рассветы,
Отправляя их в рейд и давая наряд.
Пусть в России зима… Здесь (на облаке) – лето,
И ничуть не опасно, хоть все говорят.
Мое облако – байк, я – водитель – бродяга,
Мной измерен маршрут по дорогам небес:
Между пунктами звезд – миллиардами лагов,
Миллионами миль, месяцами колес.
Вот вы скажете участь – есть ветер на завтрак
И выстраивать зори на смотр-парад,
Каждый день проживать, понимая, что завтра,
Я опять попаду в этот маленький ад;
Снова буду весь день отбывать наказание,
Без надежды, что Бог меня сможет простить.
Это облако-байк – воплощение страданий,
Месть небес за любовь, что не смог отпустить.
Личный ад в небесах – парадокс, да и только…
Но страшнее, что нет нам возврата назад…
Знаю, там (на Земле) платишь Ты неустойку,
Погружаясь в свой собственный маленький ад.
 

Очередная сказка

 
В той жизни, где не было смысла влюбляться,
Ей встретился Он, и потерян покой.
Она научилась в мечтах растворяться,
За счастье цепляться неловкой рукой.
Он был одинок, Он любил рок и сальсу,
Он мог танцевать с Нею ночь напролет…
Он мог бы. Но вынужден был с Ней расстаться.
Он был одинок, и Он выбрал полет.
Шагнув в невесомость с перила балкона,
Летя в пустоте, Он увидел Ее,
Обнявшую шпиль наверху террикона,
Смотревшую, как Он пустился в полет.
Свиданье с Землей. Разноцветная вспышка.
Планет хоровод над Его головой…
И вот Он очнулся – обычным мальчишкой,
Способным ответить на эту любовь.
Он взял сотню роз и бутылку «Самбуки»,
Сбив туфли, вскарабкался на террикон,
И целую ночь целовал Ее руки.
Он был не один. Он теперь был влюблен…
 

Питер, каюсь…

 
Летят на пол листЫ календаря,
Весна в окно настойчиво стучится.
И, может быть, приснилось мне не зря,
Что я вернусь к вам перелетной птицей.
Вернусь, когда меня не будут ждать,
Влечу в окно спонтанно, без системы,
Чтобы улечься в детскую кровать,
Ту самую, с портретом Питер Пэна…
Когда же скрипнет дверь, и ты войдешь,
Чтобы найти альбомы среди хлама,
Я затаюсь, скрывая стыд и дрожь,
А после крикну громко – «Здравствуй, мама.
И снова слезы, кофе плюс коньяк
(как я люблю – с душистой сладкой пеной)
И мысли вслух, что будет все не так
Без этих непутевых Питер Пэнов.
Что будет дом, уютная кровать,
Любимый муж, внимательный и чуткий,
А рядом – мать, конечно, рядом мать,
И быт семьи, разбитый на минутки…
Наверно плохо, но порой весной,
Под теплым одеялом рядом с мужем
Я вспоминаю свой полет из снов,
И Питера, который мне так нужен,
Чтоб жить всегда на ощупь, наобум,
Чтобы парить, с окна опять срываясь,
Отдаться чувствам, отодвинув ум…
– Эй, Питер Пэн, я жду тебя… Я каюсь…
 

Сеанс у Сатаны

 
Перевертыши-мысли на матовом фоне экрана
Чертят старые кадры из хроник немого кино —
Где герой побеждает огромного левиафана
Тушу черную сбросив с утеса на пропасти дно.
Где сирены, построившись в заводи как для парада,
Натирая ракушками губы до тона «коралл»,
Серенады поют, завлекая напрасно Синдбада
На песочно-кровавое party – морской карнавал.
Где нечистая сила ночами по просекам бродит,
Где, чураясь прохожих и щурясь на свет фонарей,
Старый демон дорог наугад перекрестки обходит,
Забирая бесценные души у жадных людей.
Где ночами – бардак, а с утра в кукарекании бойком,
Раздающемся с крыши заброшенной старой избы,
Растворяется нечисть, рассвету платя неустойку,
Грустно сетуя Вию на придурь старушки судьбы.
Старый фильм ни о чем – километры истраченной пленки,
Перевертыши-мысли толпятся у белой стены,
Будто скоро расстрел, будто все нереально и тонко-
Кинолента кошмаров и хроники для Сатаны
На просмотре закрытом. Пунктиром написаны титры
Алых капель, летящих по залу в формате 6D.
Мой недолог сеанс, чуть повеяло запахом мирта,
Кто-то за руку взял…
В тишине…
В темноте…
Быть беде…
 

Цирковой роман

 
Мой милый шут, оставь свои забавы,
Закрыт твой цирк – там рейдерский захват,
А ты на сцене снова жаждешь славы,
Бросаешься как Апис на закат
С карнизов крыш пустых многоэтажек,
Куда-то вниз, где балом правит ад.
Мой милый шут, не делай мне поблажек,
Не умирай, а возвратись назад
К истокам чувств в пустынном закулисьи,
Манеж беспечно посыпать золой,
Чтобы взрастить десятки ложных истин.
Мой милый шут, мне вновь не стать собой —
Той милой непоседой клоунессой
С характером десятка Коломбин.
Не стать собой – настырною принцессой,
Которой ты был так необходим,
Как будто воздух… Я тобой дышала.
И в звуках хлестких тысячи арен
Тебе «люблю» за разом раз кричала…
Мой шут ушел, создав себе гарем
Из глупых Пери, хлопающих в залах.
А я одна под куполом всерьез
Гимнасткой необученной летала,
На шею намотав страховки трос,
Срывалась беспокойною кометой,
Синтонная с тобой, летящим вниз….
Мой милый шут меня любил за это…
Так что скорее в небо,
на карниз…
 

Осень-хиппи и Ветер-выпускник

 
«Хейя»,«Хейя» – избегая просек,
Глаз небесных углубляя синь,
Погоняла ветры хиппи осень,
Одевая пару мокасин
С декупажем из сырых листочков.
В мокром платье из косых дождей.
Осень хиппи расставляет точки —
Точки в жизнях ветров и людей.
Правит судьбы строго, будто школьный
Завуч, проверяющий дневник
(красноглазый и всегда запойный
Осень – завуч). Ветер-выпускник,
Наплевав на все ее приказы,
Убежал один встречать рассвет,
Сбросив ленты с розами и в стразах…
Осень хиппи созвала совет
Из простывших пожилых пассатов,
Из муссонов, веющих из тьмы,
Позабывших, как они когда-то
Дули по велению весны,
Разносили шлейфом по планете
Лепестки, как свежее саше…
– Пусть наказан будет шалый ветер-
Повелела осень атташе
И послала их искать бродягу.
Ветер – выпускник бежать не стал,
Был закрыт под склонами оврага
И о путешествиях мечтал.
Но порой ему в плену рутины,
Снилось, что преград для счастья нет —
Осень хиппи в странных мокасинах
Рядом с ним приветствует рассвет.
 

Пьеро и Арлекин

 
Печальный шут, собрав свои картины
И с колпака срезая бубенцы,
Спросил меня: «Ты любишь Арлекина?»
Услышав «да» – заплакал от тоски.
Печальный шут не знал, что в этой пьесе
С сюжетом, как у тысяч пантомим,
Он шанс имел понравиться принцессе…
«Пьеро не может просто быть любим,
Пьеро не может просто быть героем —
Счастливые концовки не в цене…
Нет Хеппи Эндам» – закричал он в горе, —
«Не в этой сказке, не в моей стране»
Пьеро, Пьеро, заламывая руки,
Топча ногами стебли хризантем,
Ты был готов принять любые муки,
Взвалить на плечи гнет земных проблем…
Устал и сдался, вещи собирая,
Снимая маску и стирая грим,
Ты отдал навсегда ключи от рая
Тому, кто был заочно не любим…
Порой, себя почувствовав Мальвиной,
Сыграю роль, всех поразив игрой:
Признаюсь, что влюбилась в Арлекина,
Скрыв ото всех, что нравился другой.
 

Многоточие…

 
Многоточие – это не просто три точки…
Это вехи судьбы на орбитах времен,
Накопившие данности все по кусочкам
И забывшие, что бессознателен сон.
Многоточие жизней… Забитые двери
В те миры, что в градации числятся «до»,
Где живут только клоны – безликие пери,
Потерявшие разума часть своего.
Многоточие нервов… В усталом оскале
Истощенные синапсы рвутся порой,
Будто та кинолента в пустом кинозале,
Что годами заезжена по кольцевой.
Многоточие ран… Как стигматы сознания
Незаметные шрамы на теле глупца
Чертят копию карты того мироздания,
Что явилось по воле святого Отца.
Многоточие чувств… Покоряясь цыганке,
В ловких пальцах ее перекручены вновь
Ощущения, напрасно завышена планка
Для ушедшего в прошлое слова «ЛЮБОВЬ».
Многоточие точек, течение знаков,
Будто Библия Брайля дарована нам…
Многоточие слез…
Кто-то точками плакал…
И ночами руками водил по слезам…..
 

В переулках забытых квартир

 
В переулках забытых квартир гость непрошенный,
Гость незваный потерянный ключ отыскал
В кучах хлама, печатью времен припорошенных,
Кем-то брошенных где-то в начале начал.
Ключ от счастья украл, убегая от полночи,
Что раскрасила комнаты в палевый цвет..
Потерявшись в проемах, просил тихо помощи,
Ключ к себе прижимая, давая обет
Сотни лет в песнопеньях пророчить и каяться,
К свету звать, ключ от счастья кидая в толпу.
Бог не верил, Бог думал – гость просто бахвалится.
Бог жесток. Гостя мертвым нашли поутру.
В переулках забытых квартир гость непрошенный,
Ключ от счастья сжимая в холодной руке,
Умирал от теней, темнотой припорошенных,
Всеми брошенный, счастье нашедший в тоске.
 

Спящая Тома

 
Он снова настойчиво тянет руку, он знает правду, он хочет ответить,
В уголках ее губ притаилась скука. Сегодня она – учитель, они – дети.
А мЫслями она уже будто дома, но до звонка – вечность, уходить рано.
Вокруг ее называют просто Тома, для нас она – Тамара Ивановна.
 
 
Еще вчера сидела за партой в каком-то киевском пед. училище,
Теперь сама стала «классной» в маленькой школе – личном чистилище.
Весь день засыпает, зевая сонно (ночь боевая была дискотечная),
Нам задает прочитать Толстого – что-то про светлое или про вечное.
Он тянет руку, он знает правду, он хочет ответить,
Чтоб выселить скуку из глаз и мир перекрасить в светлое,
Он выучил, вызубрил хокку все-все на свете,
Годы ночей не спал, перечитывал ветер.
Нет не увидит, книжкой закрылась казенной, глазами не встретится.
Вызовет первого по алфавиту, чтобы отметиться, что здесь она.
А взглядом за стрелкой секундной – рулеткой мечется,
Считая про себя минуты до перемены, до вечера.
Он мечтает, что нужно однажды вырасти: выбрать диплом, машину, личное одиночество…
Сможет тогда прийти и сказать ей «прости», просто назвав по имени, но без отчества.
Сможет из глаз уставших прогнать отчаяние, будут вдвоем не спать, перечитывать истины,
Те, что таились в необычайных, зря заученных хокку бессмысленных.
Он тянет руку, он знает правду, он ей расскажет, он будет верен лишь ей одной.
Течение вечности – гаджет, необратимо. Она проснется, так суждено, ей нужно стать его женой.
 

В тот день, когда Земля остановилась

 
В тот день, когда Земля остановилась,
В последний час, в последнюю из дат
Я встретила тебя, и я влюбилась.
А мир неслышно падал прямо в ад.
Народ в церквях скупал и ставил свечи,
Ломал витрины и терял контроль.
А мы гуляли в этот первый вечер,
Последний вечер и для нас с тобой…
Забыв про все и наслаждаясь встречей,
На день один дарованной судьбой,
Мы жизнь пытались растянуть на вечность
В последний миг планеты голубой.
Пусть судный день уже идет к финалу-
Мы в списки Бога внесены с тобой,
А я скажу ему, что я -летала,
Поймав в последний день свою любовь,
Что нас судить? Мой Бог, не много ль чести?
Ведь для больных любовью правил нет —
Мы на Голгофе будем тоже вместе
В последний день, когда потухнет свет.
В тот день, когда Земля остановилась,
Мы выжили, переродившись вновь.
Причина? Просто мы с тобой влюбились,
Поймав за хвост поветрие – Любовь.
 

Виртуальный принц

 
Ты выбрал мир и стал в том мире править;
Ты выбрал стиль, героя и врагов.
Меня ты тоже выбирать заставил:
Ты или виртуальная любовь?
Творя добро в забытом королевстве,
Ведя войска на приступ темных сил,
Ты забывал про то, что хочет сердце,
Проникшись мыслью – «Я же командир»…
Меня не видел возле монитора,
Не слышал слов, не помнил даже дат.
Все начиналось в десять лет с «Сапера»,
А нынче твой противник – целый ад.
Ты дом построил на краю Вселенной,
Продумав стиль и отточив дизайн,
Реал считая выдумкою бренной,
В масштабе жизни, в ракурсе онлайн…
Ты день за днем на битву шел в кирасе,
Забыв про сон и выходя в астрал,
Пытаясь мир спасти от злобной расы…
Меня же выбрать просто забывал.
Добившись звания главного Приора,
Ты повелитель стал и господин…
Два года, за экраном монитора-
Ты не заметил, что ты был один…
 

Флейтист и путана

 
Макраме из мелодий выводит несмело флейтист,
Нотный ряд рассыпая аллеями старого парка.
В парке пусто, сентябрь, пока что по-летнему жарко.
Одинокий артист свои мысли играет «на бис».
Солнце плавит асфальт, он вжимается в тень от фонтана,
Брызги ловит руками, пытаясь рассыпать вокруг
Вместе с нотным дождем ослепительный радужный круг.
Тут опять на маршрут одинокая вышла путана…
Что сказать – двадцать пять, просто б… дь, как десятки и сотни
Сотоварок, стоящих у клубов, кафе и шоссе,
Тех, которым когда-то хотелось пожить – «как и все».
А теперь – рыжий кок, платье – шок, курит пачками «Vogue» в подворотне.
Переливы мелодий, как шелест уставших дубов,
Словно шепот березок, танцующих в мареве света,
Разбивают на блики последние отблески лета,
Капли солнца закатного бросив в окошки домов.
Потянулся народ – насладится вечерней прохладой,
Флейта пела мотивы смеющимся парочкам вслед,
Ночь окутала парк, как уютный потрепанный плед…
Проститутка накрасила губы лиловой помадой.
А потом, вздрогнув вдруг, в света круг на площадке фонтана,
Ноты-птицы ловить, что свободно летали вокруг,
Позабыв про работу, клиентов, бабло и подруг,
Словно в ступоре, с тремором рук выходила путана,
Россыпь нот собирала часами при свете луны.
Музыкант все играл и боялся спугнуть ненароком
Свою алую бабочку, только прорвавшую кокон,
Ту, что в снах приходила к нему на пороге весны.
Счастье рядом живет, многолико оно и туманно,
Невозможно узнать, кому выпадет новый джекпот…
Но бывает, оно одинокие души найдет
И в сентябрьский вечер сведет две судьбы у фонтана.
 

Ведь птицы помнят все, что было до…

 
Я так хочу опять родиться птицей,
Уже рождалась ею я не раз…
И даже ночью мне, бывает, снится,
Что я лечу над городом сейчас,
Купаюсь в струях уличных фонтанов,
Катаюсь на спине семи ветров,
Клюю гарнир на свалках ресторанов,
На завтрак – суши, а на ужин – плов.
Я так хочу опять родиться птицей,
Не перелетной, только городской,
Чтоб утром над своим двором кружиться,
Смотря на все с щемящею тоской:
Вот вяжет свитер дочь себе на спицах,
А муж опять копается в саду,
Вот мать опять пытается поститься,
Чтоб Бог простил, чтобы отвел беду…
А что беда? Она приходит в гости
Без приглашения и не сняв сапог,
На зеркала цепляет черный постер,
Напакостит и снова за порог.
Мы, умерев, надеемся забыться,
И память нам стереть поможет Бог…
А я хочу опять родиться птицей,
Ведь птицы помнят все, что было «до»…
 

Три одиноких весны

 
1
Он был всегда один… И каждый день весною,
Дымя в окошко «Bond» -ом, видел невзначай,
Как девушка бежит к трамваю на «Лесную»,
Тайком мечтал ее там каждый день встречать.
Он думал, что она спешит домой со смены,
Возможно, она – врач, работающий в ночь,
Ее зовут Надежда, Ира или Лена,
Ей двадцать восемь лет, нет мужа, но есть дочь…
Она брела в салон уставшая, зевая,
А он не знал, как с ней ему заговорить…
Ему – двадцать один, водитель он трамвая,
Три года отсидел и не умел любить…
 
 
2
Она была одна. И каждый день весною,
Допив до дна бокал простого «Шардоне»,
Мечтала хоть чуть-чуть побыть его женою
И выполнять все то, что свойственно жене.
И думала о том, что делала частенько —
Готовила обед, несла ему в кровать:
Бульон, бефстроганы, овсяное печенько;
Как часто приходилось рядом спать,
Встречать рассвет; нетвердою походкой
Брести к себе домой, увы, забыв ключи
В его постели, и о стул порвав колготки,
Тихонько клясть судьбу, жестокую в ночи…
По документам он – совсем еще подросток,
Хотя в шестнадцать лет напомнить ей сумел
Все «эро"сны ее за двадцать восемь весен,
В которых сонм мужчин ее обнять хотел…
Он снился ей в пустом и обветшалом доме,
Как врубелевский бес – печальный и больной…
Она – лишь медсестра на практике в дурдоме,
А он – лишь пациент, пусть и хорош собой.
 
 
3
Он был всегда один… И каждый день весною
Глядел с тоской на дождь в больничное окно
И вовсе не хотел обзавестись женою
И приходить к ней в мир ее нескромных снов…
В свои шестнадцать лет, борясь с шизофренией,
Так часто забывал, кто – он и кто – не он,
Ловя руками свет в нечищеном сортире…
Он помнил лишь одно – он как-то был влюблен
В парнишку, что сидел с ним вместе в «малолетке»,
Который защищал и научил курить…
Теперь же новый срок – уже в больничной клетке,
Опять один, ну как же это пережить?
И даже медсестра, что так необъяснимо
Попала к нему в плен, влюбившись невзначай,
Не отвлекла его от мыслей о любимом,
Ведущем по кольцу пятнадцатый трамвай…
 
 
P. S.
Беспечная весна, туманит и тревожит,
Играет, бередит, запутывает сны…
И каждый к ней в силки попасть, наверно, может…
ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ЛЮДИ ПРОИСКОВ ВЕСНЫ!!!