Текст книги "Айна (для подростков)"

Осенью 1993 года коллега по работе предложила мне взять у нее щенка русской псовой борзой – девочку, которая пять дней благополучно пребывала на этом свете. На тот момент представителей данной породы я видела только в кинокартине Сергея Бондарчука «Война и мир» по одноименному роману великого Льва Толстого.

Незадолго до моей встречи с коллегой муж начал подумывать о заведении собаки. Он заинтересовал и меня. Мы вместе изучали кинологические публикации, чтобы выбрать, само собой разумеется, исключительную, неповторимую породу. Сыну тогда было пять лет, и мы считали, что собака не только станет сердечной отдушиной для каждого члена семьи, но и окажет положительное воздействие на воспитание единственного ребенка. О русской псовой борзой речи не велось вообще. Наверное, в голове крепко засел стереотип, что такая красивая, редкая и дорогая собака – не про нас.

Ничто не откликалось во мне, когда я мысленно перебирала образы собак из общераспространенных пород. Муж тоже не мог отдать предпочтение ни одной породе. Мы словно заблудились в лабиринте, отыскивая выход. Поэтому дальше разговоров дело не шло. Приобретение щенка откладывалось на неопределенный срок, который мог никогда не наступить. Встреча с коллегой явила свет в конце запутанного тоннеля мысленных блужданий. Как только до сознания дошло, какого именно щенка мне предлагают, ноги ослабли, а в сердце екнуло от приятно нахлынувшего волнения – борзая была тайной мечтой детства, и мечта эта, оказывается, осталась во мне. Мечты не умирают. Во всяком случае – пока мы живы.

Не ответив коллеге ничего определенного, но и не сказав «нет», я направилась домой окрыленная. Муж радужный мой настрой не разделил. Он категорически возражал. На следующий день муж купил в книжном магазине открытку с изображением русской псовой борзой и положил передо мной на стол со словами: «Ты только посмотри на эту длиннющую и хитрющую морду с высокомерным барским выражением! Она нас ни в грош ставить не будет. А вот мы будем ей прислуживать пожизненно». Муж не претендовал на роль пророка, когда произносил слово «пожизненно», но будущность подтвердила это его пророчество.

В то время у меня не нашлось аргументов в защиту избранницы, чтобы спорить с законным супругом, и я уступила. По крайней мере так выглядело мое молчание. Но на протяжении месяца вслед за описанным событием частенько со мной бывало следующее – голова вдруг начинала приятно кружиться, и одновременно возникала мысль: «Где-то там растет моя девочка». Я не гнала эту благостно волнующую мысль, а с сожалением убирала в дальний отдел памяти. Жила дальше…

Спустя месяц судьба опять свела меня с коллегой. Я зову ее Натель. Хоть мы и занимаемся одним делом, но работаем в разных местах, поэтому можем не видеться очень подолгу. А тут – надо же такому случиться! – встреча ровно через месяц. И где? В общественном транспорте.

Я ехала с работы домой, когда на одной из остановок в автобус вошла Натель. Она меня сразу увидела, и лицо ее просветлело. Кресло рядом со мной было свободно, и Натель плюхнулась в него с нескрываемым вздохом облегчения, словно космонавт, приземлившийся после долгого путешествия в межзвездном хаосе. Я напряглась – понимание, что сейчас предстоит принять немедленное решение, зависло надо мной. Над головой занесли то ли топор, то ли лавровый венок. Что точно – я не могла определить в первые мгновения.

Натель сходу принялась возмущаться: мол, почему не забираю щенка, причем самого красивого, которого она и так дает в рассрочку. Борзой девочке неделю назад перевалило за месяц, и Натель, по ее словам, было тяжело управляться с оставшимися восемью из девяти щенков в помете (алиментного взял владелец отца щенков). Пока Натель говорила, до меня доходило, что жизнь вступает в какой-то новый оборот, которого уже не суждено избежать. От интуиции не ускользнуло, что, с одной стороны, меня используют, и с другой − мне доверяют. Получалось, что я – дура наивная, но человек хороший. Эти размышления скользили по поверхности сознания, но не могли тягаться с охватившей меня эйфорией. Душа пела песню любви и кружилась в воздушном танце. Повеселевшая и заискрившаяся необъяснимым задором, я извинилась перед Натель за проволочку и пообещала на днях прийти за щенком.

С порога квартиры я уверенно и твердо заявила мужу, что борзую девочку пора забирать. Сначала он обомлел от неожиданной вести, затем забегал по квартире – муж воздевал к потолку руки и просил меня одуматься, пока не поздно. Но я держалась непреклонно. Он приводил всевозможные доводы «против». Мне приходилось туго, и тогда чутье посоветовало обратиться за поддержкой к сынку. Пятилетнее создание невинно заявило, что девочку надо срочно выкупить. Для мужа сын является непререкаемым авторитетом, самым важным человеком в жизни, поэтому все, на что муж решился, это отметить: «Cами будете с ней возиться».

На следующий день я и сын прибыли к Натель. В просторной многокомнатной квартире нас встретили два очаровательных творения природы: бабка и мать щенков.

Колоритные – красного и муругого окрасов – борзые поражали воображение своей неземной, воистину божественной красотой. Притом в большей степени, чем с киноэкрана или картинного полотна. Ярко-красный (у бабки) и муругий (у матери) – то есть красный с редкой черной остью – окрасы томно переливались в бронзовых лучах заходящего осеннего солнца, что светило сквозь окно и придавало изысканности природным плащам, в которые были одеты животные. Они и впрямь выглядели наряженными в верхние одежды, поскольку у каждой щипец, грудь, живот и ноги ниже локотоков были белыми.

Стройные и высокие, грациозные и величественные, интеллигентные и не высокомерные, умудренные нелегким многовековым опытом своих поколений, борзые внимательно изучали нас пронзительным взглядом красивейших – огромных и на выкате, черных, блестящих, влажных – глаз. Скачав визуальную и энергетическую информацию, они плавно приблизились, чтобы обнюхать и тем самым получить последние сведения о прибывших людях. Исполнив задуманное и оставшись, судя по всему, довольными будущими хозяевами своего потомка, собаки полизали моего маленького сыночка в нос, от чего тот пришел в полный восторг. Он громко засмеялся, подпрыгнул на месте и захлопал в ладошки. Царственные особы в ответ приветливо махнули доходящими до пола хвостами, украшенными длинной, тончайшей, свисающей волнами шерстью, и снисходительно заулыбались: «Совершенно не владеет чувствами. Ребенок – что с него возьмешь…» Борзые важно удалились с видом исполненной миссии.

Натель провела меня и сына в дальнюю комнату. Там, в углу, посреди белых пеленок, уложенных на полу, мы увидели сплошное черное пятно, из которого торчала головка одного из щенков. Он уставился на нас мутными, но серьезными глазами крохотного волчонка. Натель удивленно воскликнула: «Ваша вас узнала!» Она выхватила за шкирку щенка и отдала мне в руки. В то же время пятно стало деформироваться и превратилось в семь борзых малышей. Я ожидала взять на руки огненного окраса комочек (ведь только что видела красных предков!), а мне всучили «Черную Ноченьку» – так впоследствии я часто звала свою первую борзую. На мой понятный всем присутствующим немой вопрос, читавшийся в расширенных глазах, находчивая, быстро мыслящая и общающаяся скороговоркой Натель без промедления ответила, что детки пошли окрасом в папашу. Отец их, дескать, такой же красивый и такого же темно-шоколадного цвета, как… недолго думая, она указала пальцем на расположенный по центру комнаты полированный стол. Стол мне не очень понравился, да и не достало воображения, чтобы разглядеть в предмете мебели русскую псовую борзую. Но я уже не могла упустить мечту, копошившуюся в моих объятиях, страстно лизавшую мою щеку и успевшую на радостях увлажить мой новый свитер.

Детство я провела в общении с охотничьими собаками – курцхаарами (их еще называют «легавыми» и «легашами»), так как отец и дед были заядлыми охотниками на пернатых. Меня еще семимесячной малышкой нередко оставляли одну на улице под присмотром мальчика курцхаара по кличке Хэль, и тот никого не подпускал к детской коляске в радиусе двадцати метров. Он страшно рычал на прохожих, нарушавших определенную им на глаз границу, и не отлучался с поста до возвращения бабушки (матери отца) из магазина. Хоть бабушка и полагалась на Хэля в вопросе моей охраны, ее уму подобное поведение пса было непостижимо.

Дело в том, что Хель при любом подвернувшемся удобном случае не упускал ни единой возможности выскользнуть в открытую калитку забора и убежать к своей любимой подруге Мисс, которая была той же породы, что и он, и жила у друга отца через две улицы.

Он вызывал ее лаем, и друг отца выпускал легавую Мисс на свидание. Дом Мисс примыкал к каменной лестнице – достопримечательности города, – ведущей к морскому пляжу. Хель и Мисс отправлялись туда на променад.

Когда Хэль после подобных свиданий вбегал в наш двор, то каждый раз пузом ложился на землю и ползком подбирался к подбоченившейся бабушке. Его честные, широко открытые глаза источали раскаяние. Подобным манером он испрашивал прощения за побег, вызванный нахлынувшими чувствами. И всегда был прощаем.

Почему же склонный к непослушанию пес, оказавшись без присмотра на улице, не отходил от коляски с человеческим детенышем? Да потому что детеныш являлся членом его стаи (нашей семьи), которой пес был безраздельно предан.

С одиннадцати я лет участвовала в охоте на летающую дичь. Охоту эту по осени организовывала компания отца. Помимо отца, в компанию входило пятнадцать друзей его детства и столько же охотничьих собак. В таком составе мы выезжали по выходным дням с ночевкой в степь. Грузовая машина с открытыми бортами поутру доставляла нас в степные просторы. Днем вместе с охотниками я мерила шагами километры сухой травы и пахоты. Собаки впереди делали стойки. Из-под них выпархивала птица. Мы били ее в лет. Я стреляла довольно-таки метко из доверенной мне одностволки и имела личные трофеи. Думаю, хорошие способности к прицельной стрельбе я унаследовала от отца.

Уставшие от дневной ходьбы, к вечеру мы делали привал возле исполинского стога сена и варили кондер в привезенной с собой стальной трофейной немецкой бочке на десять ведер. «Кондером» охотники называли жидкую кашу, или густой суп – представляйте, как хотите – из дичи и пшеницы. Большой, искрящийся и жаркий костер согревал нас, оберегая от надвигавшегося ночного холода. На нем в кипящей воде сначала доводили до готовности добытых птиц и попутно подстреленных зайцев. Хорошо проваренные, коричневые с темно-желтым жирком тушки выкладывались в широкую металлическую чашу, в каких раньше колдовали над вареньем наши бабушки и прабабушки. Мясо остывало, заставляя людские и собачьи носы усиленно ловить в аппетитной истоме порхающие кулинарные ароматы. Тем временем полученный бульон засыпался предварительно замоченной в холодной воде – и потому разбухшей – пшеницей. Зерно томилось на небольшом огне прогоревшего костра, а мы – в ожидании неповторимо вкусного блюда.

Тягучим варевом наполняли вместительные алюминиевые миски – одинаковые для людей и собак. Первыми кондер, обильно приправленный измельченными кусочками дичи, с жадностью поглощали натруженные за день собаки. Охотники соблюдали незыблемое правило – от души накорми собак, чтобы подняться не могли (соответственно, чтоб не попрошайничали), а затем с чистым сердцем ешь сам. Мужчины доставали из-за пазух деревянные ложки. Те не обжигали губ и захватывали увесистые порции пшеницы, пропитанной сочным диким жиром. Мясо ели вприкуску. Разговоры во время еды не велись. Охотники тем самым отдавали дань природе и ее дарам.

Ничего более вкусного, чем тот кондер и та дичь, мне так и не удалось отведать за всю свою немалую жизнь. Я до сих пор убеждена, что лучшего не бывает.

Лишь насытившись и отставив пустые миски, облизав и спрятав ложки, мужчины расслаблялись на байках, анекдотах. Смеялись и даже хохотали потихоньку, скромно, чтобы не потревожить прелести ночной степной тишины поздней осени.

После пиршества мы лежали на душистом сене и глядели на яркие ноябрьские звезды, освещавшие исхоженные накануне поля. Ночью поля преображались в чудесные, сказочные поляны с движущимися призрачными тенями. Всеобщее созерцание далеких созвездий сопровождалось баснями и подлинными повествованиями о случаях на охоте, о собаках, ружьях, боеприпасах, охотничьей амуниции.

«Неправда, – скажете, – сплоченный мужской коллектив не потерпит на охоте девчонку». Однако терпел. Друзья уважали отца и шли навстречу – он видел во мне сына, о котором когда-то мечтал.

Когда охотники умолкали, отправляясь в путь сновидений, наступало наше с отцом время. Он в жизни много повидал и прочел. Знаниями любил делиться со мной. Однажды отец рассказал о породах охотничьих собак и упомянул о русской псовой борзой (в дальнейшем для краткости изложения я буду говорить о ней чаще как о «борзой», но должна заметить, что существует много пород борзых). Собаку эту он называл «царской», объясняя тем, что ее жаловали и держали цари. Выведена же она была для охотничьих утех русскими помещиками. Борзая – порода многовековая, редкостная, необыкновенно красивая, но и серьезная. Ею нужно постоянно заниматься: выгуливать на воле, чтобы могла бегать, и регулярно с ней охотиться. С данной точки зрения, в содержании и уходе она сложна. Собака эта уникальная: прекрасна во всем. Чрезвычайно умна, интеллигентна, но одновременно свободолюбива. Не выносит простого приказного обращения. Требует задушевного подхода. Обходится дорого. Одним словом, порода сия недосягаема для обычного смертного, как те ноябрьские звезды на охоте. Она – мечта!

Я засыпала с воображаемым образом наипрекраснейшей собаки в стоге чахлой, просохшей на воздухе травы и улетала на звезды, прижавшись к отцу. Мягкое, как перина, ложе располагало к волшебным снам. Пушистое, иссушенное солнцем разнотравье будоражило дремлющий мозг восхитительными запахами осенних степей.

Сено было взбито перед тем, как на него кидали невиданно большой кусок брезента. Затем водонепроницаемый материал складывали пополам и поверху забрасывали тем же сеном. Мы спали в полученной складке, а в ногах располагались собаки. Сытые и счастливые удавшейся охотой, курцхаары, сеттеры и пойнтеры согревали своим теплом наши тела и души. К утру иней серебрил поля и такие же желтовато-бежевые (пол[о]вые) стебельки, из которых состояло наше одеяло. С годами он серебрил виски отца и его друзей. Но не старели их сердца, питаемые грезами об охоте. А я обрела в охотничьих степях детства собственную мечту и приютила ее в ларчике души.

Прошли годы. И вот, на исходе осени, я везла домой свою давнюю мечту. Она сонно сопела на моей груди. Пеленка, в которую бережно и предусмотрительно Натель закутала щенка, пахла младенцем. Родной запах мамы, братишек и сестричек хранила та пеленка. Когда мы уходили, мать щенка вдруг поставила передние лапы мне на плечи и дотронулась своим носом до моего. Ее продолжительный взгляд излучал мольбу сделать дитятко счастливым. Я пообещала борзой, что сберегу ее дитя, как свое собственное. Услышав эти слова и прочитав мои мысли, борзая мать успокоилась. Она опустилась на пол и лизнула меня в запястье. Никогда не забуду этого.

Мы добирались на автобусе, и Айна (так впоследствии была наречена наша первая борзая) почувствовала приближение к своему постоянному месту жительства. За одну остановку до дома она проснулась. Пробуждение сопровождалось копошением в пеленке, детским хныканьем и… горячей влагой, которая протекла сквозь свитер и юбку на мой живот. Щенок поместился у меня на груди под пальто, которое я застегнула на все пуговицы.

Мужа дома не было. Пятинедельная Айна, весом в два с половиной килограмма, стала обследовать нашу однокомнатную квартиру. К квадратной, шестнадцатиметровой по площади комнате архитектор дополнительно присоединил четыре квадратных метра жилого помещения со вторым окном, которые мы отгородили самодельным стеллажом из бука, оставив в нем дверной проем. В результате получилась вторая маленькая смежная комнатка, где поместились кровать, шкафчик и стол, продолжение подоконника. Она служила детской.

Айна шастала, где ей вздумается. За ней повсюду оставались лужи. Растекающиеся по паркету и ковру озерца, которые множились и множились на глазах, повергали в шок. Познания о повадках и воспитании щенка, почерпнутые в книгах по собаководству, прерывисто мелькали в памяти и не всплывали полностью. Внезапно возникшая мысль, что все притрется и образуется, помогла прийти в себя. Очнувшись, я осознала главное – моя мечта со мной! По сравнению с этим все остальное сделалось ничтожным. Оно не заслуживало ни малейших нервных затрат.

Я отнесла Айну в детскую. Там сын постелил на пол любимое одеяльце из раннего детства – в подарок борзой. Командным голосом, строгим взглядом и понятными жестами я указала щенку место. Айна повиновалась и легла на одеяльце, но стоило мне отлучиться на кухню, девочка – вопреки приказу хозяйки – преспокойно продолжила изучение жилья в сопровождении сына и пятилетней кошки Машки.

В начале знакомства Машка зашипела и оцарапала нос щенка. Кошкина агрессия не возымела должного действия. Айна не испугалась. Наоборот, закаленная в драках с многочисленными членами своего помета, она громко залаяла на Машку, чем сразу сбила у кошки спесь и вызвала уважительную заинтересованность – природное кискино любопытство взяло верх над врожденным кошачьим превосходством. Подумав немного, Машка в мыслях удовольствовалась тем, что перед ней несмышленое дитя, она же – умудренная жизненным опытом дама, хоть и весит, как этот новоиспеченный собачий отпрыск.

Кстати сказать, они потом отлично спелись и прожили жизнь душа в душу. Айна никогда не обижала Машку, часто с ней советовалась, прикасаясь носом к ее носу, а Машка даже уступала Айне вареные куриные головы, которые очень любила. Борзой из-за острых костей они не предназначались, и мы их Айне не давали.

Кошка обладала универсальной чистоплотностью. Она не оставляла меток, и нас – в отличие от других кошатников – не преследовал едкий запах. Оправления всю свою долгую жизнь в квартире Машка осуществляла исключительно на унитазе. Поэтому в двери, ведущей в наш совмещенный санузел, муж вырезал снизу отверстие для прохода кошки. Таким образом, обычно закрытая дверь не была для Машки помехой.

Куриные головы кошке давались в помещении санузла, чтобы их не отняла борзая. Но Айна, учуяв запах голов и заприметив их перемещение, тут же принималась скулить и лаять у двери. Тогда – исподволь я наблюдала это неоднократно – в дверное отверстие размером с небольшое блюдце высовывалась Машкина голова. В зубах кошка держала одну из двух полученных куриных голов. Она озиралась по сторонам, чтобы убедиться, что ее не засекут хозяева. Убедившись, что тех поблизости нет, она быстро выплевывала куриную голову под нос Айне и скрывалась в санузле. Борзая с невыразимой благодарностью, написанной на морде, поглощала кошачий подарок, а опасные кости, к счастью, оставляла на полу. Куриных голов было всегда две, и до появления Айны Машка съедала их сама. Они были ее порцией, ее нормой. Что же двигало кошкой, когда она обделяла себя в еде?

Не исключено, что она восприняла Айну как собственного детеныша и распространила на нее свой нерастраченный материнский инстинкт. Машка была старой девой. Она ненавидела котов и ни одному не ответила взаимностью. Вероятно, по принципиальным соображениям: ни один кот не был достоин ее любви.

Вполне допускаю и другое: Айна стала для кошки своеобразной подругой. С собакой Машка могла общаться как с равной: на родном, зверином, языке. Ведь с людьми так не поговоришь. Их понимаешь, а они тебя – нет! Как бы то ни было, но между кошкой и борзой воцарились добрые – даже нежные – отношения. Конец своей жизни Машка встретила на лапах Айны. Она приползла из последних сил к собаке в свою последнюю секунду и затихла, добравшись до родственной души. Но это произошло целое десятилетие спустя. А тогда, в первый день знакомства, живые существа познавали друг друга.

Количество луж в квартире увеличивалось в геометрической прогрессии.

Я снова отнесла Айну в детскую и грозно крикнула: «Место!» – ткнув пальцем в подстилку. Понурившись, борзая детка покорно улеглась. Моему удивлению не стало границ: щенок меня понимает. Он – умный! Тогда мне было невдомек, насколько терпимее, добрее, мягче, нежнее и искреннее сделает меня эта девочка.

Только я затерла лужи и вернулась мыслями к вопросу о туалете щенка, как раздался настоящий волчий вой… Я бросилась в детскую. Айна сидела на своей подстилке и выла, задрав морду к потолку, будто видела там луну. У меня задрожали руки, а внутренности стали неметь. С тех пор я всегда испытываю аналогичное ощущение, если с моими собачками что-то не так. Однако сын нисколько не встревожился и тихим голосом предположил, что щенок голоден. Я до этого не додумалась!

Мой ребенок с младенчества исключительно сдержан, молчалив, спокоен и рассудителен. Настоящий Козерог. Его выдержка и способность бесстрастно анализировать критические ситуации, а не впадать в панику, сделались для меня примером. Не знаю, что он испытывает внутри. По-моему, сын – очень ранимый и умеет сопереживать и страдать, но прячет свои чувства под маской холодной мужественности. Впрочем, таким и должен быть мужчина. Не эмоциями и словами красен «благородный муж», а делами.

Мигом было подогрето молочко, и Айна, забравшись передними лапами в миску, аппетитно зачавкала. Меня охватил ужас: лапы в молоке! Сейчас она допьет и начнет ими везде пачкать. Их придется постоянно вытирать! Айна же, насытившись, игриво поддела миску носом и опрокинула ее вверх дном. Остатки молока вытекли на паркетный пол, созданный трудами мужа. В ту же секунду помыслы о чистоте меня безвременно покинули, а паническое состояние сменилось кротким смирением: неожиданно для себя я раз и навсегда сделала решительный выбор между идеальным порядком и собакой (не в пользу первого). Видимо, вмешались неведомые силы, чтобы победила моя «борзая» мечта. Щенок и полы были вымыты. На дворе стоял ноябрь 1993 года. Настенный календарь показывал двадцать шестое число. Начиналась моя новая жизнь – жизнь с борзыми!

Я бесконечно благодарна Натель, что она так необратимо изменила мою судьбу и та обрела подлинное предназначение. Выяснилось, что я могу, хочу и, главное, готова заводить, растить, воспитывать, ублажать в охоте и досматривать борзых. Это занятие стало моим излюбленным делом и превратилось в насущную потребность. Мне очень хорошо, уютно и надежно с ними, а им – осмелюсь надеяться – со мной.

«Айна, Аня, Анечка, Анюта, Анюша, Анна, Аннушка, Нюра, Нюрочка, Черная Ноченька, галочка, Анька, Нюрка, зараза, гадина, дрянь бесстыжая», – по-разному величали мы нового члена семьи. Девочка заслуживала всех прозвищ. У Айны был скверный характер – делать все по-своему: не так, как просят хозяева, а наоборот, или попозже, или не делать вовсе. Она была умна и сообразительна, но своенравна и своевольна.

Если же случайно Айна к нам прислушивалась и выполняла наши пожелания, мы познавали счастье, а она получала вкусную награду и похвалы в течение всего светового дня. Бывало подобное крайне редко, когда Анечке, как мы тогда к ней обращались, нравилось приказание. Но она нас любила, а мы любили ее – вот что важно!

Есть эдакое понятие: «в охотку» – у борзятников, людей, посвятивших себя борзым. Оно предполагает особый признак нрава борзых: хочу – делаю, не хочу – не делаю. Встречаются борзые, которые ловят в охотку. Иными словами, сегодня ловят, а назавтра не ловят – не изволят. Охотка в охоте – большой недостаток и крайняя редкость среди борзых. Но от охотки «Ее Величества Борзой» в повседневности никуда не денешься. В большей или в меньшей степени она присуща всем борзым. Не совсем положительное качество, правда? Зато какой яркий признак породности борзой!

Можно предположить, что необычные крови и многовековое содержание подобных собак дворянским слоем общества являются причиной такого рода капризности. А вдруг дело в русской душе? Собака столетиями впитывала дух страны, в которой зародилась и была выпестована.

Лично мне по сердцу охотка – эта, так сказать, необъяснимая непредсказуемость борзых, поскольку сама я такая же. Непредсказуемость – русский конек и загадка русской души. Она обусловлена большим потенциалом внутренней энергии, вечным спором эмоций и разума, в котором побеждает наитие. А поскольку жизненные коллизии всегда различны, суть грядущего настроения предугадать невозможно. Вдобавок наша непредсказуемость является таковой лишь для окружающих. Для нас же личностное поведение вполне понятно и оправдано… задним умом.

Теперь, по прошествии двенадцати лет сосуществования с борзыми, я способна правильно и досконально истолковать любое непослушание Айны и всевозможные выкрутасы других моих борзых. «Может быть, это связано с продолжительным сроком общения?» – спросите вы. Не думаю. Вернее, точно знаю: нет. Просто мы – одной крови, одного духа. Если бы было иначе, и века бы не имели значения.

Какой же была Айна с виду? Темно-чубарой по документу и темнее ночи – в жизни. Черный окрас нашей борзой почти не изменился с возрастом, только у выросшей Айны шерсть стала отливать на солнце красным цветом, а на голове, туловище и ногах сквозь черноту окраса просматривались единичные, малозаметные вкрапления рыжей и красной шерсти.

Черный плащ покрывал голову от щипца, шею и туловище, верхние части ног и верхние две трети хвоста борзой. Черными были также мочка носа, губы и… глаза – влажные, огромные, навыкате, – а еще их красивая окантовка. Черные глаза борзой на самом деле коричневые, но коричнева их столь густа и темна, что в соединении со зрачком смотрится чернотой; бывают глаза и посветлей, но ценятся темные очи.

Все остальное: щипец, ноги снизу, шея спереди, грудь, живот, пах, внутренние поверхности бедер, нижняя треть хвоста – сияло ослепительной белизной. Нелишне отметить, что хвост у борзой именуется «прав[и]лом», поскольку выполняет функцию руля и правит высокоскоростной бег собаки.

Я и сын с любопытством разглядывали нашу маленькую борзую: ее крупную продолговатую мордаху, глаза–маслины, высокие толстые ноги в огромных шишках на месте суставов (мерило перспективы большого роста), длинное правило, вытянутое бочкообразное туловище и очень короткую шерстку, шелковистую на ощупь. Нас изумила шея щенка: длинная, гибкая, сжатая с боков – почти лебединая.

Уши своеобразные: тонкие, приподняты у основания на хрящах и сложены пополам так, что кончики направлены назад к шее. У щенка кончики зачастую нависают над глазами. Они могут подниматься вверх, и тогда ушки выпрямляются во всю их длину вместе или поочередно. Это называется: поставить ушки» – и свидетельствует о настороженности борзой. Она способна вращать ими в разные стороны. В моменты погони за зверем уши всегда заложены назад к шее, и концы их соединяются или даже перекрещиваются (находятся в закладе). Ох уж эти ушки на макушке! Какие только фортели ни проделывает с ними борзая. За секунду они в состоянии поменять множество положений. Наблюдать за ними – умора. А тонки они, как крыло летучей мыши. Уши борзой прозрачны на свет и испещрены мелкой, отчетливо заметной на солнце сеточкой кровеносных сосудов.

Осмотр щенка не принес оптимизма. Кроме характерных для борзых ушей, лебединой шеи, красивых умных глаз, суженного длинного щипца и отнюдь не короткого правила, Айна ничем не походила на мать и бабку. Перед нами был представитель какой-то неизвестной породы, более всего походящий на породу «дворовую» – некая дворняжка с родословной. Да, с родословной! В приданое Натель дала документ о происхождении собаки, заверенный печатью местной охотничьей организации.

Позже я вычитала, что по виду маленький щенок чистокровной борзой нередко смахивает как раз на дворняжку. Но в первый день мне это было неизвестно, и облик Айны меня не на шутку расстроил. Я поделилась этими своими невеселыми мыслями с сыном. Однако он уверенно заявил, что девочка вырастет красавицей. И вместе мы не пожалели о появлении в доме щенка. С его приходом радостью затрепетали сердца, и у нас с сыном возникло ощущение праздника.

Когда с работы пришел муж, Айна шмыгнула в детскую, и с порога он ее не увидел. Но наши с сыном одухотворенные лица свидетельствовали об исполнении задуманного плана.

«Привезли все-таки?!» – тоскливо улыбаясь, произнес муж и с интересом заглянул в комнатку сына. Айна нерешительно приподнялась с подстилки, робко повиляла змееподобным правилом и неласковым взглядом мутных темных глаз уставилась на мужа. Взгляд строгий, серьезный, суровый – такими созданы глаза борзых, такими они должны быть по законам породы.

Мой муж – человек великодушный и добрый. Он живет не для себя, а для тех, кого жалеет и… любит. Взглянув на Айну через дверной проем, он только и смог произнести: «Ну здравствуй. Какая же ты страшная…» Выражение его лица было страдальческим. Я мгновенно сунула ему в руки документ на собаку, надеясь снять повисшее в воздухе напряжение. Муж мельком глянул на бумагу, стиснул зубы и вкрадчивым голосом процедил, обращаясь ко мне и сыну:

– Вы вообще видели, что покупаете, или вам это чудо природы всучили бандеролью с бантиком? Предков смотрели? Спросили бы лучше у Натель, в какой подпольной типографии изготовлена сия родословная!

Затем он сорвался на крик:

– Приперли напасть на мою голову! Я что, еще и деньги должен отдать за это безобразие?

– Мы ее любим, она такая добрая! – вступился за Айну сын. Он с мольбой глядел на отца, сжимая на груди ладошки. Его подбородок трясся, а глаза покраснели и наполнились влагой.

Муж не ответил, но погладил сына по голове. Воспользовавшись моментом, я заявила, что документ подлинный, предки – красивые и породные, и среди них значатся собаки известного русского борзятника нашего времени. Муж полистал родословную и снова остановил взгляд на щенке. Только теперь взгляд был полон жалости.

– Небось и кличку дать успели? – со всхлипом вымолвил муж, не скрывая горя.

– Да. Тетя Натель сказала, что надо на букву «А». Мы с мамой решили назвать Айной, как ту девочку-сеттера, что была у командира воинской части, где ты служил взводным. Мама говорила, что тебе нравилась собачка, а командир кормил ее плохо и внимания уделял мало. Ты же жалел: подкармливал и играл с ней. А мы будем хорошо заботиться о нашей Айне. Она уже на Айну и на Анечку откликается – очень умная, и имя красивое, – на одном дыхании выпалил сын.