Текст книги "Айна (для младшего и среднего возраста)"

Осенью 1993 года коллега по работе предложила мне взять у нее щенка русской псовой борзой – девочку, которая пять дней благополучно пребывала на этом свете. На тот момент представителей данной породы я видела только в кинокартине Сергея Бондарчука «Война и мир» по одноименному роману великого Льва Толстого.

Незадолго до моей встречи с коллегой муж начал подумывать о заведении собаки. Он заинтересовал и меня. Сыну тогда было пять лет, и мы считали, что собака не только станет сердечной отдушиной для каждого члена семьи, но и окажет положительное воздействие на воспитание единственного ребенка.

И вот мы с сыном приехали забирать подарок. Нас провели в дальнюю комнату. Там, в углу, посреди белых пеленок, уложенных на полу, мы увидели сплошное черное пятно, из которого торчала головка одного из щенков. Он уставился на нас мутными, но серьезными глазами крохотного волчонка. Хозяйка удивленно воскликнула: «Ваша вас узнала!» Она выхватила за шкирку щенка и отдала мне в руки. В то же время пятно стало деформироваться и превратилось в семь борзых малышей. Мне всучили «Черную Ноченьку» – так впоследствии я часто звала свою первую борзую.

Детство я провела в общении с охотничьими собаками – курцхаарами (их еще называют «легавыми» и «легашами»), так как отец и дед были заядлыми охотниками на пернатых. Меня еще семимесячной малышкой нередко оставляли одну на улице под присмотром курцхаара по кличке Хэль, и тот никого не подпускал к детской коляске в радиусе двадцати метров. Он страшно рычал на прохожих, нарушавших определенную им на глаз границу, и не отлучался с поста до возвращения бабушки (матери отца) из магазина. Хоть бабушка и полагалась на Хэля в вопросе моей охраны, ее уму подобное поведение пса было непостижимо.

Дело в том, что Хель при любом подвернувшемся удобном случае не упускал ни единой возможности выскользнуть в открытую калитку забора и убежать к своей любимой подруге Мисс, которая была той же породы, что и он, и жила у друга отца через две улицы.

Он вызывал ее лаем, и друг отца выпускал легавую Мисс на свидание. Дом Мисс примыкал к каменной лестнице – достопримечательности города, – ведущей к морскому пляжу. Хель и Мисс отправлялись туда на променад.

Когда Хэль после подобных свиданий вбегал в наш двор, то каждый раз пузом ложился на землю и ползком подбирался к подбоченившейся бабушке. Его честные, широко открытые глаза источали раскаяние. Подобным манером он испрашивал прощения за побег, вызванный нахлынувшими чувствами. И всегда был прощаем.

Почему же склонный к непослушанию пес, оказавшись без присмотра на улице, не отходил от коляски с человеческим детенышем? Да потому что детеныш являлся членом его стаи (нашей семьи), которой пес был безраздельно предан.

С одиннадцати я лет участвовала в охоте на летающую дичь. Охоту эту по осени организовывала компания отца. Помимо отца, в компанию входило пятнадцать друзей его детства и столько же охотничьих собак. В таком составе мы выезжали по выходным дням с ночевкой в степь. Грузовая машина с открытыми бортами поутру доставляла нас в степные просторы. Днем вместе с охотниками я мерила шагами километры сухой травы и пахоты. Собаки впереди делали стойки. Из-под них выпархивала птица. Мы били ее в лет. Я стреляла довольно-таки метко из доверенной мне одностволки и имела личные трофеи. Думаю, хорошие способности к прицельной стрельбе я унаследовала от отца.

Уставшие от дневной ходьбы, к вечеру мы делали привал возле исполинского стога сена и варили кондер в привезенной с собой стальной трофейной немецкой бочке на десять ведер. «Кондером» охотники называли жидкую кашу, или густой суп – представляйте, как хотите – из дичи и пшеницы. Большой, искрящийся и жаркий костер согревал нас, оберегая от надвигавшегося ночного холода. На нем в кипящей воде сначала доводили до готовности добытых птиц и попутно подстреленных зайцев. Хорошо проваренные, коричневые с темно-желтым жирком тушки выкладывались в широкую металлическую чашу, в каких раньше колдовали над вареньем наши бабушки и прабабушки. Мясо остывало, заставляя людские и собачьи носы усиленно ловить в аппетитной истоме порхающие кулинарные ароматы. Тем временем полученный бульон засыпался предварительно замоченной в холодной воде – и потому разбухшей – пшеницей. Зерно томилось на небольшом огне прогоревшего костра, а мы – в ожидании неповторимо вкусного блюда.

Тягучим варевом наполняли вместительные алюминиевые миски – одинаковые для людей и собак. Первыми кондер, обильно приправленный измельченными кусочками дичи, с жадностью поглощали натруженные за день собаки. Охотники соблюдали незыблемое правило – от души накорми собак, чтобы подняться не могли (соответственно, чтоб не попрошайничали), а затем с чистым сердцем ешь сам. Мужчины доставали из-за пазух деревянные ложки. Те не обжигали губ и захватывали увесистые порции пшеницы, пропитанной сочным диким жиром. Мясо ели вприкуску. По полстакана водки каждый охотник (я – не в счет) выпивал один раз – перед обильной трапезой. Больше никто не пил. Все осознавали ответственность: ружья и собаки подчиняются трезвым. Разговоры во время еды не велись. Охотники тем самым отдавали дань природе и ее дарам.

Ничего более вкусного, чем тот кондер и та дичь, мне так и не удалось отведать за всю свою немалую жизнь. Я до сих пор убеждена, что лучшего не бывает.

Лишь насытившись и отставив пустые миски, облизав и спрятав ложки, мужчины расслаблялись на байках, анекдотах. Смеялись и даже хохотали потихоньку, скромно, чтобы не потревожить прелести ночной степной тишины поздней осени.

После пиршества мы лежали на душистом сене и глядели на яркие ноябрьские звезды, освещавшие исхоженные накануне поля. Ночью поля преображались в чудесные, сказочные поляны с движущимися призрачными тенями. Всеобщее созерцание далеких созвездий сопровождалось баснями и подлинными повествованиями о случаях на охоте, о собаках, ружьях, боеприпасах, охотничьей амуниции, детях, тещах, женах и женщинах вообще.

Это был бесценный опыт. Меня не стеснялись, и со стороны могло показаться, что меня не замечают. «Нонсенс, – скажете, – сплоченный мужской коллектив не потерпит на охоте девчонку». Однако терпел. Друзья уважали отца и шли навстречу – он видел во мне сына, о котором когда-то мечтал.

Когда охотники умолкали, отправляясь в путь сновидений, наступало наше с отцом время. Он в жизни много повидал и прочел. Знаниями любил делиться со мной. Однажды отец рассказал о породах охотничьих собак и упомянул о русской псовой борзой (в дальнейшем для краткости изложения я буду говорить о ней чаще как о «борзой», но должна заметить, что существует много пород борзых). Собаку эту он называл «царской», объясняя тем, что ее жаловали и держали цари. Выведена же она была для охотничьих утех русскими помещиками. Борзая – порода многовековая, редкостная, необыкновенно красивая, но и серьезная. Ею нужно постоянно заниматься: выгуливать на воле, чтобы могла бегать, и регулярно с ней охотиться. С данной точки зрения, в содержании и уходе она сложна. Собака эта уникальная: прекрасна во всем. Чрезвычайно умна, интеллигентна, но одновременно свободолюбива. Не выносит простого приказного обращения. Требует задушевного подхода. Обходится дорого. Одним словом, порода сия недосягаема для обычного смертного, как те ноябрьские звезды на охоте. Она – мечта!

Прошли годы. И вот, на исходе осени, я везла домой свою давнюю мечту. Она сонно сопела на моей груди. Пеленка, в которую бережно и предусмотрительно Натель закутала щенка, пахла младенцем. Родной запах мамы, братишек и сестричек хранила та пеленка. Когда мы уходили, мать щенка вдруг поставила передние лапы мне на плечи и дотронулась своим носом до моего. Ее продолжительный взгляд излучал мольбу сделать дитятко счастливым. Я пообещала борзой, что сберегу ее дитя, как свое собственное. Услышав эти слова и прочитав мои мысли, борзая мать успокоилась. Она опустилась на пол и лизнула меня в запястье. Никогда не забуду этого.

Мы добирались на автобусе, и Айна (так впоследствии была наречена наша первая борзая) почувствовала приближение к своему постоянному месту жительства. За одну остановку до дома она проснулась. Пробуждение сопровождалось копошением в пеленке, детским хныканьем и… горячей влагой, которая протекла сквозь свитер и юбку на мой живот. Щенок поместился у меня на груди под пальто, которое я застегнула на все пуговицы.

Мужа дома не было. Пятинедельная Айна, весом в два с половиной килограмма, стала обследовать нашу квартиру.

Айна шастала, где ей вздумается. За ней повсюду оставались лужи. Растекающиеся по паркету и ковру озерца, которые множились и множились на глазах, повергали в шок. Познания о повадках и воспитании щенка, почерпнутые в книгах по собаководству, прерывисто мелькали в памяти и не всплывали полностью. Внезапно возникшая мысль, что все притрется и образуется, помогла прийти в себя. Очнувшись, я осознала главное – моя мечта со мной! По сравнению с этим все остальное сделалось ничтожным. Оно не заслуживало ни малейших нервных затрат.

Я отнесла Айну в детскую. Там сын постелил на пол любимое одеяльце из раннего детства – в подарок борзой. Командным голосом, строгим взглядом и понятными жестами я указала щенку место. Айна повиновалась и легла на одеяльце, но стоило мне отлучиться на кухню, девочка – вопреки приказу хозяйки – преспокойно продолжила изучение жилья в сопровождении сына и пятилетней кошки Машки.

В начале знакомства Машка зашипела и оцарапала нос щенка. Кошкина агрессия не возымела должного действия. Айна не испугалась. Наоборот, закаленная в драках с многочисленными членами своего помета, она громко залаяла на Машку, чем сразу сбила у кошки спесь и вызвала уважительную заинтересованность – природное кискино любопытство взяло верх над врожденным кошачьим превосходством. Подумав немного, Машка в мыслях удовольствовалась тем, что перед ней несмышленое дитя, она же – умудренная жизненным опытом дама, хоть и весит, как этот новоиспеченный собачий отпрыск.

Кстати сказать, они потом отлично спелись и прожили жизнь душа в душу. Айна никогда не обижала Машку, часто с ней советовалась, прикасаясь носом к ее носу, а Машка даже уступала Айне вареные куриные головы, которые очень любила.

Куриные головы кошке давались в помещении санузла, чтобы их не отняла борзая. Но Айна, учуяв запах голов и заприметив их перемещение, тут же принималась скулить и лаять у двери. Тогда – исподволь я наблюдала это неоднократно – в дверное отверстие размером с небольшое блюдце, сделанное специально для Машки, высовывалась ее голова. В зубах кошка держала одну из двух полученных куриных голов. Она озиралась по сторонам, чтобы убедиться, что ее не засекут хозяева. Убедившись, что тех поблизости нет, она быстро выплевывала куриную голову под нос Айне и скрывалась в санузле. Борзая с невыразимой благодарностью, написанной на морде, поглощала кошачий подарок, а опасные кости, к счастью, оставляла на полу. Куриных голов было всегда две, и до появления Айны Машка съедала их сама. Они были ее порцией, ее нормой. Что же двигало кошкой, когда она обделяла себя в еде?

Не исключено, что она восприняла Айну как собственного детеныша и распространила на нее свой нерастраченный материнский инстинкт.

Вполне допускаю и другое: Айна стала для кошки своеобразной подругой. С собакой Машка могла общаться как с равной: на родном, зверином, языке. Ведь с людьми так не поговоришь. Их понимаешь, а они тебя – нет! Как бы то ни было, но между кошкой и борзой воцарились добрые – даже нежные – отношения. Конец своей жизни Машка встретила на лапах Айны. Она приползла из последних сил к собаке в свою последнюю секунду и затихла, добравшись до родственной души. Но это произошло целое десятилетие спустя. А тогда, в первый день знакомства, живые существа познавали друг друга.

Количество луж в квартире увеличивалось в геометрической прогрессии.

Я снова отнесла Айну в детскую и грозно крикнула: «Место!» – ткнув пальцем в подстилку. Понурившись, борзая детка покорно улеглась. Моему удивлению не стало границ: щенок меня понимает. Он – умный! Тогда мне было невдомек, насколько терпимее, добрее, мягче, нежнее и искреннее сделает меня эта девочка.

Только я затерла лужи и вернулась мыслями к вопросу о туалете щенка, как раздался настоящий волчий вой… Я бросилась в детскую. Айна сидела на своей подстилке и выла, задрав морду к потолку, будто видела там луну. У меня задрожали руки, а внутренности стали неметь. С тех пор я всегда испытываю аналогичное ощущение, если с моими собачками что-то не так. Однако сын нисколько не встревожился и тихим голосом предположил, что щенок голоден. Я до этого не додумалась!

Мой ребенок с младенчества исключительно сдержан, молчалив, спокоен и рассудителен. Настоящий Козерог. Его выдержка и способность бесстрастно анализировать критические ситуации, а не впадать в панику, сделались для меня примером. Не знаю, что он испытывает внутри. По-моему, сын – очень ранимый и умеет сопереживать и страдать, но прячет свои чувства под маской холодной мужественности. Впрочем, таким и должен быть мужчина. Не эмоциями и словами красен «благородный муж», а делами.

Мигом было подогрето молочко, и Айна, забравшись передними лапами в миску, аппетитно зачавкала. Меня охватил ужас: лапы в молоке! Сейчас она допьет и начнет ими везде пачкать. Их придется постоянно вытирать! Айна же, насытившись, игриво поддела миску носом и опрокинула ее вверх дном. Остатки молока вытекли на паркетный пол, созданный трудами мужа. В ту же секунду помыслы о чистоте меня безвременно покинули, а паническое состояние сменилось кротким смирением: неожиданно для себя я раз и навсегда сделала решительный выбор между идеальным порядком и собакой (не в пользу первого). Видимо, вмешались неведомые силы, чтобы победила моя «борзая» мечта. Щенок и полы были вымыты. На дворе стоял ноябрь 1993 года. Настенный календарь показывал двадцать шестое число. Начиналась моя новая жизнь – жизнь с борзыми!

«Айна, Аня, Анечка, Анюта, Анюша, Анна, Аннушка, Нюра, Нюрочка, Черная Ноченька, галочка, Анька, Нюрка, зараза, дрянь, гадина», – по-разному величали мы нового члена семьи. Девочка заслуживала всех прозвищ. У Айны был скверный характер – делать все по-своему: не так, как просят хозяева, а наоборот, или попозже, или не делать вовсе. Она была умна и сообразительна, но своенравна и своевольна.

Если же случайно Айна к нам прислушивалась и выполняла наши пожелания, мы познавали счастье, а она получала вкусную награду и похвалы в течение всего светового дня. Бывало подобное крайне редко, когда Анечке, как мы тогда к ней обращались, нравилось приказание. Но она нас любила, а мы любили ее – вот что важно!

Есть эдакое понятие: «в охотку» – у борзятников, людей, посвятивших себя борзым. Оно предполагает особый признак нрава борзых: хочу – делаю, не хочу – не делаю. Встречаются борзые, которые ловят в охотку. Иными словами, сегодня ловят, а назавтра не ловят – не изволят. Охотка в охоте – большой недостаток и крайняя редкость среди борзых. Но от охотки «Ее Величества Борзой» в повседневности никуда не денешься. В большей или в меньшей степени она присуща всем борзым. Не совсем положительное качество, правда? Зато какой яркий признак породности борзой!

Можно предположить, что необычные крови и многовековое содержание подобных собак дворянским слоем общества являются причиной такого рода капризности. А вдруг дело в русской душе? Собака столетиями впитывала дух страны, в которой зародилась и была выпестована.

Лично мне по сердцу охотка – эта, так сказать, необъяснимая непредсказуемость борзых, поскольку сама я такая же. Непредсказуемость – русский конек и загадка русской души. Она обусловлена большим потенциалом внутренней энергии, вечным спором эмоций и разума, в котором побеждает наитие.

Какой же была Айна с виду? Темно-чубарой по документу и темнее ночи – в жизни. Черный окрас нашей борзой почти не изменился с возрастом, только у выросшей Айны шерсть стала отливать на солнце красным цветом, а на голове, туловище и ногах сквозь черноту окраса просматривались единичные, малозаметные вкрапления рыжей и красной шерсти.

Черный плащ покрывал голову от щипца, шею и туловище, верхние части ног и верхние две трети хвоста борзой. Черными были также мочка носа, губы и… глаза – влажные, огромные, навыкате, – а еще их красивая окантовка. Черные глаза борзой на самом деле коричневые, но коричнева их столь густа и темна, что в соединении со зрачком смотрится чернотой; бывают глаза и посветлей, но ценятся темные очи.

Все остальное: щипец, ноги снизу, шея спереди, грудь, живот, пах, внутренние поверхности бедер, нижняя треть хвоста – сияло ослепительной белизной. Нелишне отметить, что хвост у борзой именуется «прав[и]лом», поскольку выполняет функцию руля и правит высокоскоростной бег собаки.

Я и сын с любопытством разглядывали нашу маленькую борзую: ее крупную продолговатую мордаху, глаза–маслины, высокие толстые ноги в огромных шишках на месте суставов (мерило перспективы большого роста), длинное правило, вытянутое бочкообразное туловище и очень короткую шерстку, шелковистую на ощупь. Нас изумила шея щенка: длинная, гибкая, сжатая с боков – почти лебединая.

Уши своеобразные: тонкие, приподняты у основания на хрящах и сложены пополам так, что кончики направлены назад к шее. У щенка кончики зачастую нависают над глазами. Они могут подниматься вверх, и тогда ушки выпрямляются во всю их длину вместе или поочередно. Это называется: поставить ушки» – и свидетельствует о настороженности борзой. Она способна вращать ими в разные стороны. В моменты погони за зверем уши всегда заложены назад к шее, и концы их соединяются или даже перекрещиваются (находятся в закладе). Ох уж эти ушки на макушке! Какие только фортели ни проделывает с ними борзая. За секунду они в состоянии поменять множество положений. Наблюдать за ними – умора. А тонки они, как крыло летучей мыши. Уши борзой прозрачны на свет и испещрены мелкой, отчетливо заметной на солнце сеточкой кровеносных сосудов.

Осмотр щенка не принес оптимизма. Кроме характерных для борзых ушей, лебединой шеи, красивых умных глаз, суженного длинного щипца и отнюдь не короткого правила, Айна ничем не походила на мать и бабку. Перед нами был представитель какой-то неизвестной породы, более всего походящий на породу «дворовую» – некая дворняжка с родословной. Да, с родословной! В приданое Натель дала документ о происхождении собаки, заверенный печатью местной охотничьей организации.

Позже я вычитала, что по виду маленький щенок чистокровной борзой нередко смахивает как раз на дворняжку. Но в первый день мне это было неизвестно, и облик Айны меня не на шутку расстроил. Я поделилась этими своими невеселыми мыслями с сыном. Однако он уверенно заявил, что девочка вырастет красавицей. И вместе мы не пожалели о появлении в доме щенка. С его приходом радостью затрепетали сердца, и у нас с сыном возникло ощущение праздника.

Когда с работы пришел муж, Айна шмыгнула в детскую, и с порога он ее не увидел. Но наши с сыном одухотворенные лица свидетельствовали об исполнении задуманного плана.

Супруг с интересом заглянул в комнатку сына. Айна нерешительно приподнялась с подстилки, робко повиляла змееподобным правилом и неласковым взглядом мутных темных глаз уставилась на мужа. Взгляд строгий, серьезный, суровый – такими созданы глаза борзых, такими они должны быть по законам породы.

Мой муж – человек великодушный и добрый. Он живет не для себя, а для тех, кого жалеет и… любит. Взглянув на Айну через дверной проем, он только и смог произнести: «Ну здравствуй. Какая же ты страшная…» Выражение его лица было страдальческим. Я мгновенно сунула ему в руки документ на собаку, надеясь снять повисшее в воздухе напряжение. Муж мельком глянул на бумагу, стиснул зубы и вкрадчивым голосом процедил, обращаясь ко мне и сыну:

– Вы вообще видели, что покупаете, или вам это чудо природы всучили бандеролью с бантиком? Предков смотрели? Спросили бы лучше у Натель, в какой подпольной типографии изготовлена сия родословная!

Затем он сорвался на крик:

– Приперли напасть на мою голову! Я что, еще и деньги должен отдать за это безобразие?

– Мы ее любим, она такая добрая! – вступился за Айну сын. Он с мольбой глядел на отца, сжимая на груди ладошки. Его подбородок трясся, а глаза покраснели и наполнились влагой.

Муж не ответил, но погладил сына по голове. Воспользовавшись моментом, я заявила, что документ подлинный, предки – красивые и породные, и среди них значатся собаки известного русского борзятника нашего времени. Муж полистал родословную и снова остановил взгляд на щенке. Только теперь взгляд был полон жалости.

– Небось и кличку дать успели? – со всхлипом вымолвил муж, не скрывая горя.

– Да. Нас сказали, что надо на букву «А». Мы с мамой решили назвать Айной, как ту девочку-сеттера, что была у командира воинской части, где ты служил взводным. Мама говорила, что тебе нравилась собачка, а командир кормил ее плохо и внимания уделял мало. Ты же жалел: подкармливал и играл с ней. А мы будем хорошо заботиться о нашей Айне. Она уже на Айну и на Анечку откликается – очень умная, и имя красивое, – на одном дыхании выпалил сын.

Он действовал как опытный психолог, хотя и интуитивно. Муж обнял сына за плечи и безнадежно вздохнул. В его вздохе угадывалась наша победа.

Айна выслушала людские пререкания с сосредоточенным, но не испуганным видом. Все это время она, не двигаясь, просидела на подстилке. Когда человеческие голоса смолкли, девочка встала и направилась было к мужу, но была остановлена моим звучным возгласом: «Место!» Айна вздрогнула и остановилась. Опустив голову к полу, она поплелась обратно. Муж возмутился моей административной, по его мнению, манере обращения со щенком. Он высказался относительно Айны, что она – такой же обычный маленький ребенок, как и человеческие дети. Следовательно, должна иметь возможность познавать мир, везде гулять и писать, когда вздумается. Да, прудить лужи, если ей угодно! А я обязана не препятствовать, но следить, чтобы дитя не натворило шалостями бед и не покалечилось. И еще – затирать лужи, раз уж взялась за такое важное дело, как сохранение породы русской псовой борзой!

Тогда в моей голове мысли о будущем всей породы отсутствовали. Слова мужа возвысили меня в собственных глазах. Они вознесли мое самомнение на недосягаемый для многих пьедестал: не каждому дано продолжить русский род, пусть и собачий. До меня дошел высокий патриотический смысл моих дальнейших действий: «Все – для Родины!» Взращенная на этом призыве, я вмиг поняла, что никто и ничто не смогут помешать мне в исполнении святого долга по сохранению русской псовой борзой. На меня свалилось счастье – иметь дело с собакой, русской по происхождению и духу.

История русской псовой борзой имеет древние корни и специфические особенности. Отечеством первых борзых, то есть быстрых в беге собак, были безлесные степи и плоскогорья Северной Африки и Юго-Западной Азии. Древнейшие изображения собак на памятниках египетским фараонам, созданных за 3400 лет до Рождества Христова, несомненно, принадлежат борзым – длинноногим и поджарым собакам с острой мордой. Позже борзая распространилась в Аравию, Малую Азию, Персию и видоизменилась, приспосабливаясь к новым природным условиям. В ХШ столетии монголы, наводнившие Персию, вывезли с собой быстрых, ранее не встречавшихся им собак. Одно из последствий татаро-монгольского ига – появление на Руси борзых и распространение псовой охоты. Но ввезенные борзые мало соответствовали холодным климатическим условиям страны. Поэтому, начиная с ХYI столетия, была выведена новая – русская – порода борзых. Для этого потомков персидских борзых скрещивали с северными, волчьего типа собаками. Последние, в свою очередь, происходили от неоднократной подмеси волчьей крови естественным (в природе) и искусственным (при содержании животных человеком) путем к самостоятельному виду – чистопородной полудикой собаке, отличавшейся от волка более легким строением тела и длинными стоячими и узкими ушами.

Девочка, уловив вседозволенность в интонациях мужа, стремительно выскочила из детской с видом выпущенного на волю дикого зверя. При этом она громко заворчала. Издаваемые звуки навевали мысли о ругательствах, очевидно, в мой адрес. Борзая девочка носилась по паркету, выписывая круги. Ей было скользко на гладкой поверхности пола, и она падала, но немедленно вскакивала и опять неслась по кругу. За ней гонялась кошка Машка. Мы со смеху хватались за животы, а в наши души неизвестно откуда втекала нежность по отношению к крошечному существу.

Муж между тем снова взялся за родословную Айны и заявил, что бумажка ничего не значит, так как внешние данные скачущего по паркету природного материала не сулят ничего хорошего.

Глубокомысленно почесав затылок, он продолжил: «Случается, конечно, что из гадкого утенка получается прекрасный лебедь, но нам вряд ли стоит себя этим утешать. Большей частью перспектива видна изначально. Все станет ясно, когда собачка вырастет. Но тогда будет поздно… Лучше сразу смириться и свыкнуться с тем, что есть. Какая-никакая, а все-таки собака в доме. Не эталон красоты, зато особь крупная. Пасть – не приведи господи! Как у крокодила. Зубы – не хилые, крепкие. Ворчливая – значит, злобность в крови имеет. Короче, будет семью охранять и квартиру сторожить. А нам придется полюбить ее просто так: потому что – наша».

«Природный материал» перестал носиться по квартире, едва муж зашелестел родословной, и теперь сидел у его ног и слушал. Айна понимала, что речь идет о ее судьбе. Как только муж перестал разглагольствовать, Айна заскулила и ударила передней лапкой об пол у его ног. Она явно не согласилась со сказанным. Какие-то слова новоявленного хозяина даже оскорбили ее.

Реакция щенка была для мужа неожиданной. Он не предполагал, что малышка поймет его и в придачу начнет спорить. Муж взял Айну на руки и с приятным удивлением на лице стал всматриваться в ее очаровательные смышленые глаза. Девочка распахнула мужу объятия. Она положила передние лапки ему на шею и принялась лизать лицо мужа. Айна усердствовала: обслюнявила подбородок, губы, щеки, нос, глаза и лоб. Муж хватал ртом воздух в перерывах между щенячьими поцелуями и жмурился, когда страстный и горячий язык Айны подбирался к его глазам.

Наблюдая, я ощущала, что отношение мужа к щенку, как к «твари бессловесной», меняется. Он начинал осознавать, что перед ним – создание мыслящее и чувствительное, как сам человек. То есть наделенное душевностью. Муж уже воспринимал борзую девочку во многом как равное ему небесное творение, которое тоже ищет понимания и любви. В нем просыпалась жалость к неказистому собачьему ребенку и желание приголубить, накормить, приютить его. Он впускал Айну в свое большое и доброе сердце. Впускал навсегда. Впредь муж не замечал недостатков Айны. Он всегда находил оправдание ее всевозможным выходкам и неизменно прощал. Муж полюбил борзую малышку и стал идейным вдохновителем выращивания и воспитания нашей Айны.

На следующий день для щенка было определено место туалета – в прихожей, у входной двери, на целлофане я разостлала газеты. Через неделю пребывания в доме Айна точно знала расположение своего туалета, но не всегда успевала добежать. Особенно часто это случалось, когда ей «приспичивало» во время прогулки по сообщающимся меж собой лоджиям, а лоджий было целых две – по пять квадратных метров каждая. На ночь Айну решено было оставлять одну на кухне, которая беспрепятственно сообщалась с прихожей, так как не имела двери. Вроде бы и помещения много, но девочка, пребывая в одиночестве, начинала по-волчьи завывать и голосовых связок не жалела. В результате на кухню переехал жить муж, благо в ней находился двуспальный раскладной диван. Мы с сыном ночевали в зале, а моя мама – в детской. Так продолжалось до достижения Айной шести месяцев. Теперь она уже всегда успевала добегать до своего туалета. С того момента все двери сделались для нее открытыми в любое время суток. Тогда же Айна перекочевала в зал и выбрала себе спальное место на кровати в моих ногах.

Моя мама играет в этой истории не последнюю роль. Она живет в соседнем городке, на расстоянии семидесяти километров от нашего города, который является областным центром. У нее маленькая однокомнатная квартира. Когда сыну исполнилось три года и мой трудовой отпуск по уходу за малолетним ребенком закончился, именно в ту пору она вышла на пенсию. Начиная с указанной даты и до настоящего времени, будни мама проводит с нами, а на выходные дни уезжает к себе. Она самоотверженно посвятила себя внуку, но не предполагала, что однажды в нагрузку ей добавятся хлопоты и по содержанию борзых собак.

Мама была поставлена перед фактом, когда в один прекрасный день, приехав к нам, обнаружила Айну. Увидев маленькую борзую суку, она посуровела лицом и, глядя щенку прямо в глаза, высказалась по поводу его приобретения весьма отрицательно. Айна же в ответ поднялась перед мамой на задних ногах и завиляла правилом. Мордаха ее светилась такой радостью, словно она повстречала самое дорогое в жизни существо. Мама была вынуждена склониться к Айне, и на нее обрушился нескончаемый поток щенячьих нежностей. Сердце мамы – не камень. В нем возникло сострадание к некрасивому, длинномордому, но такому ласковому щенку, и оно вмиг откликнулось.

За многие последующие годы мама настолько прониклась любовью к борзым, что теперь не мыслит жизни без них. Она вместе с нами вырастила и воспитала не одну собаку. Мама считает борзых своими внуками и внучками и относится к ним соответственно: любит, балует, скрывает их провинности. Теперь она с удовольствием и даже энтузиазмом воспринимает появление в доме очередного борзого щенка. Как-то мама поделилась со мной, что одно созерцание этих сказочных грациозных животных положительно сказывается на ее здоровье, не говоря уже об их объятиях и поцелуях.

Я не случайно употребляю наряду с термином «выращивание» также термин «воспитание». Наши предки-борзятники придавали данному вопросу немаловажное значение. Борзая должна быть неуемна и азартна в охоте, но в своем доме обязана ладить с людьми и домашними животными. Ее приучают не трогать кур, кроликов и другую хозяйскую живность (правда, это правило, как ни крути, в понимании борзой не распространяется на живность соседскую), прилично вести себя в обществе незнакомых людей и других собак.